Только потом девушка осознала, что Эалстан признал — его сородичи порой сотрудничают с захватчиками. Хотя мог и патриотично смолчать.
Юноша потер подбородок. Пушок на его лице стал темней с прошлого года и больше напоминал бороду взрослого мжчины.
— Твой дед, — неторопливо промолвил Эалстан, — должно быть, важный человек, если альгарвейцы желали заручиться его поддержкой, хотя он и каунианин.
— Он ученый, — объяснила Ванаи. — Они надеялись воспользоваться его весом в науке.
Эалстан пристально глянул на нее: с трезвым расчетом взрослого мужчины, а не стыдливо и жадно, как в прошлый раз. Конечно, тогда он всего лишь пытался решить, нравится ему девушка или нет. Теперь он решал, стоит ли ей верить — вопрос куда более важный. Юноша явно понимал это. Ванаи мысленно записала очко на его счет. Впрочем, если он не поверит ей, даже десять очков не сыграют никакой роли.
Она осознала, как важно для нее, чтобы Эалстан поверил. Если нет — тогда, скорей всего, прошлой осенью он был с ней сладкоречив только потому, что посчитал красивой… а это, в сущности, доказало бы, что дед не ошибся в отношении него. Порою Бривибас мог признать собственную ошибку. Когда же старик оказывался прав, Ванаи находила его совершенно невыносимым.
— Да, — помедлив, согласился Эалстан, — звучит разумно. Конечно, рыжики захотят показать себя с лучшей стороны, как только могут.
— Еще бы! — воскликнула Ванаи.
Эалстан так и не узнал, как близко подошел к тому, чтобы получить поцелуй. Ванаи так редко удостаивалась чьего-либо одобрения, что всякий раз испытывала особенный восторг при этом. Но момент прошел впустую.
— Не хочешь поменяться грибами, как в прошлом году? — в конце концов спросила она, переведя дыхание.
Заодно можно будет утереть нос деду.
Эалстан улыбнулся так радостно, что Ванаи почти пожалела, что не поцеловала его.
— Я надеялся, что ты спросишь, — ответил он. — Меняться почти так же интересно, как искать самому.
Он передал ей свою корзину. Ванаи сунула ему свою. Они стояли бок о бок, склонившись над кучей грибов. Пальцы порой соприкасались — невинно и в то же время не вполне. Ванаи не была уверена насчет Эалстана, но все отчетливей осознавала это «не вполне», когда кто-то неподалеку гаркнул по-фортвежски:
— Эалстан! Кузен! Куда тебя силы занесли?!
Судя по тому, как Эалстан отскочил, «не вполне» на него тоже подействовало.
— Здесь я, Сидрок! — крикнул он и пояснил вполголоса: — Мой двоюродный брат, — словно Ванаи не догадалась бы сама.
Шурша палой листвой, из-за деревьев вышел Сидрок. Семейное сходство с Эалстаном просматривалось. Когда он заметил Ванаи, глаза его широко распахнулись, и в них загорелся нехороший блеск.
— Привет! — воскликнул он. — Я думал, ты грибы собираешь, братишка, а не девок каунианских!
— Она тебе не девка, так что придержи язык, — отрубил Эалстан. — Она… моя знакомая.
— Ничего себе… знакомая… — Сидрок ощупал Ванаи взглядом, явно снимая мысленно и блузку, и штаны, но затем, одернув себя, повернулся к Эалстану: — И в старые времена скверно было с каунианами водиться, знаешь. А сейчас, когда рыжики всем заправляют, и того хуже.
— Ой, заткнись, — устало бросил Эалстан. Судя по всему, спор был давний.
— Я… лучше пойду, — пробормотала Ванаи и отвернулась.
— Надеюсь, еще увидимся! — крикнул Эалстан ей вслед, но девушка не ответила.
Самое скверное — самое, что ни на есть, — что его кузен Сидрок, скорей всего, был прав. Ванаи вышла из дубравы и одолела полпути через луг, прежде чем сообразила, что у нее осталась корзинка Эалстана. Но возвращаться она не стала и двинулась дальше на запад, в направлении Ойнгестуна.
— Врезать бы тебе как следует, — проворчал Эалстан, когда они с Сидроком вышли на громхеортский тракт.
— За что? — Кузен ухмыльнулся. — Что влез прежде, чем ты с нее штаны спустить успел? Ну прости! — Он картинно прижал ладонь к сердцу.
Эалстан пихнул его локтем — так, что из корзины вылетело несколько желтых подковушников.
— Нет, за то, что ты такую ерунду болтаешь, — ответил он. — Будешь еще болтать — и правда врежу, и поделом тебе, прах побери.
Сидрок подобрал грибы. Он тоже готов был полезть в драку, и Эалстан, невзирая на брошенные сгоряча слова, не уверен был, что победа останется за ним. Но тут Сидрок расхохотался:
— Давай, невинная душа, скажи мне еще, что эту корзинку — он ткнул в нее пальцем, — тебе поутру матушка дала!
Эалстан опустил глаза и тут же сердито вскинул голову.
— А она, наверное, прихватила мою. Потому что ты не мог ее надежней прогнать, если бы собак спустил!
Что бы ни собирался ответить Сидрок, слова застряли у него в горле при одном взгляде на лицо Эалстана. Возвращались они в угрюмом молчании. Альгарвейские стражники у ворот, едва глянув на полные корзины, разом скорчили жуткие гримасы и замахали руками, пропуская грибников в город.
— Что, если бы я сказал им, что корзинку ты получил от ковнянской девки? — поинтересовался Сидрок, когда стражники остались далеко позади. — Как бы им это понравилось?
— Что, если я передам твоему отцу, что ты сейчас ляпнул? — отозвался Эалстан, глядя на двоюродного брата так, словно тот на его глазах превратился в мокрицу. — Как бы ему это понравилось?
Сидрок не ответил, но выражение его физиономии было весьма красноречивым. Больше братья не перемолвились ни словом, пока не вернулись домой. Лучше было молчать, чем говорить.
— Что-то вы раненько вернулись, — заметила Конберга, когда юноши втащили полные корзины на кухню.
Ни Эалстан, ни Сидрок не ответили. Сестра пристально оглядела обоих и уже собралась, верно, задать пару нелицеприятных вопросов, но промолвила только:
— Ну так с чем пожаловали?
Сидрок выставил перед собой полную корзину:
— Мне сегодня повезло.
— Мне тоже, — бросил Эалстан, водружая корзину на стол.
И только сейчас вспомнил, что корзина-то не его — она принадлежала Ванаи. Но поправить положение было уже невозможно. Если он сейчас выхватит корзину у сестры из рук, то лишь выставит себя полным остолопом. Оставалось ждать.
Поначалу Конберга не заметила ничего, кроме грибов.
— Я думала, вы вместе пойдете. А похоже, что вы на милю друг к другу не приближались, — только вешенки одинаковые.
Сидрок промолчал. Эалстан тоже. Тишина на кухне становилась подозрительной. Конберга пристально глянула на обоих, фыркнула и принялась перебирать грибы.
Бывают вещи слишком очевидные, чтобы их замечать. Конберга добралась почти до самого дна корзины и вдруг замерла с сыроежкой в руке.
— Эалстан, мама давала тебе другую корзину. — Она отложила грибы в сторону и нахмурилась. — Да у нас вообще такой корзины нет, верно?
— Верно. — Эалстан попытался выставить случившееся в самом выгодном свете. — Я менялся грибами, ну и корзинами поменялись нечаянно. Думаешь, мама рассердится? Корзина ничем наших не хуже.
Его напускная невинность не выдержала бы проверки, даже если бы рядом не стоял готовый взорваться, словно ядро, Сидрок.
— Грибами менялись, значит? — переспросила сестра, подняв бровь. — И как она, красивая?
У Эалстана отпала челюсть. Юноша залился краской. Фортвежцы от природы были смуглы, но не настолько — в этом он был постыдно уверен, — чтобы румянец на щеках остался незаметен. Прежде чем Эалстан успел ответить, Сидрок сделал это за него — или для него:
— Я ее видел. Миленькая… для каунианки.
— О, — только и ответила Конберга и взялась перебирать оставшиеся грибы. При словах Сидрока она подняла и вторую бровь, но этого юноше показалось мало.
— Ты не слышала? — громко поинтересовался он. — Каунианка. В оч-чень тугих штанишках, вот как.
Он шумно облизнулся.
— И вовсе нет! — воскликнул Эалстан. Ему показалось, что ситуация требует разъяснений. — Ее зовут Ванаи. Она живет в Ойнгестуне. Мы и в прошлом году грибами менялись.
— Она каунианка, — вновь повторил Сидрок.
— Я тебя с первого раза услышала, — едко заметила Конберга. — Знаешь, на кого ты сейчас похож? На альгарвейца.
Если это должно было утихомирить Сидрока, то цели своей не достигло.
— Ну и что? — бросил он, вскинув голову. — В этом доме все как помешались на чучелках. По мне, так рыжики тут на верную жилу напали.
— Тебя никто не спрашивал, — прорычал Эалстан.
Он хотел уже напомнить, что кауниане помогли его брату бежать из лагеря для военнопленных, но в последний момент смолчал. Его кузен и раньше заговаривал о чем-то, изрядно походившем на вымогательство. Вряд ли Сидрок был в своих намерениях серьезен, но снабжать его зарядами для жезла Эалстан не собирался.
Пришла очередь Сидрока багроветь. Но то, что он собирался ответить, умерло у него на губах, потому что в дверь постучали.
— Леофсиг, верно, — промолвил Эалстан. — Впустишь его?
Сидрок вышел. На лице его читалось облегчение. Эалстан был только рад избавиться от него, прежде чем дошло до кулаков. Конберга — тоже. Сестра тяжело вздохнула.
— Силы горние, — заметила она, — я жалею порой, что дяде Хенгисту некуда больше податься. Он-то неплохой человек — хороший, правду сказать, но Сидрок…
Она закатила глаза.
— Они наша родня, — промолвил Эалстан.
— Помню, — ответила Конберга. — С тем же успехом это мы могли ютиться у них. — Она снова вздохнула. — Но он такой…
Сестра сжала кулаки. Она способна была надрать братишке уши до того самого дня, когда пару лет назад решила для себя, что девушке драться неприлично. Удастся ли ей это сейчас, Эалстан не знал, но проверять вряд ли осмелился бы.
— Он у нас все знает, — заметил юноша с насмешкой. — Не веришь — его спроси.
— Он хочет все знать. — Конберга еще крепче сжала кулаки и выпалила яростным шепотом: — По-моему, он пытается подглядывать за мной, когда я одеваюсь.
Эалстан развернулся к дверям, и на лице его, верно, отразилась убийственная ярость, потому что сестра ухватила его за плечо.
— Нет, не надо! Я не уверена. И доказать не могу. Просто… кажется.
— Гнусность какая! — буркнул Эалстан, но расслабился немножко. Конберга отпустила его. — А мама знает?
Сестра покачала головой.
— Нет. Я никому не говорила. И тебе не надо было, да только надоел он мне до смерти.
— Не диво, — заметил Эалстан. — Если бы отец знал, он бы из Сидрока дух вышиб. Силы горние, если бы дядя Хенгист знал, то сам бы из него дух вышиб. — Что сделал бы с кузеном Леофсиг, он говорить не стал. Об этом думать было страшно — дело могло кончиться членовредительством. Смерть и увечье с приходом войны он начал воспринимать куда серьезней, чем прежде.
— Тш-ш! — обронила Конберга. — Идут.
Эалстан кивнул — за порогом кухни слышались шаги.
В присутствии Леофсига Сидрок вел себя потише, чем при Эалстане: старший из братьев, будучи уже взрослым мужчиной, внушал юноше уважение, которого младший еще не удостоился.
Сейчас Леофсиг выглядел изнуренным донельзя.
— Плесни вина, сестренка, — пробормотал он. — Промочу глотку, а потом в баню схожу ополоснуться. Вода будет холодная, но это неважно. Мама с папой уж точно не захотят, чтобы я вонял на весь дом, как сейчас.
— Мама с папой рады, что ты с нами, несмотря ни на что, — заметила Конберга, наливая ему кружку. — И я тоже.
Эалстан, как брат Леофсига, мог позволить себе покрутить носом со словами «А я вот не уверен». Леофсиг всего лишь шутливо хлопнул его по плечу. Но когда Сидрок хохотнул на пробу, оба брата глянули на него так, что у того обнаружились срочные дела где-то в другом месте.
Кружку кислого красного вида Леофсиг осушил в три-четыре глотка и утер губы рукавом — настолько грязным, что винные пятна уже не могли ему повредить.
— Хорошо! — выдохнул он. — Только в сон после вина тянет, а мне еще в баню надо заглянуть.
— Ты себя вконец загоняешь, — встревоженно заметила Конберга. — Ты знаешь достаточно, чтобы быть при отце помощником счетовода. Не понимаю, почему ты гнешь спину на дорожных работах.
— Да, я знаю достаточно, чтобы помогать отцу, — и достаточно, чтобы этого не делать, — ответил Леофсиг. — Для начала, у него не столько работы, чтобы требовался помощник. Во-вторых, он в своем деле мастер; он даже альгарвейцам в Громхеорте бухгалтерию ведет. Не забывай, многие знают, что я вернулся, но молчат. И пусть молчат. А если отец потащит меня помогать ему в бухгалтерию альгарвейского губернатора, например, тут уже скрыть мое бегство не получится.
— Это все так, — признала Конберга со вздохом. — Но мне тошно смотреть, как ты на костяк исходишь.
— Не бойся, от меня еще много осталось, — утешил ее брат. — Помнишь, каким я вернулся из лагеря? Вот тогда от меня точно кожа да кости оставались. А сейчас я всего лишь потом провонял, да и это поправимо.
Он чмокнул сестру в щеку и вышел из кухни.
Конберга снова вздохнула.
— Лучше бы ему пореже на улицу выходить. Сколько бы мы ни платили рыжикам, они схватят его, когда не смогут больше делать вид, что ничего не замечают.
— Он тебе только что сказал то же самое, — напомнил Эалстан. Конберга скорчила ему гримасу. Особенной радости это юноше не доставило — он понимал, что сестра его в чем-то права. — Если он станет торчать все время дома, то будет себя чувствовать медведем в зверинце.
— Я предпочту видеть его живым медведем в клетке, чем медвежьей шкурой перед кроватью какого-нибудь альгарвейца, — ответила Конберга.
Эалстан печально покосился на нее; больше ему ничего не оставалось — слишком ловко та использовала против брата его же фигуру речи.
Метафорический медведь вернулся полчаса спустя, чистый и мрачнее тучи.
— Альгарвейцы повесили на площади перед банями каунианина, — сообщил он, прежде чем Эалстан и Конберга успели спросить, что случилось. — Одного из тех, что бежали вместе со мной.
Следующим утром Леофсиг отмечался у бригадира, подумывая, не стоит ли ему податься в бега. Если рыжики как следует обработали каунианина, перед тем как повесить, или если тот проболтался сам, пытаясь спасти шкуру, новые хозяева Громхеорта с легкостью могли схватить беглеца.
Но если бы схваченный каунианин заговорил, с тем же успехом альгарвейцы могли ночью вломиться к Хестану в дом и уволочь закованного в кандалы Леофсига. А раз этого не случилось, тот посчитал, что каунианин не выдал никого — а может, рыжики просто не знали, о чем спрашивать.
Во всяком случае, солдаты в юбках не целились в него из жезлов и не выкликали его имени. Некоторые — те, что подружелюбней, — кивнули молодому рабочему. Бригадный надсмотрщик выдал очередной перл скверного фотвежского:
— Работать хорошо!
— Ага, — согласился Леофсиг без особого энтузиазма.
Солдат расхохотался: чувствовалось, что не ему предстояло ворочать булыжники.
Однако Леофсиг, в отличие от многих своих собратьев по несчастью, не жаловался на тяжелую работу. Прежде чем попасть в королевское ополчение, он был учеником, а затем подмастерьем счетовода: работал головой, а не руками. Но в армии он, как это бывает порой с молодыми интеллигентами, открыл для себя радости физического труда. Работа не бывает чистой или нечистой — бывает только сделанной или несделанной, и чтобы превратить ее из второй в первую, требовались только время и усилия, а не глубина мысли. Ворочая камни, Леофсиг мог размышлять о чем угодно, а мог, при желании, и отдохнуть умом.
Кроме того, сначала в армии, а затем на дорожных работах он окреп так, как и надеяться не мог. Между кожей и костями остались только мышцы — куда больше мышц, чем ему мечталось. Прежде чем загреметь в армию, юноша нагулял жирок, но военная служба и дорожные работы заставили бы его сбросить вес, даже если бы между ними не пролегло несколько месяцев в лагере для военнопленных. Едва ли Леофсиг когда-нибудь снова потолстеет.
— Хорошо! — гаркнул альгарвеец-надсмотрщик. — Мы идти. Работать крепко. Булыжник много.
Голос его звучал совершенно счастливо. Многие люди получали больше удовольствия не от работы, а от созерцания чужого труда.
Подгоняемые короткими выкриками, которые, по мнению альгарвейца, должны были вызывать трудовой энтузиазм, поденщики побрели по дороге на северо-запад, пока не добрались до того места, где мостовая кончалась. Юго-западный тракт они уже вымостили до того места, куда уже невозможно было за один день добраться от города, поработать и к закату вернуться назад. Дальше работу продолжали рабочие — в большинстве своем кауниане — из других городов и деревень вдоль тракта.
Инструменты и булыжник, которым будет вымощен проселок, везли запряженные мулами телеги. Окованные железом обода колес грохотали по булыжнику. Шагавший рядом с Леофсигом Бургред морщился при каждом резком звуке.
— Не надо было вчера столько пить, — пожаловался он. — Башка вот-вот отвалится… и я почти об этом мечтаю.
— На проселке колеса так не гремели бы, это точно, — заметил Леофсиг, выказывая больше сочувствия, чем ощущал, — никто не заставлял Бургреда напиваться под угрозой боевого жезла, и если это было первое похмелье здоровяка, то Леофсиг — косоглазый куусаманин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81