Ухо дернулось и зашевелилось, словно живое. Шаддад подпрыгнул от неожиданности; должно быть, чары подобного рода были для него внове. Хадджадж наблюдал за действиями чародея с тем любопытством, какое вызывала у него работа любого мастера своего дела.
— Что-то?.. — поинтересовался он вполголоса, чтобы не потревожить чародея.
— Да… что-то… — выдохнул Миткал.
Следая указаниям трепещущего уха, чародей медленно вышел из кабинета в приемную. Хадджадж последовал за ним. Шаддад — тоже. Глаза секретаря вылезли из орбит; на смуглом лице они казались особенно белыми. Ослиное ухо неотвратимо указывало на его стол.
Вскрикнув в отчаянии, Шаддад ринулся бежать. Отшвырнув чародейские принадлежности, Миткал бросился в погоню. Волшебник был и моложе, и крепче министерского секретаря. Несколько мгновений спустя из коридора послышались крики и глухой удар.
Хадджадж опустился на подушки и закрыл лицо руками. Он доверял Шаддаду. На доверие ответили предательством. Но испытывал он не только обиду. Его мучил ужас. Давно ли Шаддад совершил свою измену? Многое ли успел передать Ункерланту?
Секретарь вскрикнул снова — теперь уже от боли. Хадджадж поморщился. Скоро на каждый его вопрос будет получен ответ. Шаддад едва ли захочет дать его… но это уже не имеет значения. Изменнику придется заговорить.
— Что один чародей в силах совершить, то другой может разрушить, — повторила Пекка вслух расхожее выражение. Звуки собственного голоса она предпочитала вою ледяных южных ветров за стенами городского колледжа Каяни. Горе было лишь в том, что народная мудрость врала. Чародейка горько усмехнулась. — Что одна чародейка в силах совершить, то она сама же не умеет разрушить — или хотя бы объяснить, что у нее получилось.
Утешало ее только то, что она оставалась не единственным разочарованным магом-теоретиком в Куусамо. Раахе и Алкио не сумели установить, куда девается пропавший желудь в ее опыте. Пиилис — тоже. Как и мастер Сиунтио, и даже Ильмаринен, хотя выжать из последнего хоть какие-то подробности о его работе было практически невозможно.
Пекка глянула на результаты последней своей попытки. Цепочка уравнений никуда не вела. Чародейка чуяла это нутром и с большим трудом подавила искушение запулить смятой бумажкой в угол. Она пыталась найти объяснение эксперименту, предположив, что законы сродства и контакта соотносятся прямо. Не получилось. Она пыталась найти объяснение, предположив, что два базовых закона магии вообще не соотносятся. Тоже не получилось.
Оставалось…
— Ничего, — пробормотала Пекка. — Ничего, пропади все пропадом, ничего, ничего, ни шута!
Она снова подавила желание порвать последние свои расчеты в клочки. Чародейка уже жалела, что связала жизнь с теоретической магией. Ее муж, человек неизмеримо практичный, продолжал разрабатывать полезные приложения волшебства к вящему могуществу Куусамо и великой радости семи князей.
— А я не хотела быть практичной! — пробурчала Пекка. — Я хотела докопаться до корня всего сущего и понять их, а практику оставить другим. И что же? Докопалась я до корней всего сущего. Не поняла ничего. А чародеи-практики обходятся преспокойно без моих открытий!
Искушение, дважды побежденное, вновь подняло голову. Пекка скомкала листок с вычислениями в крошечным комочек и запустила в сторону мусорной корзинки. Промазала. Пожав плечами, чародейка встала из-за стола, чтобы убрать за собой. С расчетами она промахнулась, так что было только логично, чтобы Пекка промахнулась второй раз, пытаясь от них избавиться.
Чародейка как раз отправила комок бумаги в проволочную корзинку, ко множеству его сородичей, когда в дверь постучали. Пекка нахмурилась. Лейно еще не успел бы закончить последнюю серию опытов. «Еще бы ему не работать сверхурочно, — подумала Пекка, — у него хоть что-то получается». Кроме того, стук прозвучал как-то очень непривычно — словно в дверь пнули несколько раз, но отчего-то под самым потолком.
Хмурясь, она распахнула дверь — и отскочила испуганно. Меньше всего она ожидала увидать на пороге мужчину, который стоял на руках.
— Силы горние! — воскликнула она. «Теперь понятно, как он стучался», — мелькнуло у нее в голове.
— И вам доброго денечка, госпожа Пекка, — ответил акробат-самоучка с ухмылкой, которую его поза пыталась преобразовать в хмурую гримасу.
Только тут Пекка сообразила, что пришелец ей знаком.
— Магистр Ильмаринен! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?
— Ждал, пока мне откроют, — невозмутимо отозвался пожилой чародей. — Гадаю, выдержу до этой минуты или свалюсь.
С ловкостью, намекавшей, что последние слова были не более чем рисовкой, волшебник встал на ноги. Физиономия его, налившаяся кровью, приобрела нормальный оттенок.
— Магистр Ильмаринен… — повторила Пекка со всем терпением, какого сумела набраться. — Позволю себе переформулировать вопрос: по какой причине вы стояли на голове , ожидая, пока вам откроют?
— Вы истинная чародейка теории, госпожа Пекка, — молвил Ильмаринен с поклоном. — Едва узрев необъяснимый феномен, вы доискиваетесь его причины. Наипохвальнейшее отношение к работе.
Его насмешливое одобрение вывело Пекку из себя, как ничто иное.
— Магистр, — процедила она, — вы желаете выяснить, сочтет ли жандармерия необъяснимым феноменом вашу скоропостижную кончину? Если вы не начнете изъясняться по-человечески, мы очень скоро выясним это экспериментальным путем.
Ильмаринен расхохотался, обдав Пекку волной перегара. Волшебница пронзила его взглядом, готовая провести эксперимент на месте. Силы горние, он что, напился, запрыгнул на последний становой караван и примчался в Каяни посреди куусаманской зимы ради того лишь, чтобы сводить ее с ума? В отношении любого другого такая мысль была бы нелепа. Даже в отношении Ильмаринена. Рациональная, довлеющая сторона ее натуры настаивала на этом. Но та же рациональная сторона напоминала, что над Ильмариненом разум вовсе не довлел.
Он посмеялся еще немного — покуда Пекка не начала оглядываться в поисках ближайшего тяжелого предмета. Вероятно, жажда убийства уже горела в ее глазах, потому что Ильмаринен перестал подхихикивать и только ухмылялся — так широко, что у чародейки зубы ныли. Потом он сунул руку в карман и, не обнаружив искомого там, спал с лица. Все более лихорадочно он принялся обшаривать карманы в поисках неуловимой цели. Пришла очередь Пекки язвительно посмеиваться.
— Как бы вам ни было весело, госпожа моя, — несчастным голосом заверил ее Ильмаринен, — ничего смешного тут нет, уверяю вас!
— Ну, не знаю, не знаю. По-моему, очень забавно. — Пекка указала на сложенный вчетверо листок бумаги под левым каблуком Ильмаринена. — Вы случайно не это вот ищете?
Чародей опустил глаза, застыл на миг и ловко подхватил листочек.
— Именно это, — ответил он более стеснительно, чем привычно было слышать Пекке. — Должно быть, выпало, пока я стоял на голове.
— Вы так и не объяснили, по какой причине стояли на голове, — напомнила волшебница.
Ильмаринен так и не объяснил — словами, во всяком случае. Вместо этого он театральным жестом предложил Пекке смятую бумажку, как соммелье в роскошном илихармском ресторане мог бы предложить гостям бутылку дорогого альгарвейского вина.
— Вы стояли на голове из-за этого клочка бумаги, — проговорила Пекка тем же тоном — «ну-что-ты-мне-еще-расскажешь-интересненького» — каким встречала наиболее нелепые выдумки Уто. Определенно, Ильмаринен и ее сын были одержимы одним бесенком.
Но в этот раз чародей оказался неподвластен ее чарам.
— Собственно говоря, госпожа Пекка, я стоял на голове именно из-за этого клочка бумаги.
Пекка уставилась на него. Чародей был совершенно серьезен. И говорил очень серьезно. Отчего доверия к нему не прибавлялось. Но после того, как он столько времени ломал комедию, у Пекки не оставалось выбора. Она развернула листок и посмотрела. Только потом ей пришло в голову, что, если бы она разорвала листок в мелкие клочки, не читая, и швырнула ошметки ему в физиономию, выражение лица у Ильмаринена было бы совершенно потрясающее. В этом и заключалась разница между двумя чародеями. Ильмаринену эта мысль пришла бы в голову первой и могла бы претвориться в жизнь.
Листок бумаги не оказался чистым, как она ожидала. От края до края его заполняли уравнения теормагии, записанные кривым, широким почерком Ильмаринена. Пекка пробежала по ним взглядом и подняла было глаза на Ильмаринена, но они сами собой вернулись к символам высшего чародейства. Челюсть волшебницы отвалилась. Сжимая листок в одной руке, Пекка провела пальцем по строкам, прослеживая цепочку умозаключений.
Покончив с чтением, она отвесила Ильмаринену земной поклон.
— Магистр Сиунтио был прав, — сдавленно прошептала она. — Он говорил, что если кому и под силу разгадать значение моего опыта, то именно вам, ибо у вас самый оригинальный склад ума из нас всех. И он знал, о чем говорит. Мне бы за тысячу лет подобное в голову не пришло.
Ильмаринен пожал плечами.
— Сиунтио умнее меня. Сиунтио, вообще-то говоря, умнее всех на этом свете. Но он в своем уме. А надо быть чуть-чуть сумасшедшим — мне, по крайней мере, очень помогает. — Он оглядел Пекку, как учитель оглядывает многообещающего студента. — Теперь вы понимаете, почему я стоял на голове?
— Инверсия, — ответила Пекка так завороженно, что Ильмаринен в ладоши захлопал от восторга.
— Именно!
Он едва не заквохтал от восторга, точно курица над яйцами.
— Никогда бы в голову подобное не пришло, — повторила Пекка. — Никогда. Когда я только начала искать связи между законами сродства и подобия, я полагала, что, если и найду соотношение, оно будет прямым. Когда прямой связи не обнаружилась, я решила, что связи нет вовсе — только и этот подход не сработал.
— Если опыт дает результат, а расчет — нет, ошибка в расчете, — промолвил Ильмаринен. — Я говорил вам — всем вам — об этом сотню раз, но никто меня не слушал. Теперь у нас есть формула, которая объясняет, почему ваши клятые желуди так себя ведут и куда деваются.
В листочке, который он подсунул Пекке, об этом ничего не было сказано, во всяком случае, явно. Чародейка снова глянула на ряды уравнений. Ей пришлось перечитать их дважды — даже выводы из формул было неочевидны. Но когда она знала, к чему привел Ильмаринен свои вычисления, достичь результата было не так уж трудно. Она подняла глаза на пожилого чародея:
— Но это невозможно!
— Именно это и случилось.
Голос Ильмаринена был непривычно сух. Миг спустя Пекка сообразила, что это от гнева. Раньше она видела, как он изображает ярость, беснуется и пыжится. Сейчас все выглядело иначе. Ей показалось, что чародей застал ее за неким мерзким и особенно постыдным занятием.
— Думаю, — пробормотала она, — древние кауниане сказали бы то же самое, столкнувшись с заклятьями, которые заставляют двигаться становой караван.
— Если у них была хоть капля ума — не сказали бы, — пробурчал Ильмаринен, но уже обычным своим язвительным тоном. Он ткнул корявым пальцем в листок. — Найдете другое объяснение этому вот эффекту — сколько угодно можете твердить, что мое невозможно. А до тех пор не лучше ли нам поднапрячься и придумать пару опытов, чтобы определить, подвинулись мы умом или нет? — Он покачал головой и поднял палец. — Да нет, подвинулись, конечно. Посмотрим, правы мы или нет.
— О да! — Идеи всплывали в мозгу Пекки, словно пузыри в закипающем котелке. — Если в этом, — она потрясла бумажкой, — нет никакой ошибки, нам предстоит ставить опыты до конца жизни. Двух жизней, может быть.
— Правда ваша, госпожа Пекка. — Ильмаринен вздохнул.
Чародей был стар. У него впереди не оставалось целой жизни, не говоря о двух.
— Простите, магистр, — прошептала Пекка. — Я была бестактна.
— Что? — Ильмаринен уставился на нее, потом рассмеялся. — О нет, я не об этом, глупая девчонка! Я уже давно знаю, что жить мне осталось не то что не вечно, а и не очень-то долго. Нет… мне подумалось, что если там, — он махнул рукой на северо-запад, в направлении Дерлавайского континента, — дела пойдут как шли, нам придется опыты на две жизни вперед провести за какие-то полгода.
Пекка поразмыслила над этим. Потом кивнула не спеша.
— А если не справимся?
— Придется, — ответил Ильмаринен.
Леосфиг прополоскал бритву в чашке с горячей водой, которую выпросил у матери, и принялся дальше подравнивать бороду. Голову ему пришлось запрокинуть так, что он с трудом видел зеркало, примостившееся на комоде.
В комнату, которую Леофсигу приходилось теперь делить с Эалстаном, заглянул Сидрок — должно быть, надеялся застать там младшего брата. Увидав, чем занят старший, Сидрок нехорошо ухмыльнулся.
— Горло только себе не перепили, — посоветовал он как бы всерьез.
Одним гибким движением Леофсиг соскользнул с табурета, враз оказавшись на середине комнаты.
— А вот не надо таких вещей говорить парню с бритвой в руках, — ласково заметил он.
— Ой, — разумно ответил Сидрок и сгинул быстрей, чем заклятый первостатейным чародеем. Впрочем, если бы его действительно заклял волшебник, надоеда не появлялся бы больше. А на это большой надежды не было.
Посмеиваясь про себя, Леофсиг вернулся к зеркалу, чтобы закончить бритье. Потом облачился в свой самолучший кафтан и такой же плащ. Занудливый грамматик сказал бы просто — лучший кафтан, потому что больше двух смен верхней одежды у Леофсига не имелось. До войны дело обстояло иначе, но сейчас его сменные кафтаны были перешиты на Сидрока и дядю Хенгиста.
Сойдет и этот, из темно-синего сукна. У отца был очень похожий и у Эалстана. «Трудно ошибиться, выбрав синее сукно», — сказал Хестан, заказав у портного три кафтана разом. Когда одежду принесли домой, Эалстан тут же заявил, что кафтаны похожи на практическое доказательство закона подобия. Леофсиг усмехнулся, вспомнив старую шутку.
— Покажись-ка, — скомандовала мать, прежде чем юноша успел прошмыгнуть на улицу.
Леофсиг послушно замер. Эльфрида смахнула с его плеча почти невидимую невооруженным глазом пылинку, пригладила только что расчесанные волосы и наконец кивнула.
— Замечательно выглядишь, — проговорила она. — Если твоя девушка не будет сражена наповал, то я уже и не знаю… — Это она повторяла с той самой поры, как Леофсиг начал ухаживать за девушками. Сейчас Эльфрида добавила кое-что еще. — Даже не пробуй задержаться после комендантского часа. Не стоит того.
— Угу, — ответил Леофсиг.
Отец сказал бы то же самое, а отцовскому совету, как давно обнаружил юноша, обычно стоило последовать. Несмотря на это, мычание его прозвучало в лучшем случае солидно, а скорей — обиженно.
Чтобы чмокнуть сына в щеку, Эльфриде пришлось встать на цыпочки.
— Тогда беги, — сказала она. — Если уж придется вернуться домой скорей, чем хотелось бы, так не стоит тратить время на болтовню со старой мамой.
Поскольку это была чистая правда, Леофсиг только кивнул и вышел. Он одолел добрых полквартала, когда сообразил, что из вежливости стоило бы возразить. «Теперь уже поздно», — подумал он и зашагал дальше.
К этому времени он успел закутаться в плащ как мог плотно и застегнуть до последней все начищенные пуговицы. С юго-запада задувал пронизывающий ветер. К утру на окна — а может, и на лужайки — ляжет изморозь. Для Громхеорта погода была на редкость холодная.
Мимо проехала, даже не оглянувшись, пара альгарвейских патрульных. Для них юноша был лишь очередным подданным. Быть может, они и догадывались, как он ненавидит их. Но им не было до этого никакого дела.
Солнце стояло низко, когда Леофсиг постучался в двери дома в нескольких кварталах от своего родного. Открыл полноватый мужчина на пару лет старше отца.
— Добрый вечер, мастер Эльфсиг, — промолвил юноша. — Фельгильда готова?
— Еще минутка, — ответил отец его подруги. — Заходи, Леофсиг. Пропустить по стаканчику вина у нас найдется время, хотя едва-едва.
— Благодарю, сударь, — отозвался юноша.
Эльфиг провел его в гостиную и сам налил вина. Из коридора за отцовской спиной строил рожицы братишка Фельгильды, чье имя Леофсиг вечно забывал. Юноша не обращал на это внимания. Когда молодые люди принялись заглядывать к Хестану, чтобы отвести куда-нибудь Конбергу, Эалстан уже вырос из подобных игр.
Леофсиг еще не допил свое вино, когда в гостиную вышла Фельгильда.
— Надеюсь, ты приведешь ее домой до комендантского часа, — проговорил Эльфсиг. Глаза его блеснули. — Может, тебе и не захочется этого делать — веришь или нет, я помню, каким сам был в твои годы, но ради нее — приведи.
— Слушаюсь, сударь, — ответил Леофсиг столь скорбным голосом, что Эльфсиг расхохотался.
Материнский совет юноша с радостью пустил бы побоку; перечить отцу Фельгильды было опасней. Состроив самую торжественную мину, Леофсиг повернулся к девушке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Что-то?.. — поинтересовался он вполголоса, чтобы не потревожить чародея.
— Да… что-то… — выдохнул Миткал.
Следая указаниям трепещущего уха, чародей медленно вышел из кабинета в приемную. Хадджадж последовал за ним. Шаддад — тоже. Глаза секретаря вылезли из орбит; на смуглом лице они казались особенно белыми. Ослиное ухо неотвратимо указывало на его стол.
Вскрикнув в отчаянии, Шаддад ринулся бежать. Отшвырнув чародейские принадлежности, Миткал бросился в погоню. Волшебник был и моложе, и крепче министерского секретаря. Несколько мгновений спустя из коридора послышались крики и глухой удар.
Хадджадж опустился на подушки и закрыл лицо руками. Он доверял Шаддаду. На доверие ответили предательством. Но испытывал он не только обиду. Его мучил ужас. Давно ли Шаддад совершил свою измену? Многое ли успел передать Ункерланту?
Секретарь вскрикнул снова — теперь уже от боли. Хадджадж поморщился. Скоро на каждый его вопрос будет получен ответ. Шаддад едва ли захочет дать его… но это уже не имеет значения. Изменнику придется заговорить.
— Что один чародей в силах совершить, то другой может разрушить, — повторила Пекка вслух расхожее выражение. Звуки собственного голоса она предпочитала вою ледяных южных ветров за стенами городского колледжа Каяни. Горе было лишь в том, что народная мудрость врала. Чародейка горько усмехнулась. — Что одна чародейка в силах совершить, то она сама же не умеет разрушить — или хотя бы объяснить, что у нее получилось.
Утешало ее только то, что она оставалась не единственным разочарованным магом-теоретиком в Куусамо. Раахе и Алкио не сумели установить, куда девается пропавший желудь в ее опыте. Пиилис — тоже. Как и мастер Сиунтио, и даже Ильмаринен, хотя выжать из последнего хоть какие-то подробности о его работе было практически невозможно.
Пекка глянула на результаты последней своей попытки. Цепочка уравнений никуда не вела. Чародейка чуяла это нутром и с большим трудом подавила искушение запулить смятой бумажкой в угол. Она пыталась найти объяснение эксперименту, предположив, что законы сродства и контакта соотносятся прямо. Не получилось. Она пыталась найти объяснение, предположив, что два базовых закона магии вообще не соотносятся. Тоже не получилось.
Оставалось…
— Ничего, — пробормотала Пекка. — Ничего, пропади все пропадом, ничего, ничего, ни шута!
Она снова подавила желание порвать последние свои расчеты в клочки. Чародейка уже жалела, что связала жизнь с теоретической магией. Ее муж, человек неизмеримо практичный, продолжал разрабатывать полезные приложения волшебства к вящему могуществу Куусамо и великой радости семи князей.
— А я не хотела быть практичной! — пробурчала Пекка. — Я хотела докопаться до корня всего сущего и понять их, а практику оставить другим. И что же? Докопалась я до корней всего сущего. Не поняла ничего. А чародеи-практики обходятся преспокойно без моих открытий!
Искушение, дважды побежденное, вновь подняло голову. Пекка скомкала листок с вычислениями в крошечным комочек и запустила в сторону мусорной корзинки. Промазала. Пожав плечами, чародейка встала из-за стола, чтобы убрать за собой. С расчетами она промахнулась, так что было только логично, чтобы Пекка промахнулась второй раз, пытаясь от них избавиться.
Чародейка как раз отправила комок бумаги в проволочную корзинку, ко множеству его сородичей, когда в дверь постучали. Пекка нахмурилась. Лейно еще не успел бы закончить последнюю серию опытов. «Еще бы ему не работать сверхурочно, — подумала Пекка, — у него хоть что-то получается». Кроме того, стук прозвучал как-то очень непривычно — словно в дверь пнули несколько раз, но отчего-то под самым потолком.
Хмурясь, она распахнула дверь — и отскочила испуганно. Меньше всего она ожидала увидать на пороге мужчину, который стоял на руках.
— Силы горние! — воскликнула она. «Теперь понятно, как он стучался», — мелькнуло у нее в голове.
— И вам доброго денечка, госпожа Пекка, — ответил акробат-самоучка с ухмылкой, которую его поза пыталась преобразовать в хмурую гримасу.
Только тут Пекка сообразила, что пришелец ей знаком.
— Магистр Ильмаринен! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?
— Ждал, пока мне откроют, — невозмутимо отозвался пожилой чародей. — Гадаю, выдержу до этой минуты или свалюсь.
С ловкостью, намекавшей, что последние слова были не более чем рисовкой, волшебник встал на ноги. Физиономия его, налившаяся кровью, приобрела нормальный оттенок.
— Магистр Ильмаринен… — повторила Пекка со всем терпением, какого сумела набраться. — Позволю себе переформулировать вопрос: по какой причине вы стояли на голове , ожидая, пока вам откроют?
— Вы истинная чародейка теории, госпожа Пекка, — молвил Ильмаринен с поклоном. — Едва узрев необъяснимый феномен, вы доискиваетесь его причины. Наипохвальнейшее отношение к работе.
Его насмешливое одобрение вывело Пекку из себя, как ничто иное.
— Магистр, — процедила она, — вы желаете выяснить, сочтет ли жандармерия необъяснимым феноменом вашу скоропостижную кончину? Если вы не начнете изъясняться по-человечески, мы очень скоро выясним это экспериментальным путем.
Ильмаринен расхохотался, обдав Пекку волной перегара. Волшебница пронзила его взглядом, готовая провести эксперимент на месте. Силы горние, он что, напился, запрыгнул на последний становой караван и примчался в Каяни посреди куусаманской зимы ради того лишь, чтобы сводить ее с ума? В отношении любого другого такая мысль была бы нелепа. Даже в отношении Ильмаринена. Рациональная, довлеющая сторона ее натуры настаивала на этом. Но та же рациональная сторона напоминала, что над Ильмариненом разум вовсе не довлел.
Он посмеялся еще немного — покуда Пекка не начала оглядываться в поисках ближайшего тяжелого предмета. Вероятно, жажда убийства уже горела в ее глазах, потому что Ильмаринен перестал подхихикивать и только ухмылялся — так широко, что у чародейки зубы ныли. Потом он сунул руку в карман и, не обнаружив искомого там, спал с лица. Все более лихорадочно он принялся обшаривать карманы в поисках неуловимой цели. Пришла очередь Пекки язвительно посмеиваться.
— Как бы вам ни было весело, госпожа моя, — несчастным голосом заверил ее Ильмаринен, — ничего смешного тут нет, уверяю вас!
— Ну, не знаю, не знаю. По-моему, очень забавно. — Пекка указала на сложенный вчетверо листок бумаги под левым каблуком Ильмаринена. — Вы случайно не это вот ищете?
Чародей опустил глаза, застыл на миг и ловко подхватил листочек.
— Именно это, — ответил он более стеснительно, чем привычно было слышать Пекке. — Должно быть, выпало, пока я стоял на голове.
— Вы так и не объяснили, по какой причине стояли на голове, — напомнила волшебница.
Ильмаринен так и не объяснил — словами, во всяком случае. Вместо этого он театральным жестом предложил Пекке смятую бумажку, как соммелье в роскошном илихармском ресторане мог бы предложить гостям бутылку дорогого альгарвейского вина.
— Вы стояли на голове из-за этого клочка бумаги, — проговорила Пекка тем же тоном — «ну-что-ты-мне-еще-расскажешь-интересненького» — каким встречала наиболее нелепые выдумки Уто. Определенно, Ильмаринен и ее сын были одержимы одним бесенком.
Но в этот раз чародей оказался неподвластен ее чарам.
— Собственно говоря, госпожа Пекка, я стоял на голове именно из-за этого клочка бумаги.
Пекка уставилась на него. Чародей был совершенно серьезен. И говорил очень серьезно. Отчего доверия к нему не прибавлялось. Но после того, как он столько времени ломал комедию, у Пекки не оставалось выбора. Она развернула листок и посмотрела. Только потом ей пришло в голову, что, если бы она разорвала листок в мелкие клочки, не читая, и швырнула ошметки ему в физиономию, выражение лица у Ильмаринена было бы совершенно потрясающее. В этом и заключалась разница между двумя чародеями. Ильмаринену эта мысль пришла бы в голову первой и могла бы претвориться в жизнь.
Листок бумаги не оказался чистым, как она ожидала. От края до края его заполняли уравнения теормагии, записанные кривым, широким почерком Ильмаринена. Пекка пробежала по ним взглядом и подняла было глаза на Ильмаринена, но они сами собой вернулись к символам высшего чародейства. Челюсть волшебницы отвалилась. Сжимая листок в одной руке, Пекка провела пальцем по строкам, прослеживая цепочку умозаключений.
Покончив с чтением, она отвесила Ильмаринену земной поклон.
— Магистр Сиунтио был прав, — сдавленно прошептала она. — Он говорил, что если кому и под силу разгадать значение моего опыта, то именно вам, ибо у вас самый оригинальный склад ума из нас всех. И он знал, о чем говорит. Мне бы за тысячу лет подобное в голову не пришло.
Ильмаринен пожал плечами.
— Сиунтио умнее меня. Сиунтио, вообще-то говоря, умнее всех на этом свете. Но он в своем уме. А надо быть чуть-чуть сумасшедшим — мне, по крайней мере, очень помогает. — Он оглядел Пекку, как учитель оглядывает многообещающего студента. — Теперь вы понимаете, почему я стоял на голове?
— Инверсия, — ответила Пекка так завороженно, что Ильмаринен в ладоши захлопал от восторга.
— Именно!
Он едва не заквохтал от восторга, точно курица над яйцами.
— Никогда бы в голову подобное не пришло, — повторила Пекка. — Никогда. Когда я только начала искать связи между законами сродства и подобия, я полагала, что, если и найду соотношение, оно будет прямым. Когда прямой связи не обнаружилась, я решила, что связи нет вовсе — только и этот подход не сработал.
— Если опыт дает результат, а расчет — нет, ошибка в расчете, — промолвил Ильмаринен. — Я говорил вам — всем вам — об этом сотню раз, но никто меня не слушал. Теперь у нас есть формула, которая объясняет, почему ваши клятые желуди так себя ведут и куда деваются.
В листочке, который он подсунул Пекке, об этом ничего не было сказано, во всяком случае, явно. Чародейка снова глянула на ряды уравнений. Ей пришлось перечитать их дважды — даже выводы из формул было неочевидны. Но когда она знала, к чему привел Ильмаринен свои вычисления, достичь результата было не так уж трудно. Она подняла глаза на пожилого чародея:
— Но это невозможно!
— Именно это и случилось.
Голос Ильмаринена был непривычно сух. Миг спустя Пекка сообразила, что это от гнева. Раньше она видела, как он изображает ярость, беснуется и пыжится. Сейчас все выглядело иначе. Ей показалось, что чародей застал ее за неким мерзким и особенно постыдным занятием.
— Думаю, — пробормотала она, — древние кауниане сказали бы то же самое, столкнувшись с заклятьями, которые заставляют двигаться становой караван.
— Если у них была хоть капля ума — не сказали бы, — пробурчал Ильмаринен, но уже обычным своим язвительным тоном. Он ткнул корявым пальцем в листок. — Найдете другое объяснение этому вот эффекту — сколько угодно можете твердить, что мое невозможно. А до тех пор не лучше ли нам поднапрячься и придумать пару опытов, чтобы определить, подвинулись мы умом или нет? — Он покачал головой и поднял палец. — Да нет, подвинулись, конечно. Посмотрим, правы мы или нет.
— О да! — Идеи всплывали в мозгу Пекки, словно пузыри в закипающем котелке. — Если в этом, — она потрясла бумажкой, — нет никакой ошибки, нам предстоит ставить опыты до конца жизни. Двух жизней, может быть.
— Правда ваша, госпожа Пекка. — Ильмаринен вздохнул.
Чародей был стар. У него впереди не оставалось целой жизни, не говоря о двух.
— Простите, магистр, — прошептала Пекка. — Я была бестактна.
— Что? — Ильмаринен уставился на нее, потом рассмеялся. — О нет, я не об этом, глупая девчонка! Я уже давно знаю, что жить мне осталось не то что не вечно, а и не очень-то долго. Нет… мне подумалось, что если там, — он махнул рукой на северо-запад, в направлении Дерлавайского континента, — дела пойдут как шли, нам придется опыты на две жизни вперед провести за какие-то полгода.
Пекка поразмыслила над этим. Потом кивнула не спеша.
— А если не справимся?
— Придется, — ответил Ильмаринен.
Леосфиг прополоскал бритву в чашке с горячей водой, которую выпросил у матери, и принялся дальше подравнивать бороду. Голову ему пришлось запрокинуть так, что он с трудом видел зеркало, примостившееся на комоде.
В комнату, которую Леофсигу приходилось теперь делить с Эалстаном, заглянул Сидрок — должно быть, надеялся застать там младшего брата. Увидав, чем занят старший, Сидрок нехорошо ухмыльнулся.
— Горло только себе не перепили, — посоветовал он как бы всерьез.
Одним гибким движением Леофсиг соскользнул с табурета, враз оказавшись на середине комнаты.
— А вот не надо таких вещей говорить парню с бритвой в руках, — ласково заметил он.
— Ой, — разумно ответил Сидрок и сгинул быстрей, чем заклятый первостатейным чародеем. Впрочем, если бы его действительно заклял волшебник, надоеда не появлялся бы больше. А на это большой надежды не было.
Посмеиваясь про себя, Леофсиг вернулся к зеркалу, чтобы закончить бритье. Потом облачился в свой самолучший кафтан и такой же плащ. Занудливый грамматик сказал бы просто — лучший кафтан, потому что больше двух смен верхней одежды у Леофсига не имелось. До войны дело обстояло иначе, но сейчас его сменные кафтаны были перешиты на Сидрока и дядю Хенгиста.
Сойдет и этот, из темно-синего сукна. У отца был очень похожий и у Эалстана. «Трудно ошибиться, выбрав синее сукно», — сказал Хестан, заказав у портного три кафтана разом. Когда одежду принесли домой, Эалстан тут же заявил, что кафтаны похожи на практическое доказательство закона подобия. Леофсиг усмехнулся, вспомнив старую шутку.
— Покажись-ка, — скомандовала мать, прежде чем юноша успел прошмыгнуть на улицу.
Леофсиг послушно замер. Эльфрида смахнула с его плеча почти невидимую невооруженным глазом пылинку, пригладила только что расчесанные волосы и наконец кивнула.
— Замечательно выглядишь, — проговорила она. — Если твоя девушка не будет сражена наповал, то я уже и не знаю… — Это она повторяла с той самой поры, как Леофсиг начал ухаживать за девушками. Сейчас Эльфрида добавила кое-что еще. — Даже не пробуй задержаться после комендантского часа. Не стоит того.
— Угу, — ответил Леофсиг.
Отец сказал бы то же самое, а отцовскому совету, как давно обнаружил юноша, обычно стоило последовать. Несмотря на это, мычание его прозвучало в лучшем случае солидно, а скорей — обиженно.
Чтобы чмокнуть сына в щеку, Эльфриде пришлось встать на цыпочки.
— Тогда беги, — сказала она. — Если уж придется вернуться домой скорей, чем хотелось бы, так не стоит тратить время на болтовню со старой мамой.
Поскольку это была чистая правда, Леофсиг только кивнул и вышел. Он одолел добрых полквартала, когда сообразил, что из вежливости стоило бы возразить. «Теперь уже поздно», — подумал он и зашагал дальше.
К этому времени он успел закутаться в плащ как мог плотно и застегнуть до последней все начищенные пуговицы. С юго-запада задувал пронизывающий ветер. К утру на окна — а может, и на лужайки — ляжет изморозь. Для Громхеорта погода была на редкость холодная.
Мимо проехала, даже не оглянувшись, пара альгарвейских патрульных. Для них юноша был лишь очередным подданным. Быть может, они и догадывались, как он ненавидит их. Но им не было до этого никакого дела.
Солнце стояло низко, когда Леофсиг постучался в двери дома в нескольких кварталах от своего родного. Открыл полноватый мужчина на пару лет старше отца.
— Добрый вечер, мастер Эльфсиг, — промолвил юноша. — Фельгильда готова?
— Еще минутка, — ответил отец его подруги. — Заходи, Леофсиг. Пропустить по стаканчику вина у нас найдется время, хотя едва-едва.
— Благодарю, сударь, — отозвался юноша.
Эльфиг провел его в гостиную и сам налил вина. Из коридора за отцовской спиной строил рожицы братишка Фельгильды, чье имя Леофсиг вечно забывал. Юноша не обращал на это внимания. Когда молодые люди принялись заглядывать к Хестану, чтобы отвести куда-нибудь Конбергу, Эалстан уже вырос из подобных игр.
Леофсиг еще не допил свое вино, когда в гостиную вышла Фельгильда.
— Надеюсь, ты приведешь ее домой до комендантского часа, — проговорил Эльфсиг. Глаза его блеснули. — Может, тебе и не захочется этого делать — веришь или нет, я помню, каким сам был в твои годы, но ради нее — приведи.
— Слушаюсь, сударь, — ответил Леофсиг столь скорбным голосом, что Эльфсиг расхохотался.
Материнский совет юноша с радостью пустил бы побоку; перечить отцу Фельгильды было опасней. Состроив самую торжественную мину, Леофсиг повернулся к девушке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81