– ответил священник. Слушая его, я размышлял, можно ли вообще говорить по-испански без акцента. Но все посторонние мысли разом исчезли, когда он сказал:
– Вчера вечером я, как обычно, проходил по детскому отделению, благословляя новорожденных моей конфессии. И вдруг… ну, лучше посмотрите сами, инспектор.
Он снял с себя распятие, приложил его к щеке младенца и проговорил что-то по-латыни. Это, конечно, не иудейский обряд, но я знал, чего все ожидали. Ребенок, только что пришедший в мир, безгрешен, поэтому крест должен на мгновение засиять, символизируя связь между благодатью Божией и невинностью младенческой души. Ведь не просто так новообращенные скандинавы говорят о Белом Христе.
Вот только здесь мы не увидели ничего. С таким же успехом можно было приложить к щеке младенца кусок дерева или металла. Но распятие – один из самых могущественных мистических символов Нашего Мира… Маленький Хесус лишь повернул головку в надежде, что это материнская грудь.
Очень осторожно, очень печально священник вновь приложил распятие к его щеке.
– Утром отец Флэнэган сразу же позвал меня, – сказала Сьюзен Кузнецова. – Конечно, я немедленно пришла. Тогда он повторил проверку. В моем присутствии, а я провела свои анализы, чтобы исключить возможность ошибки. Этот малыш, здоровый и нормальный во всех остальных отношениях, лишен души.
Слезы навернулись мне на глаза. Кошмар какой! Бедный малыш, он даже согрешить не сможет! Ужасная несправедливость! Даже Сатана с этого ничего не получит: ведь когда Хесус Кордеро умрет, он просто исчезнет. Что это значит? Насколько я могу судить, только то, что мы вообще мало что в этом во всем понимаем.
– Сэр, – обратился я к отцу ребенка (его звали Ра-моном, а его жену – Лупе), – могу я задать вам несколько вопросов? Возможно, мне удастся узнать, почему с вашим сыном приключилось это несчастье.
– Si, спрашивайте, – согласился он. Он понимал по-английски, хоть и не очень умело на нем говорил. Его жена кивнула, показывая, что тоже поняла меня.
Прежде всего я спросил их адрес. Я не удивился, услышав, что они живут всего милях в двух от Девонширской свалки (а больница – в пяти-шести милях от нее). Затем я попытался выяснить, не пользовалась ли Лупе Кордеро какими-нибудь колдовскими снадобьями во время беременности. Она покачала головой:
– Nada.
– Совсем никакими? – не отступал я. Ведь магия настолько для нас привычна, что порой мы даже не задумываемся об этом. – Вы принимали только самые обыкновенные лекарства?
Она быстро заговорила по-испански. Отец Флэнэган помог мне:
– Она говорит, что не принимала никаких лекарств вплоть до родов – просто не могла их себе позволить.
Я мрачно кивнул: нынче это часто случается с бедными иммигрантами.
– Правда, по утрам я себя плохо чувствовала и обратилась за помощью к курандеро, – объяснила Лупе с помощью священника.
– Вероятно, он дал ей что-то вроде ромашкового чая, – пояснил отец Флэнэган. – Лишь немногие курандеро рискуют связываться с Чем-нибудь Значительным.
– Вероятно, – согласился я, – но мне нужно быть в этом уверенным. Миссис Кордеро, вы можете сообщить мне имя и адрес этого человека?
– Не помню, – ответила она по-английски. Ее лицо сразу стало суровым. Я догадался, что это был кто-то из ее родной деревни в Империи Ацтеков, кто-то, кого она не хотела подвести.
Я сделал еще одну попытку:
– Миссис Кордеро, возможно, лекарство, которое вы принимали, каким-то образом вызвало апсихию у вашего ребенка. Мы хотим проверить это, чтобы убедиться, что подобное несчастье не постигнет кого-нибудь еще.
– Не помню, – повторила Лупе.
Ее лицо было словно отлито из бронзы. Я понял, что мне не удастся получить ответ. Я поймал взгляд отца Флэнэгана. Он едва заметно покачал головой. Может быть, священник попытается поговорить с ней позже или расспросить соседей? Так или иначе, решил я, но скоро я узнаю то, что хочу знать.
Рамон Кордеро склонился над кроваткой и поднял сына. Судя по тому, как ловко он пристроил младенца на согнутой руке, это был не первый его ребенок.
– Nino lindo, – нежно произнес он. Отец Флэнэган перевел так же ласково:
– Красивый мальчик.
Маленький Хесус и вправду был прехорошенький.
– Радуйтесь ему, как только можете, – печально произнес я. – Любите его крепче. Это все, что у него есть. Пусть он будет счастлив здесь.
– Хороший совет, – заметила Сьюзен Кузнецова. Она заговорила по-испански так же бегло, как отец Флэнэган, потом перевела для меня: – Я сказала, что многие апсихики многого достигли на Этом свете, словно возмещая то, что они не будут жить после смерти. Художники, писатели, заклинатели…
Сьюзен сказала правду, но не всю. Существуют неоспоримые доказательства того, что предводитель германцев во время Второй Магической войны родился апсихиком и что он был зачинщиком самых кровавых зверств и жестокостей именно потому, что не страшился посмертной участи. Хотя кто захочет сообщать такое родителям апсихика…
Малыш изогнулся, замолотил кулачками и пробудился с воплем, похожим на тот, который издает мелкий бес, не желающий повиноваться заклинателю. Лупе протянула к нему руки, и муж передал ей Хесуса. Когда она распахнула больничный халат, чтобы покормить младенца, я уставился на мыски ботинок. Вопль стих, сменившись энергичным чмоканьем.
– Tiene mucho hambre, – сказала Лупе. – Он очень проголодался. – Она была горда и счастлива, как и положено новоиспеченной матери. Нет, она пока не осознала беды, которая стряслась с ее малышом.
Я постоял там еще несколько минут, раздумывая, не стоит ли рассказать им о «Шипучем джинне». Может – если будет на то воля Божия, – Рамзан Дурани и его предприятие сумеют заполнить пустоту внутри маленького Хесуса Кордеро. Но больше всего меня беспокоили созданные им небольшие, но схожие пустоты в других душах. Он не признал этого открыто, но все же согласился, что исследования находятся еще на экспериментальной стадии.
В конце концов я решил промолчать. Отчасти потому, что не хотел вселять в родителей Хесуса бесплодную надежду. Кроме того, я надеялся, что хоть малышу и не придется уповать на вечную жизнь, он не расстанется с бренным телом завтра или через год. У него еще есть время, пока Дурани наладит свою джинную инженерию.
Не знаю, как бы я себя чувствовал, имей я дело с семидесятилетним немощным апсихиком, стоящим одной ногой в могиле. Перевесит ли благо от обретения им души (при удачной операции, конечно) зло, причиненное другим душам (если все не получится так красиво, как уверял Дурани)?
Короче, я был ужасно рад, что Хесус еще ребенок.
Лупе прижала младенца к плечу и похлопала по спинке. Через несколько мгновений он отрыгнул воздух с таким громким звуком, какого я не ожидал от столь тщедушного существа.
– Когда вы выпишетесь из больницы? – спросил я мать.
– Manana (завтра), – ответила она.
– Я хотел бы заглянуть к вам после обеда. У меня есть карманный магический детектор, так что я смогу посмотреть, не водятся ли в ваших краях токсичные заклинания. А еще хотелось бы взглянуть на то зелье, которое вы получили у вашего курандеро.
По лицу Лупе я понял, что она уловила не все, сказанное мною. Отец Флэнэган тоже это понял. Он перевел ей мои слова.
Лупе с Рамоном переглянулись.
– А других вопросов вы не будете задавать? – поинтересовался отец малыша.
Стало быть, они действительно нелегальные иммигранты.
– Ни единого, – пообещал я. Их положение меня не касалось. Мне нужно только выяснить, почему их сын родился без души, – Бог свидетель.
– Вы не перекрестились, – подозрительно заметил Рамон.
Отец Флэнэган вопросительно взглянул на меня.
– Скажите им, что я иудей, – попросил я. Лицо святого отца прояснилось. Уверен, ему нет никакого дела до моих убеждений, меня тоже не интересовали его взгляды. Но мы оценили откровенность друг друга. Священник заговорил с Кордеро слишком быстро, и я ничего не понял, но, когда он закончил, они оба кивнули. Лупе сказала:
– Вы идите, смотрите, находите. Мы доверять вам. Падре говорить, что мы доверять вам. Лучше ему быть прав. – Он прав, – подтвердил я, спеша закончить этот разговор. Если бы я поклялся еще чем-нибудь, Кордеро могли бы подумать, что доверять первой клятве нельзя. Отец Флэнэган медленно кивнул: он все понял.
– И к тому же Хесус родился на территории Конфедерации, – вмешалась Сьюзен Кузнецова, – поэтому он ее полноправный гражданин и находится под защитой всех ее законов. Когда она перевела свои слова на испанский, Кордеро засияли – эта мысль им понравилась. Дама из Управления Физического и Духовного Здравоохранения тихо добавила:
– Хотелось бы, чтобы наши законы могли сделать больше для бедного малыша. – Эти слова ни она, ни отец Флэнэган не перевели.
Я попрощался, получив визитную карточку мисс Кузнецовой, и помчался обратно в контору. Увы, за время моего отсутствия никакие эльфы не очистили волшебством мой стол. Но меня это и не заботило. Пусть себе постоит захламленным. Я поднял трубку и позвонил Чарли Келли.
Подвывание на другом конце провода продолжалось так долго, что я решил, что Чарли еще не вернулся с обеда. В округе Сан-Колумб шел уже третий час. И откуда только у этих отъявленных крючкотворов такая наглость! Мне потребовалась всего минута ожидания, чтобы зарычать и забить копытом подобно разъяренному быку, а ведь я и сам был таким же закосневшим чиновником.
– Агентство Защиты Окружающей Среды. Чарли Келли слушает.
Наконец-то!
– Чарли, это Дэйв Фишер из Энджел-Сити. У нас тут опять родился ребенок с апсихией и опять – рядом с Девонширской свалкой. Теперь их уже четверо, и всего за год с небольшим! Чарли, я больше не могу заниматься «осторожным расследованием». Я собираюсь найти причину, и не важно, сколько шума при этом поднимется.
Он как-то странно хрюкнул.
– Поступай, как считаешь нужным.
– Черт, Чарли, да ведь ты сам меня в это втравил! – Я редко ругаюсь по телефону и еще реже – в своем кабинете, но тут я просто вскипел. – А теперь ты еще все осложняешь.
– Это каким же образом? – спросил он так, будто не понял намека.
Когда Чарли Келли прикидывается воплощенной невинностью, сначала пересчитайте пальцы у себя на руках и ногах. Интересно, получится ли у вас при этом двадцать? Трудно представить, как мне удалось сдержаться и не накричать на него.
– Ты сам прекрасно знаешь. Расскажи мне об этой треклятой птице, которая тебе насвистывает – или настукивает.
– Прости, Дэвид, но я не могу, – тихо сказал он. – Я вообще не имел права говорить тебе об этом.
– Но сказал ведь и, стало быть, влип, – огрызнулся я. – На этой свалке что-то разлагается. Люди рождаются без души! И умирают… Ты не забыл еще о пожаре в монастыре святого Фомы? Ты сам подтолкнул меня к этому расследованию, а теперь не хочешь раскрывать карты? Это… это… чертовщина какая-то!
– Придется помолиться, чтобы ты оказался не прав, – ответил Чарли. – Но в любом случае дать тебе то, что ты просишь, я не могу. Дело гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь, серьезнее, чем я думал. Будь моя воля, я закрыл бы твое расследование.
И это говорит высокопоставленный чиновник АЗОС!
– Боже милостивый, Чарли! О чем речь-то идет, о Третьей Магической войне?
– Если и так, все равно не скажу, – остервенился Келли. – До свидания, Дэвид. Боюсь, здесь тебе придется рассчитывать только на себя.
Мой бесенок перестал передавать дыхание другого беса. Чарли повесил трубку.
Не знаю, как долго я рассматривал свой телефон, прежде чем положить трубку. Проходивший мимо моего кабинета Хосе Франко, по-моему, собирался, как обычно, дружески кивнуть мне, но вдруг застыл как вкопанный, увидев мое лицо.
– В чем дело, Дэйв? – В его голосе прозвучала неподдельная тревога. Хороший он парень, Хосе. – Ты выглядишь так, будто увидел свой собственный призрак.
– Может, и так, – пробормотал я, и он ушел, качая головой.
Но почему Чарли Келли так болезненно воспринял замечание насчет Третьей Магической войны? Первые две были страшнейшими бедствиями, какие еще сто лет назад никому и в кошмарах бы не привиделись. Но Третья? Если человечество достаточно обезумело, чтобы развязать третью такую войну, то нам скорее всего не придется беспокоиться о четвертой. Некому будет воевать.
Чарли даже не намекнул мне, кто может быть нашим противником. Вам приходилось когда-нибудь оглядываться на свою жизнь, чтобы вспомнить все совершенные вами грехи? Чувствовали ли вы, как все, казавшееся прежде таким прочным и таким надежным, вдруг начинает содрогаться у вас под ногами, и вы заглядываете в саму Бездну? Вот что я ощутил, поговорив с Чарли Келли. Волосы у меня на голове встали дыбом. Неудивительно, что я напугал Хосе.
Пришлось привести себя в порядок и заставить вернуться к работе. Когда, пусть на миг, увидишь Армагеддон, передряги с окружающей средой уже не кажутся столь уж серьезными. И вообще, если разразится Третья Магическая, никакой окружающей среды все равно не останется.
Я утопил свою печаль в чашке кофе, сожалея, что не нашлось ничего более крепкого. Затем, собравшись с силами, позвонил легату Кавагучи, узнать, как дела у Эразма. Таковы люди – мир рушится у них под ногами (поверьте, Третья Магическая война вполне способна разрушить все), а они все пытаются сохранить свои собственные маленькие мирки.
– А, инспектор Фишер, – обрадовался Кавагучи, когда я наконец пробился к нему сквозь путаницу полицейских операторов. – Я собирался позвонить вам на этой неделе. Мы надеемся, что с библиотечным духом вот-вот можно будет переговорить.
– Прекрасно! – воскликнул я в надежде, что это как-то поможет моему расследованию, да и полицейскому тоже. Я почувствовал себя почти счастливым: Эразм останется в живых. – Что нового насчет пожара?
– Расследование продолжается, – уныло ответил легат. Вероятно, это означало, что полиция пока ничего не нашла.
Или он не хочет вводить меня в курс дела? С полицейских станется. Я решил попытать счастья и немного расшевелить легата.
– А ваши маги-эксперты выяснили, кому принадлежат загадочные следы, обнаруженные чудотехником на месте преступления? Они ведь исчезли с освященной земли прежде, чем она успела зафиксировать их детектором заклинаний?
– Хорошая у вас память, инспектор.
В устах Кавагучи это прозвучало совсем не как комплимент, а скорее как пожелание быть позабывчивее. Последовала очередная пауза. Возможно, Кавагучи прикидывает, не лучше ли будет солгать. Интересная дилемма. Все же я лицо гражданское, хотя и работаю на Конфедеральное агентство. Если он солжет и я об этом узнаю, мое начальство доставит немало неприятностей его начальству, которое в свою очередь не преминет доставить еще большие неприятности ему самому.
Наконец легат принял решение:
– Следы остались, но слишком бледные. Однако наша усилительная техника позволила выявить кое-какие признаки магии персидского происхождения.
– Неужели? – воскликнул я.
«Шипучий джинн» поднялся в моем списке подозреваемых на несколько пунктов. Как и «Точные инструменты Бахтияра» – предприятие, до которого я еще не добрался.
– Какой заклинательной техникой пользуется полиция Энджел-Сити? – спросил я, подумав, что смог бы извлечь из этих сведений что-нибудь новое и полезное.
Но Кавагучи ответил:
– Боюсь, ничем необычным. Наилучших результатов мы добиваемся при помощи альбитовых линз, фокусирующих свет полной луны на камере детектора заклинании, в которой содержится память микробесов. – Да, самый традиционный способ, – согласился я. Только констебль позволит себе назвать эти линзы альбитовыми, чаще говорят – «лунный камень». Благодаря своей непрозрачности лунный камень вбирает в себя лунные лучи и тем проясняет память.
– Что-нибудь еще, инспектор Фишер? – спросил Кавагучи.
Я подумал, не сказать ли ему, что один из моих вышестоящих начальников опасается, как бы дело о свалке не было связано с подготовкой Третьей Магической войны. Скорее всего легат решит, что я спятил. И буду надеяться, что он прав. Впрочем, это лучше, чем если прав окажется Чарли. Кроме того, у Кавагучи и своих забот хватает: работу констебля ни легкой, ни приятной не назовешь.
– Что-нибудь еще? – настойчиво повторил легат.
– Нет, право же, нет. Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования и сообщите, когда Эразм сможет отвечать на вопросы.
– Обязательно, инспектор. Всего хорошего. Работа, с которой я собирался управиться за утро, заняла все послеобеденное время, а это означало, что сегодня мне опять не удастся съездить в «Шоколадную ласку». И завтра тоже, потому что предстоит обследовать карманным детектором заклинаний дом Кордеро. Кроме того, я решил, что раз уж персидская магия имеет отношение к пожару в монастыре святого Фомы, то «Точные инструменты Бахтияра» переходят в моем списке в первую строку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Вчера вечером я, как обычно, проходил по детскому отделению, благословляя новорожденных моей конфессии. И вдруг… ну, лучше посмотрите сами, инспектор.
Он снял с себя распятие, приложил его к щеке младенца и проговорил что-то по-латыни. Это, конечно, не иудейский обряд, но я знал, чего все ожидали. Ребенок, только что пришедший в мир, безгрешен, поэтому крест должен на мгновение засиять, символизируя связь между благодатью Божией и невинностью младенческой души. Ведь не просто так новообращенные скандинавы говорят о Белом Христе.
Вот только здесь мы не увидели ничего. С таким же успехом можно было приложить к щеке младенца кусок дерева или металла. Но распятие – один из самых могущественных мистических символов Нашего Мира… Маленький Хесус лишь повернул головку в надежде, что это материнская грудь.
Очень осторожно, очень печально священник вновь приложил распятие к его щеке.
– Утром отец Флэнэган сразу же позвал меня, – сказала Сьюзен Кузнецова. – Конечно, я немедленно пришла. Тогда он повторил проверку. В моем присутствии, а я провела свои анализы, чтобы исключить возможность ошибки. Этот малыш, здоровый и нормальный во всех остальных отношениях, лишен души.
Слезы навернулись мне на глаза. Кошмар какой! Бедный малыш, он даже согрешить не сможет! Ужасная несправедливость! Даже Сатана с этого ничего не получит: ведь когда Хесус Кордеро умрет, он просто исчезнет. Что это значит? Насколько я могу судить, только то, что мы вообще мало что в этом во всем понимаем.
– Сэр, – обратился я к отцу ребенка (его звали Ра-моном, а его жену – Лупе), – могу я задать вам несколько вопросов? Возможно, мне удастся узнать, почему с вашим сыном приключилось это несчастье.
– Si, спрашивайте, – согласился он. Он понимал по-английски, хоть и не очень умело на нем говорил. Его жена кивнула, показывая, что тоже поняла меня.
Прежде всего я спросил их адрес. Я не удивился, услышав, что они живут всего милях в двух от Девонширской свалки (а больница – в пяти-шести милях от нее). Затем я попытался выяснить, не пользовалась ли Лупе Кордеро какими-нибудь колдовскими снадобьями во время беременности. Она покачала головой:
– Nada.
– Совсем никакими? – не отступал я. Ведь магия настолько для нас привычна, что порой мы даже не задумываемся об этом. – Вы принимали только самые обыкновенные лекарства?
Она быстро заговорила по-испански. Отец Флэнэган помог мне:
– Она говорит, что не принимала никаких лекарств вплоть до родов – просто не могла их себе позволить.
Я мрачно кивнул: нынче это часто случается с бедными иммигрантами.
– Правда, по утрам я себя плохо чувствовала и обратилась за помощью к курандеро, – объяснила Лупе с помощью священника.
– Вероятно, он дал ей что-то вроде ромашкового чая, – пояснил отец Флэнэган. – Лишь немногие курандеро рискуют связываться с Чем-нибудь Значительным.
– Вероятно, – согласился я, – но мне нужно быть в этом уверенным. Миссис Кордеро, вы можете сообщить мне имя и адрес этого человека?
– Не помню, – ответила она по-английски. Ее лицо сразу стало суровым. Я догадался, что это был кто-то из ее родной деревни в Империи Ацтеков, кто-то, кого она не хотела подвести.
Я сделал еще одну попытку:
– Миссис Кордеро, возможно, лекарство, которое вы принимали, каким-то образом вызвало апсихию у вашего ребенка. Мы хотим проверить это, чтобы убедиться, что подобное несчастье не постигнет кого-нибудь еще.
– Не помню, – повторила Лупе.
Ее лицо было словно отлито из бронзы. Я понял, что мне не удастся получить ответ. Я поймал взгляд отца Флэнэгана. Он едва заметно покачал головой. Может быть, священник попытается поговорить с ней позже или расспросить соседей? Так или иначе, решил я, но скоро я узнаю то, что хочу знать.
Рамон Кордеро склонился над кроваткой и поднял сына. Судя по тому, как ловко он пристроил младенца на согнутой руке, это был не первый его ребенок.
– Nino lindo, – нежно произнес он. Отец Флэнэган перевел так же ласково:
– Красивый мальчик.
Маленький Хесус и вправду был прехорошенький.
– Радуйтесь ему, как только можете, – печально произнес я. – Любите его крепче. Это все, что у него есть. Пусть он будет счастлив здесь.
– Хороший совет, – заметила Сьюзен Кузнецова. Она заговорила по-испански так же бегло, как отец Флэнэган, потом перевела для меня: – Я сказала, что многие апсихики многого достигли на Этом свете, словно возмещая то, что они не будут жить после смерти. Художники, писатели, заклинатели…
Сьюзен сказала правду, но не всю. Существуют неоспоримые доказательства того, что предводитель германцев во время Второй Магической войны родился апсихиком и что он был зачинщиком самых кровавых зверств и жестокостей именно потому, что не страшился посмертной участи. Хотя кто захочет сообщать такое родителям апсихика…
Малыш изогнулся, замолотил кулачками и пробудился с воплем, похожим на тот, который издает мелкий бес, не желающий повиноваться заклинателю. Лупе протянула к нему руки, и муж передал ей Хесуса. Когда она распахнула больничный халат, чтобы покормить младенца, я уставился на мыски ботинок. Вопль стих, сменившись энергичным чмоканьем.
– Tiene mucho hambre, – сказала Лупе. – Он очень проголодался. – Она была горда и счастлива, как и положено новоиспеченной матери. Нет, она пока не осознала беды, которая стряслась с ее малышом.
Я постоял там еще несколько минут, раздумывая, не стоит ли рассказать им о «Шипучем джинне». Может – если будет на то воля Божия, – Рамзан Дурани и его предприятие сумеют заполнить пустоту внутри маленького Хесуса Кордеро. Но больше всего меня беспокоили созданные им небольшие, но схожие пустоты в других душах. Он не признал этого открыто, но все же согласился, что исследования находятся еще на экспериментальной стадии.
В конце концов я решил промолчать. Отчасти потому, что не хотел вселять в родителей Хесуса бесплодную надежду. Кроме того, я надеялся, что хоть малышу и не придется уповать на вечную жизнь, он не расстанется с бренным телом завтра или через год. У него еще есть время, пока Дурани наладит свою джинную инженерию.
Не знаю, как бы я себя чувствовал, имей я дело с семидесятилетним немощным апсихиком, стоящим одной ногой в могиле. Перевесит ли благо от обретения им души (при удачной операции, конечно) зло, причиненное другим душам (если все не получится так красиво, как уверял Дурани)?
Короче, я был ужасно рад, что Хесус еще ребенок.
Лупе прижала младенца к плечу и похлопала по спинке. Через несколько мгновений он отрыгнул воздух с таким громким звуком, какого я не ожидал от столь тщедушного существа.
– Когда вы выпишетесь из больницы? – спросил я мать.
– Manana (завтра), – ответила она.
– Я хотел бы заглянуть к вам после обеда. У меня есть карманный магический детектор, так что я смогу посмотреть, не водятся ли в ваших краях токсичные заклинания. А еще хотелось бы взглянуть на то зелье, которое вы получили у вашего курандеро.
По лицу Лупе я понял, что она уловила не все, сказанное мною. Отец Флэнэган тоже это понял. Он перевел ей мои слова.
Лупе с Рамоном переглянулись.
– А других вопросов вы не будете задавать? – поинтересовался отец малыша.
Стало быть, они действительно нелегальные иммигранты.
– Ни единого, – пообещал я. Их положение меня не касалось. Мне нужно только выяснить, почему их сын родился без души, – Бог свидетель.
– Вы не перекрестились, – подозрительно заметил Рамон.
Отец Флэнэган вопросительно взглянул на меня.
– Скажите им, что я иудей, – попросил я. Лицо святого отца прояснилось. Уверен, ему нет никакого дела до моих убеждений, меня тоже не интересовали его взгляды. Но мы оценили откровенность друг друга. Священник заговорил с Кордеро слишком быстро, и я ничего не понял, но, когда он закончил, они оба кивнули. Лупе сказала:
– Вы идите, смотрите, находите. Мы доверять вам. Падре говорить, что мы доверять вам. Лучше ему быть прав. – Он прав, – подтвердил я, спеша закончить этот разговор. Если бы я поклялся еще чем-нибудь, Кордеро могли бы подумать, что доверять первой клятве нельзя. Отец Флэнэган медленно кивнул: он все понял.
– И к тому же Хесус родился на территории Конфедерации, – вмешалась Сьюзен Кузнецова, – поэтому он ее полноправный гражданин и находится под защитой всех ее законов. Когда она перевела свои слова на испанский, Кордеро засияли – эта мысль им понравилась. Дама из Управления Физического и Духовного Здравоохранения тихо добавила:
– Хотелось бы, чтобы наши законы могли сделать больше для бедного малыша. – Эти слова ни она, ни отец Флэнэган не перевели.
Я попрощался, получив визитную карточку мисс Кузнецовой, и помчался обратно в контору. Увы, за время моего отсутствия никакие эльфы не очистили волшебством мой стол. Но меня это и не заботило. Пусть себе постоит захламленным. Я поднял трубку и позвонил Чарли Келли.
Подвывание на другом конце провода продолжалось так долго, что я решил, что Чарли еще не вернулся с обеда. В округе Сан-Колумб шел уже третий час. И откуда только у этих отъявленных крючкотворов такая наглость! Мне потребовалась всего минута ожидания, чтобы зарычать и забить копытом подобно разъяренному быку, а ведь я и сам был таким же закосневшим чиновником.
– Агентство Защиты Окружающей Среды. Чарли Келли слушает.
Наконец-то!
– Чарли, это Дэйв Фишер из Энджел-Сити. У нас тут опять родился ребенок с апсихией и опять – рядом с Девонширской свалкой. Теперь их уже четверо, и всего за год с небольшим! Чарли, я больше не могу заниматься «осторожным расследованием». Я собираюсь найти причину, и не важно, сколько шума при этом поднимется.
Он как-то странно хрюкнул.
– Поступай, как считаешь нужным.
– Черт, Чарли, да ведь ты сам меня в это втравил! – Я редко ругаюсь по телефону и еще реже – в своем кабинете, но тут я просто вскипел. – А теперь ты еще все осложняешь.
– Это каким же образом? – спросил он так, будто не понял намека.
Когда Чарли Келли прикидывается воплощенной невинностью, сначала пересчитайте пальцы у себя на руках и ногах. Интересно, получится ли у вас при этом двадцать? Трудно представить, как мне удалось сдержаться и не накричать на него.
– Ты сам прекрасно знаешь. Расскажи мне об этой треклятой птице, которая тебе насвистывает – или настукивает.
– Прости, Дэвид, но я не могу, – тихо сказал он. – Я вообще не имел права говорить тебе об этом.
– Но сказал ведь и, стало быть, влип, – огрызнулся я. – На этой свалке что-то разлагается. Люди рождаются без души! И умирают… Ты не забыл еще о пожаре в монастыре святого Фомы? Ты сам подтолкнул меня к этому расследованию, а теперь не хочешь раскрывать карты? Это… это… чертовщина какая-то!
– Придется помолиться, чтобы ты оказался не прав, – ответил Чарли. – Но в любом случае дать тебе то, что ты просишь, я не могу. Дело гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь, серьезнее, чем я думал. Будь моя воля, я закрыл бы твое расследование.
И это говорит высокопоставленный чиновник АЗОС!
– Боже милостивый, Чарли! О чем речь-то идет, о Третьей Магической войне?
– Если и так, все равно не скажу, – остервенился Келли. – До свидания, Дэвид. Боюсь, здесь тебе придется рассчитывать только на себя.
Мой бесенок перестал передавать дыхание другого беса. Чарли повесил трубку.
Не знаю, как долго я рассматривал свой телефон, прежде чем положить трубку. Проходивший мимо моего кабинета Хосе Франко, по-моему, собирался, как обычно, дружески кивнуть мне, но вдруг застыл как вкопанный, увидев мое лицо.
– В чем дело, Дэйв? – В его голосе прозвучала неподдельная тревога. Хороший он парень, Хосе. – Ты выглядишь так, будто увидел свой собственный призрак.
– Может, и так, – пробормотал я, и он ушел, качая головой.
Но почему Чарли Келли так болезненно воспринял замечание насчет Третьей Магической войны? Первые две были страшнейшими бедствиями, какие еще сто лет назад никому и в кошмарах бы не привиделись. Но Третья? Если человечество достаточно обезумело, чтобы развязать третью такую войну, то нам скорее всего не придется беспокоиться о четвертой. Некому будет воевать.
Чарли даже не намекнул мне, кто может быть нашим противником. Вам приходилось когда-нибудь оглядываться на свою жизнь, чтобы вспомнить все совершенные вами грехи? Чувствовали ли вы, как все, казавшееся прежде таким прочным и таким надежным, вдруг начинает содрогаться у вас под ногами, и вы заглядываете в саму Бездну? Вот что я ощутил, поговорив с Чарли Келли. Волосы у меня на голове встали дыбом. Неудивительно, что я напугал Хосе.
Пришлось привести себя в порядок и заставить вернуться к работе. Когда, пусть на миг, увидишь Армагеддон, передряги с окружающей средой уже не кажутся столь уж серьезными. И вообще, если разразится Третья Магическая, никакой окружающей среды все равно не останется.
Я утопил свою печаль в чашке кофе, сожалея, что не нашлось ничего более крепкого. Затем, собравшись с силами, позвонил легату Кавагучи, узнать, как дела у Эразма. Таковы люди – мир рушится у них под ногами (поверьте, Третья Магическая война вполне способна разрушить все), а они все пытаются сохранить свои собственные маленькие мирки.
– А, инспектор Фишер, – обрадовался Кавагучи, когда я наконец пробился к нему сквозь путаницу полицейских операторов. – Я собирался позвонить вам на этой неделе. Мы надеемся, что с библиотечным духом вот-вот можно будет переговорить.
– Прекрасно! – воскликнул я в надежде, что это как-то поможет моему расследованию, да и полицейскому тоже. Я почувствовал себя почти счастливым: Эразм останется в живых. – Что нового насчет пожара?
– Расследование продолжается, – уныло ответил легат. Вероятно, это означало, что полиция пока ничего не нашла.
Или он не хочет вводить меня в курс дела? С полицейских станется. Я решил попытать счастья и немного расшевелить легата.
– А ваши маги-эксперты выяснили, кому принадлежат загадочные следы, обнаруженные чудотехником на месте преступления? Они ведь исчезли с освященной земли прежде, чем она успела зафиксировать их детектором заклинаний?
– Хорошая у вас память, инспектор.
В устах Кавагучи это прозвучало совсем не как комплимент, а скорее как пожелание быть позабывчивее. Последовала очередная пауза. Возможно, Кавагучи прикидывает, не лучше ли будет солгать. Интересная дилемма. Все же я лицо гражданское, хотя и работаю на Конфедеральное агентство. Если он солжет и я об этом узнаю, мое начальство доставит немало неприятностей его начальству, которое в свою очередь не преминет доставить еще большие неприятности ему самому.
Наконец легат принял решение:
– Следы остались, но слишком бледные. Однако наша усилительная техника позволила выявить кое-какие признаки магии персидского происхождения.
– Неужели? – воскликнул я.
«Шипучий джинн» поднялся в моем списке подозреваемых на несколько пунктов. Как и «Точные инструменты Бахтияра» – предприятие, до которого я еще не добрался.
– Какой заклинательной техникой пользуется полиция Энджел-Сити? – спросил я, подумав, что смог бы извлечь из этих сведений что-нибудь новое и полезное.
Но Кавагучи ответил:
– Боюсь, ничем необычным. Наилучших результатов мы добиваемся при помощи альбитовых линз, фокусирующих свет полной луны на камере детектора заклинании, в которой содержится память микробесов. – Да, самый традиционный способ, – согласился я. Только констебль позволит себе назвать эти линзы альбитовыми, чаще говорят – «лунный камень». Благодаря своей непрозрачности лунный камень вбирает в себя лунные лучи и тем проясняет память.
– Что-нибудь еще, инспектор Фишер? – спросил Кавагучи.
Я подумал, не сказать ли ему, что один из моих вышестоящих начальников опасается, как бы дело о свалке не было связано с подготовкой Третьей Магической войны. Скорее всего легат решит, что я спятил. И буду надеяться, что он прав. Впрочем, это лучше, чем если прав окажется Чарли. Кроме того, у Кавагучи и своих забот хватает: работу констебля ни легкой, ни приятной не назовешь.
– Что-нибудь еще? – настойчиво повторил легат.
– Нет, право же, нет. Спасибо, что уделили мне время. Пожалуйста, держите меня в курсе вашего расследования и сообщите, когда Эразм сможет отвечать на вопросы.
– Обязательно, инспектор. Всего хорошего. Работа, с которой я собирался управиться за утро, заняла все послеобеденное время, а это означало, что сегодня мне опять не удастся съездить в «Шоколадную ласку». И завтра тоже, потому что предстоит обследовать карманным детектором заклинаний дом Кордеро. Кроме того, я решил, что раз уж персидская магия имеет отношение к пожару в монастыре святого Фомы, то «Точные инструменты Бахтияра» переходят в моем списке в первую строку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42