Он встал и начал ходить взад и вперед по комнате. Вдруг он остановился, у него мелькнула новая мысль. «Почему не убедиться мне в том самому? – проговорил он про себя. – У меня есть ее адрес, я пойду и поговорю».
Он сел к письменному столу и написал несколько строк на случай того, если Амелиус вернется домой первый.
«Дорогой мой, я нахожу, что фотография не передает мне того, что я желал бы знать. Мне хочется видеть живой оригинал. Так как я ваш друг, то вежливость требует, чтоб я засвидетельствовал свое почтение семейству. Подождите моего беспристрастного мнения, когда я возвращусь.
Ваш Руфус».
Сложив записку и надписав адрес, он взял свое пальто, и задумался, надевая его. Смуглая мисс была британская мисс. Иностранец из Новой Англии должен позаботиться о своей наружности, прежде чем осмелится предстать перед ней. Побуждаемый этой мыслью, он приблизился к зеркалу и критическим взором окинул свою фигуру.
«Я, по всему вероятно, покажусь лучше, – подумал он, – если причешу волосы и немного надушусь. Да, займусь своим туалетом. Где же это, однако, спальня Амелиуса?»
Он заметил дверь и отворил ее. Судьба благоприятствовала ему – он очутился в спальне своего друга.
Туалетный стол Амелиуса, как ни был прост, представлял нечто таинственное для Руфуса. Он был в большом недоумении насчет помады и духов. В небольшой шкатулке находилось несколько флаконов и баночек, но все без ярлычков, означающих их содержимое. Он рассматривал их все по очереди и остановился на новоизобретенном французском мыле для бритья. «Это пахнет очень хорошо, – сказал он, принимая мыло за какую-то редкую помаду. – Как раз подходит для моей головы». Он до тех пор смазывал свои щетинистые седые волосы, пока руки заболели. Потом, спрыснув свой носовой платок и себя самого сначала розовой водой, потом одеколоном, он нашел себя в состоянии произвести приятное впечатление на нежный пол. Пять минут спустя он уже направлялся к дому мистера Фарнеби.
Глава ХIII
Дождь, начавшийся утром, продолжал лить и после обеда. Посмотрев в окно, Регина решила провести остаток дня за чтением романа у себя дома. Положив ноги на решетку камина, а голову на спинку своего любимого мягкого кресла, она открыла книгу. Прочитав первую главу и часть второй, она перевернула листы, отыскивая любовную сцену, и в ту минуту, когда новелла возбудила в ней наибольший интерес, ее внимание вдруг отвлекли к действительной жизни. Дверь комнаты тихо отворилась, и горничная явилась в смущении.
– Извините, мисс, пришел какой-то иностранец джентльмен от мистера Гольденхарта. Он желает лично переговорить с вами…
Она остановилась и оглянулась. Странный запах, смесь мыла и духов, проник в комнату, и вслед за тем появился высокий, спокойный мужчина, весьма плохо одетый, положил сухую желтую руку на плечо горничной и отстранил ее прежде, чем она успела промолвить слово.
– Не трудитесь докладывать, милая, я ведь и окончу за вас. – Проговорив ласково эти слова, он приблизился к Регине и намеревался пожать ей руку. Регина вскочила и уставилась на него. Этот взор должен был бы устрашить самого храброго человека, но не произвел никакого действия на этого человека. Он все еще протягивал руку, и его худощавое лицо озарилось приятной улыбкой.
– Мое имя Руфус Дингуэль, – сказал он. – Я из Колспринга и являюсь от лица Амелиуса к вам и вашему семейству.
Регина молча выслушала его и холодно поклонилась, а потом, обратившись к горничной, остановившейся в дверях, сказала: «Вы останетесь здесь, Феба». Руфус внутренне недоумевавший на что здесь нужна Феба, продолжал изъявлять сердечные чувства, приличествовавшие обстоятельствам.
– Я слышал о вас, мисс, и очень рад с вами познакомиться.
Законы вежливости и приличий требовали, чтоб Регина сказала что-нибудь.
– Я никогда не слышала вашего имени от мистера Гольденхарта, – заметила она. – Вы с ним старые друзья?
Руфус с живостью объяснил:
– Мы с ним вместе переехали Атлантический океан, мисс. Я люблю малого, он честный, славный, он меня оживляет. Мы придерживаемся дружбы в нашей стране. Как вы себя чувствуете, мисс? Желаете вы пожать мне руку? – Он взял ее руку, не ожидая ответа и от всего сердца пожал ее. Регина слегка вздрогнула. Она прибегла к помощи на случай дальнейшей фамильярности: «Феба, позовите тетушку».
Руфус прибавил со своей стороны.
– И скажите, милая, что я сердечно желаю познакомиться с тетушкой мисс Регины и прочими членами ее семейства.
Феба, улыбаясь, вышла из комнаты. Такой забавный посетитель был редкость в доме Фарнеби. Руфус посмотрел ей вслед с невыразимым одобрением. Горничная, казалось, была ему гораздо более по вкусу, чем госпожа ее.
– Какое прелестное создание, – сказал он, обращаясь к Регине. – Она напоминает мне наших американских девушек: стройная, тонкая фигура и так мило держит голову. Сколько ей лет?
Регина вместо ответа на этот вопрос, молча и с достоинством указала ему на стул.
– Благодарю, мисс, этот стул мне не годится, вы видите, какие у меня длинные ноги, если я сяду так низко, то для сохранения равновесия мне придется положить ноги на решетку. А это не принято в Великобритании.
Он выбрал себе самый высокий стул, полюбовался работой и отделкой и поставил у камина.
– Самый великолепный и изящный этот стиль, так называемой эпохи Возрождения.
Регина с ужасом заметила, что у него не было в руках шляпы, как обыкновенно у всех посетителей, он, без сомнения, оставил ее в зале, у него был такой вид, точно он расположился провести тут весь день и остаться обедать.
– Я видел ваш портрет, мисс, – продолжал он, – и не могу похвалить фотографию после того, как увидел вас лично. Он возбудил во мне не совсем благоприятные чувства. Я читал в Кульспринге лекцию о портретной фотографии, и я вкратце раскритиковал ее по справедливости беспощадно. Слушатели поняли мою мысль, она им понравилась. Кстати, я вспомнил об Амелиусе. Вы, мисс, ничего не имеете против того, что он принадлежит к общине христиан-социалистов?
Взор молодой особы, когда она отвечала, не пропал для Руфуса. Он запечатлел его в памяти, на случай надобности.
– Амелиус скоро бросит все эти глупости, пожив подольше в Лондоне, – сказала она.
– Может быть, – согласился Руфус. – Малый без ума влюблен в вас. Да, он вас любит. Я это заметил и вполне в том уверен. Могу только сказать, что ему потребна взаимная любовь. Вы, мисс, без сомнения сами заметили это.
Регина отнеслась к последнему замечанию, как к покушению на ее личность. «Что еще скажет он? – думала она. – Я должна указать этому человеку его место». Она бросила на него уничтожающий взор и заговорила в свою очередь.
– Могу я спросить, мистер… мистер…
– Дингуэль, – напомнил Руфус.
– Могу я спросить, мистер Дингуэль, вы пожаловали сюда по просьбе мистера Гольденхарта?
Как ни был прост и добродушен Руфус, как ни желал он оценить по достоинству молодую леди, которая будет со временем женой Амелиуса, он почувствовал тон, которым были сказаны эти слова. Нелегко было раздражить этого человека, скромно сознающего свое достоинство. Но холодное презрение, небрежное обращение Регины истощили снисхождение этого терпеливого человека.
«Помилуй Бог, Амелиуса от женитьбы на вас», – думал он, поднимаясь со стула и приближаясь к ней, чтоб проститься.
– Мне не пришло бы в голову явиться к вам, мисс, если б мы не разлучались с Амелиусом. Извините, пожалуйста.
В моей стране я был бы благосклонно принят как его друг и доброжелатель. Я ошибся…
Он остановился. Регина вдруг изменилась в лице. Она смотрела не на него, но через его плечо, по-видимому, на что-то, находившееся позади него. Он обернулся посмотреть, что это было. Невысокого роста, плотная сильная леди с диким грустным взором неслышно вошла в комнату. Пока он говорил, она, как видно, ожидала, чтоб он закончил то, что хотел сказать. Когда они очутились лицом к лицу, она пошла к нему навстречу твердыми, тяжелыми шагами и протянув руку вперед, чтоб его приветствовать.
– Вы можете быть вполне уверены в дружеском приеме, сэр, – сказала она свойственным ей спокойным тоном.
– Я тетка этой молодой особы и очень рада видеть друга Амелиуса у себя в доме. – И прежде чем Руфус успел ответить ей, она обратилась к Регине. – Я давала вам возможность и время объясниться с этим джентльменом, я боюсь, что он принял вашу холодность за умышленную грубость.
Румянец вспыхнул на лице Регины, она с минуту колебалась между гневом и слезами. Но хорошая сторона ее натуры одержала верх, и она, несмотря на свойственную ей застенчивость и сдержанность, сказала Руфусу, подняв на него свои большие прекрасные глаза.
– Я не имела никаких дурных мыслей, сэр, я не привыкла принимать иностранцев. А вы задавали мне такие странные вопросы! – прибавила она вдруг с твердостью. – Посторонние люди не имеют обыкновения говорить о таких вещах у нас в Англии.
Она взглянула на мистрис Фарнеби, слушавшую ее с непоколебимым спокойствием и смутилась. Ее тетка способна заговорить с незнакомцем об Амелиусе в ее присутствии и Бог весть, чего не придется ей еще вынести. Она снова обратилась к Руфусу.
– Извините меня, я оставлю вас с теткой, у меня есть дело. – И под этим предлогом она удалилась из комнаты.
– У нее нет никакого дела, – резко заметила мистрис Фарнеби, когда дверь затворилась за ней. – Садитесь, пожалуйста.
В первый раз в жизни Руфус чувствовал себя неловко.
– Я умею ладить с людьми, миледи, – сказал он. – Я не могу понять, чем оскорбил вашу племянницу.
– Моя племянница имеет некоторые хорошие качества, но она особа ограниченного ума, – объяснила мистрис Фарнеби. – Вы не принадлежите к разряду тех людей, которых она привыкла видеть. Она не поняла вас, вы необыкновенный джентльмен. Например, – продолжала она с серьезной важностью женщины, недоступной для юмора, – вы что-то странное сделали со своими волосами. С них течет и вместе с тем пахнет мылом. Не употребляйте на это своего платка, им вы этого не сотрете. Я сейчас дам вам полотенце. – Она отворила маленькую дверь, которая открыла узкий проход в комнату с ванной. – Я самая сильная женщина в доме, – все тем же важным тоном объявила она, вернувшись с полотенцем в руках.
– Сидите смирно и не беспокойтесь. Я вытру вас досуха. – И она начала действовать полотенцем, точно мать Руфуса, вытиравшая его в дни отрочества. Голова шла у него кругом от силы трения, и пораженный контрастом холодного приема оказанного ему племянницей и дружеского обращения тетки, Руфус сидел в покорном и безмолвном изумлении.
– Теперь вы можете спокойно отправляться домой, никто не будет смеяться над вами, – заявила мистрис Фарнеби. – Вы, должно быть, очень рассеянный господин. Вы хотели вымыть голову и забыли о теплой воде и полотенце, не так ли?
– От всего сердца благодарю вас, мадам, я принял мыло за помаду, – отвечал Руфус. – Позволите вы мне еще раз пожать вашу руку? Ваш радушный прием останется у меня навсегда в памяти. С тех пор как я оставил Новую Англию, я не встречал такой доброй души. Неужели мои волосы оттолкнули от меня мисс Регину? Я не совсем понимаю вашу племянницу. Я почти боюсь, что она наговорит на меня Амелиусу, а Богу известно, что не было ничего худого в моих намерениях.
Тайное побуждение мистрис Фарнеби, заставившее ее с такой живостью действовать полотенцем, мало-помалу обнаружилось. Тон ее американского гостя сделался таким дружеским и интимным, какого она именно желала добиться. При некоторой ловкости можно было приобрести в нем союзника и помощника в противодействии браку Амелиуса.
– Вы очень любите своего молодого друга? – спокойно спросила она.
– О, да, сударыня.
– Он сообщил вам, что влюблен в мою племянницу?
– Да, и показал ее портрет.
– Показал вам ее портрет. И вы вздумали пойти сюда и своими глазами убедиться, что это за девушка?
– Само собой разумеется.
Мистрис Фарнеби, без дальнейшего колебания, раскрыла имевшуюся у нее в виду цель.
– Амелиус еще очень молод, – начала она. – Вся жизнь у него еще впереди. Очень было бы печально, если б он женился теперь на девушке, которая не принесет ему счастья. – Она повернулась на стуле и указала на дверь, в которую вышла Регина. – Сказать между нами, – продолжала она, понизив голос до шепота, – думаете вы, что моя племянница сделает его счастливым?
Руфус колебался.
– Я выше семейных предрассудков, – сказала мистрис Фарнеби. – Не бойтесь оскорбить меня, говорите откровенно.
Руфус высказал бы прямо свое мнение всякой другой женщине, но эта женщина избавила его от смешного, она досуха вытерла его голову. Итак, он отвечал уклончиво:
– Мне кажется, что я не понимаю молодых леди этой страны.
Но мистрис Фарнеби нелегко было провести.
– Если б Амелиус был вашим сыном и просил бы вашего согласия на брак с моей племянницей, сказали ли бы вы «да»? – спросила она.
Этого было слишком для Руфуса.
– Нет, если б он даже ползал передо мной на коленях.
Мистрис Фарнеби была наконец удовлетворена.
– Таково и мое мнение, – сказала она. – Не удивляйтесь! Разве я не сказала вам, что не имею семейных предрассудков. Не знаете ли вы, говорил он с моим мужем или нет?
Руфус посмотрел на часы и отвечал:
– Он, должно быть, говорит с ним теперь.
Мистрис Фарнеби замолчала и задумалась. Она уже пыталась восстановить мистера Фарнеби против Амелиуса и получила решительный отпор.
– Мистер Гольденхарт окажет нам честь, если пожелает вступить с нами в родство. Он представитель старинного английского рода. – При таких обстоятельствах весьма возможно, что предложение Амелиуса будет принято. Мистрис Фарнеби тем не менее решилась воспрепятствовать этому браку и воспользоваться помощью нового союзника.
– Когда сообщит вам Амелиус о результате своих переговоров? – спросила она.
– Когда я вернусь домой.
– Так ступайте и помните одно. Если вы найдете какое-нибудь средство разлучить этих молодых людей, (ввиду их собственной пользы) и если я могу помочь вам – я с радостью помогу. Я так же люблю Амелиуса, как вы. Спросите его, не употребила ли я всевозможных усилий, чтобы удалить его от моей племянницы. Спросите, не говорила ли я ему, что она не подходящая ему жена? Приходите ко мне, когда вам будет угодно. Я очень люблю американцев. Прощайте.
Руфус пытался выразить ей благодарность свойственным ему лаконичным и красноречивым языком. Но его не выслушали, мистрис Фарнеби взяла его за плечи и вывела из комнаты.
– Если б эта женщина была американской гражданкой, – думал Руфус, идя по улицам, – она была бы первой женщиной – президентом Соединенных Штатов.
Его удивление энергии и решительности мистрис Фарнеби, выразившееся в этих сильных словах, имело, однако, свои границы. Как ни высоко ставил он ее, но тем не менее было что-то неприятное в ее глазах, что пугало и смущало его.
Глава XIV
Руфус нашел своего друга дома, лежавшим на софе и курившим с ожесточением. Прежде чем они успели обменяться хоть одним словом, американец увидел, что что-то неладно.
– Ну, что же сказал Фарнеби? – спросил он.
– Чтоб черт его побрал!
Руфус почувствовал тайное внутреннее облегчение.
– Я называю это нелегким испытанием, – спокойно заметил он, – но значение его ясно. Фарнеби сказал нет.
Амелиус подпрыгнул на софе и мигом очутился на ногах.
– Вы ошиблись на этот раз, – сказал он, засмеявшись с горечью. – Что больше всего раздражает меня, это именно то, что он не сказал ни да, ни нет. Усатый черт – если б вы только видели его! – начал с того, что сказал да. «Такой человек, как я, потомок старинного английского благородного рода делает ему великую честь своим предложением, он не может желать более блестящей партии для своей приемной дочери. Она заняла бы такое высокое положение и поддержала бы его с достоинством». Таким лестным образом начал он свою речь. Он жал мою руку своей холодной, потной лапой, мне даже тошно сделалось, даю вам честное слово. Подождите немного, вы еще не слышали самого интересного. Он вскоре переменил тон и стал меня расспрашивать «подумал ли я об обстановке». Я не понял, что он хотел сказать, а он объяснялся на чистом английском языке, он хотел узнать о моем состоянии. «Этот вопрос легко решить, – отвечал я. – Я получаю ежегодно пятьсот фунтов дохода, и все до последнего фартинга будет принадлежать и Регине». Он опустился или скорее упал в кресло. Он побледнел, или вернее позеленел. Сначала он мне не поверил, заявил, что я шучу. Я немедленно заверил его в истине своих слов. Тогда он сделался наглым, положительно нахальным.
– Разве вы, сударь, не заметили, как Регина привыкла жить в моем доме? Пятисот фунтов! Боже милостивый. При величайшей экономии пятисот фунтов хватит ей, чтоб уплатить по счету модистке и содержать экипаж и лошадь. Кто же будет платить за все прочее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Он сел к письменному столу и написал несколько строк на случай того, если Амелиус вернется домой первый.
«Дорогой мой, я нахожу, что фотография не передает мне того, что я желал бы знать. Мне хочется видеть живой оригинал. Так как я ваш друг, то вежливость требует, чтоб я засвидетельствовал свое почтение семейству. Подождите моего беспристрастного мнения, когда я возвращусь.
Ваш Руфус».
Сложив записку и надписав адрес, он взял свое пальто, и задумался, надевая его. Смуглая мисс была британская мисс. Иностранец из Новой Англии должен позаботиться о своей наружности, прежде чем осмелится предстать перед ней. Побуждаемый этой мыслью, он приблизился к зеркалу и критическим взором окинул свою фигуру.
«Я, по всему вероятно, покажусь лучше, – подумал он, – если причешу волосы и немного надушусь. Да, займусь своим туалетом. Где же это, однако, спальня Амелиуса?»
Он заметил дверь и отворил ее. Судьба благоприятствовала ему – он очутился в спальне своего друга.
Туалетный стол Амелиуса, как ни был прост, представлял нечто таинственное для Руфуса. Он был в большом недоумении насчет помады и духов. В небольшой шкатулке находилось несколько флаконов и баночек, но все без ярлычков, означающих их содержимое. Он рассматривал их все по очереди и остановился на новоизобретенном французском мыле для бритья. «Это пахнет очень хорошо, – сказал он, принимая мыло за какую-то редкую помаду. – Как раз подходит для моей головы». Он до тех пор смазывал свои щетинистые седые волосы, пока руки заболели. Потом, спрыснув свой носовой платок и себя самого сначала розовой водой, потом одеколоном, он нашел себя в состоянии произвести приятное впечатление на нежный пол. Пять минут спустя он уже направлялся к дому мистера Фарнеби.
Глава ХIII
Дождь, начавшийся утром, продолжал лить и после обеда. Посмотрев в окно, Регина решила провести остаток дня за чтением романа у себя дома. Положив ноги на решетку камина, а голову на спинку своего любимого мягкого кресла, она открыла книгу. Прочитав первую главу и часть второй, она перевернула листы, отыскивая любовную сцену, и в ту минуту, когда новелла возбудила в ней наибольший интерес, ее внимание вдруг отвлекли к действительной жизни. Дверь комнаты тихо отворилась, и горничная явилась в смущении.
– Извините, мисс, пришел какой-то иностранец джентльмен от мистера Гольденхарта. Он желает лично переговорить с вами…
Она остановилась и оглянулась. Странный запах, смесь мыла и духов, проник в комнату, и вслед за тем появился высокий, спокойный мужчина, весьма плохо одетый, положил сухую желтую руку на плечо горничной и отстранил ее прежде, чем она успела промолвить слово.
– Не трудитесь докладывать, милая, я ведь и окончу за вас. – Проговорив ласково эти слова, он приблизился к Регине и намеревался пожать ей руку. Регина вскочила и уставилась на него. Этот взор должен был бы устрашить самого храброго человека, но не произвел никакого действия на этого человека. Он все еще протягивал руку, и его худощавое лицо озарилось приятной улыбкой.
– Мое имя Руфус Дингуэль, – сказал он. – Я из Колспринга и являюсь от лица Амелиуса к вам и вашему семейству.
Регина молча выслушала его и холодно поклонилась, а потом, обратившись к горничной, остановившейся в дверях, сказала: «Вы останетесь здесь, Феба». Руфус внутренне недоумевавший на что здесь нужна Феба, продолжал изъявлять сердечные чувства, приличествовавшие обстоятельствам.
– Я слышал о вас, мисс, и очень рад с вами познакомиться.
Законы вежливости и приличий требовали, чтоб Регина сказала что-нибудь.
– Я никогда не слышала вашего имени от мистера Гольденхарта, – заметила она. – Вы с ним старые друзья?
Руфус с живостью объяснил:
– Мы с ним вместе переехали Атлантический океан, мисс. Я люблю малого, он честный, славный, он меня оживляет. Мы придерживаемся дружбы в нашей стране. Как вы себя чувствуете, мисс? Желаете вы пожать мне руку? – Он взял ее руку, не ожидая ответа и от всего сердца пожал ее. Регина слегка вздрогнула. Она прибегла к помощи на случай дальнейшей фамильярности: «Феба, позовите тетушку».
Руфус прибавил со своей стороны.
– И скажите, милая, что я сердечно желаю познакомиться с тетушкой мисс Регины и прочими членами ее семейства.
Феба, улыбаясь, вышла из комнаты. Такой забавный посетитель был редкость в доме Фарнеби. Руфус посмотрел ей вслед с невыразимым одобрением. Горничная, казалось, была ему гораздо более по вкусу, чем госпожа ее.
– Какое прелестное создание, – сказал он, обращаясь к Регине. – Она напоминает мне наших американских девушек: стройная, тонкая фигура и так мило держит голову. Сколько ей лет?
Регина вместо ответа на этот вопрос, молча и с достоинством указала ему на стул.
– Благодарю, мисс, этот стул мне не годится, вы видите, какие у меня длинные ноги, если я сяду так низко, то для сохранения равновесия мне придется положить ноги на решетку. А это не принято в Великобритании.
Он выбрал себе самый высокий стул, полюбовался работой и отделкой и поставил у камина.
– Самый великолепный и изящный этот стиль, так называемой эпохи Возрождения.
Регина с ужасом заметила, что у него не было в руках шляпы, как обыкновенно у всех посетителей, он, без сомнения, оставил ее в зале, у него был такой вид, точно он расположился провести тут весь день и остаться обедать.
– Я видел ваш портрет, мисс, – продолжал он, – и не могу похвалить фотографию после того, как увидел вас лично. Он возбудил во мне не совсем благоприятные чувства. Я читал в Кульспринге лекцию о портретной фотографии, и я вкратце раскритиковал ее по справедливости беспощадно. Слушатели поняли мою мысль, она им понравилась. Кстати, я вспомнил об Амелиусе. Вы, мисс, ничего не имеете против того, что он принадлежит к общине христиан-социалистов?
Взор молодой особы, когда она отвечала, не пропал для Руфуса. Он запечатлел его в памяти, на случай надобности.
– Амелиус скоро бросит все эти глупости, пожив подольше в Лондоне, – сказала она.
– Может быть, – согласился Руфус. – Малый без ума влюблен в вас. Да, он вас любит. Я это заметил и вполне в том уверен. Могу только сказать, что ему потребна взаимная любовь. Вы, мисс, без сомнения сами заметили это.
Регина отнеслась к последнему замечанию, как к покушению на ее личность. «Что еще скажет он? – думала она. – Я должна указать этому человеку его место». Она бросила на него уничтожающий взор и заговорила в свою очередь.
– Могу я спросить, мистер… мистер…
– Дингуэль, – напомнил Руфус.
– Могу я спросить, мистер Дингуэль, вы пожаловали сюда по просьбе мистера Гольденхарта?
Как ни был прост и добродушен Руфус, как ни желал он оценить по достоинству молодую леди, которая будет со временем женой Амелиуса, он почувствовал тон, которым были сказаны эти слова. Нелегко было раздражить этого человека, скромно сознающего свое достоинство. Но холодное презрение, небрежное обращение Регины истощили снисхождение этого терпеливого человека.
«Помилуй Бог, Амелиуса от женитьбы на вас», – думал он, поднимаясь со стула и приближаясь к ней, чтоб проститься.
– Мне не пришло бы в голову явиться к вам, мисс, если б мы не разлучались с Амелиусом. Извините, пожалуйста.
В моей стране я был бы благосклонно принят как его друг и доброжелатель. Я ошибся…
Он остановился. Регина вдруг изменилась в лице. Она смотрела не на него, но через его плечо, по-видимому, на что-то, находившееся позади него. Он обернулся посмотреть, что это было. Невысокого роста, плотная сильная леди с диким грустным взором неслышно вошла в комнату. Пока он говорил, она, как видно, ожидала, чтоб он закончил то, что хотел сказать. Когда они очутились лицом к лицу, она пошла к нему навстречу твердыми, тяжелыми шагами и протянув руку вперед, чтоб его приветствовать.
– Вы можете быть вполне уверены в дружеском приеме, сэр, – сказала она свойственным ей спокойным тоном.
– Я тетка этой молодой особы и очень рада видеть друга Амелиуса у себя в доме. – И прежде чем Руфус успел ответить ей, она обратилась к Регине. – Я давала вам возможность и время объясниться с этим джентльменом, я боюсь, что он принял вашу холодность за умышленную грубость.
Румянец вспыхнул на лице Регины, она с минуту колебалась между гневом и слезами. Но хорошая сторона ее натуры одержала верх, и она, несмотря на свойственную ей застенчивость и сдержанность, сказала Руфусу, подняв на него свои большие прекрасные глаза.
– Я не имела никаких дурных мыслей, сэр, я не привыкла принимать иностранцев. А вы задавали мне такие странные вопросы! – прибавила она вдруг с твердостью. – Посторонние люди не имеют обыкновения говорить о таких вещах у нас в Англии.
Она взглянула на мистрис Фарнеби, слушавшую ее с непоколебимым спокойствием и смутилась. Ее тетка способна заговорить с незнакомцем об Амелиусе в ее присутствии и Бог весть, чего не придется ей еще вынести. Она снова обратилась к Руфусу.
– Извините меня, я оставлю вас с теткой, у меня есть дело. – И под этим предлогом она удалилась из комнаты.
– У нее нет никакого дела, – резко заметила мистрис Фарнеби, когда дверь затворилась за ней. – Садитесь, пожалуйста.
В первый раз в жизни Руфус чувствовал себя неловко.
– Я умею ладить с людьми, миледи, – сказал он. – Я не могу понять, чем оскорбил вашу племянницу.
– Моя племянница имеет некоторые хорошие качества, но она особа ограниченного ума, – объяснила мистрис Фарнеби. – Вы не принадлежите к разряду тех людей, которых она привыкла видеть. Она не поняла вас, вы необыкновенный джентльмен. Например, – продолжала она с серьезной важностью женщины, недоступной для юмора, – вы что-то странное сделали со своими волосами. С них течет и вместе с тем пахнет мылом. Не употребляйте на это своего платка, им вы этого не сотрете. Я сейчас дам вам полотенце. – Она отворила маленькую дверь, которая открыла узкий проход в комнату с ванной. – Я самая сильная женщина в доме, – все тем же важным тоном объявила она, вернувшись с полотенцем в руках.
– Сидите смирно и не беспокойтесь. Я вытру вас досуха. – И она начала действовать полотенцем, точно мать Руфуса, вытиравшая его в дни отрочества. Голова шла у него кругом от силы трения, и пораженный контрастом холодного приема оказанного ему племянницей и дружеского обращения тетки, Руфус сидел в покорном и безмолвном изумлении.
– Теперь вы можете спокойно отправляться домой, никто не будет смеяться над вами, – заявила мистрис Фарнеби. – Вы, должно быть, очень рассеянный господин. Вы хотели вымыть голову и забыли о теплой воде и полотенце, не так ли?
– От всего сердца благодарю вас, мадам, я принял мыло за помаду, – отвечал Руфус. – Позволите вы мне еще раз пожать вашу руку? Ваш радушный прием останется у меня навсегда в памяти. С тех пор как я оставил Новую Англию, я не встречал такой доброй души. Неужели мои волосы оттолкнули от меня мисс Регину? Я не совсем понимаю вашу племянницу. Я почти боюсь, что она наговорит на меня Амелиусу, а Богу известно, что не было ничего худого в моих намерениях.
Тайное побуждение мистрис Фарнеби, заставившее ее с такой живостью действовать полотенцем, мало-помалу обнаружилось. Тон ее американского гостя сделался таким дружеским и интимным, какого она именно желала добиться. При некоторой ловкости можно было приобрести в нем союзника и помощника в противодействии браку Амелиуса.
– Вы очень любите своего молодого друга? – спокойно спросила она.
– О, да, сударыня.
– Он сообщил вам, что влюблен в мою племянницу?
– Да, и показал ее портрет.
– Показал вам ее портрет. И вы вздумали пойти сюда и своими глазами убедиться, что это за девушка?
– Само собой разумеется.
Мистрис Фарнеби, без дальнейшего колебания, раскрыла имевшуюся у нее в виду цель.
– Амелиус еще очень молод, – начала она. – Вся жизнь у него еще впереди. Очень было бы печально, если б он женился теперь на девушке, которая не принесет ему счастья. – Она повернулась на стуле и указала на дверь, в которую вышла Регина. – Сказать между нами, – продолжала она, понизив голос до шепота, – думаете вы, что моя племянница сделает его счастливым?
Руфус колебался.
– Я выше семейных предрассудков, – сказала мистрис Фарнеби. – Не бойтесь оскорбить меня, говорите откровенно.
Руфус высказал бы прямо свое мнение всякой другой женщине, но эта женщина избавила его от смешного, она досуха вытерла его голову. Итак, он отвечал уклончиво:
– Мне кажется, что я не понимаю молодых леди этой страны.
Но мистрис Фарнеби нелегко было провести.
– Если б Амелиус был вашим сыном и просил бы вашего согласия на брак с моей племянницей, сказали ли бы вы «да»? – спросила она.
Этого было слишком для Руфуса.
– Нет, если б он даже ползал передо мной на коленях.
Мистрис Фарнеби была наконец удовлетворена.
– Таково и мое мнение, – сказала она. – Не удивляйтесь! Разве я не сказала вам, что не имею семейных предрассудков. Не знаете ли вы, говорил он с моим мужем или нет?
Руфус посмотрел на часы и отвечал:
– Он, должно быть, говорит с ним теперь.
Мистрис Фарнеби замолчала и задумалась. Она уже пыталась восстановить мистера Фарнеби против Амелиуса и получила решительный отпор.
– Мистер Гольденхарт окажет нам честь, если пожелает вступить с нами в родство. Он представитель старинного английского рода. – При таких обстоятельствах весьма возможно, что предложение Амелиуса будет принято. Мистрис Фарнеби тем не менее решилась воспрепятствовать этому браку и воспользоваться помощью нового союзника.
– Когда сообщит вам Амелиус о результате своих переговоров? – спросила она.
– Когда я вернусь домой.
– Так ступайте и помните одно. Если вы найдете какое-нибудь средство разлучить этих молодых людей, (ввиду их собственной пользы) и если я могу помочь вам – я с радостью помогу. Я так же люблю Амелиуса, как вы. Спросите его, не употребила ли я всевозможных усилий, чтобы удалить его от моей племянницы. Спросите, не говорила ли я ему, что она не подходящая ему жена? Приходите ко мне, когда вам будет угодно. Я очень люблю американцев. Прощайте.
Руфус пытался выразить ей благодарность свойственным ему лаконичным и красноречивым языком. Но его не выслушали, мистрис Фарнеби взяла его за плечи и вывела из комнаты.
– Если б эта женщина была американской гражданкой, – думал Руфус, идя по улицам, – она была бы первой женщиной – президентом Соединенных Штатов.
Его удивление энергии и решительности мистрис Фарнеби, выразившееся в этих сильных словах, имело, однако, свои границы. Как ни высоко ставил он ее, но тем не менее было что-то неприятное в ее глазах, что пугало и смущало его.
Глава XIV
Руфус нашел своего друга дома, лежавшим на софе и курившим с ожесточением. Прежде чем они успели обменяться хоть одним словом, американец увидел, что что-то неладно.
– Ну, что же сказал Фарнеби? – спросил он.
– Чтоб черт его побрал!
Руфус почувствовал тайное внутреннее облегчение.
– Я называю это нелегким испытанием, – спокойно заметил он, – но значение его ясно. Фарнеби сказал нет.
Амелиус подпрыгнул на софе и мигом очутился на ногах.
– Вы ошиблись на этот раз, – сказал он, засмеявшись с горечью. – Что больше всего раздражает меня, это именно то, что он не сказал ни да, ни нет. Усатый черт – если б вы только видели его! – начал с того, что сказал да. «Такой человек, как я, потомок старинного английского благородного рода делает ему великую честь своим предложением, он не может желать более блестящей партии для своей приемной дочери. Она заняла бы такое высокое положение и поддержала бы его с достоинством». Таким лестным образом начал он свою речь. Он жал мою руку своей холодной, потной лапой, мне даже тошно сделалось, даю вам честное слово. Подождите немного, вы еще не слышали самого интересного. Он вскоре переменил тон и стал меня расспрашивать «подумал ли я об обстановке». Я не понял, что он хотел сказать, а он объяснялся на чистом английском языке, он хотел узнать о моем состоянии. «Этот вопрос легко решить, – отвечал я. – Я получаю ежегодно пятьсот фунтов дохода, и все до последнего фартинга будет принадлежать и Регине». Он опустился или скорее упал в кресло. Он побледнел, или вернее позеленел. Сначала он мне не поверил, заявил, что я шучу. Я немедленно заверил его в истине своих слов. Тогда он сделался наглым, положительно нахальным.
– Разве вы, сударь, не заметили, как Регина привыкла жить в моем доме? Пятисот фунтов! Боже милостивый. При величайшей экономии пятисот фунтов хватит ей, чтоб уплатить по счету модистке и содержать экипаж и лошадь. Кто же будет платить за все прочее:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39