Они с Эфориелью выходили на обычное патрулирование и ничего не обнаружили. Но когда левиафан возвратился в бухту Тырговиште… Подводник выругался снова, выругался и расплакался. Соленые слезы мешались с соленой морской водой.
— Порт у них в руках, — простонал он. — Город у них в руках.
Огни пожаров на городских улицах озаряли мачты и рангоут альгарвейского флота. Корнелю потребовалось немного времени, чтобы понять, что сотворили солдаты короля Мезенцио. Теоретически он мог бы восхититься их дерзостью. Попадись на пути парусной армады несколько сибианских становых крейсеров, и бойня вышла бы чудовищная. Но этого не случилось. Галеоны, или как там назывались в старину такие суда, пересекли становые жилы, будто призраки, не потревожив никого. А по пятам за ними, разумеется, двинется весь альгарвейский флот.
— Костаке! — простонал моряк.
Ему оставалось лишь надеяться, что его жена и ребенок, которому вскорости предстояло появиться на свет, в безопасности. Он не верил, что альгарвейцы причинят ей вред намеренно — в конце концов, они же цивилизованные люди! — но в бою всякое может случиться.
Эфориель покачнулась на волнах, пытаясь глянуть на своего всадника огромным черным глазом, и недоуменно фыркнула. Корнелю понимал, почему: подводник вел себя не как обычно, когда они возвращались в родную гавань. Эфориель не понимала, что, если сейчас они легкомысленно войдут в бухту Тырговиште, Корнелю заработает луч в голову, а ее саму или забросают ядрами, или возьмут в плен и заставят служить морякам короля Мезенцио.
И, вместо того чтобы двинуться к гавани, Корнелю направил ее к узкой полоске пляжа на краю города. Там он сможет слезть со спины зверя, выбраться на берег и… «И что?» — спросил он у себя. Что делать ему потом? Отправиться в город, спасти жену, вернуться к левиафану и бежать? Герой приключенческого романа, наверное, справился бы, да еще выкроил по пути время для бурной любовной сцены. В реальности же Корнелю представления не имел, как совершить этакий подвиг.
Если спасти Костаке не удастся, быть может, ему следует направиться в глубь острова и присоединиться к сопротивлению захватчикам, которое там может зарождаться? Однако моряк сомневался, что сопротивление будет серьезным. Альгарве считалась державой куда более могущественной, нежели Сибиу, и армия его была куда более многочисленной. Сибиу опиралась на флот, призванный уберечь ее от вторжения, но король Мезенцио сумел обмануть адмиралтейство.
Кроме того, как солдат Корнелю не представлял собой ничего особенного. Как часть команды, в которую входила и Эфориель, он был куда полезней королю Буребисту, чем в одиночку. Жаль, подумал он, что на перевязи левиафана не осталось заряженных ядер — тогда он смог бы нанести захватчикам реальный урон. Эфориель хрюкнула снова: в отличие от драконов, левиафаны относились к людям с приязнью и неплохо понимали их.
— Я должен узнать больше, — пробормотал Корнелю, словно беседовал с женой. — Вот что мне больше всего нужно. Может быть — помоги нам силы горние! — на остальных островах вторжение провалилось. Если так, я смогу помочь нашим отбить Тырговиште.
Он шлепнул Эфориель по боку, указывая на запад в направлении Фокшани, ближайшего острова. Та подчинилась, но менее охотно, чем могла бы. Будь она способна говорить, наверное, задала бы вопрос вроде «Ты уверен, что хочешь именно этого?» Ко всяким новшествам она относилась еще более скептически, чем самые бывалые морские волки из адмиралтейства.
Корнелю всем сердцем желал найти иной выход, но не видел его. В окрестностях Тырговиште от него не будет пользы. Оставалось надеяться, что остров и порт Фокшани остаются в сибианских руках. Если так — прекрасно. Если нет… об этом подводник предпочитал пока не раздумывать.
Эфориель еще плыла на восток, когда над морем разгорелась заря. Высоко в небе парили драконы — слишком высоко, и Корнелю не мог различить, в какие они выкрашены цвета — сибианские или же альгарвейские. Ни один из них не спикировал к волнам, чтобы швырнуть в левиафана ядро, — и за то спасибо, подумал подводник.
В первый раз за этот день Корнелю нашел за что поблагодарить судьбу. Вскоре он окончательно убедился, что первый раз надолго окажется и последним. Прежде чем из волн поднялись холмы в центре острова Фокшани, над горизонтом показалось огромное облако дыма. Если только город не пострадал от катастрофы, то он, несомненно, пострадал от рук захватчиков.
Никогда Корнелю не мечтал так яростно о землетрясении. Но мечты, даже самые завлекательные, не имели колдовской силы. А в чародействе Корнелю смыслил не больше, чем волшебник в искусстве править левиафаном. В этом мире овладеть одним ремеслом и то непросто; овладеть двумя обыкновенно значит пересечь границы возможного.
И даже чародейство не в силах было сделать бывшее небывшим. Когда Эфориель приблизилась к выходу из гавани Фокшани, Корнелю убедился, что солдаты короля Мезенцио побывали здесь до него. Парусники высадили на причале десант, как и в Тырговиште, — как, следовало полагать, во всех портах архипелага.
И, как верно догадался моряк, за первыми агрессорами на юг последовал весь альгарвейский флот. Сибианские и альгарвейские корабли перебрасывались ядрами у входа в гавань, палили из тяжелых жезлов. Всякий раз, как луч проходил мимо цели, морские волны вскипали под его прикосновением тяжелыми клубами пара.
Эфориель беспокойно задергалась. Лучи ее не волновали, а вот рвущихся в воде ядер она боялась, и не без причины: близкий разрыв мог ее убить. И Корнелю не осмелился подойти к Фокшанскому порту ближе.
Вознесшийся над волнами в нескольких сотнях локтей фонтан пара подсказал моряку, что он и так уже, верно, подобрался слишком близко. Однако то не огненный луч коснулся воды, а вынырнул из глубин другой левиафан, вынося на поверхность своего седока.
— Ты кто? — окликнул Корнелю незнакомый подводник.
По-альгарвейски или на сибианском наречии? С двух слов и не поймешь.
— А ты кто? — бросил сибианин в ответ. — Скажи пароль!
Сам он никакого отзыва не знал, но надеялся, что ответ другого всадника подскажет ему, как поступить
Так и вышло.
— Мезенцио! — крикнул тот.
— Мезенцио! — ответил Корнелю, будто сам был альгарвейцем, с радостью обнаружившим соотечественника в этом углу океана. Но, пока с губ слетало ненавистное имя, руки выбили на плотной шкуре левиафана иной призыв: «В атаку!»
Мышцы животного плавно перекатились под кожей. Эфориель рванулась сквозь волны, целясь в противника острой мордой. Имя Мезенцио, должно быть, усыпило бдительность альгарвейца, ибо тот позволил Корнелю и Эфориели приблизиться невозбранно и слишком поздно понял свою ошибку. Эфориель протаранила бок его левиафана под левым грудным плавников. От удара Корнелю едва не слетел со спины зверя, невзирая на упряжь и страховочный фал. Альгарвейский левиафан забился в мучительном недоумении, подобно человеку, получившему внезапно удар под дых.
Когда Эфориель шла на таран, челюсти ее были сомкнуты. Теперь она вгрызлась в шкуру врага. Морская вода заалела от крови. Корнелю расхохотался, увидав, что альгарвейский подводник барахтается в воде, вылетев из седла. Эфориель не тронула его. Ее не учили бросаться на плывущих людей — слишком велик был шанс, что она набросится на собственного наездника, если тот по случайности отцепится.
В других обстоятельствах Корнелю мог бы захватить противника в плен, но сейчас он сомневался, что на Сибиу осталось место, куда альгарвейца можно доставить для допроса. А в стороне уже показались новые фонтаны — следовало предположить, что это плывут на подмогу врагу левиафаны.
Когда Корнелю дал команду Эфориели оставить противника в покое, ему показалось, что зверь ослушается. Однако дрессировка переборола инстинкт. Эфориель позволила раненому врагу скрыться в морских глубинах. Подводник решил про себя, что обученный на архипелаге зверь никогда не бросил бы так своего седока — но альгарвейцы, как он выяснил к своему несчастью, были мастера на иные трюки.
И левиафанов у них было много.
— Мезенцио! — кричали седоки, подгоняя своих зверей к видимой одному из них цели.
Корнелю не надеялся, что их удастся обмануть, как первого встреченного им альгарвейца: редкие трюки можно повторять. Отступить перед численно превосходящими силами противника он тоже не стыдился. Подводник надеялся уйти от преследования и затем отправиться на поиски сибиан, не сдавшихся еще захватчикам.
На войне, однако, надеешься часто на одно, а получаешь совсем иное. Альгарвейцы, загонявшие Эфориель, были лучшими наездниками на флоте, и левиафаны их были свежи. Они гнали Эфориель на юг от Фокшани и собирались, по-видимому, вовсе изгнать ее из сибианских вод.
Как назло, над левиафаном и его седоком закружил дракон, помогая альгарвейским преследователям не сбиться со следа. Драколетчик, без сомнения, держит связь со штабом при помощи кристалла. Если один из вражеских подводников оснащен так же… значит, альгарвейцы потратили немало сил, чтобы организовать взаимодействие своих войск на том уровне, которого прежние военачальники даже вообразить не могли.
Вслед за первым прилетел еще один дракон. Этот приволок под брюхом связку ядер и попытался забросать ими Эфориель, однако меткости летчику недоставало — оба ядра рухнули в воду далеко за хвостом намеченной цели. Одно едва не накрыло альгарвейских подводников.
Корнелю понадеялся, что враг отступится после этого, но нет — проклиная альгарвейцев, моряк вынужден был отступать на юго-восток, в единственном направлении, которое оставили свободным загонщики.
— В Лагоаш меня загоняете, да? — заорал он, обернувшись и грозя противникам кулаком.
Лагоаш сохранял нейтралитет. Если Корнелю ступит на тамошний берег, его интернируют и не выпустят, пока война не окончится — это лучше, чем оказаться в плену, но ненамного. Подводник осыпал лагоанцев руганью еще чернее той, что лил на головы альгарвейцев. В Шестилетнюю войну Лагоаш и Сибиу сражались борт о борт, но сейчас купцы с большого острова предпочли свои барыши кровопролитию.
И, словно вызванный мыслью, с юга по становой жиле примчался лагоанский патрульный катер. Корнелю мог бы увильнуть от него — океан велик, а катер не в силах покинуть силовой канал, из которого черпает энергию. Но если уж ему предстоит оказаться в лагере для интернированных, то лучше раньше, чем позже. Так лагоанцы скорей выслушают его просьбы о дальнейшей судьбе Эфориели, чем если он высадится прямо у них на берегу. И подводник замахал руками, заставил левиафана дыбом встать над водою и вообще сделал все, чтобы его заметили.
Развернувшись, альгарвейские подводники направились назад, на захваченные острова Сибиу. Корнелю вновь погрозил им кулаком и принялся ждать приближения лагоанского корабля.
— Кто можешь ты быть? — осведомился с палубы офицер не то по-сибиански, не то по-альгарвейски.
Корнелю оттарабанил свое имя, звание и подданство. К его изумлению, лагоанцы разразились приветственными кличами.
— Добрая встреча, друг! — хором сказали сразу несколько человек.
— Друг? — изумился Корнелю.
— Да, друг, — ответил офицер на скверном сибианском. — Лагоаш теперь воюет с Альгарве. Нет слышал ты? Когда Мезенцио вашу страну вторгнул, король Витор объявляет война. Мы теперь все друзья, да?
— Ага, — устало согласился подводник.
Скарню оглядел строй.
— Солдаты, — объявил он с неохотой, — рыжики захватили королевство Сибиу. Это вы уже, наверное, слышали. — Он подождал согласных кивков и, дождавшись, продолжил: — По мне, так это глупость. Лагоаш теперь опасней для них, чем в лучшие дни могла быть Сибиу. Но если б у альгарвейцев была хоть капля ума, какие они были б альгарвейцы?
Ответом ему послужили кивки и пара робких улыбок. Капитан порадовался бы им больше, если б улыбались лучшие солдаты в роте, а не горстка олухов, которые поутру не думают о вечере, а про завтрашний день для них и речи нет.
— Мы не можем переплыть море, чтобы помочь островитянам, — продолжал он, — поэтому мы сделаем что сможем. Король Мезенцио, должно быть, снял с фронта большую часть армии, когда захватил Сибиу. Это значит, что на пограничных укреплениях не осталось рыжиков, чтобы остановить наш решительный удар. Мы прорвем линию крепостей и посеем хаос и разрушения в альгарвейском тылу.
Те, кто прежде улыбался, захлопали в ладоши. Еще несколько человек улыбнулись — большей частью юнцы. Остальные стояли молча. Скарню сам изучал линию альгарвейских крепостей, изучал, пока они не стали знакомы ему, как линии на собственной ладони. До тех пор, покуда в укреплениях остается хоть один человек, взять их приступом будет непросто. Скарню понимал это. И большинство солдат — тоже. Однако капитан получил приказ.
А еще он получил в наследство дворянскую гордость.
— Помните, солдаты, я не пошлю вас туда, куда не осмелюсь ступить сам, потому что буду с вами на передовой. И все мы отдадим свои силы на благо отечества, за нашего короля. За короля Ганибу и за победу! — крикнул он.
— За короля! — эхом отозвался строй. — За победу!
Солдаты ликовали шумно. Почему бы нет? Ликование ничего им не стоило и опасности в себе не таило.
Уловив, что Скарню свою речь закончил, перед строем вышел сержант Рауну. Он покосился на капитана, ожидая разрешения выступить. Скарню кивнул. Без капитана рота могла обойтись, а вот без сержанта Скарню не справился бы. Ветеран-унтер делал вид, будто не знает этого. Скарню прекрасно понимал, что это всего лишь поза. Ему стало интересно, многие ли капитаны вправду верят, что ротный сержант считает их незаменимыми. Выходило, что слишком многие.
— Парни, — сказал Рауну, — нам повезло. Вы это знаете, и я это знаю. Немало таких офицеров, что послали бы нас в бой, а сами отсиделись в окопе. Если мы победим, они всю славу припишут себе. Если нет, нас будут винить — да только мы уже в могиле, а офицера припишут к новому батальону. Наш капитан не из таковских. Все мы это видели. А теперь — «ура!» капитану Скарню, и завтра будем сражаться за него, как бешеные!
— За капитана Скарню! — заорали солдаты.
Скарню помахал им рукой. Чувствовал он себя глупо. Будучи дворянином, он, как и его сестра Краста, привык к почтению простонародья и принимал его как должное. Почтение солдат было иного рода. Его капитан заслужил сам. Оно вызывало в душе Скарню немного стыдливую гордость.
— Завтра мы сделаем все, что в наших силах, вашбродь, — проговорил Рауну.
— Я в этом уверен, — отозвался Скарню — ничего не значащий вежливый ответ.
Он хотел было продолжить, но осекся. Порою Рауну, если дать ему возможность, выдавал ненароком такие вещи, которых иначе не узнал бы ни один офицер.
Этот случай оказался из таких.
— Вы правда полагаете, что мы завтра сможем прорвать альгарвейский фронт? — спросил сержант.
— Таков приказ, — ответил Скарню. — Надеюсь, что сможем.
Больше он ничего говорить не стал.
— М-м. — Морщинки на лице Рауну сложились в маску менее угрожающую, чем обычно. — Вашбродь, я тоже надеюсь. Но если шансов-то больших нет… вашбродь, я в Шестилетнюю навидался, как молодых и храбрых офицеров косило ни за грош. Нехорошо будет, если с вами такое случится, прежде чем вы к своему месту привыкнете.
— Понял, — весело кивнул Скарню. — А как привыкну, тут-то и наступит мне самое время помирать ни за грош.
— Да нет, вашбродь. — Рауну покачал головой. — Как привыкнете, так и поймете, что без толку ни за грош костьми ложиться.
— Единственный способ преуспеть в нападении, — процитировал устав Скарню, — это начинать его с полной уверенностью в успехе.
— Так точно, вашбродь. — Рауну снова нахмурился. — Только порой и это не помогает.
Скарню молча пожал плечами. Рауну глянул на него, покачал головой и отошел. Скарню понимал, что пытался сказать ему ветеран. Но понимать было недостаточно. Приказ есть приказ. Его рота прорвется сквозь укрепления альгарвейцев или поляжет до последнего человека.
Всю ночь ядрометы засыпали снарядами вражеские позиции. Над головой пролетали драконы, обрушивая на рыжеволосых солдат свой смертоносный груз. Скарню не знал, радоваться этой канонаде или печалиться. С одной стороны, погибшие вражеские бойцы и разрушенные крепости уже не смогут помешать нападающим, с другой — валмиерцы не смогли бы ясней объявить о том, что готовится атака, даже если бы вывесили над окопами транспарант.
Альгарвейцы почти не пытались отвечать на град ядер. «Может, передохли все», — с надеждой подумал Скарню, но заставить себя поверить в это не сумел.
Он отправил своих солдат занять выкопанные за несколько предыдущих дней подходные траншеи. Работа эта тоже могла предупредить альгарвейцев о близком штурме, но так Скарню не придется пересекать столь широкую полосу ничейной земли, когда придет час, и капитан с большой неохотой решил, что результат стоит усилий и риска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81