Колычев терпеливо отвечал на вопросы коллеги, не забывая попутно провозглашать тосты и ожидая, когда благодаря выпитому язык Бреве развяжется.
– Ваше здоровье, Дмитрий Степанович, – чокнулся с Колычевым захмелевший Бреве. – Эх, голубчик, все-таки вы – прирожденный следователь, есть в вас этакая бескомпромиссность. Удивительно, что вы с вашим характером оставили поприще следственной деятельности и примкнули к нашему брату, присяжным поверенным. Мы ведь все, как ужи, вертимся, извиваемся, в узкую щелочку пронырнуть норовим, а у вас, батенька, не взыщите, но этой змеиной повадки нет.
– Что ж поделаешь, Иннокентий Рудольфович, обстоятельства бывают превыше нас.
– Это верно, голубчик, ой как верно. Я помню, у вас там была какая-то громкая история с террористкой Веневской, той, что на собственной бомбе подорвалась, простите великодушно, что напомнил. Кстати, а где теперь эта особа, не знаете? Она ведь осталась жива?
– Да, она жива и отбывает каторгу в Забайкалье, где-то на Нерченских рудниках. И вы знаете, что удивительно – она оказалась там в одной камере с бывшей вашей подопечной, купчихой Покотиловой. Помните такую? Была под судом за убийство мужа...
Дмитрий пытался говорить небрежно, как бы между прочим, но при этом с интересом поглядывал на захмелевшего Бреве – какова будет его реакция. Иннокентий Рудольфович поднял на Колычева покрасневшие глаза. В них мелькнуло нечто, похожее на выражение тоски.
– В Нерчинских рудниках? Вы только подумайте – и это место у нас отвели для содержания женщин... Бог мой! Да будь они хоть трижды преступницы! Эх, Россия, страна дикости! А мадам Покотилову я помню, великолепно помню – хорошенькая юная девочка... У меня было такое впечатление, что за все время следствия у нее так и не прошел шок, вызванный смертью мужа. Такая она была заторможенная, словно в полусне, плохо понимала, все время погружалась в какие-то свои невеселые мысли, да так глубоко, что и не слышала, о чем ей говорят... М-да, процесс Покотиловой я себе не прощу! Это проигранное дело целиком на моей совести, батенька Дмитрий Степанович!
– Неужели же не было возможности выиграть ее процесс? – наивным тоном спросил Дмитрий. – С вашим-то опытом, Иннокентий Рудольфович, с вашими связями в судебных кругах?
– Выиграть процесс можно было без труда, да вот ваш покорный слуга этого не посмел. Именно что – не посмел-с! Слаб человек, труслив, корыстолюбив, легко грех на душу принимает. Страх, батенька мой, страх – это превозмочь трудно. И я такой же, голубчик, – слабый, трусливый и склонный к греху... Все мы немощны, ибо человецы...
Как все принявшие православие немцы, Бреве имел слабость к библейским истинам и щеголял цитатами из священного писания.
– Неужели на вас было оказано злонамеренное воздействие? – с удивлением переспросил Колычев. Такое в российской юридической практике случалось редко – обычно служителям Фемиды просто давали взятку, не утруждая себя запугиванием и хитрыми интригами.
Бреве наклонился над столом.
– Оказано – это не то слово! Но – тсс! Ни слова об этом! Ни слова! Вернемся-ка, батенька, к делу скопцов – оно безопаснее выйдет.
Хотя Бреве не сказал ничего определенного, кроме невнятных намеков, которые при всем желании трудно было расшифровать для практического использования, Колычев теперь с очень большой долей вероятности мог предположить следующее – следователь был подкуплен, а адвокат запуган.
«Что ж, – подумал Дмитрий, – осталось всего лишь найти человека, который ухитрился заставить почтенных юристов плясать под свою дудку, и дело, можно сказать, раскрыто... Всего-то и на-всего, что взять да найти!»

Глава 12

Возвращаясь домой, Колычев проигрывал в уме все свои предварительные версии, еще смутные и нечеткие. Имущество купеческой четы было записано на имя Никиты Покотилова. И фабрики, и магазины, и дома, и банковский капитал – все, за исключением небольшой подмосковной дачи, полученной Анастасией в приданое от отца. Но тот, кто знал, что остальную недвижимость Никита перевел на себя, дачей мог и пренебречь. Стало быть, первым под подозрение попадает человек, заинтересованный сорвать огромный куш в виде наследства покойного, а именно – Ксенофонт Покотилов. После убийства брата он устраняет Анастасию, которая, лишившись всех прав состояния, оказывается на каторге, и становится хозяином всего... Возможно такое? Возможно, и даже весьма вероятно.
Следующая версия – действия конкурентов, заинтересованных в том, чтобы покотиловские фабрики оказались в руках Ксенофонта, – всем известно, что он, как промышленник, брату в подметки не годится, вечно балансирует на грани разорения и может доставшееся наследство быстро довести до ручки. И вот продукция текстильной империи Никиты Покотилова сама собой исчезает с рынка, уступая место продукции конкурентов... Сомнительно! Слишком уж сложная интрига для конкурентной борьбы. Полностью исключать такой версии нельзя, но она маловероятна, надо признать.
И наконец, непременное «шерше ля фам». Может быть, вся эта дьявольская интрига – всего лишь месть оскорбленной женщины? Такая месть бывает воистину беспощадной. Легко предположить, что у Никиты была некая возлюбленная, не простившая ему брака с Анастасией и поклявшаяся отомстить. Правда, Колычеву пока ничего не известно о подобных связях покойного, но из этого не следует, что связей на стороне у богатого купца не было...
Подходя к своему дому, Дмитрий заметил в окнах приветливый свет и тут же невольно подумал: «Нужно распорядиться, чтобы Василий повесил на окна глухие шторы – вовсе ни к чему, если прохожие увидят мелькающий в окне силуэт нашей беглянки. Скоро мой интерес к делу Покотиловой станет невозможно скрыть, и полиция, разыскивающая Анастасию, сделает вполне естественный и напрашивающийся сам собой вывод о том, где ее искать».
Переступив порог передней, Колычев почувствовал, что по дому плавают ароматы свежего сдобного теста и еще какой-то вкусной еды.
– Дмитрий Степанович! – вышла к нему навстречу Анастасия. – Я вас не спросила, когда вы именины отмечаете – осенью на Димитрия Солунского или в феврале на Димитрия Прилуцкого?
– Вообше-то, осенью, – растерянно ответил Колычев и сообразил, что сегодня – 26 октября, день его именин. А он и позабыл совсем... – Я, Анастасия Павловна, как-то давно уже именины не праздновал. Это в детстве матушка моя о них всегда помнила, а теперь никому нет до моих именин дела.
– Ну что вы, Дмитрий Степанович, как можно, это ведь день вашего ангела! Хорошо, что я угадала. Мы с Дусей приготовили праздничный ужин, и еще я испекла вам именинный пирог. У меня в пансионе по кулинарии всегда отличные оценки были, и я кое-что из рецептов на память помню, особенно по выпечке... С днем ангела вас, Дмитрий Степанович!
Анастасия привстала на цыпочки и потянулась к мокрым от дождя щекам Дмитрия, чтобы троекратно неловко ткнуться в них губами.
– Благодарю вас, – растроганно ответил Колычев. – Я отвык от такого внимания. Спасибо.
– Не стоит благодарности, – зарделась Анастасия. – Пойдемте к столу.
Дмитрий даже постеснялся признаться, что он только что от ресторанного стола – у него так давно не было настоящих именин...
– Видал, как Анастасия Павловна старается? – спросила у мужа Дуся, когда перемывала после ужина посуду. – Как нашего Дмитрия Степановича обхаживает?
– Ты языком-то лишнего не мети, – осадил ее Василий. – Пирог пирогом, разговоры разговорами, а ночью она в своей комнатке наверху спит и ни-ни, чтобы спуститься да в хозяйскую спальню прошмыгнуть. Женщина, однако, серьезная, не вертихвостка.
– Ой, Вася, много ты понимаешь! Если не лезет в спальню к хозяину, так значит, не больно-то он ее туда зовет. Но раз тут поселилась, стало быть, надежду свою имеет. То-то она на кухне вместе со мной крутится. Думает пирогами дорожку себе вымостить...
– Мне вот Дмитрий Степанович чегой-то велел шторы глухие по окнам развесить, и особо наверху в мезонине. К чему бы? – задумчиво сказал Вася. – Что оно такое означает?
– Да, это неспроста. Вот помяни мое слово, неспроста это. Добра от нашей гостьи не будет, – заключила Дуся.
Наутро Колычев позволил себе поваляться лишний часок в постели с книгой, а потом не спеша пил кофе со вчерашним пирогом. Конечно, в конторе его ожидали важные дела и следовало бы поспешить, но раз уж он – именинник... Можно же хоть раз в год позволить себе посибаритствовать.
– Дмитрий Степанович, вы только гляньте на это явление, – Василий, пришедший убрать со стола кофейник, подозвал хозяина к окну, глядевшему на монастырскую ограду.
– Ой, Васька, балаболка ты, когда только повзрослеешь, уже вроде бы и женился, а все как малолеток несмышленый, – беззлобно поворчал Колычев. – Ну, что ты там за явление углядел? Неужто лик Богородицы над монастырем явился?
Василий, посчитавший неуместной иронию Дмитрия Степановича, не отвечая перекрестился и молча кивнул за окно.
У красной кирпичной ограды монастыря переминался с ноги на ногу молодой крепкий парень, по виду – фабричный, в картузе, в высоких сапогах и темной тужурке, поднятый воротник которой плохо защищал его от нудно моросящего осеннего дождя.
– Ну и что тебя удивляет? – спросил Дмитрий. – Парень как парень, ничего особо примечательного.
– Может и ничего, да только с раннего утра маячит здесь, напротив нашего дома. С чего бы тут, у женского монастыря, молодому мужику часами ошиваться? Все люди добрые по делам с утра спешат, а этот ограду подпирает под дождем да цигарку за цигаркой смолит? Это пошто такое явление тут обнаружилось?
– Ну мало ли, – отмахнулся Дмитрий и пошел одеваться.
Когда он полчаса спустя, уже в сюртуке и галстуке, снова вышел в столовую и глянул в окно, оказалось, что фабричный так и стоит на месте, словно пришитый, и не сводит глаз с окошек особнячка Колычева.
«Интересный фрукт, – подумал Дмитрий. – Уж не из Сыскной ли полиции агента подослали? Вчера я просматривал дело Покотиловой и беседовал о ней с адвокатом Бреве. Неужели это уже известно в Сыскном отделении и ко мне приставили филера, надеясь выйти на след беглой каторжанки? Шустро, черт возьми!»
Колычев вышел в прихожую, где на стене был прикреплен громоздкий ящик телефонного аппарата, и снял с крючка трубку. Собственным телефоном Колычеву пришлось обзавестись, когда он возглавил адвокатскую контору «Князь Рахманов и Колычев» – оперативная связь со служащими конторы была порой жизненно необходима. Университетский приятель Колычева Феликс Рахманов, наследник огромного состояния, предоставил для помещения конторы один из своих московских особняков и украсил ее вывеску своим титулом, после чего совершенно остыл к юридической практике и предпочел проводить время в своем южном имении у моря или на заграничных курортах. А Дмитрий крутился с утра до ночи, позволяя себе спать не больше пяти часов, особенно в первые месяцы, когда нужно было налаживать адвокатскую практику с нуля.
Теперь это страшное время осталось позади. Нашлись толковые люди в помощь, контора действовала как хорошо отлаженный механизм, и Колычев порой стал позволять себе потратить лишние пару-тройку часов на отдых... Но телефон давал возможность в случае необходимости примчаться на Пречистенский бульвар в контору в течение четверти часа, если обстоятельства того потребуют.
Нажав кнопку на ящике аппарата, Дмитрий прокричал в рожок телефонной трубки: «Алло, Центральная! Барышня, дайте мне номер...» и назвал телефон адвокатской конторы.
Трубку сняла Леночка, конторская барышня на телефоне , в чьи обязанности входило принимать сообщения и делать о них пометки в специальном журнале.
– У аппарата. Адвокатская контора «Князь Рахманов и Колычев». Добрый день. Слушаю вас, – проворковал в трубке ее голосок.
– Здравствуйте, Леночка. Это Дмитрий Степанович. Скажите, на месте ли уже кто-нибудь из наших наблюдательных агентов?
Адвокатской конторе приходилось порой заниматься столь запутанными делами клиентов, что без штата служащих, выполнявших специальные поручения , было не обойтись.
– Володя пришел, Дмитрий Степанович. Сидит у самовара, чай с курьером гоняет...
Володя был изгнанным из университета студентом-юристом, который подвизался теперь в адвокатской конторе, выполняя отдельные поручения и – особенно охотно – по филерской части, проявляя в этом деле большую выдумку. Колычев иногда думал, что в лице Володи охранка потеряла весьма ценного агента, но студент-изгнанник отличался радикальными политическими взглядами и жандармерию презирал.
– Володя пришел? – переспросил Колычев. – Отлично. Чаепитие ему придется прервать, пусть берет лихача и пулей летит ко мне на Остоженку.
– Ой, Дмитрий Степанович, случилось что-нибудь?
– Да, кое-что интересное. Передайте, пожалуйста, Володе трубку, я объясню ему, в чем дело.
Колычев в двух словах рассказал своему агенту про загадочного фабричного, разгуливающего по Третьему Зачатьевскому переулку несмотря на проливной дождь, и попросил прибыть на место, чтобы в свою очередь проследить за этим субъектом и выяснить, действительно ли он приставлен к Колычеву и чем намерен заниматься в дальнейшем.
Минут через двадцать пять у стены Зачатьевского монастыря, где уныло бродил человек в картузе, появилась согбенная, бедно одетая старуха с клюкой, просящая у прохожих милостыньку. Старушка у монастырских ворот выглядела несравнимо более уместно. Она подошла и к фабричному, курившему очередную папироску, и он бросил какой-то медяк в ее протянутую руку.
Колычев, рассматривающий уличную сценку сквозь окно, не сразу понял, что старая нищенка как раз и есть его агент Володя, облачившийся в задрипанный бабий салоп и большой выцветший платок.
Больше не обращая ни на что внимания, Дмитрий вышел из дома, взял на Остоженке извозчика и отправился в контору.
Разобравшись с самыми неотложными делами и просмотрев в своем кабинете бумаги к процессу, на котором ему вскоре предстояло выступать защитником, Колычев отодвинул папки и глубоко задумался.
Кто же все-таки был этот человек в картузе? Неужели филер из Сыскной? Нет, не похож он на полицейского агента – слишком уж неприкрыто действовал, неумело, если даже слуги Колычева ухитрились обратить на него внимание. Скорее всего, Сыскная полиция ни при чем. Но поинтересоваться, с какой стороны ветер дует, не помешает.
Колычев вышел из дверей кабинета и попросил барышню на телефоне соединить его с Управлением Сыскной полиции в Гнездниковском переулке.
Там у Колычева служил хороший приятель, агент уголовного сыска Павел Антипов. С ним Дмитрий сошелся накоротке в бытность свою судебным следователем, когда не раз доводилось сталкиваться с сыскарями над чьим-нибудь мертвым телом. И, если уж положить руку на сердце, именно Павлу Антипову Колычев был обязан жизнью (в тот день, когда раненый Дмитрий истекал кровью в проходном дворе на Никольской, если бы не подоспел Антипов с полицейским нарядом, Бог знает, как бы все сложилось...)
В Гнездниковском на телефонный звонок отозвался письмоводитель, дежуривший у аппарата в Сыскной полиции. Дмитрий был лаконичен:
– Говорит присяжный поверенный Колычев. Будьте добры, пригласите к аппарату агента Антипова.
– Сейчас гляну, в Управлении ли он, – буркнул дежурный и закричал куда-то в сторону: – Господина Антипова к аппарату! Кто просит? Адвокатишка какой-то просит, небось, претензиев куча у него!
После довольно долгого ожидания в трубке прозвучал знакомый голос:
– Антипов на проводе!
– Здравствуй, Павел, – поприветствовал его Дмитрий.
– О, здравствуй, именинничек! Прости, вчера не успел зайти к тебе, с днем ангела поздравить, выезжали на убийство в Сокольники. Намерзлись, под дождем вымокли, да еще со следователем с того участка я поцапался... И что за должность у меня собачья! Сегодня, вроде бы, потише день выдался, сижу вот, бумажки пишу, отчеты, то, се... Сам понимаешь. Вечером, если Бог даст, зайду к тебе на Остоженку, так сказать, на черствые именины, поднимем по стаканчику.
Дмитрий невольно вздрогнул – еще того не хватало, чтобы Павел, агент сыска, заявился к нему в гости и столкнулся бы там с беглой каторжанкой Покотиловой, находящейся в розыске!
– Паша, а я, честно говоря, хотел тебя в ресторан пригласить – давай пообедаем вместе, если ты не слишком занят. Надоела мне моя берлога. Именины все-таки, как-никак праздник, в ресторане хоть на людей посмотреть можно.
– Что ж, дружок, от подобных предложений не отказываются. Говори, когда и куда подойти?
– Встретимся в четыре в «Славянском базаре», – предложил Колычев и добавил со значением: – На Никольской, – надеясь, что Павел поймет.

Глава 13

Выйдя из дверей своей конторы, располагавшейся на внутренней, высокой стороне Пречистенского бульвара (разбитого на месте крепостных стен Белого города и сохранившего некоторую неровность ландшафта), Дмитрий не увидел ни одного свободного извозчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32