— грозно спросил Халеф, сделав шаг вперед и потянувшись к сумке.— О нет, я нисколько не сомневаюсь, — поспешно проговорил киаджа. — Но может ли эфенди доказать, что вороной действительно его собственность?— Вот доказательство! — И Халеф положил руку на плетку.Я указал на Сахафа:— Спроси вот у него. Он знает, что конь мой.— Откуда ему знать? Он с тобой не знаком, ты ведь чужеземец!— Он знает меня и видел, как я скакал на этой лошади.— Это так?— Да, — ответил Сахаф.Тогда киаджа склонился передо мной и сказал:— Я верю тебе, не соблаговолишь ли ты проводить меня до дома?— Как пленник?— Не совсем, только наполовину.— Хорошо. Какую половину ты намерен арестовать. Вторая поедет раньше, ей некогда тут задерживаться.Он уставился на меня с открытым ртом. На том берегу послышался громкий смех. Тогда киаджа повернулся к собравшимся и громко крикнул:— Что здесь смешного, вы, людишки, рабы! Забыли, что я наместник султана? — И, обратившись ко мне: — Твоя невиновность доказана только наполовину.— Тогда я сейчас докажу полностью!— Ну, докажи.— Охотно. Видишь эти ружье и нож? Я пристрелю каждого и зарежу любого, кто помешает мне ехать дальше. А вот и другое доказательство. Читать умеешь?— Да.— Вот мой паспорт с печатью великого господина! — И я показал ему документ.Увидев мою фотографию, он коснулся лба, рта, груди и произнес:— Эфенди, ты прав, ты полностью невиновен, можете ехать.— Что ты сделаешь с трупом?— Мы бросим его в воду. Пусть раки сожрут его, раз он виновен.— Не смейте делать этого. Известите о его смерти родственников, чтобы те его похоронили. Пусть отправляется к праотцам верным способом. Если я узнаю, что вы не сделали этого, то сообщу о вашем поведении верховному судье Румелии.— Ты что, его друг?— Как ты можешь спрашивать! — ответил Халеф за меня. Румели кади аскери Военный судья Румелии (тур.).
наш друг и родственник. Моя любимая жена — дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. — И он пошел за своей лошадью.Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:— Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.— Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.— Они все получат, эфенди!Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист — и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.— Господин, не зайдешь ко мне? — спросил Сахаф.— Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.— Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.— Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:— Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.— Господин, это правда? — воскликнул Сахаф в возбуждении.— Да.— Ты говорил с ней?— И с ней, и с родителями.— Что же они сказали?— Они сказали «да», но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.— А поесть ты до этого не хочешь?— Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.— Тогда выйдем отсюда.Он провел меня в переднюю, где стоял стол — настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.— Вот они, смотри.Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную — ужасно трудоемкая работа.— Знаешь, в чем состоит искусство? — спросил он.— Да, — ответил я, указывая на стрелки. — Вот в этом.— Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?«О Боже, наивный мальчик», — подумал я. Но вслух сказал:— Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.— Господин, они идут правильно?— Еще как!— Но я не могу ничего понять.— Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? — Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.— Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.— Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.— А можно их открыть?— Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.— Ну что, трогаемся?— Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.— Строфу из вашей Библии?— Да. Он будет рад.Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:— Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?Тот показал глазами, что да, помнит.— Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю — я принадлежу одному Господу.Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.— Эфенди, он просит дать ему руку, — пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.— Аллах всемогущ и справедлив, — сказал я, — он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.— Господин, — спросил меня на улице Сахаф, — почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?— Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?— Я? — переспросил он, смутившись.При первой встрече он говорил мне «вы», а сейчас перешел на «ты»… Подумав, он ответил:— Потому что люблю тебя. Ты сердишься?— Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность — что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи:— Я так долго вас ждал, а вы все не ехали. Что-то перепутали?— Нет, эфенди. Мы ехали, как ты предписал нам, но… Он остановился и посмотрел на меня со стороны, как бы оценивая, может ли он сообщить мне что-то неприятное. Но настроение у меня было неплохое. Я уже давно запретил себе попадать в лапы плохого расположения духа, и люди, подвластные этому «недугу», вызывали у меня презрение. Коня своего я вернул — это главное. Но тем не менее я состроил кислую мину, чтобы потом порадовать малыша неожиданным ответом. Но пока я не отвечал и выглядел вялым. Он выпрямился в седле и спросил:— Ты в хорошем настроении, сиди?— Нет, хаджи.Это прозвучало так странно в моих устах, что он оцепенел.— О!— А почему ты спрашиваешь?— Потом что хочу огорчить тебя.— Чем же?— Произошло несчастье. Он убежал!— Кто?!— Последний!— Какой еще последний? Говори скорее.— Последний хавас. — И он так горестно вздохнул, что это стало слышно даже за стуком копыт.— Слава Богу! — Я произнес это таким радостным тоном, что он снова уставился на меня, теперь уже недоуменно.— Что?— Это порадовало меня, я был прав.— Эфенди, я тебя правильно понял?— Надеюсь!— И ты не сердишься, что он сбежал?— Наоборот, я очень благодарен тебе и ему за это.— Почему?— Да потому, что этот человек был нам только обузой.— Зачем же тогда было брать его с собой?— Несколько хавасов нам были нужны, но поскольку они не умели ездить верхом и их предводитель предпочитал командовать, а не повиноваться, нам не стоит о них печалиться.— Ну и хорошо. Ты у меня камень снял с души. Я даже боялся!— Кого — меня?— Да, сиди, тебя.— Ты что, меня плохо знаешь? Ты так долго и верно служишь мне, да и сегодня спас от смерти. Ты — мой друг и защитник — боишься меня! Это неумно с твоей стороны.— Еще более неумно было упускать этого человека.— Так он действительно сбежал?— Вот именно, сбежал.— Полагаю, с груженой лошадью?— Да, с теми самыми дарами, которые мы получили от Малема, сторожа.— Пусть себе едет!Теперь его лицо приобрело удивленное и злое выражение.— Что? Дать ему уйти? Я не могу этого допустить! Мы скакали за ним довольно долго. Но в ночи след затерялся.— Сколько же драгоценного времени вы потеряли!— Увы, мы доехали аж до Герена! Я был так зол так зол, что сокрушил бы всех гигантов, попадись он мне на пути.— Ладно, бог с ним, нам есть сейчас о чем подумать.— Эфенди, я никак не могу тебя понять. Ты что, hi знаешь, что там был за подарок?— Продукты, наверное… Я не открывал.— Но зато я открыл!— Ну и любопытный же ты!— Любопытный? Скорее, предусмотрительный. Надо же знать, что тебе дарят. Во-первых, там был пирог размером с мельничный жернов с миндалем и изюмом. К сожалению, он раскрошился. Потом там было два ценных чепрака — тебе и мне. Еще — несколько шелковых платков для головы. С каким удовольствием я бы привез один такой моей Ханне! Но увы! О огни любви, о очи надежды, о розы детства!Ну вот, вспомнил о любви. Я пытался как мог успокоить его.— Не расстраивайся, Халеф! Наверняка эти потери уже заложены в Книге жизни. Будут у нас еще шелковые платки, и я надеюсь, ты вернешься к красивейшей из дев не с пустыми руками.— Да ниспошлет нам Аллах все необходимое! Хорошо еще, что удалось спасти кошелек!— Какой еще кошелек?— Когда я открывал сумку, то обнаружил там кошелек из кошачьих шкурок, шнурок был завязан и опечатан, но кошелек был так увесист, что я решил — там деньги.— И ты его уберег?— Да, вот он, у меня в сумке. Там в нем полоска пергамента, на которой написано: «Достима хаджи Кара бен Немей эфенди». Так что кошелек твой.Он вынул его и протянул мне. Я взвесил его на ладони. Да, пожалуй, судя по тяжести, там монеты. «Достима» значит «моему другу». Наверное, это был дружеский подарок. Деньги на дорогу? Хм. Я спрятал кошелек и сказал:— Мы посмотрим, что там внутри, позже. Ты правильно поступил, что забрал его. Теперь нам надо поговорить о другом. Гляди, мы проехали уже половину пути. Как же хавасу удалось сбежать от вас?— Было темно, мы сошли возле дома, рядом находился колодец-журавль. Мы собирались напоить лошадей. Хавас занялся водой, а я пошел в дом, чтобы расспросить о дороге. Оско и Омар тоже не остались снаружи, вошли, а когда все мы вновь вышли на улицу, хавас со своей лошадью и нашей грузовой исчез!— А стук копыт был слышен?— Нет, мы ведь сразу сами поскакали.— Напрасно вы это сделали, — сказал я смеясь.— Как это? Мы помчались галопом, но догнать его не смогли.— А откуда ты знаешь, что он поехал назад? Он ведь не такой дурак, чтобы ехать той же дорогой.— Ах, обманщик, ах, притворщик!— Наверняка, он лишь отвел лошадей в сторону и подождал, что вы станете делать. А уж потом…— Об этом я и не подумал. Неужели он в самом деле так поступил? А лицо у него было глупейшее! Ах, если бы он был тут, передо мной! Даже если бы он пронумеровал все кости, ему не удалось бы их сложить в нужной последовательности. Обмануть меня, хаджи Халефа Омара бен хаджи Абулаббаса ибн хаджи Дауда аль-Госсару!Он выхватил плеть и с силой рассек ей воздух.— Успокойся, — посоветовал я. — Когда же вы приехали в Кушукавак?— Через час, после того как ты уехал оттуда. Ты ведь описал нас кузнецу, и он узнал нас. Он и поведал нам обо всем, что произошло. Показал пленника. Мы подождали. Ты все не ехал, и я начал беспокоиться. И решил скакать в Енибашлы. И при этом мне пришла в голову мысль, которой ты порадуешься.— Какая же?— Кузнец рассказал мне о копче. На пленнике была такая. Это отличительный знак, и он мог сослужить добрую службу. Я забрал ее у этого, назвавшегося Пимозой, мужчины и водрузил на свою феску.— Превосходная идея. Я уже оценил, какое действие она оказала.— И ты будешь настаивать на том, что я не умен?— Нет, что ты, ты — воплощение мудрости!— Да, но хаваса я упустил! Приехав в Енибашлы, мы сразу направились к пекарю. Там застали его жену и дочь. Эфенди, когда я увидел первую, то чуть не лишился сознания! Ты видел когда-нибудь матку в пчелином улье?— Да.— Тело у нее раздуто наподобие баллона. Говорят, она в день откладывает тысячи яиц. И такая женщина, сиди, встретилась мне там!— Но она довольно симпатичная.— Да. Они с дочерью меня предупредили: подмастерье отослан за помощью. Потом подъехал «кофейник» из Измилана и говорил с пекарем о тебе, после чего они быстро пустились в путь. Все это нам сообщила Икбала, дочка. Она попросила также съездить за Али Сахафом. Но я бы и так это сделал.— В таком случае ты приехал как раз вовремя, дорогой Халеф.— Да, я очень спешил, но в то же время сохранял осторожность. Я услышал далеко впереди ржание и один поехал на разведку, увидел хижину, твоего Ри и других лошадей; ты был там среди врагов, наверняка они тебя захватили, думал я. Трое всадников вызвали бы у них подозрения, а один в самый раз. Поэтому я спрятал Оско и Омара за деревьями и дал им указания; и один поехал к дому.— Это было весьма предусмотрительно с твоей стороны и смело. Ты доказал, что я могу на тебя положиться.— О эфенди! Ты мой учитель и друг. Все, что произошло дальше, ты знаешь.— Но почему ты не остался возле хижины, Халеф?— Я должен был упустить твоего Ри?— Ты бы все равно ничего не сделал, твой конь не так быстр, чтобы догнать вороного.— Твой тоже. Разве ты смог бы обмануть похитителя без меня? Он видел лишь меня и думал, что я — единственный преследователь. Поэтому-то он и ужаснулся, когда заметил тебя. И вынужден был вернуться, и Ри снова попал тебе в руки. Разве ты бы справился со всем этим сам?— Нет, но я забочусь обо всех наших спутниках.— В этом нет нужды, они храбры.— У них сильные враги, и те защищены стенами дома!— Не столько защищены, сколько пойманы в хижине!— Это неважно. Они могут встретить Оско и Омара пулями через окно или дверь.— Но ты же дал обоим указания. И я им крикнул, уезжая, чтобы они стояли за деревьями и стреляли в каждого, кто попытается выйти из дома. Что ты, кстати, сделаешь с этими людьми?— Это зависит от их поведения. Дай-ка шпоры своей лошади!Сахаф между тем вежливо держался на некотором удалении сзади. Завидев, что разговор наш окончился, он подъехал и спросил:— Господин, могу я узнать, что происходит и почему я должен вас сопровождать?— Обо всем потом. Надеюсь, ты еще сегодня сможешь увидеть Икбалу, самую красивую девушку в Румилии, в присутствии ее отца. А теперь давайте поспешим, но молча.Тем временем мы достигли леса и подъехали к поляне. Слезли с лошадей и повели их за поводья. Я передал поводья вороного хаджи.— Оставайтесь здесь, я пойду на разведку. Дай-ка мне штуцер.— Валлахи! Клянусь Аллахом! (араб. )
Правильно. Я так же думал. Вот он.Нам тебя ждать?— Ждите моего крика.Перебегая от дерева к дереву, я добрался до открытого пространства. Лошади по-прежнему стояли перед хижиной. Из окна торчали два ствола. Обитатели дома приготовились к обороне. К сожалению, отобрать у них ружья раньше было невозможно. Силы оцепления в лице Оско и Омара находились вне пределов моей видимости. Оба, наверное, скрывались за толстыми стволами. Я сделал крюк, пока не оказался в лесу прямо напротив хижины, и там обнаружил обоих моих спутников, державших ружья наизготовку.Я подобрался к ним как можно ближе. Мое появление оказалось для них полной неожиданностью. Они приветствовали меня тихими возгласами.— Кто-нибудь выходил? — спросил я.— Нет, — ответил Оско.— Вы стреляли?— Пять раз.— А те, внутри?— Три раза, но наружу не высовывались. Что намтеперь делать?— Оставайтесь здесь, пока я не осмотрю хижину.— Что? Ты пойдешь туда?— Да.— Они же тебя убьют!— Я подберусь незаметно. К тому же со мной Халеф. Пока мы там будем, подойдите поближе к дому, а дальше видно будет. Где ваши лошади?— Привязаны в лесу.— Подводите их поближе.Я вернулся к Халефу и поделился с ним своим планом. Он согласился с моими доводами. Потом склонился ко мне и прошептал:— Видишь те стволы, что торчат из окна, сиди?— Конечно, вижу!— Думаю, им недолго так торчать. Мы подберемся и неожиданно выдернем ружья из окна.— Давай.— А что мне делать? — спросил Сахаф.— Пока мы будем у дома, отведи наших лошадей на другое место, привяжи их и возвращайся к нам.Он забрал у нас поводья, а мы по большой дуге поползли к задней стене дома. Добрались туда без приключений и замерли, прислушиваясь.— Давай, сиди, — шепнул Халеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
наш друг и родственник. Моя любимая жена — дочь его любимой жены. Трепещите, если сделаете что-то не так. — И он пошел за своей лошадью.Киаджа согнулся в три погибели и сказал мне:— Да подарит Аллах жене твоего спутника сто лет жизни и сотню детишек, внуков и правнуков. Я все исполню, как вы мне приказали.— Не сомневаюсь в этом. Лошадь убитого и все, что на ней, тоже отдашь семье.— Они все получат, эфенди!Я был уверен в обратном, но меня это уже не касалось. Я был рад, что все обошлось и мой вороной, утерянный таким удивительным образом, снова со мной. Свист — и он прыгнул ко мне через ручей. Люди замерли в изумлении. Халеф же привел свою лошадь за повод.— Господин, не зайдешь ко мне? — спросил Сахаф.— Зайду. Хочу взглянуть на твоего отца.Мы сели на лошадей и двинулись в путь, убедившись в том, что киаджа выставил у тела часового. Возле домишка Сахафа мы спешились. Внутреннее пространство хижины было поделено на две неравные части. В большей я заметил на кровати старика, приветствовавшего меня одними глазами. Он даже не пошевелился.— Отец, это господин, о котором я тебе рассказал.Я подошел к нему, взял за руку и дружески сжал ее. Он поблагодарил опять же одними глазами. Все в доме было чисто убрано, и это меня порадовало.Я спросил его, понимает ли он мои слова. Он кивнул.— Я пришел, чтобы приветствовать досточтимого отца хорошего сына и сделать последнего счастливым.В его взгляде читался вопрос, поэтому я объяснил:— Он любит Икбалу, красивейшую из дочерей Румелии. Отец не желает ее ему отдавать, но я заставлю его. Али поедет со мной к нему.— Господин, это правда? — воскликнул Сахаф в возбуждении.— Да.— Ты говорил с ней?— И с ней, и с родителями.— Что же они сказали?— Они сказали «да», но отец пустился на предательство. Я тебе потом об этом расскажу. Теперь покажи мне часы.— А поесть ты до этого не хочешь?— Спасибо, у нас нет времени. Надо срочно возвращаться.— Тогда выйдем отсюда.Он провел меня в переднюю, где стоял стол — настоящая редкость в этих краях. На нем и стояли часы.— Вот они, смотри.Циферблата пока не было. Колесики были изготовлены из дерева, все вручную — ужасно трудоемкая работа.— Знаешь, в чем состоит искусство? — спросил он.— Да, — ответил я, указывая на стрелки. — Вот в этом.— Ты ошибся. Эти часы показывают не только часы, но и минуты. Ты видел что-нибудь подобное?«О Боже, наивный мальчик», — подумал я. Но вслух сказал:— Вот, посмотри на мои часы: они показывают годы, месяцы, дни, часы, минуты и секунды.Он взял их у меня из рук и принялся удивленно рассматривать циферблат.— Господин, они идут правильно?— Еще как!— Но я не могу ничего понять.— Потому что все написано на непонятном тебе языке. Но хоть услышать ход ты можешь? — Я завел их и заставил проиграть несколько ударов.— Аллах акбар! Да эти часы изготовил или сам Аллах, или дьявол.— Да нет же, их сделал простой мастер из Германии, но никому не продавал, а я получил их в наследство.— А можно их открыть?— Пожалуйста, но позже, давай рассмотрим их в Енибашлы, там у нас будет время.— Ну что, трогаемся?— Да. Но сначала я сдержу слово и напишу твоему отцу слова из Библии, которые облегчат ему страдания.— Строфу из вашей Библии?— Да. Он будет рад.Мы вернулись в комнату. Там он спросил отца:— Ты помнишь старого римского католика, который писал стихи?Тот показал глазами, что да, помнит.— Этот господин тоже христианин и хочет подарить тебе строфу. А я прочту ее.Я выдрал страницу из блокнота, написал и передал Сахафу. Там говорилось о том, что живу ли я или умираю — я принадлежу одному Господу.Глаза старика увлажнились. Он взглянул на свои руки, которыми не мог двигать.— Эфенди, он просит дать ему руку, — пояснил Али. Я выполнил просьбу и высушил парализованному слезы на ресницах.— Аллах всемогущ и справедлив, — сказал я, — он сковал твои члены, чтобы душа была крепче связана с ним.Он закрыл глаза, и морщинистое лицо его разгладилось. Так он и лежал с закрытыми глазами, когда мы вышли из дома.— Господин, — спросил меня на улице Сахаф, — почему ты написал строфу не на том языке, на котором сейчас говорят?— Коран ведь тоже написан не на новом арабском. Строфа должна быть выражена особыми словами. Но почему ты сейчас иначе разговариваешь со мной, чем раньше?— Я? — переспросил он, смутившись.При первой встрече он говорил мне «вы», а сейчас перешел на «ты»… Подумав, он ответил:— Потому что люблю тебя. Ты сердишься?— Нет. Держи свою лошадь. Едем в Енибашлы. Пока он ходил за дом и мы его ждали, я хотел было расспросить Халефа о происшедшем с ним, но в этот момент нас обнаружили любопытные жители, и о приватном разговоре не могло быть и речи. Затем появился Сахаф на лошади, и мы в темпе двинулись, потому как нас мучила неизвестность — что там с Оско и Омаром. Во время поездки я спросил хаджи:— Я так долго вас ждал, а вы все не ехали. Что-то перепутали?— Нет, эфенди. Мы ехали, как ты предписал нам, но… Он остановился и посмотрел на меня со стороны, как бы оценивая, может ли он сообщить мне что-то неприятное. Но настроение у меня было неплохое. Я уже давно запретил себе попадать в лапы плохого расположения духа, и люди, подвластные этому «недугу», вызывали у меня презрение. Коня своего я вернул — это главное. Но тем не менее я состроил кислую мину, чтобы потом порадовать малыша неожиданным ответом. Но пока я не отвечал и выглядел вялым. Он выпрямился в седле и спросил:— Ты в хорошем настроении, сиди?— Нет, хаджи.Это прозвучало так странно в моих устах, что он оцепенел.— О!— А почему ты спрашиваешь?— Потом что хочу огорчить тебя.— Чем же?— Произошло несчастье. Он убежал!— Кто?!— Последний!— Какой еще последний? Говори скорее.— Последний хавас. — И он так горестно вздохнул, что это стало слышно даже за стуком копыт.— Слава Богу! — Я произнес это таким радостным тоном, что он снова уставился на меня, теперь уже недоуменно.— Что?— Это порадовало меня, я был прав.— Эфенди, я тебя правильно понял?— Надеюсь!— И ты не сердишься, что он сбежал?— Наоборот, я очень благодарен тебе и ему за это.— Почему?— Да потому, что этот человек был нам только обузой.— Зачем же тогда было брать его с собой?— Несколько хавасов нам были нужны, но поскольку они не умели ездить верхом и их предводитель предпочитал командовать, а не повиноваться, нам не стоит о них печалиться.— Ну и хорошо. Ты у меня камень снял с души. Я даже боялся!— Кого — меня?— Да, сиди, тебя.— Ты что, меня плохо знаешь? Ты так долго и верно служишь мне, да и сегодня спас от смерти. Ты — мой друг и защитник — боишься меня! Это неумно с твоей стороны.— Еще более неумно было упускать этого человека.— Так он действительно сбежал?— Вот именно, сбежал.— Полагаю, с груженой лошадью?— Да, с теми самыми дарами, которые мы получили от Малема, сторожа.— Пусть себе едет!Теперь его лицо приобрело удивленное и злое выражение.— Что? Дать ему уйти? Я не могу этого допустить! Мы скакали за ним довольно долго. Но в ночи след затерялся.— Сколько же драгоценного времени вы потеряли!— Увы, мы доехали аж до Герена! Я был так зол так зол, что сокрушил бы всех гигантов, попадись он мне на пути.— Ладно, бог с ним, нам есть сейчас о чем подумать.— Эфенди, я никак не могу тебя понять. Ты что, hi знаешь, что там был за подарок?— Продукты, наверное… Я не открывал.— Но зато я открыл!— Ну и любопытный же ты!— Любопытный? Скорее, предусмотрительный. Надо же знать, что тебе дарят. Во-первых, там был пирог размером с мельничный жернов с миндалем и изюмом. К сожалению, он раскрошился. Потом там было два ценных чепрака — тебе и мне. Еще — несколько шелковых платков для головы. С каким удовольствием я бы привез один такой моей Ханне! Но увы! О огни любви, о очи надежды, о розы детства!Ну вот, вспомнил о любви. Я пытался как мог успокоить его.— Не расстраивайся, Халеф! Наверняка эти потери уже заложены в Книге жизни. Будут у нас еще шелковые платки, и я надеюсь, ты вернешься к красивейшей из дев не с пустыми руками.— Да ниспошлет нам Аллах все необходимое! Хорошо еще, что удалось спасти кошелек!— Какой еще кошелек?— Когда я открывал сумку, то обнаружил там кошелек из кошачьих шкурок, шнурок был завязан и опечатан, но кошелек был так увесист, что я решил — там деньги.— И ты его уберег?— Да, вот он, у меня в сумке. Там в нем полоска пергамента, на которой написано: «Достима хаджи Кара бен Немей эфенди». Так что кошелек твой.Он вынул его и протянул мне. Я взвесил его на ладони. Да, пожалуй, судя по тяжести, там монеты. «Достима» значит «моему другу». Наверное, это был дружеский подарок. Деньги на дорогу? Хм. Я спрятал кошелек и сказал:— Мы посмотрим, что там внутри, позже. Ты правильно поступил, что забрал его. Теперь нам надо поговорить о другом. Гляди, мы проехали уже половину пути. Как же хавасу удалось сбежать от вас?— Было темно, мы сошли возле дома, рядом находился колодец-журавль. Мы собирались напоить лошадей. Хавас занялся водой, а я пошел в дом, чтобы расспросить о дороге. Оско и Омар тоже не остались снаружи, вошли, а когда все мы вновь вышли на улицу, хавас со своей лошадью и нашей грузовой исчез!— А стук копыт был слышен?— Нет, мы ведь сразу сами поскакали.— Напрасно вы это сделали, — сказал я смеясь.— Как это? Мы помчались галопом, но догнать его не смогли.— А откуда ты знаешь, что он поехал назад? Он ведь не такой дурак, чтобы ехать той же дорогой.— Ах, обманщик, ах, притворщик!— Наверняка, он лишь отвел лошадей в сторону и подождал, что вы станете делать. А уж потом…— Об этом я и не подумал. Неужели он в самом деле так поступил? А лицо у него было глупейшее! Ах, если бы он был тут, передо мной! Даже если бы он пронумеровал все кости, ему не удалось бы их сложить в нужной последовательности. Обмануть меня, хаджи Халефа Омара бен хаджи Абулаббаса ибн хаджи Дауда аль-Госсару!Он выхватил плеть и с силой рассек ей воздух.— Успокойся, — посоветовал я. — Когда же вы приехали в Кушукавак?— Через час, после того как ты уехал оттуда. Ты ведь описал нас кузнецу, и он узнал нас. Он и поведал нам обо всем, что произошло. Показал пленника. Мы подождали. Ты все не ехал, и я начал беспокоиться. И решил скакать в Енибашлы. И при этом мне пришла в голову мысль, которой ты порадуешься.— Какая же?— Кузнец рассказал мне о копче. На пленнике была такая. Это отличительный знак, и он мог сослужить добрую службу. Я забрал ее у этого, назвавшегося Пимозой, мужчины и водрузил на свою феску.— Превосходная идея. Я уже оценил, какое действие она оказала.— И ты будешь настаивать на том, что я не умен?— Нет, что ты, ты — воплощение мудрости!— Да, но хаваса я упустил! Приехав в Енибашлы, мы сразу направились к пекарю. Там застали его жену и дочь. Эфенди, когда я увидел первую, то чуть не лишился сознания! Ты видел когда-нибудь матку в пчелином улье?— Да.— Тело у нее раздуто наподобие баллона. Говорят, она в день откладывает тысячи яиц. И такая женщина, сиди, встретилась мне там!— Но она довольно симпатичная.— Да. Они с дочерью меня предупредили: подмастерье отослан за помощью. Потом подъехал «кофейник» из Измилана и говорил с пекарем о тебе, после чего они быстро пустились в путь. Все это нам сообщила Икбала, дочка. Она попросила также съездить за Али Сахафом. Но я бы и так это сделал.— В таком случае ты приехал как раз вовремя, дорогой Халеф.— Да, я очень спешил, но в то же время сохранял осторожность. Я услышал далеко впереди ржание и один поехал на разведку, увидел хижину, твоего Ри и других лошадей; ты был там среди врагов, наверняка они тебя захватили, думал я. Трое всадников вызвали бы у них подозрения, а один в самый раз. Поэтому я спрятал Оско и Омара за деревьями и дал им указания; и один поехал к дому.— Это было весьма предусмотрительно с твоей стороны и смело. Ты доказал, что я могу на тебя положиться.— О эфенди! Ты мой учитель и друг. Все, что произошло дальше, ты знаешь.— Но почему ты не остался возле хижины, Халеф?— Я должен был упустить твоего Ри?— Ты бы все равно ничего не сделал, твой конь не так быстр, чтобы догнать вороного.— Твой тоже. Разве ты смог бы обмануть похитителя без меня? Он видел лишь меня и думал, что я — единственный преследователь. Поэтому-то он и ужаснулся, когда заметил тебя. И вынужден был вернуться, и Ри снова попал тебе в руки. Разве ты бы справился со всем этим сам?— Нет, но я забочусь обо всех наших спутниках.— В этом нет нужды, они храбры.— У них сильные враги, и те защищены стенами дома!— Не столько защищены, сколько пойманы в хижине!— Это неважно. Они могут встретить Оско и Омара пулями через окно или дверь.— Но ты же дал обоим указания. И я им крикнул, уезжая, чтобы они стояли за деревьями и стреляли в каждого, кто попытается выйти из дома. Что ты, кстати, сделаешь с этими людьми?— Это зависит от их поведения. Дай-ка шпоры своей лошади!Сахаф между тем вежливо держался на некотором удалении сзади. Завидев, что разговор наш окончился, он подъехал и спросил:— Господин, могу я узнать, что происходит и почему я должен вас сопровождать?— Обо всем потом. Надеюсь, ты еще сегодня сможешь увидеть Икбалу, самую красивую девушку в Румилии, в присутствии ее отца. А теперь давайте поспешим, но молча.Тем временем мы достигли леса и подъехали к поляне. Слезли с лошадей и повели их за поводья. Я передал поводья вороного хаджи.— Оставайтесь здесь, я пойду на разведку. Дай-ка мне штуцер.— Валлахи! Клянусь Аллахом! (араб. )
Правильно. Я так же думал. Вот он.Нам тебя ждать?— Ждите моего крика.Перебегая от дерева к дереву, я добрался до открытого пространства. Лошади по-прежнему стояли перед хижиной. Из окна торчали два ствола. Обитатели дома приготовились к обороне. К сожалению, отобрать у них ружья раньше было невозможно. Силы оцепления в лице Оско и Омара находились вне пределов моей видимости. Оба, наверное, скрывались за толстыми стволами. Я сделал крюк, пока не оказался в лесу прямо напротив хижины, и там обнаружил обоих моих спутников, державших ружья наизготовку.Я подобрался к ним как можно ближе. Мое появление оказалось для них полной неожиданностью. Они приветствовали меня тихими возгласами.— Кто-нибудь выходил? — спросил я.— Нет, — ответил Оско.— Вы стреляли?— Пять раз.— А те, внутри?— Три раза, но наружу не высовывались. Что намтеперь делать?— Оставайтесь здесь, пока я не осмотрю хижину.— Что? Ты пойдешь туда?— Да.— Они же тебя убьют!— Я подберусь незаметно. К тому же со мной Халеф. Пока мы там будем, подойдите поближе к дому, а дальше видно будет. Где ваши лошади?— Привязаны в лесу.— Подводите их поближе.Я вернулся к Халефу и поделился с ним своим планом. Он согласился с моими доводами. Потом склонился ко мне и прошептал:— Видишь те стволы, что торчат из окна, сиди?— Конечно, вижу!— Думаю, им недолго так торчать. Мы подберемся и неожиданно выдернем ружья из окна.— Давай.— А что мне делать? — спросил Сахаф.— Пока мы будем у дома, отведи наших лошадей на другое место, привяжи их и возвращайся к нам.Он забрал у нас поводья, а мы по большой дуге поползли к задней стене дома. Добрались туда без приключений и замерли, прислушиваясь.— Давай, сиди, — шепнул Халеф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35