Если бы он только мог удержаться от того, чтобы сказать ей об этом, но он не удержался. Оставалось надеяться, что она и вправду не расслышала.
Он отодвинул кресло и сказал:
– Сядь.
Настороженно на него глядя, она тем не менее повиновалась. Вся мебель здесь была действительно огромной. Подлокотники доходили ей почти до подмышек, а высокая спинка превращала ее в карлицу. Стол возвышался перед ней, так что Мэри чувствовала себя ребенком, посаженным за стол со взрослыми.
– Нет, так не пойдет, – решительно сказал он, приподнимая ее за талию. Она неловко поджала ноги, не понимая, что он собственно собирается делать.
– Встань, – приказал он.
Она послушно встала, прямо ногами на сиденье.
– Вот так, – Себастьян слегка поддерживал ее рукой. – Так, пожалуй, будет лучше.
Мэри, правда, так не думала. Она весьма нетвердо держалась на ногах. Ее туфли погрузились подушку в алого бархата, которую ее дед имел обыкновение подкладывать под свой благородный зад. Себастьян ожидал, что она вот-вот завалится в обморок. Но Мэри оказалась сильнее. Себастьян твердо держал ее за руку, пока она не обрела равновесие.
– Что ты видишь? – спросил он. Мэри взглянула на письменный стол.
– Кабинет.
– А за окном?
– Усадьбу.
– И это все теперь твое, – сказал он с жестоким удовольствием. – Изъяви только свою волю, и Фэрчайлды склонятся перед тобой униженно.
Мэри удивленно на него посмотрела.
– Я не хочу!
– Это неважно, но ты могла бы. Это и есть власть – та власть, которой навсегда лишен теперь твой дед. Он был тираном, а одного тирана легко заменить другим – стоит тебе только пожелать. Его нет больше, с ним покончено.
В лунном свете она выглядела необыкновенно прекрасной, как фея, впервые осознавшая, что у нее есть крылья. Желание переполняло его.
– Но ты жива, – сказал он хрипло.
Мэри оглянулась вокруг с достоинством и вдруг оживившимся интересом.
– Это правда. Деда никто не оплакивает. Подумать только, он всю жизнь внушал людям такой страх и не оставил ничего, кроме неприятных воспоминаний.
Мэри слегка подпрыгнула на подушке.
– Было бы недурно здесь похозяйствовать. Есть, где развернуться. Ведь я умею, ты знаешь.
– Да, знаю.
– Когда я была экономкой, прислуга у меня была вышколена и прекрасно справлялась со своими обязанностями. Рука у меня твердая. – Мэри сказала это с нескрываемой гордостью.
Да, его молодая жена на глазах обретала уверенность в себе, и ему это нравилось.
Мэри вдруг нахмурилась.
– Но в нашей семье есть наследственный порок. Я могу пристраститься к власти и злоупотреблять ею в ущерб другим.
– Ты пристрастилась к ней, когда была экономкой?
– Я убедилась, – сказала она мягко, – что предпочитаю иметь власть. Но мне не доставляет никакого удовольствия мучить тех, кому не повезло в жизни.
Он не сказал ни слова. Она была достаточно умна, чтобы понимать собственные слова.
И он убедился, что это так и есть, когда она с легкой улыбкой опустила на него взгляд.
– Но ведь обидно просто отказаться от власти, так и не использовав ее, чтобы направить на путь истинный какое-нибудь чудовище, полное притворства и лицемерия.
Мэри давала ему отличную возможность загладить свою несправедливость по отношению к ней. Глупо было бы такой возможностью не воспользоваться. Себастьян медленно опустился на одно колено и прикоснулся рукой к груди.
– Не лицемерное, но все же чудовище. Разите, миледи, я заслуживаю самого сурового наказания. – Он покорно склонил голову.
Мэри нахмурилась и ухватилась за спинку кресла, словно испугавшись его неожиданной галантности.
– Не понимаю, о чем ты говоришь?
– Последний раз у тебя в спальне я поступил с тобой чудовищно.
Она побледнела от такой откровенности.
– Я несправедливо обвинил тебя в бесчестье, – продолжал он, – и овладел тобой слишком грубо, хотя и знал, насколько ты чиста и невинна. Теперь ты можешь мне отомстить. Я позволю тебе все, что угодно.
Она устремила на него странный взгляд. Наверно, он выглядел довольно глупо – зловещая фигура, вся в черном, преклонившая колено перед своей собственной женой. Но ему было абсолютно неважно, какой у него сейчас вид, единственно, что его действительно беспокоило, так это чтобы Мэри, его молодая жена, чувствовала себя с ним в безопасности.
– Экономка не мстит, – произнесла она чопорно. На этот раз она была полностью Мэри, от Джиневры не осталось и следа.
– Ты больше не экономка. Ты – богатая наследница и моя жена.
Она медленно села и затем, внезапно опустившись на колени с ним рядом, прижалась щекой к его плечу. Никакой иной жест не мог бы подействовать на него так сильно, как это признание женской слабости.
В эту минуту они оба остро почувствовали, что их жизни теперь связаны неразрывно, и, чтобы ни случилось с ними в будущем, эта связь никогда не прервется.
Он обхватил ее за плечи и приник к ее губам, пытаясь в поцелуе передать переполнявшую его нежность.
– Если ты так благодаришь меня за то, что я был чудовищем, у меня будет большой соблазн появляться в таком качестве как можно чаще.
– Этого просто не может быть, – голос ее звучал приглушенно, ее дыхание обжигало его обнаженную грудь, – потому, что ты постоянно остаешься чудовищем.
Себастьян пригладил ей волосы.
– Твоим чудовищем, моя красавица.
Мэри усмехнулась.
– Ну, что, усмирили мы дух твоего деда?
– Деда? А, ты про него. Да, пожалуй.
Она пожала плечами.
– Надеюсь, что он в гробу переворачивается.
Поглаживая ее плечи, он осторожно потянул мягкую ткань лифа. Мэри перехватила его за руку.
– Но я тебя еще не видел как следует. Может быть, у тебя есть какие-то уродства, родимые пятна или пупок не на месте.
– Что же, теперь тебе от меня все равно не отделаться.
Но она все же позволила ему освободить себя от платья и спустить с плеч рубашку.
Как он и представлял себе в мечтах, она была невыразимо прекрасна. Упругое тело, ослепительная кожа. Грудь, как раз соответствующая размеру его ладоней.
– Совершенство, – сказал он негромко, опуская руки ниже.
– Никакого уродства? – Голос Мэри был даже чуть насмешлив.
– Совершенство! – повторил он, распуская шнуровку ее юбки.
– Себастьян, у нас же есть дело, – сказала она.
Спустив чулок, он поцеловал ее обнаженную ногу.
– Сейчас.
– Общество все еще празднует свадьбу, надо довести наш план до конца.
Как бы в подтверждение ее слов раздался особенно громкий взрыв смеха.
Поколебавшись немного, он сокрушенно вздохнул и снова натянул ей чулок.
– Что, все мужчины такие же, как ты?
– Нет. – Он прижался лбом к ее лбу. – Я, несомненно, лучше всех.
– Я хочу сказать, все они только и думают о… постели?
Он покачал головой, отрицая обвинение.
– Я совсем не такой. Только с тобой, моя милая Мэри, мне трудно не думать так.
Улыбнувшись, она прижалась губами к ласкавшей ее ладони.
У него вырвался невольный стон.
– Если ты будешь продолжать в таком духе, мы никогда не вскроем этот сейф, потому что я никогда не отпущу тебя.
Отодвинув кресло, он встал и помог подняться ей.
– Если мы поторопимся, у нас останется время подняться наверх и заняться тем, о чем я не могу сейчас не думать.
– Как тебе угодно.
Это прозвучало очень церемонно. Она снова предстала в своей привычной роли экономки, но ее обнаженная грудь никак не соответствовала облику этой достойной особы.
Под хорошим руководством его жена может легко преобразиться в пылкую возлюбленную. Такая идея никогда раньше его не занимала, но теперь у него был побудительный мотив, который мог сделать из него неплохого наставника.
Он помог ей одеться, лаская ее только тогда, когда уже никак не мог справиться с собой. Они вместе подошли к сейфу. Когда он опустился на колени рядом с ней, держа зажженную свечу, Мэри издала ликующее восклицание.
– Замок открыт, – сказал она. – Хочешь посмотреть сам?
– Благодарю. – Это было великодушно с ее стороны!
Себастьян протянул руку и быстро распахнул тяжелую железную дверцу. Сейф был пуст. Все было напрасно.
Глава 21.
Он тонет. Он, сын русалки, и он тонет, тонет на этой предательской твердой земле. Йен пытался как мог отбиваться и брыкаться руками и ногами, но нападавший был неумолим. Он погружал его голову в воду, вытаскивал и снова погружал. Наконец, в одно краткое мгновение, когда он оказался на поверхности и смог вдохнуть немного свежего воздуха, Йен заорал, что было сил:
– Мне уже лучше! Честное слово, гораздо лучше! Отпусти меня!
– Правда? – Хэдден приостановил свою деятельность.
– Правда, – пробурчал Йен довольно беззлобно, хотя чувствовал себя хуже некуда.
Хэдден, посомневавшись, все же отпустил его, и Йен, шатаясь, поспешно отступил подальше от корыта.
– Отвратительно.
Он откашлялся и сплюнул в растоптанную копытами грязь конюшенного двора.
– Ведь здесь лошади пьют, – укоризненно обратился он к Хэддену.
– Знаю. – Тот стоял, упершись в бока, созерцая своего сильно помятого, страдающего тяжелым похмельем кузена. – Я ведь сам сюда их приводил не раз.
– Теперь тебе больше не придется этого делать.
Йен, не торопясь, выжал воду из волос, потом скинул мокрую рубашку и долго ее выкручивал.
– Ведь ты брат богатой наследницы, – объяснил он.
– Но ты же мне этого в упрек не поставишь?
Хэдден говорил вполне вежливо, но Йен был уже способен воспринимать сарказм и разозлился.
– А почему бы и нет? Ты ведь намеренно солгал мне про себя, наложил руки на денежки, на которые я сам метил, дал мне затрещину… – он готов был и дальше перечислять мнимые прегрешения Хэддена, но тот прервал его.
– Ты все это заслужил, – сказал он. И это было справедливо.
Йену было нечего возразить.
– А кто затащил тебя вчера в это удобное, выложенное соломой стойло? А к тому же я дал тебе проспаться и разбудил тебя, только когда уже нельзя было больше ждать. – Хэдден указал на солнце. – Уже за полдень, и гости начинают разъезжаться.
– Пусть проваливают поскорее, – раздраженно сказал Йен.
– Да, у них теперь найдется, что порассказать. Каждый рвется первым попасть в Лондон, чтобы все разблаговестить, как очевидец.
– Им бы только везде свой нос сунуть. Бездельники!
– Да, но у меня как раз неотложное дельце к одному из них, так что нам нужно пошевеливаться.
– Интрижка с женщиной? – привычно осклабился Йен.
– Как же, есть у меня на это время! Мало разве у меня работы в конюшне?
Йену было все еще очень трудно понять, что этот завзятый лошадник, этот его собутыльник, этот Фэрчайлд имел все привилегии законного наследника, да вдобавок еще и преимущества богатства. Это так несправедливо, но ведь если посмотреть правде в глаза, в жизни Йена никогда не было никакой справедливости.
Он жалел, что не может презирать Хэддена, как он презирал всех остальных законных Фэрчайлдов. Так ему было бы легче. Но Хэдден был братом Мэри, а ее Йен не презирал. Помимо того, они с Хэдденом были все-таки товарищи. И наконец, сегодня утром Йен был слишком утомлен, чтобы взвинтить себя до бешенства.
– А что такое спешное случилось, что понадобилось вытаскивать меня из моего стойла – которое скорее всего и будет мне теперь постоянным домом, раз я умудрился потерять твою сестру, – и подвергать меня таким изощренным пыткам?
– Ты спрашиваешь, что случилось? Это!
Хэдден сунул ему прямо под нос покрытую нервными каракулями бумагу. Йен взял ее, вытерев руки о штаны. Он прочел то, что там было написано, и недоуменно взглянул на Хэддена.
– А кто убийца?
Хэдден только молча смотрел на него, скрестив руки на груди.
– Ты? – высказал Йен догадку. – Неужели Мэри? – продолжал он, не получив ответа.
Хэдден не подтвердил его высказываний ни словом, ни даже кивком, но кто бы еще это мог быть? Что еще могло бы заставить Хэддена предпринимать ответные действия? И без того нетвердо державшийся на ногах Йен зашатался, пытаясь вдуматься и понять. Но не смог, это было выше его сил. Черт его побери, если он позволит этому гнусному змею – шантажисту погубить его кузенов, вот единственное, что он сообразил сразу.
– Мы этим займемся, – насколько мог бодро, произнес он.
Губы Хэддена скривились в улыбку.
– Я так и знал, что ты захочешь помочь.
Несколько оживившись, Йен спросил:
– У тебя есть какой-нибудь план?
Хэдден обнял его за плечи.
– Есть.
Подъездная аллея была заполнена экипажами. Кучера старательно удерживали горячившихся лошадей. У дверей высокородные гостьи прилежно махали друг другу платочками, сожалея о том, что они теперь расстаются надолго. На балконе их мужья, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, обсуждали лошадиные стати. Толпа постепенно редела. Гости разъезжались, торопясь поделиться с друзьями и знакомыми захватывающей, хотя и не совсем правдивой историей об очередных неприличных происшествиях у Фэрчайлдов.
Семейство Фэрчайлд с завидным упорством исполняло свой долг, выстроившись в дверях и на балконе, чтобы проводить гостей. Но то огромное напряжение, которого им стоило сохранять любезный вид, начинало понемногу на них сказываться. Улыбки становились все более натянутыми, голоса звучали все более резко.
Себастьян стоял рядом с Мэри, как будто для того, чтобы убедиться в том, что приносимые им вновь и вновь поздравления были достаточно учтивыми. Когда толпа гостей поредела, он прислушался, слегка наклонив голову, и затем подтолкнул Мэри поближе к Лесли.
– Послушай-ка, – сказал он настойчиво.
Мэри старалась сделать вид, что она не подслушивает, но ее дядям и в голову не приходило сколько-нибудь сдерживаться.
– Ты что-то похудел, Кэлвин, – язвительно адресовался Лесли к брату. – Все тоскуешь по своей возлюбленной?
И без того грустное лицо Кэлвина еще больше сморщилось, и голосом, в котором желание сливалось с доходящим до поклонения обожанием, он провозгласил:
– Леди Валери изумительна.
Презрительно усмехаясь, Лесли повернулся к Освальду.
– Ты только посмотри, солидный человек, а изнемогает от страсти к женщине. Да и разве это женщина, тьфу, просто стыд! У него просто нет гордости.
– Гордости? – Освальд с трудом оторвал полный собачьей преданности взгляд от окон комнаты леди Валери. – Что такое гордость, когда ты побывал в раю!
Лесли негодующе фыркнул.
– Вздор. Какой может быть рай с этой безобразной старухой!
– А тебе-то откуда знать? – уничижительно усмехнулся Освальд. – Тебя-то она к себе не подпустила.
Лесли бросил на него злобный взгляд.
– Она мне не нужна. Она стара. Она безобразна. Она…
– Она моя единственная настоящая любовь, и если ты скажешь хоть еще одно слово, я тебя убью.
Сжав кулаки, Освальд подступил к Лесли. Лесли молчал, пока Освальд не отошел. Тогда он внезапно спросил:
– А где Берджес? Он должен был бы быть здесь.
Кэлвин сокрушенно вздохнул.
Освальд в досаде пнул ногой мраморную ступеньку.
Лесли выругался и вошел в дом.
– Обычная история, – шепнул Мэри Себастьян. – Она покоряет их всех одного за другим. Каково?!
По губам Мэри пробежала непочтительная улыбка.
– Тем лучше для нее.
Себастьян кивнул в сторону Бэба, уныло и озабоченно оглядывавшего подъездную аллею.
– Он ищет Нору.
– Да. – Мэри посмотрела вслед Бэбу, который поплелся исполнять долг гостеприимства по отношению к гостям. Некоторые из них настолько перепились, что были не в состоянии даже уехать.
– Не понимаю, куда она могла исчезнуть. И так надолго.
– Очень странно, – согласился Себастьян. – Понятия не имею, что бы это значило.
Мэри невольно вспомнила о пустом сейфе. Не имело ли исчезновение Норы какое-то отношение к дневнику?
– Да, хотел бы я знать, где дневник. – Себастьян как будто прочитал ее мысли. – Это единственное, что нас здесь удерживает.
С прошлой ночи они не говорили о дневнике. С того самого момента, как выяснили, что сейф пуст. Они вообще почти не разговаривали. Трудно даже объяснить, как на них это подействовало. Не то чтобы между ними произошла ссора – нет, Себастьян всю ночь не выпускал ее из объятий, – но какая-то напряженность все же чувствовалась. Неужели их затея была напрасной? Такой путь, столько страданий – и все зря?!
– Мне кажется, он у Дэйзи, – сказала Мэри.
– Почему?
Потому что она не сводит с тебя жадного взгляда, подумала Мэри.
– Потому что она готова на все, чтобы получить то, что она хочет.
– Такое определение подходит к любому из Фэрчайлдов. Мне кажется, это Лесли.
– Почему? – в свою очередь спросила она.
– Потому что Лесли знает про дневник.
Мэри широко раскрыла глаза.
– Вот как? А ты откуда это знаешь?
– Он сам мне сообщил. – Его поджатые губы дрогнули. – Когда издевался надо мной у комнат леди Валери.
– А, это когда он сказал тебе, что дневник у меня? – догадалась она.
– Да, но я безоговорочно верю тебе теперь.
Ей очень хотелось думать, что это так.
– А сейчас, с твоего разрешения, я вплотную займусь поисками этого проклятого, судьбоносного и такого неуловимого дневника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32