Я побежала и привела доктора, жившего поблизости. Вот вам вся истина, больше я ничего не знаю.
После служанки снова потребовали хозяйку дома и расспрашивали ее о старой женщине. Но она не могла сообщить о ней никаких сведений. Спрашивали о письмах и бумагах покойной леди, но не оказалось ни того, ни другого, только и осталось после нее, что два рецепта. Конторка была пуста.
Следующим свидетелем был доктор.
Он описал состояние, в котором нашел больную. Все признаки были отравления стрихнином. Рассмотрев рецепты и склянки, он убедился в роковой ошибке. Он объяснил на допросе то же, что Амелиус. Рассказав о встрече с Амелиусом в дверях и о последовавших событиях, заключил посмертным исследованием, доказавшим, что смерть произошла от яда, и именно стрихнина.
Снова были вызваны хозяйка дома и служанка. Они должны были в точности определить время с той минуты, как служанка вышла от леди, и до того, как раздались ее крики. Покончив с этим, их спросили, кто, кроме старой женщины, посещал покойную или имел доступ к ней во время ее пребывания тут. Обе твердо отвечали, что дверь была всегда заперта, и ключ от нее находился у хозяйки дома. Это доказывало, что леди не могла иным путем достать себе яда, итак, решив, что смерть произошла от ошибки, вызвали Амелиуса.
Адвокат, нанятый мистером Мильтоном со стороны Фарнеби, до сих пор ни во что не вмешивался, теперь же было очевидно, что он обратил особенное внимание на допрос.
Сначала Амелиус был в нервном состоянии. В Америке привык он выступать перед публикой и с хладнокровием и самообладанием говорить о социальных и политических предметах, но ему в первый раз пришлось выступить на допросе свидетелем. Ответив на обычные формальные вопросы, он с таким горестным волнением описывал страдания мистрис Фарнеби, что следователь приостановил допрос и дал ему несколько минут отдохнуть и собраться с силами. Однако он не мог успокоиться до конца своих показаний. Когда был поставлен вопрос о его отношениях к мистрис Фарнеби, слушатели заметили, что он тотчас же поднял голову и стал смотреть и говорить, как человек принявший твердое решение и уверенный в самом себе.
Следовали вопросы:
Рассказывала ли ему мистрис Фарнеби о своем разладе с супругом? Был ли этот разлад причиной удаления из дома мужа? Уведомляла ли его мистрис Фарнеби о месте своего жительства? На все три вопроса он отвечал утвердительно. Но он отказался отвечать, когда его спросили, какого рода «разлад» был между супругами, мог ли он серьезно удручать душу мистрис Фарнеби, зачем она назвалась ложным именем и почему доверила горести своей семейной жизни такому молодому человеку и знакомому с нею лишь несколько месяцев. «Что доверила мне мистрис Фарнеби, – сказал он, – то я дал честное слово хранить в тайне. После этого присяжные, надеюсь, поймут, что долг мой в отношении покойной обязывает меня сдержать слово».
Тут раздался между слушателями ропот одобрения, в ту же минуту прекращенный следователем. Старшина присяжных поднялся с места и заявил, что подобная совестливость неуместна в таком серьезном деле. Услышав это замечание, адвокат нашел, что теперь пришла его очередь, и заговорил:
«Я нахожусь здесь как представитель супруга покойной леди. Господин Гольденхарт ссылается на законы чести, чтоб оправдать свое молчание. Мне покажется удивительным, если во всем собрании найдется хоть один человек, который не отнесется к этому с одобрением. Но я попрошу позволения, сэр, задать господину Гольденхарту один вопрос. Понравится или не понравится это старшине присяжных, но я, без сомнения, желаю через это разъяснить дело».
Следователь, взглянув на мистера Мильтона, согласился удовлетворить желание адвоката.
– Признания мистрис Фарнеби в семейных неприятностях не дают ли повода предполагать, что они побудили ее к самоубийству.
– Нет, – отвечал Амелиус. – Когда я видел ее в утро смерти, я не предполагал самоубийства. Я шел к ней с хорошими вестями, о чем и сообщил доктору во время моего с ним разговора.
Доктор подтвердил. Старшина присяжных, если и не был убежден, все же замолчал. Один из его собратьев, увлекаемый примером старшины, прервал следствие, обратившись к Амелиусу с другим вопросом: «Мы слышали, что вы приехали тогда в сопровождении молодой леди и ввели ее с собой в комнату больной. Мы хотим знать, что было нужно там этой молодой особе».
Адвокат снова вмешался.
– Я протестую против этого вопроса, – сказал он. – Следствие производится для выяснения, каким образом произошла смерть мистрис Фарнеби. Какое до этого дело молодой леди? Доктор засвидетельствовал, что ее не было в доме в то время, когда он был призван и когда яд уже действовал. Я обращаюсь, сэр, к очевидности дела и к вам, как представителю власти, чтоб подтвердить это. Господин Гольденхарт, знавший обстоятельства жизни покойницы, заявил под присягой, что ничто не побуждает подозревать здесь самоубийства. Свидетельство служанки приводит прямо к заключению, что смерть произошла вследствие злополучной ошибки, вот и все. Зачем же терять время в бесполезных вопросах и к чему мучить, надрывать душу живых родственников, удовлетворяя любопытство посторонних?
Публика громко выразила свое одобрение. Адвокат прошептал мистеру Мильтону: «Все идет хорошо!»
Порядок был восстановлен, следователь заявил, что вопрос присяжного признан неуместным и что показание служанки, подтвержденное доктором и аптекарем, признано удовлетворительным при настоящих обстоятельствах.
Присяжные совещались между собою. Время завтрака приближалось. Достоверность показаний служанки отрицать не было возможности. Следователь напомнил, что покойная леди горячилась, сердилась на служанку, а в таком состоянии легче сделать ошибку, чем в состоянии покоя. Все это не подлежало сомнению. Итак, решили, что смерть произошла от несчастной ошибки. Тайна мистрис Фарнеби осталась ненарушенной, репутация ее подлого супруга сохранилась незапятнанной, а жизнь Амелиуса с этого рокового момента получила новое направление.
Глава XXXVI
По окончании следствия мистер Мильтон, не нуждаясь более ни в Амелиусе, ни в адвокате, отправился домой. Но как человек в высшей степени вежливый, он просил у них извинения, что оставляет их так поспешно, говорил, что его дома ожидает, может быть, телеграмма из Парижа.
Амелиус справился у хозяйки дома, когда будут похороны и, узнав что они назначены на следующее утро, поблагодарил ее и отправился в коттедж.
Там ожидала его Салли, чтоб спросить на счет покупок для траура по ее несчастной матери. Жена Тофа брала на себя все хлопоты. Салли также беспокоилась о том, чем кончилось следствие. Отвечая на ее вопрос, Амелиус предупредил ее на всякий случай, чтоб она, если спутница спросит ее, отвечала, что потеряла мать свою при весьма грустных обстоятельствах. Когда они обе оставили коттедж, он приказал Тофу ввести к нему незнакомца, которого он ожидал, и запереть за ним дверь. Пять минут спустя явился молодой человек, по имени Моркрос, и крайне смутил Тофа. Он был прекрасно одет, имел изящные, самоуверенные манеры, но не походил на джентльмена. В самом деле то был полисмен высшего разряда, в партикулярном платье.
Войдя в библиотеку, он разложил на столе несколько бумаг, написанных рукой Амелиуса, и с отметками, сделанными им на полях красными чернилами.
– Я понимаю, сэр, что вы имеете основание не представлять это дело в суд.
– Очень жалею, но не могу согласиться сделать его гласным из-за людей, еще живущих и умерших. По той же причине я описал подробности интриги с некоторой сдержанностью. Надеюсь, что и этим не поставил затруднений для ваших действий.
– Конечно нет, сэр. Но я хотел бы спросить вас, что намерены вы предпринять в случае, если я разыщу людей, принимавших участие в этой интриге?
Амелиус неохотно сознался, что он не желает ничего предпринимать против женщины, соучастницы в этом деле, «хочу только заставить ее помочь мне доказать другие совершенные им преступления».
– Вы подразумеваете мужчину, называющегося Жервеем, сэр?
– Да, я имею основание полагать, что он оставил Соединенные Штаты вследствие весьма важных проступков…
– Извините, сэр, если я прерву вас. Достаточно ли это важно, чтоб подвергнуть его обвинению при трактате, заключенном между обеими державами?
– Я в этом не сомневаюсь. Я телеграфировал к лицам, которые могут доставить о нем подробности. Я не остановлюсь ни перед какой жертвой, чтоб заставить этого негодяя поплатиться за его деяния.
Этими словами Амелиус со свойственной ему откровенностью обнаружил свои намерения. Ужасные воспоминания о последних минутах мистрис Фарнеби возбудили в его великодушной натуре негодование на несправедливость и жестокость, доставшиеся бедному, страдающему существу, которое верило ему и любило его. Невыносимой была для него мысль, что негодяй, мучивший, обиравший и доведший ее до смерти, останется ненаказанным. Эта мысль мучила его и день, и ночь. Заботясь о будущности Салли, он, по распоряжению мистрис Фарнеби, виделся с ее стряпчим в один из дней между ее смертью и следствием. Узнав, что некоторые необходимые формальности потребуют несколько дней, он решился использовать это время для преследования Жервея. Стряпчий, после тщетных возражений, уступил перед серьезной настойчивостью и благородной честностью Амелиуса и рекомендовал ему сведущего и надежного человека для ведения этого дела. В тот же день доставлено было Моркросу точное описание всего случившегося, и он пришел доложить о результате своих первых действий.
– Я хочу знать одно, прежде чем вы будете продолжать, – сказал Амелиус, – достаточно ли ясно изложено мною дело?
– Настолько ясно, что один из наших служащих узнал его по этому описанию, только он известен ему под другим именем.
– Может это служить помехой для его преследования?
– Он на долгое время исчезал из Англии, сэр, а потому проследить его не совсем легко. Я был у молодой женщины, упоминаемой вами под именем Фебы, она готова помогать нам изловить человека, который ее бросил. Это старая история соблазна, вымогательства тайн и денег, девушки под предлогом женитьбы. Она то приходит в ярость против него, то заливается слезами о нем. Я добыл от нее некоторые сведения, это не много, но может пригодиться. Имя старой женщины, бывшей посредницей в этом деле, Соулер, она известна полиции как жестокая пьяница и негодяйка. Я не думаю, чтоб было трудно найти эту женщину. Что же касается Жервея, молодая женщина утверждает (и я в этом верю ей), что он, получив от упомянутой леди деньги, бежал с ними. Подождите немного, сэр, я еще не закончил со своими открытиями. Я спросил у молодой женщины, не имеет ли она его фотографии. Он малый не промах, у нее была его карточка, но он взял ее под предлогом, что она нехороша и он даст ей лучшую. Потерпев эту неудачу, я спросил ее, не знает ли она, по крайней мере, где он жил в последнее время. Она дала мне адрес, и я виделся с хозяином дома. Он сообщил мне, что косой мужчина, по имени Жервей, жил довольно долго у него в доме и надул его. Судя по его описанию я, кажется, знаю этого человека, и знаю, на что он способен. Дело это потребует времени, а потому я и хотел бы использовать самое действенное средство. Имеете вы что-нибудь против того, чтоб раздать ваши записки о Жервее во все полицейские отделения в Лондоне?
– Я не буду возражать против каких бы то ни было средств, которые помогут нам изловить Жервея. Вы полагаете, что его где-нибудь захватила полиция?
– Вы забываете, что полиция не получила насчет этого никаких предписаний. Я только рассчитываю на случай размена банковских билетов.
– Да?
– Да, сэр. Люди, между которыми он живет, не останавливаются перед пустяками. Если они проведают, что у Жервея кошелек хорошо набит…
– Вы думаете, они его ограбят?
– И убьют, если он будет сопротивляться.
Амелиус поднялся с места.
– Разошлите описания по всем отделениям, не теряя ни минуты, и уведомите меня немедленно о результате.
– Даже если б получил сведения ночью?
– Мне все равно, днем или ночью. Мертвый он будет или живой, я хочу доказать его тождество. Вот ключ от садовой калитки. Приходите этим путем, и я вам покажу сейчас, где моя спальня. Если мы все будем уже в постели, то постучите в это окно, и я через минуту буду готов.
После этих указаний Моркрос удалился. День, в который тело мистрис Фарнеби должно было быть предано земле, был ненастный, дождь лил и лил. Мистер Мильтон и двое или трое из старых друзей провожали покойницу. Когда опускали гроб в могилу, на краю ее стоял молодой человек и молодая женщина. Мистер Мильтон, узнавший Амелиуса, был в недоумении насчет того, кто была его спутница. Невозможно было предположить, чтоб он осквернял священную церемонию присутствием погибшей женщины из коттеджа. Густая черная вуаль закрывала лицо леди. Нельзя было уловить никакого проявления печали. Когда были произнесены над могилой последние торжественные слова, и все провожавшие удалились, эти двое остались. Мистер Мильтон решил сообщить по секрету об этом обстоятельстве в Париж. Телеграмма, посланная Региной в ответ на его телеграмму из Лондона, извещала, что мистер Фарнеби получил облегчение от данного ему лекарства и теперь находится на пути к выздоровлению. В скором времени он будет, значит, в состоянии взять свою племянницу под свое покровительство. Мистер Мильтон со свойственным ему терпением решился ждать разъяснений, которые могут появиться со временем.
– Всегда вспоминайте с нежностью о своей матери, дитя мое, – говорил Амелиус, уходя с кладбища. – Она много страдала в жизни, бедняжка, и любила вас весьма нежно.
– А знаете вы что-нибудь о моем отце? – робко спросила Салли. – Жив он?
– Вы, моя милая, никогда не увидите своего отца. Теперь я должен быть для вас и отцом, и матерью. О, моя бедная девочка!
Она прижала его руку к себе.
– Зачем вы жалеете меня, когда вас дала мне судьба?
Они спокойно провели день вместе в коттедже. Амелиус достал некоторые из своих книг и принялся учить Салли. Тотчас после десяти часов она удалилась в свою комнату. В ее отсутствие он позвал Тофа, чтоб предупредить его насчет возможности ночного посещения, чтоб он не пугался, если услышит в саду шаги, после этого все разошлись по своим комнатам. Старый слуга вошел босиком в библиотеку, когда раздался звонок наружной двери. Амелиус, заглянув в сени, увидел Моркроса и сделал ему знак войти. Полицейский чиновник тщательно запер за собою дверь. Он явился с известием, что Жервей найден.
Глава XXXVII
– Где нашли его? – спросил Амелиус, хватаясь за шляпу.
– Некуда спешить, сэр, – спокойно отвечал Моркрос. – Когда я имел честь видеть вас вчера, вы говорили, что желаете привлечь Жервея к ответственности за совершенный им обман. Вы теперь избавлены от этого труда. Сегодня вечером нашли его тело в реке.
– Утопился?
– На теле его оказалось три раны, нанесенные острым орудием, после чего и был он брошен в реку, таков рапорт освидетельствовавшего его хирурга. Донесение же полиции гласит: «Обобран начисто, так как все карманы оказались пусты».
Амелиус молчал. В его расчеты не входила мысль, что преступление влечет за собою другое преступление и что преступник может таким образом ускользнуть от него. В эту минуту он был разочарован, он сознавал, что жажда мести примешивалась к высоким, одушевлявшим его побуждениям. Он чувствовал неловкость и стыд и по обыкновению спешил скрыться от непрошеных мыслей.
– Уверены ли вы, что это тот самый человек? – спросил он. – Мое описание могло ввести полицию в заблуждение, я бы хотел сам видеть его.
– Если угодно, сэр. Тем временем, если вам будет желательно проследить за украденными деньгами, нам может быть удастся (о чем я уже слышал) узнать о приобретении их косым человеком. Есть основание предполагать, что он принимал участие в грабеже, если не он совершил убийство.
Час спустя Амелиус в сопровождении Моркроса переступил порог мертвецкой, расположенной на южном берегу Темзы, и увидел тело Жервея распростертым на каменных плитах. Сторож, державший в руке фонарь, привычный к таким ужасным зрелищам, заявил, что тело находилось в воде не более двух дней. Всякий, видевший убитого, лицо которого не было нисколько повреждено, мог сейчас же узнать его. Амелиус узнал его мертвого так же хорошо, как узнал живого, когда увидел его с Фебой на улице.
– Теперь, если вы желаете, сэр, – сказал Моркрос, – полицейский инспектор пошлет сержанта за «Зелеными бельмами» – прозвище, данное человеку, подозреваемому в грабеже. – Мы можем взять сержанта с собою в кеб, если желаете.
С южного берега реки отправились они в направлении к западу, час спустя остановились у трактира. Сержант вошел в дом один, чтоб сначала навести справки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
После служанки снова потребовали хозяйку дома и расспрашивали ее о старой женщине. Но она не могла сообщить о ней никаких сведений. Спрашивали о письмах и бумагах покойной леди, но не оказалось ни того, ни другого, только и осталось после нее, что два рецепта. Конторка была пуста.
Следующим свидетелем был доктор.
Он описал состояние, в котором нашел больную. Все признаки были отравления стрихнином. Рассмотрев рецепты и склянки, он убедился в роковой ошибке. Он объяснил на допросе то же, что Амелиус. Рассказав о встрече с Амелиусом в дверях и о последовавших событиях, заключил посмертным исследованием, доказавшим, что смерть произошла от яда, и именно стрихнина.
Снова были вызваны хозяйка дома и служанка. Они должны были в точности определить время с той минуты, как служанка вышла от леди, и до того, как раздались ее крики. Покончив с этим, их спросили, кто, кроме старой женщины, посещал покойную или имел доступ к ней во время ее пребывания тут. Обе твердо отвечали, что дверь была всегда заперта, и ключ от нее находился у хозяйки дома. Это доказывало, что леди не могла иным путем достать себе яда, итак, решив, что смерть произошла от ошибки, вызвали Амелиуса.
Адвокат, нанятый мистером Мильтоном со стороны Фарнеби, до сих пор ни во что не вмешивался, теперь же было очевидно, что он обратил особенное внимание на допрос.
Сначала Амелиус был в нервном состоянии. В Америке привык он выступать перед публикой и с хладнокровием и самообладанием говорить о социальных и политических предметах, но ему в первый раз пришлось выступить на допросе свидетелем. Ответив на обычные формальные вопросы, он с таким горестным волнением описывал страдания мистрис Фарнеби, что следователь приостановил допрос и дал ему несколько минут отдохнуть и собраться с силами. Однако он не мог успокоиться до конца своих показаний. Когда был поставлен вопрос о его отношениях к мистрис Фарнеби, слушатели заметили, что он тотчас же поднял голову и стал смотреть и говорить, как человек принявший твердое решение и уверенный в самом себе.
Следовали вопросы:
Рассказывала ли ему мистрис Фарнеби о своем разладе с супругом? Был ли этот разлад причиной удаления из дома мужа? Уведомляла ли его мистрис Фарнеби о месте своего жительства? На все три вопроса он отвечал утвердительно. Но он отказался отвечать, когда его спросили, какого рода «разлад» был между супругами, мог ли он серьезно удручать душу мистрис Фарнеби, зачем она назвалась ложным именем и почему доверила горести своей семейной жизни такому молодому человеку и знакомому с нею лишь несколько месяцев. «Что доверила мне мистрис Фарнеби, – сказал он, – то я дал честное слово хранить в тайне. После этого присяжные, надеюсь, поймут, что долг мой в отношении покойной обязывает меня сдержать слово».
Тут раздался между слушателями ропот одобрения, в ту же минуту прекращенный следователем. Старшина присяжных поднялся с места и заявил, что подобная совестливость неуместна в таком серьезном деле. Услышав это замечание, адвокат нашел, что теперь пришла его очередь, и заговорил:
«Я нахожусь здесь как представитель супруга покойной леди. Господин Гольденхарт ссылается на законы чести, чтоб оправдать свое молчание. Мне покажется удивительным, если во всем собрании найдется хоть один человек, который не отнесется к этому с одобрением. Но я попрошу позволения, сэр, задать господину Гольденхарту один вопрос. Понравится или не понравится это старшине присяжных, но я, без сомнения, желаю через это разъяснить дело».
Следователь, взглянув на мистера Мильтона, согласился удовлетворить желание адвоката.
– Признания мистрис Фарнеби в семейных неприятностях не дают ли повода предполагать, что они побудили ее к самоубийству.
– Нет, – отвечал Амелиус. – Когда я видел ее в утро смерти, я не предполагал самоубийства. Я шел к ней с хорошими вестями, о чем и сообщил доктору во время моего с ним разговора.
Доктор подтвердил. Старшина присяжных, если и не был убежден, все же замолчал. Один из его собратьев, увлекаемый примером старшины, прервал следствие, обратившись к Амелиусу с другим вопросом: «Мы слышали, что вы приехали тогда в сопровождении молодой леди и ввели ее с собой в комнату больной. Мы хотим знать, что было нужно там этой молодой особе».
Адвокат снова вмешался.
– Я протестую против этого вопроса, – сказал он. – Следствие производится для выяснения, каким образом произошла смерть мистрис Фарнеби. Какое до этого дело молодой леди? Доктор засвидетельствовал, что ее не было в доме в то время, когда он был призван и когда яд уже действовал. Я обращаюсь, сэр, к очевидности дела и к вам, как представителю власти, чтоб подтвердить это. Господин Гольденхарт, знавший обстоятельства жизни покойницы, заявил под присягой, что ничто не побуждает подозревать здесь самоубийства. Свидетельство служанки приводит прямо к заключению, что смерть произошла вследствие злополучной ошибки, вот и все. Зачем же терять время в бесполезных вопросах и к чему мучить, надрывать душу живых родственников, удовлетворяя любопытство посторонних?
Публика громко выразила свое одобрение. Адвокат прошептал мистеру Мильтону: «Все идет хорошо!»
Порядок был восстановлен, следователь заявил, что вопрос присяжного признан неуместным и что показание служанки, подтвержденное доктором и аптекарем, признано удовлетворительным при настоящих обстоятельствах.
Присяжные совещались между собою. Время завтрака приближалось. Достоверность показаний служанки отрицать не было возможности. Следователь напомнил, что покойная леди горячилась, сердилась на служанку, а в таком состоянии легче сделать ошибку, чем в состоянии покоя. Все это не подлежало сомнению. Итак, решили, что смерть произошла от несчастной ошибки. Тайна мистрис Фарнеби осталась ненарушенной, репутация ее подлого супруга сохранилась незапятнанной, а жизнь Амелиуса с этого рокового момента получила новое направление.
Глава XXXVI
По окончании следствия мистер Мильтон, не нуждаясь более ни в Амелиусе, ни в адвокате, отправился домой. Но как человек в высшей степени вежливый, он просил у них извинения, что оставляет их так поспешно, говорил, что его дома ожидает, может быть, телеграмма из Парижа.
Амелиус справился у хозяйки дома, когда будут похороны и, узнав что они назначены на следующее утро, поблагодарил ее и отправился в коттедж.
Там ожидала его Салли, чтоб спросить на счет покупок для траура по ее несчастной матери. Жена Тофа брала на себя все хлопоты. Салли также беспокоилась о том, чем кончилось следствие. Отвечая на ее вопрос, Амелиус предупредил ее на всякий случай, чтоб она, если спутница спросит ее, отвечала, что потеряла мать свою при весьма грустных обстоятельствах. Когда они обе оставили коттедж, он приказал Тофу ввести к нему незнакомца, которого он ожидал, и запереть за ним дверь. Пять минут спустя явился молодой человек, по имени Моркрос, и крайне смутил Тофа. Он был прекрасно одет, имел изящные, самоуверенные манеры, но не походил на джентльмена. В самом деле то был полисмен высшего разряда, в партикулярном платье.
Войдя в библиотеку, он разложил на столе несколько бумаг, написанных рукой Амелиуса, и с отметками, сделанными им на полях красными чернилами.
– Я понимаю, сэр, что вы имеете основание не представлять это дело в суд.
– Очень жалею, но не могу согласиться сделать его гласным из-за людей, еще живущих и умерших. По той же причине я описал подробности интриги с некоторой сдержанностью. Надеюсь, что и этим не поставил затруднений для ваших действий.
– Конечно нет, сэр. Но я хотел бы спросить вас, что намерены вы предпринять в случае, если я разыщу людей, принимавших участие в этой интриге?
Амелиус неохотно сознался, что он не желает ничего предпринимать против женщины, соучастницы в этом деле, «хочу только заставить ее помочь мне доказать другие совершенные им преступления».
– Вы подразумеваете мужчину, называющегося Жервеем, сэр?
– Да, я имею основание полагать, что он оставил Соединенные Штаты вследствие весьма важных проступков…
– Извините, сэр, если я прерву вас. Достаточно ли это важно, чтоб подвергнуть его обвинению при трактате, заключенном между обеими державами?
– Я в этом не сомневаюсь. Я телеграфировал к лицам, которые могут доставить о нем подробности. Я не остановлюсь ни перед какой жертвой, чтоб заставить этого негодяя поплатиться за его деяния.
Этими словами Амелиус со свойственной ему откровенностью обнаружил свои намерения. Ужасные воспоминания о последних минутах мистрис Фарнеби возбудили в его великодушной натуре негодование на несправедливость и жестокость, доставшиеся бедному, страдающему существу, которое верило ему и любило его. Невыносимой была для него мысль, что негодяй, мучивший, обиравший и доведший ее до смерти, останется ненаказанным. Эта мысль мучила его и день, и ночь. Заботясь о будущности Салли, он, по распоряжению мистрис Фарнеби, виделся с ее стряпчим в один из дней между ее смертью и следствием. Узнав, что некоторые необходимые формальности потребуют несколько дней, он решился использовать это время для преследования Жервея. Стряпчий, после тщетных возражений, уступил перед серьезной настойчивостью и благородной честностью Амелиуса и рекомендовал ему сведущего и надежного человека для ведения этого дела. В тот же день доставлено было Моркросу точное описание всего случившегося, и он пришел доложить о результате своих первых действий.
– Я хочу знать одно, прежде чем вы будете продолжать, – сказал Амелиус, – достаточно ли ясно изложено мною дело?
– Настолько ясно, что один из наших служащих узнал его по этому описанию, только он известен ему под другим именем.
– Может это служить помехой для его преследования?
– Он на долгое время исчезал из Англии, сэр, а потому проследить его не совсем легко. Я был у молодой женщины, упоминаемой вами под именем Фебы, она готова помогать нам изловить человека, который ее бросил. Это старая история соблазна, вымогательства тайн и денег, девушки под предлогом женитьбы. Она то приходит в ярость против него, то заливается слезами о нем. Я добыл от нее некоторые сведения, это не много, но может пригодиться. Имя старой женщины, бывшей посредницей в этом деле, Соулер, она известна полиции как жестокая пьяница и негодяйка. Я не думаю, чтоб было трудно найти эту женщину. Что же касается Жервея, молодая женщина утверждает (и я в этом верю ей), что он, получив от упомянутой леди деньги, бежал с ними. Подождите немного, сэр, я еще не закончил со своими открытиями. Я спросил у молодой женщины, не имеет ли она его фотографии. Он малый не промах, у нее была его карточка, но он взял ее под предлогом, что она нехороша и он даст ей лучшую. Потерпев эту неудачу, я спросил ее, не знает ли она, по крайней мере, где он жил в последнее время. Она дала мне адрес, и я виделся с хозяином дома. Он сообщил мне, что косой мужчина, по имени Жервей, жил довольно долго у него в доме и надул его. Судя по его описанию я, кажется, знаю этого человека, и знаю, на что он способен. Дело это потребует времени, а потому я и хотел бы использовать самое действенное средство. Имеете вы что-нибудь против того, чтоб раздать ваши записки о Жервее во все полицейские отделения в Лондоне?
– Я не буду возражать против каких бы то ни было средств, которые помогут нам изловить Жервея. Вы полагаете, что его где-нибудь захватила полиция?
– Вы забываете, что полиция не получила насчет этого никаких предписаний. Я только рассчитываю на случай размена банковских билетов.
– Да?
– Да, сэр. Люди, между которыми он живет, не останавливаются перед пустяками. Если они проведают, что у Жервея кошелек хорошо набит…
– Вы думаете, они его ограбят?
– И убьют, если он будет сопротивляться.
Амелиус поднялся с места.
– Разошлите описания по всем отделениям, не теряя ни минуты, и уведомите меня немедленно о результате.
– Даже если б получил сведения ночью?
– Мне все равно, днем или ночью. Мертвый он будет или живой, я хочу доказать его тождество. Вот ключ от садовой калитки. Приходите этим путем, и я вам покажу сейчас, где моя спальня. Если мы все будем уже в постели, то постучите в это окно, и я через минуту буду готов.
После этих указаний Моркрос удалился. День, в который тело мистрис Фарнеби должно было быть предано земле, был ненастный, дождь лил и лил. Мистер Мильтон и двое или трое из старых друзей провожали покойницу. Когда опускали гроб в могилу, на краю ее стоял молодой человек и молодая женщина. Мистер Мильтон, узнавший Амелиуса, был в недоумении насчет того, кто была его спутница. Невозможно было предположить, чтоб он осквернял священную церемонию присутствием погибшей женщины из коттеджа. Густая черная вуаль закрывала лицо леди. Нельзя было уловить никакого проявления печали. Когда были произнесены над могилой последние торжественные слова, и все провожавшие удалились, эти двое остались. Мистер Мильтон решил сообщить по секрету об этом обстоятельстве в Париж. Телеграмма, посланная Региной в ответ на его телеграмму из Лондона, извещала, что мистер Фарнеби получил облегчение от данного ему лекарства и теперь находится на пути к выздоровлению. В скором времени он будет, значит, в состоянии взять свою племянницу под свое покровительство. Мистер Мильтон со свойственным ему терпением решился ждать разъяснений, которые могут появиться со временем.
– Всегда вспоминайте с нежностью о своей матери, дитя мое, – говорил Амелиус, уходя с кладбища. – Она много страдала в жизни, бедняжка, и любила вас весьма нежно.
– А знаете вы что-нибудь о моем отце? – робко спросила Салли. – Жив он?
– Вы, моя милая, никогда не увидите своего отца. Теперь я должен быть для вас и отцом, и матерью. О, моя бедная девочка!
Она прижала его руку к себе.
– Зачем вы жалеете меня, когда вас дала мне судьба?
Они спокойно провели день вместе в коттедже. Амелиус достал некоторые из своих книг и принялся учить Салли. Тотчас после десяти часов она удалилась в свою комнату. В ее отсутствие он позвал Тофа, чтоб предупредить его насчет возможности ночного посещения, чтоб он не пугался, если услышит в саду шаги, после этого все разошлись по своим комнатам. Старый слуга вошел босиком в библиотеку, когда раздался звонок наружной двери. Амелиус, заглянув в сени, увидел Моркроса и сделал ему знак войти. Полицейский чиновник тщательно запер за собою дверь. Он явился с известием, что Жервей найден.
Глава XXXVII
– Где нашли его? – спросил Амелиус, хватаясь за шляпу.
– Некуда спешить, сэр, – спокойно отвечал Моркрос. – Когда я имел честь видеть вас вчера, вы говорили, что желаете привлечь Жервея к ответственности за совершенный им обман. Вы теперь избавлены от этого труда. Сегодня вечером нашли его тело в реке.
– Утопился?
– На теле его оказалось три раны, нанесенные острым орудием, после чего и был он брошен в реку, таков рапорт освидетельствовавшего его хирурга. Донесение же полиции гласит: «Обобран начисто, так как все карманы оказались пусты».
Амелиус молчал. В его расчеты не входила мысль, что преступление влечет за собою другое преступление и что преступник может таким образом ускользнуть от него. В эту минуту он был разочарован, он сознавал, что жажда мести примешивалась к высоким, одушевлявшим его побуждениям. Он чувствовал неловкость и стыд и по обыкновению спешил скрыться от непрошеных мыслей.
– Уверены ли вы, что это тот самый человек? – спросил он. – Мое описание могло ввести полицию в заблуждение, я бы хотел сам видеть его.
– Если угодно, сэр. Тем временем, если вам будет желательно проследить за украденными деньгами, нам может быть удастся (о чем я уже слышал) узнать о приобретении их косым человеком. Есть основание предполагать, что он принимал участие в грабеже, если не он совершил убийство.
Час спустя Амелиус в сопровождении Моркроса переступил порог мертвецкой, расположенной на южном берегу Темзы, и увидел тело Жервея распростертым на каменных плитах. Сторож, державший в руке фонарь, привычный к таким ужасным зрелищам, заявил, что тело находилось в воде не более двух дней. Всякий, видевший убитого, лицо которого не было нисколько повреждено, мог сейчас же узнать его. Амелиус узнал его мертвого так же хорошо, как узнал живого, когда увидел его с Фебой на улице.
– Теперь, если вы желаете, сэр, – сказал Моркрос, – полицейский инспектор пошлет сержанта за «Зелеными бельмами» – прозвище, данное человеку, подозреваемому в грабеже. – Мы можем взять сержанта с собою в кеб, если желаете.
С южного берега реки отправились они в направлении к западу, час спустя остановились у трактира. Сержант вошел в дом один, чтоб сначала навести справки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39