Ты перенял свое учение у Пророка и думаешь, что все делаешь правильно; а мы переняли наше учение у Исы бен Мариам – у Иисуса Христа – и думаем, что оно главное; мы оба имеем право называть друг друга гяурами. Ты сделал это, я – нет, потому что это некрасиво – унижать другого. Кто обсыпает пылью своего спутника, тот сам непременно запачкается. Запомни это, беббе!
Несколько мгновений он стоял, пораженный моим красноречием, а потом вдруг с гневом выхватил из-за пояса кинжал.
– Человек, ты вздумал учить меня? Ты, христианин, проклятый Аллахом и Пророком! Я сейчас порежу тебя на куски, как тряпку. Я был готов отпустить вас на свободу с миром, теперь я приказываю вам – убирайтесь отсюда, нечистые, пусть вас заберет шайтан в джехенну! Джехенна – ад (араб).
Я видел, что все это произносилось от чистого сердца, но видел я и то, что глаза обоих хаддединов и Халефа остановились на мне в гневном ожидании. Англичанин тоже смотрел на меня строго и внимательно, чтобы сразу соотнести свои действия с моими. Поскольку он ничего не понял из разговора, я вынужден был ему бросить:
– Сэр, если я выстрелю, стреляйте тоже, и сразу по коням!
– Yes! Прекрасно! – откликнулся он.
Между тем я сказал беббе спокойным тоном:
– Хорошо, мы уедем, но до этого вот что я тебе скажу: не думай, что мы искали мира из-за того, что боимся вас. Нам нужен мир постольку, поскольку мы не желаем проливать понапрасну кровь. Ты возжелал много, так что теперь сам испей последствия содеянного!
– И вы нас не боитесь, вы, гяуры? Разве не ты сидел в пыли и не молил о милосердии, неверный?
– Не произноси больше ничего, беббе, иначе от тебя останется мокрое место, предупреждаю тебя! Нам не нужно от вас никаких поблажек, бой может начаться хоть сейчас! Выходи!
– Пусть так будет! – вскричал он, схватившись за кинжал.
В тот же момент моя лошадь бросилась вперед и оказалась рядом с его конем, я схватил его за руку и вытащил из седла. Раздались четыре выстрела, за ними еще два, а когда я пустил коня в галоп, увидел, как лошади беббе скачут прочь с всадниками.
– Скорее, за ними!
Мы рванули вперед. Но перед этим я подъехал к беббе, притянул его к себе и отвесил ему несколько смачных оплеух со словами: «Это за гяуров!» А потом отшвырнул его прочь. Он упал у ног лошади. Все произошло буквально в одно мгновение. Через миг мы уже мчались по равнине.
– Я правильно поступил? – спросил я хаддедина во время скачки.
– Эмир, – ответил мне Мохаммед Эмин, – ты правильно поступил; этот человек оскорбил всех нас. Он не может быть более воином, потому как христианин ударил его в лицо. Это хуже смерти. Опасайся теперь попасть в руки беббе – ты умрешь в страшных мучениях!
В течение десяти минут беббе снова сколотили два отряда, правда, передний был меньше, ибо пять лошадей у них было убито. Я подождал немного, пока расстояние между ними еще не увеличится, и приказал остановиться. Первые шесть всадников не выпускали нас целый день из поля зрения – лошади у них были отменные. Именно поэтому их и следовало застрелить. Это я и объяснил хаддедину, слез с лошади и зарядил ружье.
– Стрелять? – спросил Линдсей, наблюдавший все это.
– Да. Лошадей убрать!
– Yes! Интересное дело. Дорогое удовольствие!
Еще я попросил никого не нажимать курок, пока наверняка не убедятся, что в прицеле не человек, а лошадь.
Преследователи подошли поближе и находились уже на расстоянии выстрела, как до них начал доходить смысл нашей задумки. Но вместо того чтобы рассеяться, они сбились в кучу.
– Огонь! – скомандовал мистер Линдсей.
Хотя арабы и не поняли английское слово, наверняка догадались, что оно означает. Мы выстрелили с Линдсеем еще по разу и убедились, что ни один выстрел не пропал даром. Шесть лошадей вместе с их всадниками образовали на земле кучу малу, разобраться в которой было довольно сложно.
А мы тем временем снова вскочили на коней. Скоро противник оказался далеко позади, и мы вновь были одни на выжженных солнцем просторах.
– Куда теперь? – спросил Мохаммед.
Я издал невразумительное хмыканье. Никогда еще в жизни я не ощущал такой неопределенности относительно дальнейших действий.
– Подумай сам, эмир, – сказал Амад. – Сейчас у нас есть время. Лошади могут попастись.
– Вы сами подумайте, – ответил я. – Мы даже не знаем, в каком районе находимся, но полагаю, что на юге от нас Нвейзгие, Мерва, Бейтош и Дейра. Эта дорога вывела бы нас в Сулейманию…
– Туда мы не поедем! – прервал меня Мохаммед Эмин.
– Тогда нам нужно решаться на ту дорогу, о которой мы говорили вчера вечером. Следует держаться теперешнего направления, пока не достигнем реки Бербзие, а потом день пройдем вверх по течению и в районе Бане углубимся в горы.
– Я того же мнения, – заявил Мохаммед.
– Река эта, чем нам важна – она отделяет Персию от Эйалата Эйалат – зд.: генерал-губернаторство ( фарси).
и мы можем переходить с одного берега на другой, в зависимости от того, кто нам угрожает.
Мы поскакали дальше на юг. Плоскогорье становилось все более гористым. После полудня мы уже далеко забрались в горы и незадолго до захода солнца оказались на одинокой, поросшей лесом вершине у маленькой хижины; из отверстия в крыше струился легкий дымок.
– Здесь кто-то живет, сиди, – сказал Халеф.
– Во всяком случае, он не причинит нам вреда. Подождите, я посмотрю.
Я слез с лошади и направился к дому. Он был построен из камней, а щели между ними были заткнуты мхом. Крышу застилали в несколько слоев толстые ветви, а вход был настолько низким, что туда мог войти, не сгибаясь, разве что ребенок.
Когда мои шаги стали слышны внутри этого примитивного строения, в дверях появилась голова какого-то зверя, которого я принял за медведя, но голос этого злобного создания не оставил у меня сомнения, что я имею дело с собакой. Потом раздался резкий свист, и на месте этой головы возникла вторая, которую я поначалу тоже не смог классифицировать. При ближайшем рассмотрении шерсть оказалась волосами, всклокоченными самым неимоверным образом, черный широкий нос и блестящие злобные глазки напоминали шакала.
– Добрый вечер! – поприветствовал я.
Глухое ворчание было мне ответом.
– Ты здесь один живешь?
Ворчание стало еще более глухим.
– Здесь в округе есть еще дома?
Теперь ворчание стало по-настоящему злобным, и существо достало какую-то пику – ее острие остановилось у самой моей груди.
– Отойди, – попросил я вполне миролюбивым тоном.
Ворчание не прекращалось, а кончик пики нацелился прямо на мое горло. Это было уж слишком. Я схватил пику и потянул на себя. Таинственный обитатель хижины крепко ухватился за нее, и мне пришлось вытягивать его из дверей. Сначала вылезла морда с черным блестящим носом, потом две руки того же цвета с внушительными когтями, затем дырявый мешок, похожий на те, что носят наши угольщики для своих шмоток, и, в конце концов, два предмета, которые при тщательном обследовании и при богатой фантазии можно было принять за сапоги, которые однажды примерил Колосс Родосский.
Как только эти самые сапоги прошли через дверь, существо смогло выпрямиться, и у собаки появилась возможность появиться в полной красе. У нее была похожая пятнистая шерсть, черные нос и два злобных глаза, и оба создания, похоже, боялись меня больше, чем я их.
– Кто ты? – спросил я самым миролюбивым тоном.
– Алло! – прорычал он, но то были уже членораздельные звуки.
– Кто ты?
– Угольщик.
Да, пожалуй, это было приемлемое объяснение черных носа и рук, но такие ногти ему были явно ни к чему. Я заметил, что мой дружеский тон ему нравится. Он полностью ко мне расположился, и даже собака завиляла хвостом.
– Здесь есть ещё люди? – поинтересовался я.
– Нет.
– А сколько нужно идти, чтобы встретить людей?
– Больше, чем день.
– Для кого ты жжешь уголь?
– Для господина, который делает железо.
– Где он живет?
– В Бане.
– Ты курд?
– Да.
– Ты джиаф?
– Нет.
– Беббе?
– Нет.
При этом слове он разразился раздирающим горло кашлем. Такой расклад вполне меня устраивал. Я не скрывал уже своих симпатий к этому человеку.
– А к какому же ты племени принадлежишь?
– Я банна.
– Посмотри, Алло, вон туда. Ты видишь четверых всадников?
Он отбросил со лба грязные пряди, чтобы открыть себе обзор, и посмотрел, куда я указывал. Невзирая на накидку угольщика, скрывающую его курдскую внешность, я заметил, что по лицу его пробежала тень испуга.
– Они курды? – спросил он озабоченно.
Когда я отрицательно ответил на его вопрос, он продолжал:
– А кто же они тогда?
– Мы двое христиан и трое арабов.
Он взглянул на меня с удивлением.
– А христиане – кто это?
– Это я тебе позже объясню, потому как эту ночь мы проведем здесь.
Тут он испугался еще больше, чем раньше.
– Господин, не делай этого!
– Отчего же?
– В горах живут злые духи.
– А нам это подходит – мы давно хотели увидеть духов.
– И дождь бывает!
– Вода нам не помешает.
– И гром гремит!
– И это нам не страшно.
– И медведи здесь!
– Нам по вкусу их ляжки.
– Часто наведываются разбойники!
– Мы застрелим их.
Наконец, когда понял, что нас ничем не пронять, он сменил тон:
– Господин, я боюсь вас.
– Нас не надо бояться. Мы не разбойники и не убийцы. Мы хотим лишь переночевать в этом домике и завтра двинемся в путь. За это ты, если захочешь, получишь серебряный пиастр.
– Серебряный? Пиастр? – переспросил он удивленно.
– Да, пиастр или даже два, если проявишь дружелюбие.
– Господин, я и так дружелюбен!
Когда он произносил эти слова, у него все смеялось – глаза, рот, нос и даже руки, которые удовлетворенно похлопывали в ладоши. Удивительным было то, что у этого курда-банна росла еще и борода. Такого я пока не видел.
Радость передалась и его собаке, которая извлекла свой хвост из-под ног и принялась им размахивать, причем лапой попыталась толкнуть игриво моего Дояна, но тот и ухом не повел, а созерцал всю картину с величием Великого Могола.
– Тебя хорошо знают в горах? – продолжил я свои расспросы.
– Да, везде.
– А ты знаешь реку Бербзие?
– Да, это на границе.
– Сколько времени нужно, чтобы добраться до нее?
– Полдня.
– А Банне ты знаешь?
– Бываю там два раза в год.
Знал он и Ахмадабад, и Байендере.
– А вот Бистан ты знаешь? – настаивал я.
– Знаю, там живет мой брат!
– Ты работаешь все дни?
– Так, как мне захочется! – гордо ответил он.
– И можешь по своему желанию отсюда уйти?
– Господин, я не знаю, почему ты так спрашиваешь.
Этот угольщик был весьма осторожным, эта черта мне в нем понравилась.
– Я скажу, почему я спрашиваю. Мы здесь чужие люди и не знаем дорог через горы, поэтому нам нужен надежный человек – проводник. Мы заплатим ему по два пиастра за день.
– О господин, возможно ли такое? Я за все годы получил всего десять пиастров, муку и соль. Могу ли я повести вас?
– Мы хотим с тобой сегодня познакомиться. Если ты нам понравишься, ты будешь зарабатывать больше денег, чем получаешь за год.
– Зови своих людей! Я испеку для них хлеб, и дичь у вас будет, и трава для лошадей. Там, наверху, есть источник, и возле него ваш лагерь будет таким же удобным, как лежанка султана в его главной резиденции.
Наш бравый Алло претерпел метаморфозу за какие-то минуты – и все это сделал только звон пиастров!
Я дал знак моим спутникам, которые все время нашего разговора стояли и ждали поодаль. Подъехав, они поразились внешности угольщика не меньше, чем я несколько минут назад. Англичанин – тот вообще лишился дара речи; но и банна уставился на нос мистера Линдсея в немом изумлении. Наконец к англичанину вернулся дар речи:
– Фу ты, черт! Кто это? Горилла?
– Нет, курд из племени банна.
– О! Почему бы тебе не помыться? – пробормотал он, обращаясь к бедному парню, но тот не понял его английского.
Лошади тем временем принялись пастись и выели целые поляны во мху. Мы уселись, и я рассказал Мохаммеду об угольщике. Мы решили как следует его проверить.
А тот вытащил из хижины мешок муки грубого помола и банку с солью. Затем появился на свет божий горшок, который, наверное, многие десятилетия служил каким-то таинственным целям. Потом он залез в какой-то подвал позади дома. Он был выложен камнями и содержал запасы мяса в виде двух зайцев и говяжьей туши. Мы могли выбирать и выбрали говядину. Мясо было вымыто и зажарено на костре, Халеф тем временем напоил лошадей, а курд нарезал для них своим длинным ножом траву.
– Грязноватый паренек, – заявил англичанин, – но прилежный. Жаль!
– Что жаль?
– Жаль, что горшок неподходящий, тоже грязноватый. А иначе он мог бы еще как варить!
– Что еще варить?
– Пудинг!
– Нам только пудинга здесь не хватало!
– Хм! Или я не англичанин?
– И что же за пудинг вы собираетесь варить?
– Да любой.
– Мне известны двадцать видов, но ни один нельзя сделать здесь.
– Почему же?
– Да оттого, что ничего нет.
– Как это так? Говядина есть, мука есть, соль есть…
– Что ж, запомню этот рецепт. Правда, тут не хватает сала, яиц, лука, перца, лимона, петрушки, горчицы…
Короче говоря, вместо пудинга он получил кусок лопатки, которую обглодал дочиста. Пока я разделывал жаркое, курд стоял у угла своего дома и старательно слизывал с пальцев сажу.
– Иди сюда, Алло, поешь с нами! – позвал я его.
Он не заставил себя ждать, и с этого момента мы были лучшими друзьями.
– Сколько стоило твое мясо? – спросил я.
– Господин, я дарю вам его. А себе поймаю другое.
– Нет, я все же хочу заплатить. Вот, возьми.
Я залез в потайной карман на поясе, извлек два пиастра и протянул ему.
– О господин, твое сердце полно доброты! А зайцев ты не хочешь зажарить?
– Мы заберем их завтра с собой.
Рядом с домом лежала большая копна листьев. Курд собрал их, чтобы подготовить для нас подстилки. С помощью наших одеял ему это удалось превосходно, так что на следующее утро мы вынуждены были признать, что давно не спали так сладко.
Перед отъездом мы доели холодное мясо.
– Вы платили, мистер, – заявил Линдсей, – я отдам вам.
– Что за мелочи!
– Эта горилла поведет нас? И сколько он берет?
– Два пиастра в день.
– Я дам ему их. Понятно?
– Хорошо, сэр!
Поскольку хаддедины тоже согласились взять курда в качестве проводника, я провел экзаменовку.
– Ты слышал что-нибудь об озере Кюпри?
– Я был там.
– Как далеко до него отсюда?
– Вы желаете увидеть много деревень или нет?
– Мы хотим встретить поменьше людей.
– Тогда вам понадобится шесть дней.
– А какова дорога туда?
– Отсюда идем до Бербзие и далее по течению до Ахмедабада, потом дорога заворачивает направо, ведет в Киззельзи, а оттуда уже видно реку, впадающую в озеро Кюпри.
Это был, к моему удовольствию и удовлетворению, тот же путь, который я и наметил. Курд-бульбасси описал точно такой же маршрут.
– Хочешь быть нашим проводником? – спросил я его.
– Господин, с вами – хоть до Багдада! – отвечал он.
– А как ты изучил эту тропу?
– Я водил торговцев, уходивших с грузом в горы и возвращавшихся пустыми. Тогда я еще не был угольщиком.
Этот парень, невзирая на его грязь, был настоящей жемчужиной для нас. Он был немного ограничен, но имел честный, прямой характер. Поэтому я решился взять его на службу.
– Тогда ты поведешь нас до равнины и ежедневно будешь получать свои два пиастра. Если верно нам послужишь, сможешь купить себе лошадь, которую мы тебе потом подарим. Доволен?
Лошадь! Она представляла для него несметное богатство! Он схватил мою руку и прижал к своей бороде, под которой по всем анатомическим данным должно было находиться ротовое отверстие.
– О господин! Твоя доброта больше, чем эти горы! Могу ли я прихватить свою собаку, будете ли вы ее кормить?
– Конечно, дичи для нее будет предостаточно.
– Благодарю тебя! Ружья у меня нет, и я вынужден ловить дичь силками. Когда ты купишь мне лошадь?
– Как можно быстрее.
У него была соль, и я попросил его взять с собой запас. Какой ценный продукт соль, узнаешь, лишь, когда месяцами в ней нуждаешься. Большинство бедуинов и курды давно отвыкли от ее вкуса.
Алло быстро закончил все приготовления. Он припрятал запасы муки и соли в упомянутом подвале, забрал нож и угрожающего вида копье, взял собаку на поводок. Шапки на нем не было.
Мы начали наш поход с новыми надеждами на успех. Наш проводник вел нас строго на юг, пока к полудню мы не достигли Бербзие. Здесь устроили привал, с наслаждением погрузившись в воды реки. К счастью, Алло внял моим уговорам и вымылся. Из благословенных волн он вышел другим человеком. Теперь мы выбрали восточное направление, но приходилось делать крюки, потому как на реке имелись поселения кочевников и земледельцев, а их лучше было обходить.
Вечером переночевали на берегу ручья, стекавшего с гор в Бербзие.
На следующее утро мы не проехали и часа, как вдруг курд остановился как вкопанный и напомнил мне о моем обещании купить ему коня. Рядом живет его знакомый, у которого продается лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Несколько мгновений он стоял, пораженный моим красноречием, а потом вдруг с гневом выхватил из-за пояса кинжал.
– Человек, ты вздумал учить меня? Ты, христианин, проклятый Аллахом и Пророком! Я сейчас порежу тебя на куски, как тряпку. Я был готов отпустить вас на свободу с миром, теперь я приказываю вам – убирайтесь отсюда, нечистые, пусть вас заберет шайтан в джехенну! Джехенна – ад (араб).
Я видел, что все это произносилось от чистого сердца, но видел я и то, что глаза обоих хаддединов и Халефа остановились на мне в гневном ожидании. Англичанин тоже смотрел на меня строго и внимательно, чтобы сразу соотнести свои действия с моими. Поскольку он ничего не понял из разговора, я вынужден был ему бросить:
– Сэр, если я выстрелю, стреляйте тоже, и сразу по коням!
– Yes! Прекрасно! – откликнулся он.
Между тем я сказал беббе спокойным тоном:
– Хорошо, мы уедем, но до этого вот что я тебе скажу: не думай, что мы искали мира из-за того, что боимся вас. Нам нужен мир постольку, поскольку мы не желаем проливать понапрасну кровь. Ты возжелал много, так что теперь сам испей последствия содеянного!
– И вы нас не боитесь, вы, гяуры? Разве не ты сидел в пыли и не молил о милосердии, неверный?
– Не произноси больше ничего, беббе, иначе от тебя останется мокрое место, предупреждаю тебя! Нам не нужно от вас никаких поблажек, бой может начаться хоть сейчас! Выходи!
– Пусть так будет! – вскричал он, схватившись за кинжал.
В тот же момент моя лошадь бросилась вперед и оказалась рядом с его конем, я схватил его за руку и вытащил из седла. Раздались четыре выстрела, за ними еще два, а когда я пустил коня в галоп, увидел, как лошади беббе скачут прочь с всадниками.
– Скорее, за ними!
Мы рванули вперед. Но перед этим я подъехал к беббе, притянул его к себе и отвесил ему несколько смачных оплеух со словами: «Это за гяуров!» А потом отшвырнул его прочь. Он упал у ног лошади. Все произошло буквально в одно мгновение. Через миг мы уже мчались по равнине.
– Я правильно поступил? – спросил я хаддедина во время скачки.
– Эмир, – ответил мне Мохаммед Эмин, – ты правильно поступил; этот человек оскорбил всех нас. Он не может быть более воином, потому как христианин ударил его в лицо. Это хуже смерти. Опасайся теперь попасть в руки беббе – ты умрешь в страшных мучениях!
В течение десяти минут беббе снова сколотили два отряда, правда, передний был меньше, ибо пять лошадей у них было убито. Я подождал немного, пока расстояние между ними еще не увеличится, и приказал остановиться. Первые шесть всадников не выпускали нас целый день из поля зрения – лошади у них были отменные. Именно поэтому их и следовало застрелить. Это я и объяснил хаддедину, слез с лошади и зарядил ружье.
– Стрелять? – спросил Линдсей, наблюдавший все это.
– Да. Лошадей убрать!
– Yes! Интересное дело. Дорогое удовольствие!
Еще я попросил никого не нажимать курок, пока наверняка не убедятся, что в прицеле не человек, а лошадь.
Преследователи подошли поближе и находились уже на расстоянии выстрела, как до них начал доходить смысл нашей задумки. Но вместо того чтобы рассеяться, они сбились в кучу.
– Огонь! – скомандовал мистер Линдсей.
Хотя арабы и не поняли английское слово, наверняка догадались, что оно означает. Мы выстрелили с Линдсеем еще по разу и убедились, что ни один выстрел не пропал даром. Шесть лошадей вместе с их всадниками образовали на земле кучу малу, разобраться в которой было довольно сложно.
А мы тем временем снова вскочили на коней. Скоро противник оказался далеко позади, и мы вновь были одни на выжженных солнцем просторах.
– Куда теперь? – спросил Мохаммед.
Я издал невразумительное хмыканье. Никогда еще в жизни я не ощущал такой неопределенности относительно дальнейших действий.
– Подумай сам, эмир, – сказал Амад. – Сейчас у нас есть время. Лошади могут попастись.
– Вы сами подумайте, – ответил я. – Мы даже не знаем, в каком районе находимся, но полагаю, что на юге от нас Нвейзгие, Мерва, Бейтош и Дейра. Эта дорога вывела бы нас в Сулейманию…
– Туда мы не поедем! – прервал меня Мохаммед Эмин.
– Тогда нам нужно решаться на ту дорогу, о которой мы говорили вчера вечером. Следует держаться теперешнего направления, пока не достигнем реки Бербзие, а потом день пройдем вверх по течению и в районе Бане углубимся в горы.
– Я того же мнения, – заявил Мохаммед.
– Река эта, чем нам важна – она отделяет Персию от Эйалата Эйалат – зд.: генерал-губернаторство ( фарси).
и мы можем переходить с одного берега на другой, в зависимости от того, кто нам угрожает.
Мы поскакали дальше на юг. Плоскогорье становилось все более гористым. После полудня мы уже далеко забрались в горы и незадолго до захода солнца оказались на одинокой, поросшей лесом вершине у маленькой хижины; из отверстия в крыше струился легкий дымок.
– Здесь кто-то живет, сиди, – сказал Халеф.
– Во всяком случае, он не причинит нам вреда. Подождите, я посмотрю.
Я слез с лошади и направился к дому. Он был построен из камней, а щели между ними были заткнуты мхом. Крышу застилали в несколько слоев толстые ветви, а вход был настолько низким, что туда мог войти, не сгибаясь, разве что ребенок.
Когда мои шаги стали слышны внутри этого примитивного строения, в дверях появилась голова какого-то зверя, которого я принял за медведя, но голос этого злобного создания не оставил у меня сомнения, что я имею дело с собакой. Потом раздался резкий свист, и на месте этой головы возникла вторая, которую я поначалу тоже не смог классифицировать. При ближайшем рассмотрении шерсть оказалась волосами, всклокоченными самым неимоверным образом, черный широкий нос и блестящие злобные глазки напоминали шакала.
– Добрый вечер! – поприветствовал я.
Глухое ворчание было мне ответом.
– Ты здесь один живешь?
Ворчание стало еще более глухим.
– Здесь в округе есть еще дома?
Теперь ворчание стало по-настоящему злобным, и существо достало какую-то пику – ее острие остановилось у самой моей груди.
– Отойди, – попросил я вполне миролюбивым тоном.
Ворчание не прекращалось, а кончик пики нацелился прямо на мое горло. Это было уж слишком. Я схватил пику и потянул на себя. Таинственный обитатель хижины крепко ухватился за нее, и мне пришлось вытягивать его из дверей. Сначала вылезла морда с черным блестящим носом, потом две руки того же цвета с внушительными когтями, затем дырявый мешок, похожий на те, что носят наши угольщики для своих шмоток, и, в конце концов, два предмета, которые при тщательном обследовании и при богатой фантазии можно было принять за сапоги, которые однажды примерил Колосс Родосский.
Как только эти самые сапоги прошли через дверь, существо смогло выпрямиться, и у собаки появилась возможность появиться в полной красе. У нее была похожая пятнистая шерсть, черные нос и два злобных глаза, и оба создания, похоже, боялись меня больше, чем я их.
– Кто ты? – спросил я самым миролюбивым тоном.
– Алло! – прорычал он, но то были уже членораздельные звуки.
– Кто ты?
– Угольщик.
Да, пожалуй, это было приемлемое объяснение черных носа и рук, но такие ногти ему были явно ни к чему. Я заметил, что мой дружеский тон ему нравится. Он полностью ко мне расположился, и даже собака завиляла хвостом.
– Здесь есть ещё люди? – поинтересовался я.
– Нет.
– А сколько нужно идти, чтобы встретить людей?
– Больше, чем день.
– Для кого ты жжешь уголь?
– Для господина, который делает железо.
– Где он живет?
– В Бане.
– Ты курд?
– Да.
– Ты джиаф?
– Нет.
– Беббе?
– Нет.
При этом слове он разразился раздирающим горло кашлем. Такой расклад вполне меня устраивал. Я не скрывал уже своих симпатий к этому человеку.
– А к какому же ты племени принадлежишь?
– Я банна.
– Посмотри, Алло, вон туда. Ты видишь четверых всадников?
Он отбросил со лба грязные пряди, чтобы открыть себе обзор, и посмотрел, куда я указывал. Невзирая на накидку угольщика, скрывающую его курдскую внешность, я заметил, что по лицу его пробежала тень испуга.
– Они курды? – спросил он озабоченно.
Когда я отрицательно ответил на его вопрос, он продолжал:
– А кто же они тогда?
– Мы двое христиан и трое арабов.
Он взглянул на меня с удивлением.
– А христиане – кто это?
– Это я тебе позже объясню, потому как эту ночь мы проведем здесь.
Тут он испугался еще больше, чем раньше.
– Господин, не делай этого!
– Отчего же?
– В горах живут злые духи.
– А нам это подходит – мы давно хотели увидеть духов.
– И дождь бывает!
– Вода нам не помешает.
– И гром гремит!
– И это нам не страшно.
– И медведи здесь!
– Нам по вкусу их ляжки.
– Часто наведываются разбойники!
– Мы застрелим их.
Наконец, когда понял, что нас ничем не пронять, он сменил тон:
– Господин, я боюсь вас.
– Нас не надо бояться. Мы не разбойники и не убийцы. Мы хотим лишь переночевать в этом домике и завтра двинемся в путь. За это ты, если захочешь, получишь серебряный пиастр.
– Серебряный? Пиастр? – переспросил он удивленно.
– Да, пиастр или даже два, если проявишь дружелюбие.
– Господин, я и так дружелюбен!
Когда он произносил эти слова, у него все смеялось – глаза, рот, нос и даже руки, которые удовлетворенно похлопывали в ладоши. Удивительным было то, что у этого курда-банна росла еще и борода. Такого я пока не видел.
Радость передалась и его собаке, которая извлекла свой хвост из-под ног и принялась им размахивать, причем лапой попыталась толкнуть игриво моего Дояна, но тот и ухом не повел, а созерцал всю картину с величием Великого Могола.
– Тебя хорошо знают в горах? – продолжил я свои расспросы.
– Да, везде.
– А ты знаешь реку Бербзие?
– Да, это на границе.
– Сколько времени нужно, чтобы добраться до нее?
– Полдня.
– А Банне ты знаешь?
– Бываю там два раза в год.
Знал он и Ахмадабад, и Байендере.
– А вот Бистан ты знаешь? – настаивал я.
– Знаю, там живет мой брат!
– Ты работаешь все дни?
– Так, как мне захочется! – гордо ответил он.
– И можешь по своему желанию отсюда уйти?
– Господин, я не знаю, почему ты так спрашиваешь.
Этот угольщик был весьма осторожным, эта черта мне в нем понравилась.
– Я скажу, почему я спрашиваю. Мы здесь чужие люди и не знаем дорог через горы, поэтому нам нужен надежный человек – проводник. Мы заплатим ему по два пиастра за день.
– О господин, возможно ли такое? Я за все годы получил всего десять пиастров, муку и соль. Могу ли я повести вас?
– Мы хотим с тобой сегодня познакомиться. Если ты нам понравишься, ты будешь зарабатывать больше денег, чем получаешь за год.
– Зови своих людей! Я испеку для них хлеб, и дичь у вас будет, и трава для лошадей. Там, наверху, есть источник, и возле него ваш лагерь будет таким же удобным, как лежанка султана в его главной резиденции.
Наш бравый Алло претерпел метаморфозу за какие-то минуты – и все это сделал только звон пиастров!
Я дал знак моим спутникам, которые все время нашего разговора стояли и ждали поодаль. Подъехав, они поразились внешности угольщика не меньше, чем я несколько минут назад. Англичанин – тот вообще лишился дара речи; но и банна уставился на нос мистера Линдсея в немом изумлении. Наконец к англичанину вернулся дар речи:
– Фу ты, черт! Кто это? Горилла?
– Нет, курд из племени банна.
– О! Почему бы тебе не помыться? – пробормотал он, обращаясь к бедному парню, но тот не понял его английского.
Лошади тем временем принялись пастись и выели целые поляны во мху. Мы уселись, и я рассказал Мохаммеду об угольщике. Мы решили как следует его проверить.
А тот вытащил из хижины мешок муки грубого помола и банку с солью. Затем появился на свет божий горшок, который, наверное, многие десятилетия служил каким-то таинственным целям. Потом он залез в какой-то подвал позади дома. Он был выложен камнями и содержал запасы мяса в виде двух зайцев и говяжьей туши. Мы могли выбирать и выбрали говядину. Мясо было вымыто и зажарено на костре, Халеф тем временем напоил лошадей, а курд нарезал для них своим длинным ножом траву.
– Грязноватый паренек, – заявил англичанин, – но прилежный. Жаль!
– Что жаль?
– Жаль, что горшок неподходящий, тоже грязноватый. А иначе он мог бы еще как варить!
– Что еще варить?
– Пудинг!
– Нам только пудинга здесь не хватало!
– Хм! Или я не англичанин?
– И что же за пудинг вы собираетесь варить?
– Да любой.
– Мне известны двадцать видов, но ни один нельзя сделать здесь.
– Почему же?
– Да оттого, что ничего нет.
– Как это так? Говядина есть, мука есть, соль есть…
– Что ж, запомню этот рецепт. Правда, тут не хватает сала, яиц, лука, перца, лимона, петрушки, горчицы…
Короче говоря, вместо пудинга он получил кусок лопатки, которую обглодал дочиста. Пока я разделывал жаркое, курд стоял у угла своего дома и старательно слизывал с пальцев сажу.
– Иди сюда, Алло, поешь с нами! – позвал я его.
Он не заставил себя ждать, и с этого момента мы были лучшими друзьями.
– Сколько стоило твое мясо? – спросил я.
– Господин, я дарю вам его. А себе поймаю другое.
– Нет, я все же хочу заплатить. Вот, возьми.
Я залез в потайной карман на поясе, извлек два пиастра и протянул ему.
– О господин, твое сердце полно доброты! А зайцев ты не хочешь зажарить?
– Мы заберем их завтра с собой.
Рядом с домом лежала большая копна листьев. Курд собрал их, чтобы подготовить для нас подстилки. С помощью наших одеял ему это удалось превосходно, так что на следующее утро мы вынуждены были признать, что давно не спали так сладко.
Перед отъездом мы доели холодное мясо.
– Вы платили, мистер, – заявил Линдсей, – я отдам вам.
– Что за мелочи!
– Эта горилла поведет нас? И сколько он берет?
– Два пиастра в день.
– Я дам ему их. Понятно?
– Хорошо, сэр!
Поскольку хаддедины тоже согласились взять курда в качестве проводника, я провел экзаменовку.
– Ты слышал что-нибудь об озере Кюпри?
– Я был там.
– Как далеко до него отсюда?
– Вы желаете увидеть много деревень или нет?
– Мы хотим встретить поменьше людей.
– Тогда вам понадобится шесть дней.
– А какова дорога туда?
– Отсюда идем до Бербзие и далее по течению до Ахмедабада, потом дорога заворачивает направо, ведет в Киззельзи, а оттуда уже видно реку, впадающую в озеро Кюпри.
Это был, к моему удовольствию и удовлетворению, тот же путь, который я и наметил. Курд-бульбасси описал точно такой же маршрут.
– Хочешь быть нашим проводником? – спросил я его.
– Господин, с вами – хоть до Багдада! – отвечал он.
– А как ты изучил эту тропу?
– Я водил торговцев, уходивших с грузом в горы и возвращавшихся пустыми. Тогда я еще не был угольщиком.
Этот парень, невзирая на его грязь, был настоящей жемчужиной для нас. Он был немного ограничен, но имел честный, прямой характер. Поэтому я решился взять его на службу.
– Тогда ты поведешь нас до равнины и ежедневно будешь получать свои два пиастра. Если верно нам послужишь, сможешь купить себе лошадь, которую мы тебе потом подарим. Доволен?
Лошадь! Она представляла для него несметное богатство! Он схватил мою руку и прижал к своей бороде, под которой по всем анатомическим данным должно было находиться ротовое отверстие.
– О господин! Твоя доброта больше, чем эти горы! Могу ли я прихватить свою собаку, будете ли вы ее кормить?
– Конечно, дичи для нее будет предостаточно.
– Благодарю тебя! Ружья у меня нет, и я вынужден ловить дичь силками. Когда ты купишь мне лошадь?
– Как можно быстрее.
У него была соль, и я попросил его взять с собой запас. Какой ценный продукт соль, узнаешь, лишь, когда месяцами в ней нуждаешься. Большинство бедуинов и курды давно отвыкли от ее вкуса.
Алло быстро закончил все приготовления. Он припрятал запасы муки и соли в упомянутом подвале, забрал нож и угрожающего вида копье, взял собаку на поводок. Шапки на нем не было.
Мы начали наш поход с новыми надеждами на успех. Наш проводник вел нас строго на юг, пока к полудню мы не достигли Бербзие. Здесь устроили привал, с наслаждением погрузившись в воды реки. К счастью, Алло внял моим уговорам и вымылся. Из благословенных волн он вышел другим человеком. Теперь мы выбрали восточное направление, но приходилось делать крюки, потому как на реке имелись поселения кочевников и земледельцев, а их лучше было обходить.
Вечером переночевали на берегу ручья, стекавшего с гор в Бербзие.
На следующее утро мы не проехали и часа, как вдруг курд остановился как вкопанный и напомнил мне о моем обещании купить ему коня. Рядом живет его знакомый, у которого продается лошадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42