..
Мысль выйти в море на настоящем рыбацком баркасе казалась Дмитрию весьма соблазнительной.
Но он не успел обсудить с Христо все детали предстоящего предприятия, когда внимание сидящих на террасе людей привлекла необычная уличная картинка.
Вдоль домов, бережно поддерживая друг друга, пробирались два совершенно пьяных человека, одетых в приличные, даже щегольские белые костюмы. Судя по всему, кое-где им довелось передвигаться ползком, красноречивые свидетельства чему остались на белоснежных некогда брюках, теперь обильно присыпанных пылью.
Подобная неумеренность в питье была в городке редкостью и строго порицалась. Рыбаки, сидевшие в кофейне, принялись задирать напившихся франтов и сыпать в их адрес разные соленые шуточки, пока кто-то не узнал в одном из гуляк князя Рахманова.
– Ба, да это же наше сиятельство! – заметил Христо. – А ну, парни, хватит драть глотки. Молодой князь перебрал, с каждым может случиться. Давайте-ка проводим их сюда, а то не ровен час эти голуби упадут на углу, где ступеньки...
Высокая худощавая фигура второго гуляки тоже показалась Дмитрию знакомой. Без сомнения, это был тот самый белобрысый студент Заплатин, который когда-то призывал объявить Колычеву бойкот, раз он не присоединился к общей студенческой забастовке. Только вместо знакомого пенсне на его носу теперь криво сидели очки в металлической оправе.
– Феликс, что с тобой? – строго спросил Дмитрий, подхватывая друга под руку и глядя в его бессмысленное лицо.
– О, Митя! Ты? Митя, друг мой, дорогой друг, как ты кстати! – пробормотал Феликс заплетающимся языком. – Я принял решение! Сейчас все расскажу... Я должен совершить поступок, такой, понимаешь, поступок настоящего мужчины...
– Понимаю. Поступок – это хорошо. Но сейчас мы с тобой поедем домой. Я тебя отвезу. Не позорься перед людьми, тебя ведь здесь все знают и ты, как-никак, князь! Не теряй лица...
– Что? Лицо? К черту лицо!
Феликс споткнулся и чуть не упал. Ноги держали его плохо.
– Я помогу вам усадить его сиятельство в экипаж, – Христо подставил плечо с другой стороны.
– Христо, пожалуйста, бережнее! – попросил Колычев. – Князь по неосторожности повредил себе недавно руку – у него рана свежая. Не потревожьте ее. Кстати, другого господина тоже нужно бы доставить домой, – кивнул Колычев на Заплатина. – Он пьян до положения риз...
– Не тревожьтесь, доставим. Этот господин нам хорошо известен. Его доставлять недалеко.
Феликс, задремавший было в возке, уже на подъезде к усадьбе открыл глаза.
– Митя, я принял решение!
– Ты уже говорил. Так на что же ты решился?
– Я вызвал свою жену. Мы поговорили с Алексеем обо всем... И он прав, я должен быть мужчиной и совершить настоящий мужской поступок. Я немного выпил для храбрости, ты извини. Мы послали телеграмму Верочке с просьбой немедленно приехать. Но пока – тсс! Никому ни слова!
Митя с трудом выгрузил Феликса из экипажа, хотя на помощь ему кинулись дворник и выскочивший из дома лакей. То ли от жары, то ли от тряской дороги, то ли от густого запаха роз, но у самого крыльца усадьбы молодому князю сделалось дурно.
Наутро Феликс мучился страшным похмельем.
– Митя, я, кажется, вчера вел себя как свинья, – ныл он, прихлебывая рассол, нацеженный лакеем в погребе из овощных бочек. – Я вообще-то плохо помню, что было...
– Да уж, некоторое свинство имело место, – безжалостно подтвердил Колычев.
– Господи, какой стыд! – простонал Феликс. – А что матушка?
– Княгиня принялась было упрекать меня, что это я тебя так напоил. Признаюсь, я отрекся от участия в этом свинстве и честно объяснил, что обнаружил тебя в городе уже в неподобающем состоянии, – ответил Митя и добавил: – Ты вчера собирался совершать поступки, достойные мужчины.
– Придет же такое в голову! А ты не знаешь, я уже успел что-нибудь совершить или только собирался?
– Кое-что успел.
В этот момент лакей внес на подносе сложенную телеграмму.
– Ваше сиятельство, вам почта.
Феликс лениво протянул руку и развернул телеграфный бланк. С его лица тут же сошли последние краски, и оно сделалось похожим на старый пергамент.
– Митя! Моя жена Вера приезжает послезавтра! Утренним поездом...
– Но ты же сам вчера ее вызвал. Послушная женщина получила твою телеграмму и поспешила на зов любящего мужа. Что тебя удивляет?
– Я сам вызвал? Какой кошмар! Митя, я – идиот...
– Как ты к себе строг! Но я не понимаю, за что ты так на себя гневаешься? Воссоединиться с женой – поступок и вправду достойный мужчины. К тому же это раз и навсегда положит конец всем притязаниям Ирэн Старынкевич, что и само по себе большой плюс.
– Но что я скажу матери? Она ведь ничего не знает...
– Скажи правду. Почему это нужно скрывать?
– Ты не понимаешь, как это трудно. Если не сказал правду сразу, потом это бывает вдвойне труднее. К шоку от неприятного известия добавится обида, что правду долго скрывали...
– Феликс, но почему ты решил, что это известие будет неприятным для твоей матери? Она тебя любит, желает тебе добра, мечтает, чтобы ты женился...
– Да, но она мечтает, чтобы я женился на Ирэн! Это совсем другое. А тогда, когда я только-только окончил университет и начинал свою карьеру в адвокатской конторе, мать у меня чуть ли не в ногах валялась и рыдала: «Феликс, мальчик мой, только не вздумай рано жениться! Ты должен как следует встать на ноги, не вешай прежде времени обузу на свою шею. Ты не знаешь, что такое брак. Это – Голгофа! Жена оберет тебя как липку! Ты разоришься и пойдешь по миру, а я умру под забором!» Поэтому мне и пришлось держать свой брак в тайне от нее...
– Но теперь-то благодаря наследству ты вполне встал на ноги , смерть под забором никому уже не грозит, и молодая княгиня окажется в твоем доме очень кстати. Я не вижу, в чем проблема!
– Тебе меня не понять, голубчик Митенька. Это как в Писании: «Единожды солгав, кто тебе поверит?»
– Феликс, но речь ведь идет о твоей матери. Я тебя уверяю, что она все поймет, все простит и всегда тебе поверит...
– Но мне теперь так трудно открыться ей, Митя...
Разговор с матерью Рахманов все откладывал и откладывал. Последний срок для решающего объяснения наступил вечером накануне приезда Веры.
Феликс поклялся Колычеву, что этим вечером обязательно расскажет все матери и попросит у нее запоздалого благословения.
Но чем ближе подходила эта минута, тем труднее ему было решиться. Пометавшись по дому, он отправился в одиночестве пройтись по парку...
– Кстати, Митя, – сказал он, спустившись со ступеней крыльца, – сегодня у Заплатина вечеринка. Он нас с тобой приглашал. Ну мне-то не до вечеринок, сам понимаешь. А ты, если хочешь, сходи. Он представит тебя местному обществу... Общество, собственно, его круга – люди, увлеченные политикой, и все больше с левыми настроениями. Может быть, будет интересно.
– Нет уж, меня уволь, – отказался Колычев. – Не имею пристрастия к левым вечеринкам.
– Ну, как знаешь. Я пойду прогуляюсь, чтобы взять себя в руки. Через часок вернусь домой и поговорю, наконец, с матушкой. До встречи.
И Феликс быстро зашагал по тропинке.
Ни через час, ни через два он не вернулся.
«Наверняка, решил-таки посетить журфикс Заплатина, чтобы оттянуть объяснение с матерью, – подумал Колычев. – Ох, Феликс, Феликс... Что за глупые страхи и что за легкомыслие! Вера прибывает завтра утром, нужно же было хоть как-то приготовиться к ее встрече... На что он рассчитывает? Приведет в дом женщину, на которой женат уже года два или три, и объявит матери без всякой подготовки: „Прошу любить и жаловать, это – моя жена!“ Ребячество! Матушку может удар хватить, а ему хоть бы хны, стыдно заранее признаться, видите ли!»
Прихватив новый литературный журнал и плетеную корзиночку с виноградом, Дмитрий ушел к себе и решил посвятить вечер чтению. Завтрашний день, чреватый сюрпризами, обещал быть неспокойным.
Глава 5
Наутро Дмитрий проснулся поздно и узнал, что Феликс дома не ночевал. Где он находился, никто не знал, возможно, снова напился у Заплатина и теперь спал беспробудным сном в заплатинском доме. Хорошо, если вовремя протрезвеет и отправится на вокзал прямо оттуда, а если нет? Его несчастная жена, которую тут и так никто особо не ждет, окажется одна со своим багажом на станции в чужом для нее месте и не будет знать, что думать и куда податься.
Придется Колычеву опять просить лошадь с экипажем и рысью нестись на вокзал, чтобы хотя бы встретить эту неизвестную ему Веру. Интересно, как он ее узнает? Впрочем, наверное, на перроне останется не так много одиноких молодых дам, всех расхватают встречающие.
Да, ведь еще придется вместо Феликса вести переговоры с княгиней и объяснять ей, что за дама пожаловала в имение... Нет уж, в чужие семейные дела лезть не стоит – если Феликс на вокзале не объявится, Дмитрий под благовидным предлогом пристроит его супругу в какой-нибудь приличной гостинице, а князь, вернувшись, пусть уже сам расхлебывает кашу, которую заварил.
Наскоро проглотив чашку кофе, Колычев помчался к неблизкой железной дороге.
Несмотря на то что он всю дорогу гнал лошадей и совершенно их замучил, к прибытию поезда Дмитрию успеть не удалось. Но опоздал он не намного – последние пассажиры еще не покинули перрон. Однако никакой одинокой молодой дамы, прибывшей с поездом из Петербурга, среди них не было.
Может быть, несносный Феликс все же успел на вокзал и уже увез жену? Конечно, тогда они встретились бы на дороге с Колычевым, но мало ли как там получилось...
Дмитрий подошел к станционному жандарму.
– Господин унтер-офицер, с этим поездом должна была прибыть молодая дама, жена моего друга. Мне поручили ее встретить, а я немного опоздал...
На лице жандарма отразилась какая-то сложная, непривычная для его рода занятий игра чувств.
– Молодая дама, говорите? – переспросил он.
– Да. Может быть, ее еще кто-нибудь встретил или она уехала с вокзала самостоятельно? – продолжал задавать вопросы Колычев.
– А как, позвольте узнать, имя вашей дамы? – унтер снова ответил вопросом на вопрос.
Колычев решил, что нужно ему ответить, иначе они с жандармом так и будут засыпать друг друга вопросами до бесконечности.
– Рахманова. Княгиня Вера Рахманова, супруга князя Феликса.
– Супруга его сиятельства? Да разве же его сиятельство женаты? – удивился жандарм.
– Женат. Но до времени сохранял этот брак в тайне от матушки, старой княгини, – Дмитрий внутренне посетовал, что приходится разглашать чужие тайны, и сухо спросил жандарма: – Впрочем, мне непонятно, чем вызвано ваше любопытство, господин унтер-офицер.
Жандарм оглянулся по сторонам и понизил голос.
– Видите ли, ваше высокоблагородие, молодая дама на нашу станцию не приехала, но по телеграфу недавно получено сообщение, что в ста верстах отсюда, на полотне железной дороги обнаружено тело женщины. Задушена и выброшена с поезда, предположительно с этого самого...
– Что?!
– Да-с, вот так! Опять же по телеграфу передан приказ на всех станциях следить за пассажирами, покидающими поезд, а также интересоваться лицами, ожидающими молодых женщин. Ну, пассажиры, что на нашей станции сошли, все хорошо известные – супруга господина Куропатова, земского начальника, из имения с детками вернулись, к телеграфисту тетка в гости прибыла, купец Ованесов с приказчиком новый товар в лавку привезли и так далее... Из третьего класса рыбаки-артельщики вылезли, в губернский город ездили о поставках рыбы толковать. Подозрительных не наблюдалось. А вы, ваше высокоблагородие, уж не взыщите – раз молодую даму ждали да не дождались, так извольте на вопросы ответить. Пройдемте в здание вокзала.
Ошарашенного полученным известием Колычева провели в станционное отделение жандармерии, где уже не унтер-офицер, а большой начальник в чине ротмистра стал задавать ему вопросы.
Дмитрий оказался в весьма неприятном положении – с одной стороны, речь шла об убийстве, и юлить, скрывая какие-то факты и уходя от ответов, было невозможно (как судебный следователь, Колычев сам ненавидел изворотливых свидетелей, способных пролить на дело свет, но старающихся говорить поменьше); с другой стороны, доверяя Дмитрию свои тайны, Феликс Рахманов меньше всего ожидал, что тот примется обсуждать их в жандармерии с первым встречным ротмистром... Рассчитывать на особую конфиденциальность тут не приходится. В маленьких местечках, где каждый человек на виду, а уж редкие титулованные особы вызывают просто жгучий интерес со стороны местного общества, сплетня о семейных делах князя Рахманова разлетится с быстротой молнии.
– Итак, господин Колычев, почему князь отправил вас на станцию встречать его супругу? Не разумнее ли было князю самому встретить ее после долгой разлуки? – задавал вопросы ротмистр, пристально глядя Дмитрию в глаза.
– Видите ли, князя утром не было дома, и я, зная, что сегодня с петербургским поездом прибывает его жена, вынужден был отправиться на станцию самостоятельно...
Сказав эту фразу, Колычев запнулся – ему самому не понравился скрытый смысл собственных слов.
– То есть, он к вам с просьбой о встрече княгини не обращался, – жандармский офицер удовлетворенно кивнул письмоводителю, чтобы тот занес слова в протокол. – И где же, по вашему мнению, его сиятельство пребывать изволили?
– Я, простите, за князем не следил. Возможно, он пошел прогуляться к морю, чтобы успокоить нервы, и потерял счет времени, а может быть, отправился накануне в гости к нашему однокурснику по университету Заплатину и слегка перебрал там...
– К Заплатину? Этот господин давно состоит у нас, в жандармерии, на заметке, хотя за руку мы его пока не поймали. Но делами он темными занимается, это всем ясно. Так, вы говорите, князь Рахманов с господином Заплатиным приятельствует?
– Не то чтобы приятельствует, но знаком близко, все-таки вместе учились.
– А что же это князь, вместо того чтобы готовиться к приезду любимой супруги, по гостям ходит да по морским берегам нервы успокаивает?
– Ну это вы уже у него самого спросите, – не выдержал Дмитрий.
– Да их сиятельство навроде как женитьбу в тайне от матушки-княгини держали-с, – ввернул слово присутствующий при разговоре унтер, с которым Колычев неосторожно пооткровенничал на перроне.
– Весьма интересно, весьма, – оживился ротмистр. – Стало быть, в семействе Рахмановых этот брак не считали бы удачным? И князь скрывал его от родни?
– Повторюсь, господин ротмистр, я не намерен обсуждать здесь взаимоотношения князя с его близкими, – вздохнул Колычев. – Он сам объяснит вам все, что сочтет нужным, о своих семейных делах. Напоминаю вам, что я – профессиональный юрист и хорошо знаю законы. В качестве предварительных разъяснений я сообщил вам вполне достаточно. Тем более, как я понимаю, опознание тела еще не произведено и у вас даже не может быть уверенности, что убитая женщина – молодая княгиня. А исчезновение мадам Рахмановой, возможно, объясняется каким-нибудь естественным обстоятельством, например, отстала от поезда на дальнем полустанке...
– Что ж, господин юрист, не сомневаюсь, что законы вам хорошо известны и ваши профессиональные знания делают вам честь, – сменил тон ротмистр. – Но обольщаться по поводу естественных обстоятельств не советую – на любом железнодорожном полустанке найдется телеграф, и отставшая от поезда княгиня могла бы дать телеграмму, чтобы муж не тревожился. Хотя, так и так не похоже, что его сиятельство тревожится, не взыщите за прямоту. А кстати, господин Колычев, вы, наверное, можете опознать убитую – княгиня это все-таки или не княгиня?
Дмитрий не нашел в себе сил сказать, что не знает эту женщину в лицо. Он смутно помнил, что много лет назад, когда Заплатин был еще студентом Петербургского университета, однокурсники встречали его с какой-то высокой тоненькой барышней, возможно, это была та самая Вера, ставшая позже женой Рахманова...
Но, во-первых, Колычев не запомнил ее лица, а во-вторых, это могла быть и совсем другая девушка...
– Полагаю, во избежание ошибок подобные опознания должны производить родственники жертвы, а стало быть, следует обратиться к законному мужу пропавшей дамы, князю Рахманову. С вашего позволения, я отправлюсь в имение князя, разыщу его, расскажу обо всем, и мы с ним вернемся на станцию. А вас, господин ротмистр, я попросил бы, если не затруднит, зарезервировать для нас с князем два места на вечернем поезде. Вы сказали, что тело убитой в ста верстах отсюда, и будет лучше воспользоваться скорым поездом, на лошадях придется добираться слишком долго.
– Помилуйте, конечно же, не затруднит, какие могут быть затруднения... Хотя сейчас, по завершении дачного сезона, поезда не слишком переполнены и со свободными местами нет проблем, но все же предусмотрительность не бывает лишней. Эх, господин Колычев, по-хорошему это мне сейчас нужно было бы поехать в усадьбу Рахмановых, разыскать князя, рассказать обо всем его сиятельству, да заодно и посмотреть, сильно ли он станет горевать или будет прятать радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Мысль выйти в море на настоящем рыбацком баркасе казалась Дмитрию весьма соблазнительной.
Но он не успел обсудить с Христо все детали предстоящего предприятия, когда внимание сидящих на террасе людей привлекла необычная уличная картинка.
Вдоль домов, бережно поддерживая друг друга, пробирались два совершенно пьяных человека, одетых в приличные, даже щегольские белые костюмы. Судя по всему, кое-где им довелось передвигаться ползком, красноречивые свидетельства чему остались на белоснежных некогда брюках, теперь обильно присыпанных пылью.
Подобная неумеренность в питье была в городке редкостью и строго порицалась. Рыбаки, сидевшие в кофейне, принялись задирать напившихся франтов и сыпать в их адрес разные соленые шуточки, пока кто-то не узнал в одном из гуляк князя Рахманова.
– Ба, да это же наше сиятельство! – заметил Христо. – А ну, парни, хватит драть глотки. Молодой князь перебрал, с каждым может случиться. Давайте-ка проводим их сюда, а то не ровен час эти голуби упадут на углу, где ступеньки...
Высокая худощавая фигура второго гуляки тоже показалась Дмитрию знакомой. Без сомнения, это был тот самый белобрысый студент Заплатин, который когда-то призывал объявить Колычеву бойкот, раз он не присоединился к общей студенческой забастовке. Только вместо знакомого пенсне на его носу теперь криво сидели очки в металлической оправе.
– Феликс, что с тобой? – строго спросил Дмитрий, подхватывая друга под руку и глядя в его бессмысленное лицо.
– О, Митя! Ты? Митя, друг мой, дорогой друг, как ты кстати! – пробормотал Феликс заплетающимся языком. – Я принял решение! Сейчас все расскажу... Я должен совершить поступок, такой, понимаешь, поступок настоящего мужчины...
– Понимаю. Поступок – это хорошо. Но сейчас мы с тобой поедем домой. Я тебя отвезу. Не позорься перед людьми, тебя ведь здесь все знают и ты, как-никак, князь! Не теряй лица...
– Что? Лицо? К черту лицо!
Феликс споткнулся и чуть не упал. Ноги держали его плохо.
– Я помогу вам усадить его сиятельство в экипаж, – Христо подставил плечо с другой стороны.
– Христо, пожалуйста, бережнее! – попросил Колычев. – Князь по неосторожности повредил себе недавно руку – у него рана свежая. Не потревожьте ее. Кстати, другого господина тоже нужно бы доставить домой, – кивнул Колычев на Заплатина. – Он пьян до положения риз...
– Не тревожьтесь, доставим. Этот господин нам хорошо известен. Его доставлять недалеко.
Феликс, задремавший было в возке, уже на подъезде к усадьбе открыл глаза.
– Митя, я принял решение!
– Ты уже говорил. Так на что же ты решился?
– Я вызвал свою жену. Мы поговорили с Алексеем обо всем... И он прав, я должен быть мужчиной и совершить настоящий мужской поступок. Я немного выпил для храбрости, ты извини. Мы послали телеграмму Верочке с просьбой немедленно приехать. Но пока – тсс! Никому ни слова!
Митя с трудом выгрузил Феликса из экипажа, хотя на помощь ему кинулись дворник и выскочивший из дома лакей. То ли от жары, то ли от тряской дороги, то ли от густого запаха роз, но у самого крыльца усадьбы молодому князю сделалось дурно.
Наутро Феликс мучился страшным похмельем.
– Митя, я, кажется, вчера вел себя как свинья, – ныл он, прихлебывая рассол, нацеженный лакеем в погребе из овощных бочек. – Я вообще-то плохо помню, что было...
– Да уж, некоторое свинство имело место, – безжалостно подтвердил Колычев.
– Господи, какой стыд! – простонал Феликс. – А что матушка?
– Княгиня принялась было упрекать меня, что это я тебя так напоил. Признаюсь, я отрекся от участия в этом свинстве и честно объяснил, что обнаружил тебя в городе уже в неподобающем состоянии, – ответил Митя и добавил: – Ты вчера собирался совершать поступки, достойные мужчины.
– Придет же такое в голову! А ты не знаешь, я уже успел что-нибудь совершить или только собирался?
– Кое-что успел.
В этот момент лакей внес на подносе сложенную телеграмму.
– Ваше сиятельство, вам почта.
Феликс лениво протянул руку и развернул телеграфный бланк. С его лица тут же сошли последние краски, и оно сделалось похожим на старый пергамент.
– Митя! Моя жена Вера приезжает послезавтра! Утренним поездом...
– Но ты же сам вчера ее вызвал. Послушная женщина получила твою телеграмму и поспешила на зов любящего мужа. Что тебя удивляет?
– Я сам вызвал? Какой кошмар! Митя, я – идиот...
– Как ты к себе строг! Но я не понимаю, за что ты так на себя гневаешься? Воссоединиться с женой – поступок и вправду достойный мужчины. К тому же это раз и навсегда положит конец всем притязаниям Ирэн Старынкевич, что и само по себе большой плюс.
– Но что я скажу матери? Она ведь ничего не знает...
– Скажи правду. Почему это нужно скрывать?
– Ты не понимаешь, как это трудно. Если не сказал правду сразу, потом это бывает вдвойне труднее. К шоку от неприятного известия добавится обида, что правду долго скрывали...
– Феликс, но почему ты решил, что это известие будет неприятным для твоей матери? Она тебя любит, желает тебе добра, мечтает, чтобы ты женился...
– Да, но она мечтает, чтобы я женился на Ирэн! Это совсем другое. А тогда, когда я только-только окончил университет и начинал свою карьеру в адвокатской конторе, мать у меня чуть ли не в ногах валялась и рыдала: «Феликс, мальчик мой, только не вздумай рано жениться! Ты должен как следует встать на ноги, не вешай прежде времени обузу на свою шею. Ты не знаешь, что такое брак. Это – Голгофа! Жена оберет тебя как липку! Ты разоришься и пойдешь по миру, а я умру под забором!» Поэтому мне и пришлось держать свой брак в тайне от нее...
– Но теперь-то благодаря наследству ты вполне встал на ноги , смерть под забором никому уже не грозит, и молодая княгиня окажется в твоем доме очень кстати. Я не вижу, в чем проблема!
– Тебе меня не понять, голубчик Митенька. Это как в Писании: «Единожды солгав, кто тебе поверит?»
– Феликс, но речь ведь идет о твоей матери. Я тебя уверяю, что она все поймет, все простит и всегда тебе поверит...
– Но мне теперь так трудно открыться ей, Митя...
Разговор с матерью Рахманов все откладывал и откладывал. Последний срок для решающего объяснения наступил вечером накануне приезда Веры.
Феликс поклялся Колычеву, что этим вечером обязательно расскажет все матери и попросит у нее запоздалого благословения.
Но чем ближе подходила эта минута, тем труднее ему было решиться. Пометавшись по дому, он отправился в одиночестве пройтись по парку...
– Кстати, Митя, – сказал он, спустившись со ступеней крыльца, – сегодня у Заплатина вечеринка. Он нас с тобой приглашал. Ну мне-то не до вечеринок, сам понимаешь. А ты, если хочешь, сходи. Он представит тебя местному обществу... Общество, собственно, его круга – люди, увлеченные политикой, и все больше с левыми настроениями. Может быть, будет интересно.
– Нет уж, меня уволь, – отказался Колычев. – Не имею пристрастия к левым вечеринкам.
– Ну, как знаешь. Я пойду прогуляюсь, чтобы взять себя в руки. Через часок вернусь домой и поговорю, наконец, с матушкой. До встречи.
И Феликс быстро зашагал по тропинке.
Ни через час, ни через два он не вернулся.
«Наверняка, решил-таки посетить журфикс Заплатина, чтобы оттянуть объяснение с матерью, – подумал Колычев. – Ох, Феликс, Феликс... Что за глупые страхи и что за легкомыслие! Вера прибывает завтра утром, нужно же было хоть как-то приготовиться к ее встрече... На что он рассчитывает? Приведет в дом женщину, на которой женат уже года два или три, и объявит матери без всякой подготовки: „Прошу любить и жаловать, это – моя жена!“ Ребячество! Матушку может удар хватить, а ему хоть бы хны, стыдно заранее признаться, видите ли!»
Прихватив новый литературный журнал и плетеную корзиночку с виноградом, Дмитрий ушел к себе и решил посвятить вечер чтению. Завтрашний день, чреватый сюрпризами, обещал быть неспокойным.
Глава 5
Наутро Дмитрий проснулся поздно и узнал, что Феликс дома не ночевал. Где он находился, никто не знал, возможно, снова напился у Заплатина и теперь спал беспробудным сном в заплатинском доме. Хорошо, если вовремя протрезвеет и отправится на вокзал прямо оттуда, а если нет? Его несчастная жена, которую тут и так никто особо не ждет, окажется одна со своим багажом на станции в чужом для нее месте и не будет знать, что думать и куда податься.
Придется Колычеву опять просить лошадь с экипажем и рысью нестись на вокзал, чтобы хотя бы встретить эту неизвестную ему Веру. Интересно, как он ее узнает? Впрочем, наверное, на перроне останется не так много одиноких молодых дам, всех расхватают встречающие.
Да, ведь еще придется вместо Феликса вести переговоры с княгиней и объяснять ей, что за дама пожаловала в имение... Нет уж, в чужие семейные дела лезть не стоит – если Феликс на вокзале не объявится, Дмитрий под благовидным предлогом пристроит его супругу в какой-нибудь приличной гостинице, а князь, вернувшись, пусть уже сам расхлебывает кашу, которую заварил.
Наскоро проглотив чашку кофе, Колычев помчался к неблизкой железной дороге.
Несмотря на то что он всю дорогу гнал лошадей и совершенно их замучил, к прибытию поезда Дмитрию успеть не удалось. Но опоздал он не намного – последние пассажиры еще не покинули перрон. Однако никакой одинокой молодой дамы, прибывшей с поездом из Петербурга, среди них не было.
Может быть, несносный Феликс все же успел на вокзал и уже увез жену? Конечно, тогда они встретились бы на дороге с Колычевым, но мало ли как там получилось...
Дмитрий подошел к станционному жандарму.
– Господин унтер-офицер, с этим поездом должна была прибыть молодая дама, жена моего друга. Мне поручили ее встретить, а я немного опоздал...
На лице жандарма отразилась какая-то сложная, непривычная для его рода занятий игра чувств.
– Молодая дама, говорите? – переспросил он.
– Да. Может быть, ее еще кто-нибудь встретил или она уехала с вокзала самостоятельно? – продолжал задавать вопросы Колычев.
– А как, позвольте узнать, имя вашей дамы? – унтер снова ответил вопросом на вопрос.
Колычев решил, что нужно ему ответить, иначе они с жандармом так и будут засыпать друг друга вопросами до бесконечности.
– Рахманова. Княгиня Вера Рахманова, супруга князя Феликса.
– Супруга его сиятельства? Да разве же его сиятельство женаты? – удивился жандарм.
– Женат. Но до времени сохранял этот брак в тайне от матушки, старой княгини, – Дмитрий внутренне посетовал, что приходится разглашать чужие тайны, и сухо спросил жандарма: – Впрочем, мне непонятно, чем вызвано ваше любопытство, господин унтер-офицер.
Жандарм оглянулся по сторонам и понизил голос.
– Видите ли, ваше высокоблагородие, молодая дама на нашу станцию не приехала, но по телеграфу недавно получено сообщение, что в ста верстах отсюда, на полотне железной дороги обнаружено тело женщины. Задушена и выброшена с поезда, предположительно с этого самого...
– Что?!
– Да-с, вот так! Опять же по телеграфу передан приказ на всех станциях следить за пассажирами, покидающими поезд, а также интересоваться лицами, ожидающими молодых женщин. Ну, пассажиры, что на нашей станции сошли, все хорошо известные – супруга господина Куропатова, земского начальника, из имения с детками вернулись, к телеграфисту тетка в гости прибыла, купец Ованесов с приказчиком новый товар в лавку привезли и так далее... Из третьего класса рыбаки-артельщики вылезли, в губернский город ездили о поставках рыбы толковать. Подозрительных не наблюдалось. А вы, ваше высокоблагородие, уж не взыщите – раз молодую даму ждали да не дождались, так извольте на вопросы ответить. Пройдемте в здание вокзала.
Ошарашенного полученным известием Колычева провели в станционное отделение жандармерии, где уже не унтер-офицер, а большой начальник в чине ротмистра стал задавать ему вопросы.
Дмитрий оказался в весьма неприятном положении – с одной стороны, речь шла об убийстве, и юлить, скрывая какие-то факты и уходя от ответов, было невозможно (как судебный следователь, Колычев сам ненавидел изворотливых свидетелей, способных пролить на дело свет, но старающихся говорить поменьше); с другой стороны, доверяя Дмитрию свои тайны, Феликс Рахманов меньше всего ожидал, что тот примется обсуждать их в жандармерии с первым встречным ротмистром... Рассчитывать на особую конфиденциальность тут не приходится. В маленьких местечках, где каждый человек на виду, а уж редкие титулованные особы вызывают просто жгучий интерес со стороны местного общества, сплетня о семейных делах князя Рахманова разлетится с быстротой молнии.
– Итак, господин Колычев, почему князь отправил вас на станцию встречать его супругу? Не разумнее ли было князю самому встретить ее после долгой разлуки? – задавал вопросы ротмистр, пристально глядя Дмитрию в глаза.
– Видите ли, князя утром не было дома, и я, зная, что сегодня с петербургским поездом прибывает его жена, вынужден был отправиться на станцию самостоятельно...
Сказав эту фразу, Колычев запнулся – ему самому не понравился скрытый смысл собственных слов.
– То есть, он к вам с просьбой о встрече княгини не обращался, – жандармский офицер удовлетворенно кивнул письмоводителю, чтобы тот занес слова в протокол. – И где же, по вашему мнению, его сиятельство пребывать изволили?
– Я, простите, за князем не следил. Возможно, он пошел прогуляться к морю, чтобы успокоить нервы, и потерял счет времени, а может быть, отправился накануне в гости к нашему однокурснику по университету Заплатину и слегка перебрал там...
– К Заплатину? Этот господин давно состоит у нас, в жандармерии, на заметке, хотя за руку мы его пока не поймали. Но делами он темными занимается, это всем ясно. Так, вы говорите, князь Рахманов с господином Заплатиным приятельствует?
– Не то чтобы приятельствует, но знаком близко, все-таки вместе учились.
– А что же это князь, вместо того чтобы готовиться к приезду любимой супруги, по гостям ходит да по морским берегам нервы успокаивает?
– Ну это вы уже у него самого спросите, – не выдержал Дмитрий.
– Да их сиятельство навроде как женитьбу в тайне от матушки-княгини держали-с, – ввернул слово присутствующий при разговоре унтер, с которым Колычев неосторожно пооткровенничал на перроне.
– Весьма интересно, весьма, – оживился ротмистр. – Стало быть, в семействе Рахмановых этот брак не считали бы удачным? И князь скрывал его от родни?
– Повторюсь, господин ротмистр, я не намерен обсуждать здесь взаимоотношения князя с его близкими, – вздохнул Колычев. – Он сам объяснит вам все, что сочтет нужным, о своих семейных делах. Напоминаю вам, что я – профессиональный юрист и хорошо знаю законы. В качестве предварительных разъяснений я сообщил вам вполне достаточно. Тем более, как я понимаю, опознание тела еще не произведено и у вас даже не может быть уверенности, что убитая женщина – молодая княгиня. А исчезновение мадам Рахмановой, возможно, объясняется каким-нибудь естественным обстоятельством, например, отстала от поезда на дальнем полустанке...
– Что ж, господин юрист, не сомневаюсь, что законы вам хорошо известны и ваши профессиональные знания делают вам честь, – сменил тон ротмистр. – Но обольщаться по поводу естественных обстоятельств не советую – на любом железнодорожном полустанке найдется телеграф, и отставшая от поезда княгиня могла бы дать телеграмму, чтобы муж не тревожился. Хотя, так и так не похоже, что его сиятельство тревожится, не взыщите за прямоту. А кстати, господин Колычев, вы, наверное, можете опознать убитую – княгиня это все-таки или не княгиня?
Дмитрий не нашел в себе сил сказать, что не знает эту женщину в лицо. Он смутно помнил, что много лет назад, когда Заплатин был еще студентом Петербургского университета, однокурсники встречали его с какой-то высокой тоненькой барышней, возможно, это была та самая Вера, ставшая позже женой Рахманова...
Но, во-первых, Колычев не запомнил ее лица, а во-вторых, это могла быть и совсем другая девушка...
– Полагаю, во избежание ошибок подобные опознания должны производить родственники жертвы, а стало быть, следует обратиться к законному мужу пропавшей дамы, князю Рахманову. С вашего позволения, я отправлюсь в имение князя, разыщу его, расскажу обо всем, и мы с ним вернемся на станцию. А вас, господин ротмистр, я попросил бы, если не затруднит, зарезервировать для нас с князем два места на вечернем поезде. Вы сказали, что тело убитой в ста верстах отсюда, и будет лучше воспользоваться скорым поездом, на лошадях придется добираться слишком долго.
– Помилуйте, конечно же, не затруднит, какие могут быть затруднения... Хотя сейчас, по завершении дачного сезона, поезда не слишком переполнены и со свободными местами нет проблем, но все же предусмотрительность не бывает лишней. Эх, господин Колычев, по-хорошему это мне сейчас нужно было бы поехать в усадьбу Рахмановых, разыскать князя, рассказать обо всем его сиятельству, да заодно и посмотреть, сильно ли он станет горевать или будет прятать радость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32