Ксеркс ограбил башню и ее богатство, которое, по Диодору, составляло 6300 талантов в золоте.
По легенде, под башней располагался колодец – такой же глубокий, как высока была сама башня. В этом колодце были подвешены падшие ангелы Варуд и Маруд с цепями на ногах, а на самом дне таилась разгадка всех волшебств мира. Таким был Вавилон. А сейчас!..
Здесь, в Бирс-Нимруде, я думал о своей родине, где впервые прочитал Библию. Разве мог я тогда представить, что на берегах Евфрата, у озер и каналов будут сидеть бездомные дети Авраамовы, их псалтыри и струнные инструменты – немо висеть на ивах, а их слезы лучше всяких слов скажут о несбывшихся чаяниях. А если какая-то арфа и зазвучит, то расскажет о тоске по городу, укрывшему святость Иеговы, а в конце песни будут слова: «Я воздену очи горе, на вершины, откуда снизойдет помощь мне». И Господь услышал эти мольбы. Зазвучал мощный голос Иеремии из Анафофа, и плачущий народ услышал его слова: «Слово, которое изрек Господь о Вавилоне и о земле Халдеев через Иеремию пророка: „Хотя бы Вавилон возвысился до небес, и хотя бы он на высоте укрепил твердыню свою; но от Меня придут к нему опустошители, говорит Господь. Пронесется гул вопля от Вавилона и великое разрушение от земли Халдейской, ибо Господь опустошит Вавилон и положит конец горделивому голосу в нем. Зашумят волны их как большие воды, раздастся шумный голос их. Ибо придет на него, на Вавилон, опустошитель, и взяты будут ратоборцы его, сокрушены будут луки их…“
Стоя здесь, на этих развалинах, я живо представил, как сбывались пророчества Иеремии. Шестьсот тысяч пеших воинов, сто двадцать тысяч всадников, тысяча колесниц, не считая всадников на верблюдах, – с такой силой царь Кир подошел к городу и захватил его, невзирая на мощные укрепления и запас продовольствия на двадцать лет. Позже Дарий приказал снести стены, а Ксеркс вывез все богатства. Когда в Вавилон прибыл Александр Великий, он хотел вновь отстроить башню, выставив 10 тысяч рабочих, но его внезапная смерть положила конец реставрационным работам. С тех пор город все быстрее и быстрее опускался в пучину разрушения, и сегодня от него остались лишь хаотично разбросанные каменные глыбы, в которых уже не разберется даже пытливый взгляд исследователя.
Справа от башни я заметил дорогу, ведущую в Кербелу, а слева – ту, что вела в Меджед-Али. На севере лежала Тамазия, а за западными развалинами стены – Джебель Меновие. Я бы с удовольствием задержался здесь еще, но солнце совсем скрылось и сумерки заставили спуститься к моим спутникам.
Женская палатка была уже поставлена, и, кроме Линдсея и Халефа, все уже спали. Халефу нужно было еще прислужить мне, а Линдсей хотел выяснить наши планы на ближайшие дни. Я перенес наш разговор на утро, залез под свое одеяло и попытался заснуть. Сон никак не шел, а наступало какое-то лихорадочное полузабытье, которое мне не принесло бодрости, а только еще больше утомило.
Под утро ударили заморозки, которые потом сменились жарой. Какая-то странная ломота охватила мои члены, и, несмотря на темноту, мне показалось, что все вокруг меня вертится, будто я еду на карусели. Я подумал о лихорадке и принял дозу хинина, и все это в каком-то бредовом состоянии, которое можно скорее назвать обмороком, чем сном.
Когда я, наконец, пришел в себя, вокруг кипела жизнь. Удивительно, но я проспал до девяти часов, и Караван Смерти прямо на наших глазах делился на две части: одна шла в Кербелу, а вторая – в Меджед-Али. Халеф предложил мне фиги и воду. Выпить глоток я еще мог, а вот есть – нет. Я находился в таком состоянии, которое походит на тяжелое похмелье, знакомое мне по юношеским годам, когда, будучи студентом, не пропускал молодежных пирушек, воспетых Виктором Штефелем, автором «Гаудеамуса».
Я собрал все силы, чтобы выйти из этого гнетущего состояния, и мне это немного удалось; наконец-то я смог переговорить с Хасаном Арджир-мирзой, который уже собирался в путь – большая часть паломников уже прошла. Я настойчиво попросил его быть все время настороже и держать оружие наготове. Он кивнул с легкой усмешкой и обещал встретиться на том же месте 15-го или 16-го мухаррама. В полдень он отбыл.
Перед расставанием ко мне подъехала на верблюде Бенда.
– Эмир, я уверена, что мы увидимся вновь, – сказала она, – хотя ты и беспокоишься. Но чтобы ты успокоился, дай мне свой кинжал – я отдам его, когда вернусь!
– Вот он, возьми!
Этот клинок мне подарил Исла бен Мафлей и написал на нем: «Только после победы – в ножны». Я не сомневался, что храбрая девушка постоит за себя в случае опасности.
После того как мирза Селим бросил мне несколько прозвучавших почти враждебно слов прощания, небольшая кавалькада отъехала, и мы долго провожали ее взглядами. На этом мои силы иссякли. Халеф заметил это раньше, чем я.
– Сиди, тебя качает! – воскликнул он. – И лицо бледное! Покажи язык!
Я показал.
– Он совсем синий, сиди! У тебя высокая температура. Прими лекарство и сразу ложись!
Для начала я просто сел, потому как стоять не мог. Потом выпил воды с уксусом и приложил тряпку, смоченную в уксусе, ко лбу.
– Мистер, – сказал Линдсей, – хотите со мной на поиски места для раскопок?
– Нет, я не смогу, пожалуй.
– Тогда и я останусь здесь.
– В этом нет нужды, у меня температура, это часто бывает в поездках. Халеф при мне, вы спокойно можете ехать, но не отъезжайте далеко, ибо, если вы, не дай Бог, наткнетесь на шиитов, я не смогу вам помочь.
Он уехал со своими людьми, а я закрыл глаза. Халеф сидел неотлучно при мне и подливал уксуса на тряпку. Я не знаю, как долго это продолжалось, но неожиданно услыхал шаги, и прямо у меня над ухом прозвучал вопрос:
– Кто вы такие?
Я открыл глаза. Возле нас стояли три вооруженных до зубов араба, их лошадей нигде не было видно. Вид у них был довольно дикий, лица каменные, и ждать хорошего от них не приходилось.
– Странники, – ответил Халеф.
– Вы не шииты! Из какого вы племени?
– Мы пришли из далеких земель за Египтом и принадлежим к племенам Западной Сахары. А почему ты спрашиваешь?
– Ты можешь к ним принадлежать, а вот этот – франк.
Почему он не встал?
– Он болен, у него температура.
– А где остальные, которые были с вами еще недавно?
– Они в Кербеле.
– И тот франк, который тоже был с вами?
– Он где-то рядом.
– А чей это вороной?
– Он принадлежит этому эфенди.
– Сдайте свое и его оружие!
Он подошел к лошади и взял ее за повод. Это сработало, как самое действенное лекарство – жар мигом улетучился, и я уже стоял на ногах.
– Стой. Тот, кто коснется коня хоть пальцем, получит пулю!
Мужчина живо отпрянул и со страхом уставился на направленный на него револьвер.
Здесь, неподалеку от Багдада, он уже познал этот вид оружия и не без оснований побаивался его.
– Я только потрогал, – сказал он.
– Касайся кого хочешь, но только не нас. Что тебе здесь надо?
– Я увидел вас и решил вам услужить.
– А где ваши лошади?
– У нас их нет.
– Ты лжешь! Я по складкам твоего одеяния вижу, что ты ездишь верхом. Откуда ты знаешь, что здесь находятся двое франков?
– Я слышал это от паломников, которые вас видели на дороге.
– Ты снова лжешь. Мы ни одному из них не говорили, кто мы.
– Если ты нам не веришь, мы уйдем.
Они попятились, бросая сладострастные взгляды на наших лошадей и оружие, и исчезли между развалинами.
– Халеф, ты очень неумно ответил им, – заметил я. – Пойдем посмотрим, на самом ли деле они ушли.
Мы последовали за чужаками, но очень медленно, ибо слабость вернулась ко мне сразу же, как прошел гнев, и перед глазами все опять так поплыло, что я едва различал окружающие предметы.
– Ты их видишь? – спросил я, когда мы миновали развалины.
– Да, вон они побежали к своим лошадям.
– Сколько у них животных?
– Три лошади. А сам ты что, не видишь?
– Нет, все расплывается.
– Вот они сели и поехали галопом. Ох! Аллах-иль-Аллах! Там их целая группа, они их поджидают!
– Арабы?
– Слишком далеко, чтобы рассмотреть.
– Беги и принеси мою подзорную трубу!
Пока он бегал к моему коню, я пытался вспомнить, где же я слышал голос этого араба. Этот грубый, охрипший голос явно был мне знаком… Тут вернулся Халеф и протянул мне трубу, но кроваво-красный туман застил мне глаза, и наблюдение пришлось вести ему.
– Это персы!
– Ага! Можешь распознать лица?
– Нет, они уже все вместе и поехали прочь.
– Быстро и на запад. Так?
Халеф ответил утвердительно, и я, наконец, взял трубу. Приступ головокружения прошел.
– Халеф, – обратился я к малышу, – эти персы как раз те, кто преследует мирзу. Селим-ага с ними в сговоре. Вчера ночью он их разыскал и доложил, что мы здесь, в БирсНимруде, должны расстаться. Они послали этих троих узнать, уехал ли Хасан-Арджир, и теперь помчались за ним вдогонку, чтобы настичь его прежде, чем он доберется до Кербелы.
– О, сиди, это же ужасно! Надо ехать за ними!
– Само собой. Готовь лошадей!
– Надо вернуть англичанина! Он поехал, я видел, в Ибрахим-Шалил.
– Тогда Бог с ним, слишком много времени потеряем.
Давай быстрее!
Я присмотрелся и увидел, как группа скачет во весь опор на запад. Тут я вырвал листок из записной книжки и набросал несколько строк, чтобы поставить англичанина в известность о том, что произошло. Я просил его уехать из Бирс-Нимруда и ждать нашего возвращения на канале Анана, потому как здесь, возле башни, на него могли напасть, если наше предприятие не удастся. Листок я заткнул в трещину кладки так, чтобы Линдсей сразу его заметил. Потом мы вскочили в седла и поскакали.
Невероятно, но дух имеет огромную власть над телом! Мое недомогание полностью исчезло, как будто его и не было, голова была холодной, а взгляд острым. Мы добрались до тропы пилигримов, обгоняя паломников и нищих, испускавших в наш адрес проклятья. Но мы этого не замечали. Вот миновали павшего мула и увидели, как двое парней снова заворачивают в саван полуразложившееся тело. Вонь стояла такая, что меня чуть не вырвало.
– Сиди, ты совсем бледный! – закричал Халеф и схватился за повод моего коня. – Остановимся, а то ты свалишься!
– Вперед!
– Нет, стой, у тебя глаза, как у сумасшедшего, давай переждем.
– Нет, вперед!
Я думал, что кричу, но на самом деле, как оказалось, издавал какие-то нечленораздельные звуки. Лошадь моя, тем не менее, скакала во весь опор. Длилось это недолго, вдруг мне показалось, будто начало действовать сильное рвотное средство. Пришлось останавливаться. Заметив слизь и желчь, а также болевые ощущения, я крикнул из последних сил Халефу:
– Скачи дальше, оставь меня здесь!
– Как оставить? – спросил он ошарашенно.
– У меня чума!
– Чума?! Аллах керим! Как же так, сиди?
– Да. Я думал, что просто лихорадка. Теперь вижу точно – чума.
– Но ведь это ужасно!
– Да, уходи, ищи англичанина. Он позаботится о тебе. Он в Бирс-Нимруде или на канале Анана.
Я через силу выдавливал из себя слова. Вместо того чтобы бежать, Халеф схватил мою пылающую руку.
– Сиди, – сказал он, – разве я могу тебя бросить?
– Уходи!
– Нет, Аллах покарает меня, если я тебя покину. У тебя на зубах темная ржавчина, язык заплетается. Да, это чума, но я ее не боюсь. Кто останется при сиди, когда он страдает? Кто помолится за него, если он, не дай Бог, умрет? О эфенди, как мне жаль тебя! Давай, я помогу тебе забраться в седло, мы поищем место, где я смогу за тобой ухаживать.
– Ты в самом деле способен на это, Халеф?
– Во имя Аллаха, господин! Я не оставлю тебя!
– Я не забуду этого. Может, продержусь еще какое-то время. Поехали за персами?
– Сиди, тебе не нужно…
– Вперед же!
Я дал шпоры вороному, и Халеф волей-неволей последовал за мной. Вскоре я вынужден был умерить свой пыл, в глазах снова потемнело, и я во всем доверился Халефу, взявшему на себя бразды правления. Каждый шаг лошади отзывался болью в голове, я не видел, кто нам попадался по дороге, а только крепко цеплялся двумя руками за седло.
Через довольно долгое время мы нагнали караван, и я попытался различить, кто же его составляет. Безмолвно промчались мы через жуткие миазмы, но искомого я не обнаружил.
– Ты не увидел их, Халеф? – спросил я, когда мы добрались до головы каравана.
– Нет.
– Тогда давай завернем левее. Они не могли уклониться вправо. Видишь птиц над караваном?
– Да, стервятников, господин.
– Они выискивают падаль по запаху. Смотри, один полетел левее, к нам. Я беспомощен, полагаюсь на тебя.
– А если он ринется в бой, сиди?
– В таком случае моя душа поборет болезнь. Вперед!
Процессия исчезла слева. Мы скакали, как могли быстро.
– Вон, эль-бюдж Эль-бюдж – бородач (араб.).

, сверху!
– Падает или кружит?
– Кружит.
– Скачи так, чтобы мы оказались как раз под ним. Он замечает или дерущихся людей, или готовую жертву.
Десять минут прошли в тишине. Несмотря на слабость, я подготовил ружье. Расстояние не смутило бы меня, если бы не мое состояние… При этом я заметил, насколько я ослабел – тяжелая двустволка, которую я когда-то легко удерживал одной рукой, казалась мне сегодня многокилограммовой гирей.
– Сиди, смотри, лежат тела! – крикнул Халеф, протягивая руку.
– Скорее туда!
Мы подъехали, и жуткая картина, открывшаяся нам, навсегда запечатлелась в моей памяти. На земле, в отдалении, распростерлись пять тел. В страшном волнении я спрыгнул с коня и наклонился над первым. Кровь стучала молоточками в ушах и руки дрожали, когда я отворачивал воротник накидки с лица трупа. Это был Садык, немой, который сбежал от нас в горах Курдистана.
Я побежал дальше. Следующей была Хальва, верная старая служанка, убитая одной пулей в висок.
Одновременно Халеф вскрикнул:
– Вай! Это же жена перса!
Я подскочил. Да, это была она – Джанна, краса и гордость Хасана Арджира. Ее тоже застрелили, а рядом, с откинутой рукой, будто хотел заслонить ее от пули, распростерся сам Хасан, присыпанный песком и пылью. Его раны свидетельствовали о дикой схватке – даже на руках были ссадины и порезы.
Обезумев от боли, я вскричал:
– Мой Бог, почему же он мне не поверил?!
– Да, – мрачно произнес Халеф. – Он сам во всем виноват. Он верил своему предателю больше, чем тебе. А там еще кто-то. Подойдем.
Дальше всех лежала женщина на взбитом копытами песке. Это была Бенда.
– Аллах проклянет агу, это он ее убил.
– Нет, Халеф! Ты узнаешь кинжал, который торчит в ее сердце? Я одолжил его ей. Ее рука еще недавно сжимала его рукоять. Ага оттащил ее от других; вот следы ее ног на песке. Наверное, она ранила его, а потом сама себя убила, когда не могла больше сопротивляться. Хаджи Халеф Омар, я остаюсь здесь. Я лягу рядом с ними!
– Сиди, в них уже нет жизни, они мертвы, мы не сможем их оживить, но способны отомстить!
Я не ответил. Она лежала передо мной, бледная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, как будто забывшись тяжелым сном. Голова у меня горела, позвоночник больше не держал тело, колени подогнулись, и я медленно опустился на песок. У меня было ощущение, что я погружаюсь, все глубже и глубже, сначала в голубоватую, а потом во все более темную бездну – без остановки, без дна, без конца, и на отдалении миллиона миль я слышал слабеющий голос Халефа: «Сиди, сиди, очнись, мы должны отомстить!..»
После долгого забытья я, наконец, перестал падать в бездну, и достиг, если можно так сказать, места, где прочно закрепился. Меня удержали две сильные руки. Я взглянул на человека, их обладателя, в глазах у него стояли слезы. Я хотел что-то сказать, но мне это удалось с большим трудом:
– Халеф, не плачь!
– О господин, я считал уже тебя умершим. Хамдулиллах! Ты жив! Поднимайся! Вот их следы! Мы пойдем за убийцами и уничтожим их всех! Клянусь Аллахом!
Я покачал головой.
– Я так устал. Подложи мне одеяло под голову.
– Ты пока не можешь ехать верхом, господин?
– Нет.
– Прошу тебя, постарайся!
Верный Халеф пытался мыслями о мести отвлечь меня от болезни, но это ему не удавалось. Он упал на землю и заколотил кулаками по песку.
– Пусть Аллах покарает этих несчастных, которых я не могу догнать! Аллах покарает и чуму, которая отнимает силы у сиди! Пусть Аллах покарает… Аллах-иль-Аллах, я червь, я несчастный, который не может помочь! Лучше всего мне здесь лечь и умереть!
Тут я встрепенулся.
– Халеф, ты что, хочешь, чтобы бородач съел этих умерших?
– Хочешь похоронить их?
– Да.
– А где и как?
– Разве можно как-нибудь иначе, чем в песке?
– Это трудная работа, господин. Я сам с ней справлюсь. А этого Садыка, который предал своего хозяина, пусть сожрут стервятники. Но сначала я посмотрю, не осталось ли при них каких-то вещей.
Поиск ничего не дал. У них забрали абсолютно все. Какие ценности попали в лапы этих грабителей! Чудо, как уцелел кинжал у Бенды! Убийцы, наверное, побоялись разжать стиснутые пальцы девушки. Я попросил Халефа навсегда оставить острый клинок в сердце убитой. Этим оружием я все равно никогда бы уже не воспользовался.
Мы стали потихоньку рыть яму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42