Если же оступиться случалось кому помоложе, Бривибас мог днями ворчать про разжижение древней крови.
Ванаи поспешила за ним, переходя на бег. Короткая облегающая блузка и тугие штаны натирали страшно. Девушка остро завидовала своим фортвежским сверстницам в удобных широких платьях — их одежда куда больше годилась для местного жаркого, сухого климата. Но создатели Каунианской империи ходили в коротких рубахах и штанах в обтяжку — а страдать приходилось их потомкам.
— Дедушка, вы уверены, что точно рассчитали, где лежал древний становой родник? — спросила она чуть погодя, обливаясь потом. — Мы уже прошли полдороги до Громхеорта, если мне не мерещится.
— Не говори «Громхеорт», — наставительно промолвил Бривибас. — Скажи скорей «Екабпилс», ибо под таким именем сей град был ведом во времена более славные.
И он двинулся дальше, словно не замечал усталости, невзирая на годы: ему уже почти шестьдесят стукнуло. Шестнадцатилетней Ванаи дед казался неизмеримо древним.
Чуть погодя старик извлек из походной сумы собственными руками сооруженный инструмент: пара золотых крылышек, на золотой же проволочке подвешенных в стеклянном шаре, и пробормотал заклятье на диалекте каунианского, который звучал на старинный лад, еще когда империя переживала века расцвета.
Одно из крылышек дрогнуло.
— А, прекрасно! Сюда, — распорядился Бривибас, свернув на луг.
Они миновали купу миндальных деревьев, пробрались через заросли кустарника, в неожиданном изобилии наделенного шипами и колючками, и наконец — на взгляд Ванаи, с изрядным запозданием — остановились. Золотые крылышки внутри шара трепетали в равновесии.
Бривибас просиял.
— Вот оно!
— Оно, — тоскливо согласилась Ванаи. По ее убеждению, нога человека не ступала в здешние края. Вместо того чтобы высказать свои сомнения прямо, она осторожно поинтересовалась: — И древние кауниане действительно знали об этом месте?
— Полагаю, что да, — ответил Бривибас. — Отдельные тексты из Королевской библиотеки в Эофорвике позволяют обоснованно предположить, что да. Но, сколько мне известно, никто еще не провел чародейных испытаний, которые единственно способны обратить предположение в уверенность. Для того мы сюда и пришли.
— Да, дедушка, — покорно согласилась Ванаи.
Старик был добр к ней; он вырастил ее, когда родители совсем еще маленькой девочки погибли в разбившемся караване; он дал ей превосходное образование, классическое и современное. Ванаи находила его работу археомага интересной, а временами — просто завораживающей. «Если бы только, когда мы работаем в поле, он видел во мне не просто лишнюю пару рук», — мелькнуло у нее в голове.
Чародей опустил на землю свой мешок, и Ванаи со вздохом облегчения последовала его примеру.
— А теперь, внучка, — скомандовал Бривибас, — если ты будешь так добра подать мне зеленый камень-оракул, начнем, пожалуй.
«Начнешь, пожалуй, ты хотел сказать», — мстительно подумала Ванаи, однако же долго рылась в мешке, покуда не нащупала потертую зеленую гальку.
— Вот он, — пробормотала она, передавая камень деду.
— О, спасибо, внучка… Камень-оракул, будучи определенным образом пробужден, снимает пелену с наших глаз, позволяя видеть с давних времен незримое, — проговорил Бривибас.
Пока он читал заклинание, а Ванаи незаметно вытирала ладони о штаны — прикосновение камня раздражало кожу, — девушке пришло в голову, что, когда чары будут наложены, перед ними вместо нынешних колючих кустов предстанут лишь колючие кусты седой древности. Что бы там ни утверждали золотые крылышки, девушка сомневалась, что здесь когда-либо находился становой родник.
Впрочем, мысли ее были заняты другим.
— Дедушка, — спросила она, когда Бривибас прервался между заклинаниями, — как можете вы так спокойно исследовать прошлое, когда мир вокруг вас горит огнем?
Старик пожал плечами.
— Мир не отступится от своего, что бы я ни делал. Так что почему бы не узнать, что можно? Вдруг добытая мною кроха знаний поможет нам когда-нибудь в будущем избежать, как ты выразилась, мирового пожара. — Он скривился. — Я бы надеялся, что это могло случиться и сейчас, но не все надежды оправдываются. — Чародей подкрутил верньер и поворотный винт на переносных солнечных часах и хмыкнул тихонько. — А теперь — к делу.
«А теперь, Ванаи, придержи язык», — перевела девушка сама себе.
Но дед в своем деле оставался мастером. Девушка внимательно следила, как он черпает силу из станового родника, заброшенного в имперские времена. «Все же источник находился здесь», — мелькнуло у нее в голове, когда по единому слову чародея сцена перед ней вмиг переменилась. Ванаи всплеснула руками: перед ней предстала картина давно прошедших лет, когда Каунианская империя простиралась на большую часть северо-восточного Дерлавая.
Бривибас воспользовался волшебной силой — и, само собой, чары вызвали перед ним случай, когда в этом же месте творилась иная волшба. Перед Ванаи, не замечая незваных наблюдателей, проходили неслышно занятые своими делами древние кауниане. Если бы девушке взбрело в голову пересечь возникшую перед нею прогалину и поглядеть с другой стороны, она не увидела бы образов прошлого в ином ракурсе — только кустарник, через который ей пришлось бы пробираться.
Древние кауниане носили суконные штаны более просторного, чем привыкла видеть Ванаи, покроя и рубахи — у кого суконные, у кого льняные. В основном одежда их была сшита из некрашеного полотна, редко — темно-синего или тускло-бурого: ни следа ярких красок. Всюду видна была грязь: на одеяниях, да и на самих каунианах. Археологи, привычные к раскопным чарам, относились к славному прошлому не в пример более скептично, чем основная масса населения.
Бривибас торопливо и тщательно набрасывал увиденное на бумаге — полевому работнику требовалось, помимо прочего, мастерство художника.
— Мужчины носят бороды, — заметил он, — у женщин волосы высоко подняты завитками на затылке. Какой период мы видим перед собой?
Ванаи задумчиво нахмурилась.
— Правление Веригаса Второго, — ответила она, наконец.
Дед просиял.
— Отлично! Да, примерно за двести лет до того, как — так называемое! — Альгарвейское восстание разрушило империю. О! — Он перевернул лист в блокноте. — Вот, кажется, началось.
Четверо замызганных кауниан внесли распростертую на носилках женщину — судя по всему, умирающую. Пятый, чуть почище, вел за ними овцу. Он вытащил из-за пояса нож, попробовал лезвие пальцем и, видимо, удовлетворенный, отвернулся от наблюдателей из будущего и принялся колдовать.
— Я же хотел читать по губам! — разочарованно вскричал Бривибас.
Воздев одну руку к небесам, а другой с зажатым в ней кинжалом указав на становой источник, древний маг-лекарь перерезал овце глотку. Когда кровь перестала течь, женщина поднялась с носилок. Теперь она казалась хотя и не вполне здоровой, но все же не столь изнуренной, как за миг до того. Не успела она поклониться своему целителю, как образ прогалины угас, сменившись вполне современными зарослями.
— Даже тогда люди знали, что жизненная сила подкрепляет любое колдовство, — раздумчиво проговорила Ванаи. — А вот о становых жилах не знали и путешествовали верхом, а тяжести возили на телегах…
— Наши предки были превосходными чародеями-практиками, — пояснил Бривибас. — У них не было истинного понимания тех математических взаимоотношений, которые позволяют подчинять колдовские силы. Становые жилы — феномен значительно более тонкий, нежели источники силы, и неудивительно, что древние не сумели ни обнаружить их, ни предсказать их существования. — Он пробормотал по-фортвежски что-то недоброе и вновь перешел на каунианский: — Какая жалость, что я не сумел больше разузнать о тех чарах, которыми пользовался целитель! — Явным усилием воли он заставил себя успокоиться. — По крайней мере, я хотя бы могу определенно зафиксировать существование станового родника и его использование в имперскую эпоху. Посмотрим, что скажет многоученый профессор Фристан на это ! — Он умоляюще простер руки к Ванаи: — Ну скажи мне, какое право имеют эти фортвежцы лезть в историю кауниан?
— Дедушка, они утверждают, что это также история Фортвега, — ответила девушка. — И некоторые из них, сколько я могу судить по книгам и историческим журналам, уважаемые историки.
— Некоторые, — фыркнул Бривибас. — Горстка! Большинство пишет свои труды ради вящей славы Фортвега — тема, поверь мне, лишенная научной ценности.
Он продолжал кипеть всю дорогу до деревни Ойнгестун в десяти милях западней Громхеорта, где обитал вместе с Ванаи, и умолк, лишь выступив на пыльную главную улицу деревни — фортвежцев в Ойнгестуне было вчетверо, а то и впятеро больше, чем кауниан, и снисходительного презрения старшей расы к варварам они как-то не ценили.
Молчание, впрочем, тоже не помогало.
— Эй, старик! — окликнул, выйдя на дощатую мостовую перед пустующей лавкой, ее хозяин. — Весело поиграл со своими призраками?
Он расхохотался, уперев руки в бока.
— Благодарю, — неохотно отмолвил Бривибас на фортвежском. — Превосходно.
Мимо лавочки он прошел с горделивым достоинством обиженного кота. Лавочник только покатился со смеху и протянул скрюченные толстые пальцы, будто хотел ухватить Ванаи за ягодицу. Бескультурные фортвежцы (прилагательное в данном контексте обычно бывало излишним) часто обращали этот жест на одетых в штаны каунианок. Ванаи прошла мимо с таким показным бесстрастием, что перегнувшемуся пополам от грубого хохота лавочнику пришлось прислониться к беленой стене, чтобы не свалиться.
Впрочем, по улицам и корчмам Ойнгестуна шлялось меньше фортвежских бездельников, чем за несколько недель до того: армия всосала их, чтобы бросить на альгарвейский фронт. В ополчение короля Пенды попало и множество ойнгестунских кауниан. Армии все равно, какая кровь течет в твоих жилах, если только ты можешь пролить ее за страну, в которой живешь.
Дом Бривибаса стоял посреди каунианского квартала, на западной окраине поселка. Не все местные кауниане держались границ квартала, а некоторые фортвежцы селились между ними, однако по большей части два племени двигались своими путями, не пересекаясь.
Временами, однако, пути их скрещивались во всех смыслах слова. Всякий раз, заметив рослого, худощавого мужчину с темной бородкой или светловолосую приземистую толстушку, Ванаи ловила себя на том, что жалеет их предков-кауниан. В Ойнгестуне полукровки были редкостью. В Громхеорте — тоже. В суетном — выражаясь словами Бривибаса, «упадочническом» — Эофорвике смешение кровей, как доводилось слышать девушке, подчас принимали в некоторых кругах за обычай.
— Дедушка, — промолвила внезапно Ванаи, когда они уже были на пороге дома, — вы могли бы, если б пожелали, занять пост на кафедре истории Королевского университета. Почему же вы предпочли доживать жизнь в Ойнгестуне?
Бривибас остановился так резко, что девушка едва не налетела на него.
— Почему? — повторил он себе под нос и, поразмыслив, ответил: — Здесь я, по крайней мере, знаю тех фортвежцев, кто недолюбливает меня всего лишь из-за цвета волос. В столице они всегда будут заставать меня врасплох. Иные сюрпризы бывают приятны. Но без таких вот я лучше переживу.
Поначалу Ванаи решила, что в жизни не слыхивала подобной глупости. Но чем дольше она размышляла над ответом, тем разумней он казался.
При всем прочем остров Обуда мог бы даже понравиться рядовому Иштвану. Погода была, на его взгляд, благодатная: уроженцу студеных владений гетмана Залаберского, что в срединном Дьёндьёше, не пристало жаловаться на небеса. Земля здешняя была — опять же по меркам горцев — плодородна. Военная дисциплина Иштвана не смущала: отец поколачивал его суровей, чем сержант. Обуданцы были дружелюбны, а их женщины — еще того лучше. Островитяне неизменно утверждали, что предпочитают жить под рукой Арпада, экрекека Дьёндьёшского, чем при семи князьях Куусамо.
Когда Иштван как-то утром в казарме упомянул об этом, сержант Йокаи нещадно его высмеял.
— Потаскушки они, вот что — заявил сержант. — Два года тому обратно, прежде чем мы вышвырнули куусаман с этой каменюги, здешние — можешь мне поверить — им так же твердили, что рады вусмерть.
— Может, что и так, — пробормотал Иштван.
— Может, не может — было, вот что! — уверенно заявил Йокаи. — И если косоглазые козьи дети выбьют нас снова, обуданцы первыми побегут тех уверять, какие они герои. А если нашим парням не удастся скрыться вовремя — выдадут каждый наш схрон.
Спорить с сержантом — не слишком разумное занятие, если только ты не соскучился по наряду вне очереди. Иштван осушил утреннюю кружку пива — его приходилось возить с родины, потому что дрянь, которую варили на острове, пить было невозможно — на взгляд солдата, ею даже пятна выводить было невозможно, — и вышел.
Казармы стояли на окраине Соронга, самого большого города на острове — из трех ровным счетом, и еще пара деревушек помельче — на полпути к вершине здоровенного холма, который туземцы именовали горою Соронг, отчего у Иштвана делались колики со смеху. Если бы здешние жители увидали, какие пики громоздятся в небе над родной деревней солдата, они бы снесли «гору Соронг» вместе с нелепым именем в море, потому что большего эта жалкая кочка и не заслуживала.
Но поскольку холм оставался на острове самой высокой точкой, то и видно с него было дальше всего. Далеко внизу маячили скудные рощицы, между ними — узкие полосы полей, засеянных пшеницей и ячменем, огороды. За ними то накатывал на берег, то вновь отступал прибой.
Прежде чем попасть в армию, Иштван никогда не видел моря. Бескрайние просторы завораживали его. В синей дымке на горизонте проглядывали очертания соседних островов. В остальном воды простирались в бесконечность, иди докуда хватало глаз — с точки зрения Иштвана, это было одно и то же. Горец привык видеть небо над собой, а не перед собой .
Подняв голову, он заметил в вышине пару кружащих драконов, так высоко, что в размахе великанских крыльев они казались почти точками, будто мошки на расстоянии вытянутой руки. Там, на высоте самых высоких гор Иштвановой родины, воздух становился холоден и жидок. Летчики кутались в меха и шкуры, будто охотники, отправляющиеся за снежным барсом или обнаглевшими горными макаками.
Раздумья его оказались грубо прерваны, когда за спиной солдата возник сержант Йокаи. Иному способу прерывать что бы то ни было сержантов, кажется, не учили.
— Баклуши бьем? — поинтересовался Йокаи. — Позор. Просто позор. Пойди-ка ты лучше выгреби дракошню. Разведчики еще, смотрю, нескоро вернутся.
— Смилуйтесь, сержант! — взмолился Иштван.
Просить милосердия у Йокаи можно было с тем же успехом, что и луну с неба.
— Давай, грабли в зубы — и вперед, — скомандовал неумолимый сержант.
Безделье в любой форме сержант ненавидел. А искусство притворяться занятым по горло бедолага Иштван еще не освоил.
Тихонько ругаясь про себя, рядовой уставным быстрым шагом — потому что сержант всю дорогу буравил ему спину взглядом — направился к дракошне, где, натянув кожаные рукавицы по локоть и такие же поножи поверх башмаков, вооружился граблями, метлой и ведрами.
Турул, старший драконер, хихикнул, глядя на мрачного солдата.
— Ну и как ты сегодня наряд заработал? — спросил он.
— Дышал, — огрызнулся Иштван.
Турул хихикнул снова.
— Ты, это, за работой постарайся не дышать, а то пожалеешь потом.
— Я уже жалею, — буркнул Иштван, отчего драконер расхохотался в голос.
Самому Иштвану было не смешно. Убирать навоз за конями или единорогами — работа грязная и мерзкая. Убирать навоз за драконами было еще и опасно.
Солдат торопливо вываливал в ведро тяжелые лепешки и сгребал в кучу грязную солому, старясь, чтобы смрадная — куда более смрадная, чем простые конские яблоки, — слизь не попала на голую кожу. Сера и ртуть, которыми наравне с мясом питались гигантские ящеры, делали их выделения не только вонючими, но и едкими, а для тех, кому приходилось годами иметь дело с драконами, — вдобавок и ядовитыми. Выражение «безумен, как драконер» вошло в пословицу, хотя при Туруле Иштван не осмеливался его употреблять.
Когда пара капель драконьей мочи брызнула на руку выше рукавицы, солдат выругался. Мерзкая дрянь обжигала, словно кислота — нет, она и была кислотой. Иштван поспешно стер капли чистой соломой из кучи в углу дракошни, и все равно остался скверный красный волдырь.
Меднокожий обуданский мальчишка наблюдал за его работой, широко раскрыв глазенки. Драконы завораживали туземцев. Даже дикие ящеры редко встречались вдоль длинной цепи островов, протянувшейся между Куусамо и западным побережьем Дерлавая, а уж о том, чтобы приручить их, островитяне и помыслить не могли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Ванаи поспешила за ним, переходя на бег. Короткая облегающая блузка и тугие штаны натирали страшно. Девушка остро завидовала своим фортвежским сверстницам в удобных широких платьях — их одежда куда больше годилась для местного жаркого, сухого климата. Но создатели Каунианской империи ходили в коротких рубахах и штанах в обтяжку — а страдать приходилось их потомкам.
— Дедушка, вы уверены, что точно рассчитали, где лежал древний становой родник? — спросила она чуть погодя, обливаясь потом. — Мы уже прошли полдороги до Громхеорта, если мне не мерещится.
— Не говори «Громхеорт», — наставительно промолвил Бривибас. — Скажи скорей «Екабпилс», ибо под таким именем сей град был ведом во времена более славные.
И он двинулся дальше, словно не замечал усталости, невзирая на годы: ему уже почти шестьдесят стукнуло. Шестнадцатилетней Ванаи дед казался неизмеримо древним.
Чуть погодя старик извлек из походной сумы собственными руками сооруженный инструмент: пара золотых крылышек, на золотой же проволочке подвешенных в стеклянном шаре, и пробормотал заклятье на диалекте каунианского, который звучал на старинный лад, еще когда империя переживала века расцвета.
Одно из крылышек дрогнуло.
— А, прекрасно! Сюда, — распорядился Бривибас, свернув на луг.
Они миновали купу миндальных деревьев, пробрались через заросли кустарника, в неожиданном изобилии наделенного шипами и колючками, и наконец — на взгляд Ванаи, с изрядным запозданием — остановились. Золотые крылышки внутри шара трепетали в равновесии.
Бривибас просиял.
— Вот оно!
— Оно, — тоскливо согласилась Ванаи. По ее убеждению, нога человека не ступала в здешние края. Вместо того чтобы высказать свои сомнения прямо, она осторожно поинтересовалась: — И древние кауниане действительно знали об этом месте?
— Полагаю, что да, — ответил Бривибас. — Отдельные тексты из Королевской библиотеки в Эофорвике позволяют обоснованно предположить, что да. Но, сколько мне известно, никто еще не провел чародейных испытаний, которые единственно способны обратить предположение в уверенность. Для того мы сюда и пришли.
— Да, дедушка, — покорно согласилась Ванаи.
Старик был добр к ней; он вырастил ее, когда родители совсем еще маленькой девочки погибли в разбившемся караване; он дал ей превосходное образование, классическое и современное. Ванаи находила его работу археомага интересной, а временами — просто завораживающей. «Если бы только, когда мы работаем в поле, он видел во мне не просто лишнюю пару рук», — мелькнуло у нее в голове.
Чародей опустил на землю свой мешок, и Ванаи со вздохом облегчения последовала его примеру.
— А теперь, внучка, — скомандовал Бривибас, — если ты будешь так добра подать мне зеленый камень-оракул, начнем, пожалуй.
«Начнешь, пожалуй, ты хотел сказать», — мстительно подумала Ванаи, однако же долго рылась в мешке, покуда не нащупала потертую зеленую гальку.
— Вот он, — пробормотала она, передавая камень деду.
— О, спасибо, внучка… Камень-оракул, будучи определенным образом пробужден, снимает пелену с наших глаз, позволяя видеть с давних времен незримое, — проговорил Бривибас.
Пока он читал заклинание, а Ванаи незаметно вытирала ладони о штаны — прикосновение камня раздражало кожу, — девушке пришло в голову, что, когда чары будут наложены, перед ними вместо нынешних колючих кустов предстанут лишь колючие кусты седой древности. Что бы там ни утверждали золотые крылышки, девушка сомневалась, что здесь когда-либо находился становой родник.
Впрочем, мысли ее были заняты другим.
— Дедушка, — спросила она, когда Бривибас прервался между заклинаниями, — как можете вы так спокойно исследовать прошлое, когда мир вокруг вас горит огнем?
Старик пожал плечами.
— Мир не отступится от своего, что бы я ни делал. Так что почему бы не узнать, что можно? Вдруг добытая мною кроха знаний поможет нам когда-нибудь в будущем избежать, как ты выразилась, мирового пожара. — Он скривился. — Я бы надеялся, что это могло случиться и сейчас, но не все надежды оправдываются. — Чародей подкрутил верньер и поворотный винт на переносных солнечных часах и хмыкнул тихонько. — А теперь — к делу.
«А теперь, Ванаи, придержи язык», — перевела девушка сама себе.
Но дед в своем деле оставался мастером. Девушка внимательно следила, как он черпает силу из станового родника, заброшенного в имперские времена. «Все же источник находился здесь», — мелькнуло у нее в голове, когда по единому слову чародея сцена перед ней вмиг переменилась. Ванаи всплеснула руками: перед ней предстала картина давно прошедших лет, когда Каунианская империя простиралась на большую часть северо-восточного Дерлавая.
Бривибас воспользовался волшебной силой — и, само собой, чары вызвали перед ним случай, когда в этом же месте творилась иная волшба. Перед Ванаи, не замечая незваных наблюдателей, проходили неслышно занятые своими делами древние кауниане. Если бы девушке взбрело в голову пересечь возникшую перед нею прогалину и поглядеть с другой стороны, она не увидела бы образов прошлого в ином ракурсе — только кустарник, через который ей пришлось бы пробираться.
Древние кауниане носили суконные штаны более просторного, чем привыкла видеть Ванаи, покроя и рубахи — у кого суконные, у кого льняные. В основном одежда их была сшита из некрашеного полотна, редко — темно-синего или тускло-бурого: ни следа ярких красок. Всюду видна была грязь: на одеяниях, да и на самих каунианах. Археологи, привычные к раскопным чарам, относились к славному прошлому не в пример более скептично, чем основная масса населения.
Бривибас торопливо и тщательно набрасывал увиденное на бумаге — полевому работнику требовалось, помимо прочего, мастерство художника.
— Мужчины носят бороды, — заметил он, — у женщин волосы высоко подняты завитками на затылке. Какой период мы видим перед собой?
Ванаи задумчиво нахмурилась.
— Правление Веригаса Второго, — ответила она, наконец.
Дед просиял.
— Отлично! Да, примерно за двести лет до того, как — так называемое! — Альгарвейское восстание разрушило империю. О! — Он перевернул лист в блокноте. — Вот, кажется, началось.
Четверо замызганных кауниан внесли распростертую на носилках женщину — судя по всему, умирающую. Пятый, чуть почище, вел за ними овцу. Он вытащил из-за пояса нож, попробовал лезвие пальцем и, видимо, удовлетворенный, отвернулся от наблюдателей из будущего и принялся колдовать.
— Я же хотел читать по губам! — разочарованно вскричал Бривибас.
Воздев одну руку к небесам, а другой с зажатым в ней кинжалом указав на становой источник, древний маг-лекарь перерезал овце глотку. Когда кровь перестала течь, женщина поднялась с носилок. Теперь она казалась хотя и не вполне здоровой, но все же не столь изнуренной, как за миг до того. Не успела она поклониться своему целителю, как образ прогалины угас, сменившись вполне современными зарослями.
— Даже тогда люди знали, что жизненная сила подкрепляет любое колдовство, — раздумчиво проговорила Ванаи. — А вот о становых жилах не знали и путешествовали верхом, а тяжести возили на телегах…
— Наши предки были превосходными чародеями-практиками, — пояснил Бривибас. — У них не было истинного понимания тех математических взаимоотношений, которые позволяют подчинять колдовские силы. Становые жилы — феномен значительно более тонкий, нежели источники силы, и неудивительно, что древние не сумели ни обнаружить их, ни предсказать их существования. — Он пробормотал по-фортвежски что-то недоброе и вновь перешел на каунианский: — Какая жалость, что я не сумел больше разузнать о тех чарах, которыми пользовался целитель! — Явным усилием воли он заставил себя успокоиться. — По крайней мере, я хотя бы могу определенно зафиксировать существование станового родника и его использование в имперскую эпоху. Посмотрим, что скажет многоученый профессор Фристан на это ! — Он умоляюще простер руки к Ванаи: — Ну скажи мне, какое право имеют эти фортвежцы лезть в историю кауниан?
— Дедушка, они утверждают, что это также история Фортвега, — ответила девушка. — И некоторые из них, сколько я могу судить по книгам и историческим журналам, уважаемые историки.
— Некоторые, — фыркнул Бривибас. — Горстка! Большинство пишет свои труды ради вящей славы Фортвега — тема, поверь мне, лишенная научной ценности.
Он продолжал кипеть всю дорогу до деревни Ойнгестун в десяти милях западней Громхеорта, где обитал вместе с Ванаи, и умолк, лишь выступив на пыльную главную улицу деревни — фортвежцев в Ойнгестуне было вчетверо, а то и впятеро больше, чем кауниан, и снисходительного презрения старшей расы к варварам они как-то не ценили.
Молчание, впрочем, тоже не помогало.
— Эй, старик! — окликнул, выйдя на дощатую мостовую перед пустующей лавкой, ее хозяин. — Весело поиграл со своими призраками?
Он расхохотался, уперев руки в бока.
— Благодарю, — неохотно отмолвил Бривибас на фортвежском. — Превосходно.
Мимо лавочки он прошел с горделивым достоинством обиженного кота. Лавочник только покатился со смеху и протянул скрюченные толстые пальцы, будто хотел ухватить Ванаи за ягодицу. Бескультурные фортвежцы (прилагательное в данном контексте обычно бывало излишним) часто обращали этот жест на одетых в штаны каунианок. Ванаи прошла мимо с таким показным бесстрастием, что перегнувшемуся пополам от грубого хохота лавочнику пришлось прислониться к беленой стене, чтобы не свалиться.
Впрочем, по улицам и корчмам Ойнгестуна шлялось меньше фортвежских бездельников, чем за несколько недель до того: армия всосала их, чтобы бросить на альгарвейский фронт. В ополчение короля Пенды попало и множество ойнгестунских кауниан. Армии все равно, какая кровь течет в твоих жилах, если только ты можешь пролить ее за страну, в которой живешь.
Дом Бривибаса стоял посреди каунианского квартала, на западной окраине поселка. Не все местные кауниане держались границ квартала, а некоторые фортвежцы селились между ними, однако по большей части два племени двигались своими путями, не пересекаясь.
Временами, однако, пути их скрещивались во всех смыслах слова. Всякий раз, заметив рослого, худощавого мужчину с темной бородкой или светловолосую приземистую толстушку, Ванаи ловила себя на том, что жалеет их предков-кауниан. В Ойнгестуне полукровки были редкостью. В Громхеорте — тоже. В суетном — выражаясь словами Бривибаса, «упадочническом» — Эофорвике смешение кровей, как доводилось слышать девушке, подчас принимали в некоторых кругах за обычай.
— Дедушка, — промолвила внезапно Ванаи, когда они уже были на пороге дома, — вы могли бы, если б пожелали, занять пост на кафедре истории Королевского университета. Почему же вы предпочли доживать жизнь в Ойнгестуне?
Бривибас остановился так резко, что девушка едва не налетела на него.
— Почему? — повторил он себе под нос и, поразмыслив, ответил: — Здесь я, по крайней мере, знаю тех фортвежцев, кто недолюбливает меня всего лишь из-за цвета волос. В столице они всегда будут заставать меня врасплох. Иные сюрпризы бывают приятны. Но без таких вот я лучше переживу.
Поначалу Ванаи решила, что в жизни не слыхивала подобной глупости. Но чем дольше она размышляла над ответом, тем разумней он казался.
При всем прочем остров Обуда мог бы даже понравиться рядовому Иштвану. Погода была, на его взгляд, благодатная: уроженцу студеных владений гетмана Залаберского, что в срединном Дьёндьёше, не пристало жаловаться на небеса. Земля здешняя была — опять же по меркам горцев — плодородна. Военная дисциплина Иштвана не смущала: отец поколачивал его суровей, чем сержант. Обуданцы были дружелюбны, а их женщины — еще того лучше. Островитяне неизменно утверждали, что предпочитают жить под рукой Арпада, экрекека Дьёндьёшского, чем при семи князьях Куусамо.
Когда Иштван как-то утром в казарме упомянул об этом, сержант Йокаи нещадно его высмеял.
— Потаскушки они, вот что — заявил сержант. — Два года тому обратно, прежде чем мы вышвырнули куусаман с этой каменюги, здешние — можешь мне поверить — им так же твердили, что рады вусмерть.
— Может, что и так, — пробормотал Иштван.
— Может, не может — было, вот что! — уверенно заявил Йокаи. — И если косоглазые козьи дети выбьют нас снова, обуданцы первыми побегут тех уверять, какие они герои. А если нашим парням не удастся скрыться вовремя — выдадут каждый наш схрон.
Спорить с сержантом — не слишком разумное занятие, если только ты не соскучился по наряду вне очереди. Иштван осушил утреннюю кружку пива — его приходилось возить с родины, потому что дрянь, которую варили на острове, пить было невозможно — на взгляд солдата, ею даже пятна выводить было невозможно, — и вышел.
Казармы стояли на окраине Соронга, самого большого города на острове — из трех ровным счетом, и еще пара деревушек помельче — на полпути к вершине здоровенного холма, который туземцы именовали горою Соронг, отчего у Иштвана делались колики со смеху. Если бы здешние жители увидали, какие пики громоздятся в небе над родной деревней солдата, они бы снесли «гору Соронг» вместе с нелепым именем в море, потому что большего эта жалкая кочка и не заслуживала.
Но поскольку холм оставался на острове самой высокой точкой, то и видно с него было дальше всего. Далеко внизу маячили скудные рощицы, между ними — узкие полосы полей, засеянных пшеницей и ячменем, огороды. За ними то накатывал на берег, то вновь отступал прибой.
Прежде чем попасть в армию, Иштван никогда не видел моря. Бескрайние просторы завораживали его. В синей дымке на горизонте проглядывали очертания соседних островов. В остальном воды простирались в бесконечность, иди докуда хватало глаз — с точки зрения Иштвана, это было одно и то же. Горец привык видеть небо над собой, а не перед собой .
Подняв голову, он заметил в вышине пару кружащих драконов, так высоко, что в размахе великанских крыльев они казались почти точками, будто мошки на расстоянии вытянутой руки. Там, на высоте самых высоких гор Иштвановой родины, воздух становился холоден и жидок. Летчики кутались в меха и шкуры, будто охотники, отправляющиеся за снежным барсом или обнаглевшими горными макаками.
Раздумья его оказались грубо прерваны, когда за спиной солдата возник сержант Йокаи. Иному способу прерывать что бы то ни было сержантов, кажется, не учили.
— Баклуши бьем? — поинтересовался Йокаи. — Позор. Просто позор. Пойди-ка ты лучше выгреби дракошню. Разведчики еще, смотрю, нескоро вернутся.
— Смилуйтесь, сержант! — взмолился Иштван.
Просить милосердия у Йокаи можно было с тем же успехом, что и луну с неба.
— Давай, грабли в зубы — и вперед, — скомандовал неумолимый сержант.
Безделье в любой форме сержант ненавидел. А искусство притворяться занятым по горло бедолага Иштван еще не освоил.
Тихонько ругаясь про себя, рядовой уставным быстрым шагом — потому что сержант всю дорогу буравил ему спину взглядом — направился к дракошне, где, натянув кожаные рукавицы по локоть и такие же поножи поверх башмаков, вооружился граблями, метлой и ведрами.
Турул, старший драконер, хихикнул, глядя на мрачного солдата.
— Ну и как ты сегодня наряд заработал? — спросил он.
— Дышал, — огрызнулся Иштван.
Турул хихикнул снова.
— Ты, это, за работой постарайся не дышать, а то пожалеешь потом.
— Я уже жалею, — буркнул Иштван, отчего драконер расхохотался в голос.
Самому Иштвану было не смешно. Убирать навоз за конями или единорогами — работа грязная и мерзкая. Убирать навоз за драконами было еще и опасно.
Солдат торопливо вываливал в ведро тяжелые лепешки и сгребал в кучу грязную солому, старясь, чтобы смрадная — куда более смрадная, чем простые конские яблоки, — слизь не попала на голую кожу. Сера и ртуть, которыми наравне с мясом питались гигантские ящеры, делали их выделения не только вонючими, но и едкими, а для тех, кому приходилось годами иметь дело с драконами, — вдобавок и ядовитыми. Выражение «безумен, как драконер» вошло в пословицу, хотя при Туруле Иштван не осмеливался его употреблять.
Когда пара капель драконьей мочи брызнула на руку выше рукавицы, солдат выругался. Мерзкая дрянь обжигала, словно кислота — нет, она и была кислотой. Иштван поспешно стер капли чистой соломой из кучи в углу дракошни, и все равно остался скверный красный волдырь.
Меднокожий обуданский мальчишка наблюдал за его работой, широко раскрыв глазенки. Драконы завораживали туземцев. Даже дикие ящеры редко встречались вдоль длинной цепи островов, протянувшейся между Куусамо и западным побережьем Дерлавая, а уж о том, чтобы приручить их, островитяне и помыслить не могли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81