Банколен быстро прошептал:– Пойдем в кабинет. Я не хочу, чтобы он узнал, что мне известно.– Что вам известно?– Мерзость проявляется все больше по мере расследования. Он хотел, чтобы я думал, будто в той комнате обыкновенная проститутка. Свет там затенен, но я увидел. Эта женщина – мадам Луиза де Салиньи. – Он ошарашенно потер глаза. – Но не подавай виду! Понимаешь, как все делается? Они превратили эту женщину в наркоманку. Теперь наркотики ей необходимы, и, чтобы их получить, она перенесет любое унижение от рук нашего грязного приятеля. Вполне возможно, что у нее были деньги и деловой нюх Фенелли немедленно подсказал ему…– Банколен, давайте его задушим. Давайте вернемся и…Он схватил меня за руку:– Говори тише! Нельзя поднимать шум. Сейчас все зависит от нашего якобы незнания. Она не знает, что я видел ее там, – а это, как мне кажется, было бы для нее самым большим унижением.Мы вошли в маленький кабинет, где находились лишь письменный стол, стул и большой сейф. На столе горела лампа. Окон здесь не было.– Нет, она меня не узнала. Она была в полубессознательном состоянии, – объяснил Банколен. – Закрой дверь. Пусть она выйдет по задней лестнице, якобы не замеченная нами.Как будто ужаса, что перенесла эта несчастная женщина, было недостаточно – наш экспансивный и артистичный Фенелли добавлял ей новые мучения! Казалось, Луизу де Салиньи преследует безжалостная ирония, издевательский замкнутый круг судьбы. Куда бы она ни повернулась, к ее горлу приставляют нож. Она, избежавшая нападения мужа, теперь была вынуждена принимать сладострастное зелье из рук этого вкрадчивого куска жира… Через минуту он появился, безупречно одетый, с гарденией в петлице… Я представлял, как женщина, одурманенная наркотиками, в истерическом припадке спускается по задней лестнице.– Итак, – Фенелли вновь обрел спокойствие, – вы хотели меня видеть, господа. Даю вам слово, месье Банколен, я избавился от всех наркотиков, что имел в запасе.– Вотрель убит, – сообщил Банколен.Тот поражение уставился на него.– Его зарезали вчера ночью в Версале, – продолжал детектив.– Как… Как… Какой ужас, месье! Месье Вотрель. Да, конечно, я его знаю. – Фенелли помолчал, затем издал странный смешок. – Надеюсь, месье, вы поймали его Убийцу.– Известно, естественно, что он был вашим агентом и поставлял вам людей, которых интересовали ваши наркотики, – как ни в чем не бывало заявил Банколен.Фенелли на мгновение утратил достоинство, но быстро взял себя в руки. Поправив пухлой рукой галстук и одернув жилет, он пожал плечами:– Месье был настолько добр, что посмотрел сквозь пальцы на мои упущения. Позвольте заверить вас, что в настоящее время у меня в заведении вы не найдете ничего похожего на наркотики. Более того, мои счета открыты для проверки. Я действую в пределах закона. – Он улыбнулся и занялся рассматриванием своих ногтей.– Мы говорили о Вотреле, – напомнил Банколен.– Дорогой месье, уж не хотите ли вы сказать, что мне что-то известно о его смерти?– Он заявил, что является русским офицером. Это ложь. Он был талантливым самоучкой и бедной портовой крысой из Марселя, где вы и подобрали его несколько лет назад.– Ну и что, если так?– У меня есть множество аннулированных чеков, полученных от банка „Лионский кредит“, на общую сумму двести тысяч франков. Они выписаны на имя Эдуара Вотреля и подписаны Луизой Лоран, в настоящее время носящей имя Луиза де Салиньи. Это результаты вашей торговли, Фенелли? Она глубоко увязла, не так ли?У Фенелли глаза выкатились из орбит. Он смотрел на пачку чеков в руках Банколена.– Чеки! Я ничего о них не знаю. Вот как! Так он был нечестным, этот Вотрель! Дайте-ка взглянуть. Я подозревал его в непорядочности.– И заставляли ее платить дважды за то, что она от вас получала. Это так? – очень тихо сказал Банколен, наклонившись вперед.– Подлец! – трагически пискнул Фенелли.– Или это был шантаж, Фенелли? – Банколен изводил его тихим, вкрадчивым голосом. – Вы вытягивали у нее деньги, угрожая обо всем рассказать ее будущему мужу?– Нет!– Ага, вот это я и хотел узнать, – вежливо улыбнулся Банколен. – Пойдем, друг мой, мы закончили. – Он надел цилиндр. В дверях лучший из детективов Парижа вдруг остановился, и сквозь бородку мелькнули ослепительно белые зубы. – Еще одно слово, Фенелли! Больше не пытайтесь провернуть свои сделки с мадам Луизой, я серьезно вас предупреждаю. Это все.Мы в молчании спускались по лестнице. Банколен задумчиво постукивал по балюстраде тростью. Мы уже выходили из здания, когда он вдруг вздохнул и заговорил:Теперь ты понимаешь трагическое положение Эдуара Вотреля. Этот мальчик, выросший в сточной канаве, по мере взросления создавал себе волшебный мир, в котором хотел вести блестящую жизнь. Он почти достиг осуществления своей мечты, но только почти – ему всегда что-нибудь мешало. Он ничего другого не хотел – только видеть себя в этом воображаемом мире. Он охотно соглашался на то, чтобы мы считали его подлецом, лишь бы не сомневались в его аристократическом происхождении. Вы могли считать его убийцей. Это было ему безразлично, пока вы не сомневались в том, что он русский офицер.– И он писал пьесу, – добавил я. – Она у меня дома… Я хотел показать ее вам, но забыл…– Да, его пьеса! Думаю, он хотел быть вершителем судеб. И у него была обычная для таких мечтателей тенденция все приукрашивать. Он хотел сделать из своей жизни и работы не просто историю, а фантастическую историю, с роскошной отделкой. Заметь – это очень важно. Я представляю, если бы его обвинили в убийстве, он был бы только рад, поскольку знал, что ему ничего не грозит. Он умер, но держи перед умственным взором его призрак, потому что это изображение говорит нам много правды.В соответствии с моей вчерашней версией, Вотрель случайно поведал о своем изощренном плане воображаемого убийства кому-то еще, и вот с бумаги эта идея воплотилась в действительность!– Банколен, вчера вечером мы с вами много говорили… во всяком случае, я говорил… и пришли к заключению, во всяком случае, я пришел, что оба преступления совершены одним человеком. Я не намерен давить на вас, если вы предпочитаете скрывать свою тайну. Но скажите мне только одно – их обоих убила одна и та же рука?– Да. Да, это был один и тот же человек. Мы столкнулись с исключительно хладнокровным и циничным убийцей, который твердо убежден, что эти акты совершенно оправданны, произведены как отмщение за несправедливость. Эти преступления являются средством высказать миру злобу, слишком глубокую для обыкновенного выражения.– Больной мозг?Он задумался.– В некотором смысле да. Но не в том смысле больной, в каком пытается убедить нас Графенштайн. Я не очень верю во все эти версии об анормальной психологии. Склонность Каина слишком избитая, чтобы сводить ее к отдельной категории. Эти люди преемники чепухи Ломброзо, и я сомневаюсь, способны ли они совершенствоваться.– И убийца здесь – вы его видели, говорили с ним, знали его как участника этого случая?– О, очень похоже! – ответил Банколен, странно глядя на меня.– Спасибо. А теперь давайте вернемся ко мне и посмотрим эту пьесу. Если только у вас нет другого дела.– Ну, мне нужно будет сегодня отвезти тебя в префектуру, чтобы ты дал показания о вчерашних событиях. Но не волнуйся – я подскажу тебе, как все честно и открыто рассказать. Кроме того, думаю, нам нужно еще раз навестить виллу в Версале. Но это подождет.– А о том, что случилось вчера, у вас больше нет никаких сведений?– В настоящий момент мои люди разыскивают такси и нож.По дороге ко мне домой мы почти не разговаривали. Кажется, я даже стал с легким презрением посматривать на Банколена, как на шарлатана. Он делал вид, что ему многое известно, а на деле казалось, что он вообще ничего не знает.У меня в квартире мы застали ожидающего нас в гостиной мистера Сида Голтона. Глава 15КОГДА УПАЛА СТЕНА Голтон сидел в кресле, курил сигарету и просматривал „Нью-Йорк геральд“. На полу валялись другие газеты, выходящие в Париже на английском языке, – „Чикаго трибюн“ и лондонская „Дейли мейл“. Я был удивлен и раздражен его приходом. Позднее я узнал, что он явился предложить Томасу пятьдесят франков. Никогда еще я не видел Томаса до такой степени оскорбленным. Но присутствие Голтона, казалось, заинтересовало Банколена.– Послушайте, – вскричал Голтон, размахивая газетой, – вы становитесь знаменитостью! Смотрите! Вышли себе провести спокойный вечерок с этой дамой и убрали с дороги Эдди Вотреля на заднем дворе! Садитесь… Привет, мусью! Как вас зовут? Кажется, вы окружной прокурор, или как там у вас называется эта должность?– Доброе утро, месье Голтон, – произнес Банколен на безупречном английском. – Рад вас видеть.Взяв себя в руки, я тоже поздоровался с непрошеным гостем и пригласил его чувствовать себя уютно в моем доме. Вполне естественно, он носил брюки гольф и сейчас закинул одну толстую ногу через подлокотник, с одобрением выпуская дым в потолок.– Скоро сюда придет Джонсон из „Трибюн“, чтобы повидать вас. Вы не против? Мы нашли ваш адрес в справочнике. Я подумал выйти и посмотреть, все ли в порядке с Шэрон Грей. Садитесь, садитесь! А то вы заставляете меня нервничать. У вас есть что-нибудь выпить? Вчера вечером я безбожно напился фу!Банколен уселся в кресле по другую сторону от окна, а я пошел взять что-нибудь выпить. В конце концов, Голтон был моим гостем, и я должен был оказать ему любезность. Когда появился Томас с ледяным лицом и шейкером, где он смешивал „Мартини“, Банколен и Голтон беседовали об искусстве. Банколен объяснял, что человека, подковывающего лошадь на картине, что висела у меня над пианино, зовут вовсе не Морлэнд. А Голтон критически заметил, что бог с ним, если он нравится Банколену и мне, но лично он предпочитает джентльмена по фамилии Браун, – он рисует иллюстрации в „Сатердей ивнинг пост“, за которую вам приходится платить по семь франков этим наглым типам в печатных киосках.Еще немного поговорив об искусстве, Банколен спросил:– Думаю, месье Голтон, вы были знакомы с Вотрелем?– Некоторым образом да. Я о нем много слышал – знаете, как беседуют путешественники, – и однажды он зашел в „Пейнс“ выпить с одним моим другом. Там я его и встретил. Я сказал ему, что знаю его друга Рауля, а Рауль говорит по-английски лучше любого француза. Кстати, месье, вы довольно прилично владеете нашим языком. Да, и один раз мы встречались с ним до того, как я едва не сфотографировался с ним в Ницце, и это фото могло бы показаться в газетах. Но я не смог пробраться ближе. Я был довольно далеко на фотографии виден только краешек моего уха. Я послал газету с этой фотографией домой, и ее напечатали там в нашей газете. – Он задумчиво отпил коктейль. – Кстати, я вспомнил, что через пару дней мне нужно уезжать. Хорошие деньки закончились, пора в дорогу.– В самом деле?– Мне нужно жениться, – мрачно изрек Голтон. – Понимаете, дело обстоит так: мой старик хочет, чтобы я продолжил его дело. Мой старик варит самое лучшее безалкогольное пиво в Соединенных Штатах. Он ловкий парень, мой старик! Он взял герб семейства моей матери и сделал его торговой маркой, которая печатается на этикетках бутылок с пивом. „Пиво „Замок Скелвингс“, самое аристократическое пиво, без герба не является подлинным“. Так вот, он хочет, чтобы я женился. Он тоже путешествует, и, знаете, с очень приятными людьми. И сейчас прислал мне телеграмму, что нашел одну девушку. Ну, мне все равно. Налейте мне еще один коктейль, если можно. Господи! Он делает тридцать миллионов из одного цента! Я должен получить хорошую жену! – С этой утешительной мыслью мистер Голтон откинулся на спинку кресла. – Мне не хочется покидать всех своих приятелей, которые у меня здесь появились.Но ничего не остается, как вернуться домой, раз уж предстоит такая вещь, как женитьба. И я не прочь иметь хороший дом, где жена будет приносить мне шлепанцы…Банколен наблюдал за ним с насмешливым вниманием, прижав палец к губам, чтобы я не перебивал, пока Голтон разглагольствовал на тему матери, дома и благословения Небес. Наконец тот поднялся, собираясь уйти.Когда Голтон попрощался и вышел на улицу, Банколен встал у окна, наблюдая, как он свернул на улицу Монтеня. Сосредоточенно глядя за окно, детектив барабанил пальцами по раме. Вскоре он обернулся:– Ну-с!– Теперь я принесу вам пьесу, – заметил я. – Но вы должны остаться на ленч. Томас превосходный повар.– Нет, – улыбнулся Банколен. – У меня очень много дел, да и у тебя тоже. Передай мне рукопись. Сегодня вечером, как я и обещал, – тихо добавил он, – я намерен раскрыть убийство.Не знаю, приходилось ли когда-нибудь вам быть впутанным в такое мрачное дело, как это, и даже анализировать события, сопровождающие какое-либо загадочное и жестокое убийство, не через посредство газет, где самые страшные трагедии кажутся нереальными, непонятными и часто нелепыми, а находясь в самом близком общении с людьми, которые их расследуют. Даже длинные отчеты о судах обременены той застенчивостью, которую человек испытывает перед камерой. Преступление, когда оно описано, кажется таким же далеким и неубедительным, как рассказ о битве в учебнике истории, полной нереальных звуков и ярости, генералов, проявляющих героизм и умирающих в момент победы над противником, так что вам трудно представить, что вообще происходило. Если вы, уважаемый читатель, никогда не испытывали безнадежности, неуверенности и смущения, не подозревали всех, кто появляется с подобным в вашей собственной жизни, я не могу этого объяснить. Вы все время гадаете, кто же это может быть? Как это было? Неужели такое действительно происходит? Неужели эмоции, мании настолько сильны, что доводят таких, как я, живущих вполне мирной и безмятежной жизнью, до бессмысленной жестокости? И тем не менее это так. Это похоже на то, как, глядя в зеркало, ты находишь на своем лице скрытые чувства.Подготавливая к печати записи, я пытался показать, что чувствовали и как действовали эти мужчины и женщины, без всяких прикрас и без изменений. Я старался придерживаться фактов, даже когда мне хотелось немного смягчить их, дать полный отчет о каждой подробности, даже если хотелось вовсе их опустить. И все для того, чтобы дать читателю возможность в полной мере понять – я верил в то, что являюсь свидетелем одного из великих шедевров аналитического мышления, банколеновского метода раскрытия убийства.Все мы понимали, что приближается кульминационная точка расследования. Но что последует целая серия таких кульминационных пунктов, один хуже другого – могу сказать, я только рад, что этого не подозревал даже Банколен. То, что произошло, было поистине ужасно. Когда в то утро – точнее, днем – я просматривал газеты, а Банколен читал рукопись Вотреля, я испугался. Невозможно представить, чтобы все это говорилось о нас! По всему выходило, что мы живем в блестящем мире и личности почти героические, что не имело ничего общего с растерянными, обычными людьми, каковы мы на самом деле… Знакомые квартиры, знакомые вещи… Я бродил по комнатам и вдруг вспомнил о почте – я не просматривал ее два дня. Томас аккуратно складывал всю корреспонденцию на поднос в холле. Пара приглашений, письмо из дома (это понятно! Какой отец семейства усидит в кресле, услышав обо всем этом ужасе?), счет от портного и – пневмопочта. Должно быть, доставлена совсем недавно, не больше получаса назад, когда меня еще не было дома. Знакомый почерк. Черт побери, кто мог прислать мне письмо по пневматической почте?«Дорогой Джефор, я попала в ужасную неприятность! Сегодня утром получила телеграмму от отца. Джефор, он не мог так быстро услышать об этом. Он сел на первый же авиарейс из Лондона, и я не могу представить, в чем дело, но очень боюсь. Обо мне все говорят, но я не сделала ничего плохого, вы же знаете! Джефор, не могли бы вы прийти ко мне сегодня вечером? Отец терпеть не может французов. Может, вы с ним поладите. Здесь отвратительно меня заставляют лежать в постели, но я хочу поблагодарить вас за то, что вчера вы были со мной. Прошу вас, приходите.Шэрон».Что ж, я ее понимал. Эта история обрушилась на всех совершенно неожиданно. Состояние неопределенности все усиливалось. Пойти туда? Я бы пошел туда, не дожидаясь вечера, если бы мог что-нибудь сделать. А я не мог. Но должен же кто-то помочь ей! Так я стоял, перечитывая письмо, когда голос Банколена вывел меня из раздумий. Я ничего не сказал ему о послании. В нем не было ничего личного, ничего секретного, просто мне не хотелось о нем говорить. Я хотел видеть Шэрон…Вместо ленча мы просто выпили по чашке кофе, после чего Банколен повез меня в префектуру. По дороге я несколько раз ловил на себе его внимательный взгляд. Он явно хотел что-то сказать, но промолчал, так что в результате спросил я:– В чем дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22