– У вас есть сигары «Кабальерос»? Скрюченным большим пальцем он указал на прилавок.
– Тонкие или толстые?
– Мне бы две коробки толстых и две – тонких. Он с удивлением покосился на меня, но не сказал ни слова. Потянувшись рукой под прилавок, он вытащил четыре коробки и подвинул их ко мне.
– Десять долларов тридцать.
Я сунул руку в карман, выудил двадцатку и уронил на прилавок.
Я начал потеху, когда он возился со сдачей. Взял четыре коробки, положил на них сверху книгу и потянулся за шлемом, тем временем ловко толкнув одежду, которая свалилась на пол. Я громко застонал и нагнулся за одеждой, чтобы поднять ее. Тогда уже и шлем полетел на пол с жутким грохотом и откатился метра на полтора.
Владелец магазина отсчитал деньги и стал наблюдать за моей безнадежной схваткой, сочувственно покачивая головой. Смотрел, смотрел, а когда и часть сдачи разлетелась в разные стороны, набрался духу и заговорил:
– Так не пойдет, мистер…
– Вы полагаете? – я взглянул на него с ангельским изумлением.
– Не вызвать ли мне такси? – спросил он терпеливо.
– А, я живу здесь рядом. Шофер наверняка не скажет спасибо, если мы заставим его ехать сюда из-за двухсот метров.
Он в задумчивости посмотрел на дверь.
– Да, верно… Я сожалею, мистер, охотно помог бы вам, но не могу оставить магазин. Моя жена больна, иначе мы были бы здесь вдвоем, и я с охотой…
Я подумал, лучше поддам еще жару.
Я наклонился и поднял несколько монет, отчего шлем с громким звяканьем откатился еще дальше. Даже одна коробка с сигарами раскрылась, и они посыпались на пол.
Хозяин вышел из-за прилавка и помог мне собрать их. Затем он почесал макушку.
– Нет, так действительно не пойдет. Знаете что? Оставьте здесь половину вещей, а потом приходите за ними. Если вы в самом деле живете здесь недалеко, то за пару минут управитесь.
Я так посмотрел на него, словно он придумал, как добывать огонь.
– Смотрите, не такая уж плохая мысль! Я оставлю здесь три коробки сигар. Пока хватит мне и одной. Одежду и шлем я возьму с собой Не сбережете ли вы пока эту книгу?
– Конечно, давайте сюда.
Он взял коробки и положил их на верхнюю полку, А сверху – книгу.
– Мистер…
– Меня зовут Хобсон.
– Мистер Хобсон, большое вам спасибо за вашу любезность.
– Что вы. Не стоит благодарности. Вы недавно переехали сюда?
Я пропустил вопрос мимо ушей.
– Знаете, случается, что мне приходится работать по срочным вызовам. Может статься, что, когда я приду домой, меня уже ждет вызов. Тогда я смогу зайти за вещами только завтра.
Он добродушно улыбнулся.
– Не бойтесь за ваши вещи, мистер…
– Брэун.
– Мистер Брэун. Моя жена болеет, и я один торгую. Кроме меня, тут никто ничего не тронет. Если не придете за вещами, вы их и в будущем году найдете на том же месте.
Я завернул шлем в одежду, еще раз поблагодарил его за доброту и попятился к двери.
Лучшего места, чтобы сохранить тайну Ренни, я бы не нашел.
Я снова промаршировал мимо портье и поднялся на лифте на свой этаж. Когда я открыл дверь, то повернулся так, чтобы одежда в моей руке заслонила передо мной комнату.
Я издал стон и уронил вещи на пол в прихожей. И только тогда посмотрел в сторону комнаты для гостей.
Маленький человек в черной шляпе сидел в кресле, и ноги его покоились на столе. В воздухе резвились кольца дыма от его сигары.
Я сделал вид, что поражен.
– Бенни! Как вы сюда попали? Он довольно хихикнул.
– А что, уже забыли?
Он сунул руку в карман, вытащил свой любимый инструмент, полоску пластика, и показал мне. Я дружелюбно улыбнулся.
– Я не то имел в виду. Вы знаете, я – ваш поклонник. Это у меня от неожиданности вырвалось.
Я положил одежду и шлем на тахту, затем подтянул к себе стул, чтобы сесть за стол напротив Бенни. Однако коротышка мигом вскочил на ноги и прыгнул ко мне.
– Вы, правда, не сердитесь, приятель? – С этими словами он профессионально обыскал меня. Когда он нащупал пушку, рука его остановилась, потом побежала дальше. Пушка его не интересовала.
– Теперь удовлетворены? – спросил я, когда он вернулся в кресло и взгромоздил ноги на стол.
– Знаете, профессия есть профессия, – хихикнул он негромко. – Есть свои неписаные законы.
– А моя пушка?
– Вы ведь на нас работаете, или…? Кстати… Мистер Джиральдини передает вам привет.
– Благодарю) – Он интересуется, как движется дело.
– Не очень хорошо. Но я, пожалуй, напал на след. Сделаю все, что смогу.
– В этом никто и не сомневается, приятель. А что означают, черт возьми, эта одежда и шлем? Вы, случайно, не записались в трубочисты?
Он острил, а я полностью отдавал себе отчет в том, что знает он много. Я даже побаивался, что знает он больше, чем полагалось бы.
– Послушайте, Бенни, – сказал я ему. – Вам прекрасно известно, что это такое. Если мои подозрения верны, вы всюду следили за мной, когда я мотался туда-сюда между заведением Харрисона и городом.
– Только я, – сказал он.
– Тогда вы знаете и то, что случилось с институтами.
– Сгорели.
– Как свинарник.
– О'кей. Откуда вы взяли, что институты имеют отношение к тому пацаненку, которого разыскивает мистер Джиральдини?– Я рассказал ему, что успел разузнать с тех пор, как приехал в Санта-Монику. Рассказал, как установил связь между малышом, и Институтом археологии. Рассказал и то, как мне стало известно, что имущество институтов хранится в библиотеке.
Он слушал внимательно, и этим немного смутил меня. Может быть, он знает меньше, чем я предполагал?
– Значит, вы пошли в библиотеку, – пробормотал он, – и раздобыли два комплекта защитной одежды и два шлема. Но зачем, боже ты мой?
Я постарался придать своему лицу невинное выражение, как всегда, когда хочу обвести кого-то вокруг пальца.
– Смотрите. У меня задача разыскать сорванца. Во-первых, мне нужно выйти на кого-то, кто знал его. Ясно?
– Ну да.
– Так вот. Здесь вот находится эта одежда. Как я слышал, ее там комплектов двести.
– Ого.
– Вы знаете, что это означает?
– Честно говоря, нет.
А это означает, Бенни, что спецодежду закупили где-то большой партией. Где-то на территории Штатов.
– Меток или чего-нибудь такого нет на ней?
– Увы.
– Так что вы собираетесь делать?
– Хочу узнать, где ее продали. Поскольку это спецодежда, у меня есть шанс, что я нападу на след магазина.
– Значит…
– А когда найду его, может быть, выяснится также, кто заказывал одежду. И, может быть, заказчик оставил в магазине домашний адрес, а не только адрес Института. Понимаете? Возможно, я смогу пойти по этому следу.
Он поразмышлял немного, потом покачал головой.
– Не согласен… Этот путь мне кажется слишком сложным Очевидно, в подвале библиотеки остались и записи Почему вы не достали их?
– Потому что не хотел рисковать. Они каждый месяц пишут письма по старым адресам сотрудников института. До сих пор еще никто не ответил. Значит, адреса устарели. Или если кто-нибудь заявится… Мы только привлечем к себе внимание.
Признаю, это были слабые аргументы, ноя надеялся, что если он это не проглотит, то, по крайней мере, мне удастся заморочить ему голову.
Он подумал немного, затем сдвинул шляпу на затылок.
– В библиотеке и так уже порядком навоняли.
– Навоняли? – спросил я, чуя недоброе.
– Хромого пришили!
Я вскочил на ноги, словно подброшенный пружиной. Но не успел заговорить, как коротышка громко, почти истерически завопил:
– Это не я! Когда я пришел туда, его уже пришили. Поздно пришел, черт бы их побрал! Его пришили те самые, кому вы продали другой комплект одежды. Люди Ренци!
Несколько секунд мне казалось, что голова моя сейчас треснет.
– Вы все видели?
– Разумеется. Если бы они попытались что-нибудь с вами сделать, я бы пристрелил их, как бешеных собак. Но почему вы продали им шмотки?
– Потому что не знал, что вы присматриваете за мной. Впрочем, одежда и не представляет никакой ценности. Они не будут знать, что с ней делать.
– Вы думаете?
– Надеюсь.
– Что ж, надейтесь.
Мы какое-то время помолчали, потом он тихо спросил:
– Что вы намерены делать теперь?
– Мне нужно проверить одну-две вещи. Потом попытаюсь выяснить, где изготовили эту одежду. Ну как?
– Вам лучше знать, – произнес он негромко. – Мое дело – обеспечивать вам тыл.
– Тогда вы могли бы оказать мне одну огромную любезность.
– Да?
– Взяли бы мне на сегодняшний вечер билет на самолет до Лас-Вегаса.
– Лас-Вегас?
– Да. Что тут удивительного?
– Собственно, ничего. Только это место не по карману частному сыщику.
– Вы боитесь за деньги вашего шефа?
– Еще чего… Он знает счет своим монетам. Так вы, в самом деле, собираетесь в Лас-Вегас?
– В самом деле.
– Не скажете, зачем?
– Не скажу. Я не люблю, чтобы еще кто-нибудь, кроме меня, знал о моих планах.
Он задумайся, и по нему было видно, с какой устрашающей скоростью вращались колесики в его голове.
– Я должен доложить Джиральдини.
– Так доложите. Для того я и сказал. А насчет билета я не шутил. Знаю, можно было бы заказать и по телефону, но, учитывая сложившиеся обстоятельства, я бы хотел, чтобы это сделали вы.
Он неохотно поднялся из кресла:
– Ладно. К тому же, я думаю, что вы правы. Не удивляйтесь, если в ближайшее время мы с вами встретимся в Лас-Вегасе.
Я же на это только улыбнулся про себя. Сказать я, естественно, ничего не сказал.
Когда дверь закрылась за ним, я подождал минут десять, потом пешком спустился на первый этаж. Возле лифта никто не слонялся, и у выхода все выглядело спокойно.
На всякий случай я заглянул еще и в салон, но только две старые девы, с пьяной ухмылкой, безнадежно повернулись ко мне. Похоже, все чисто.
Я перебежал на противоположную сторону улицы и завернул за угол. Там я остановился, прислонился спиной к первой же витрине и стал ждать, когда замаячит поблизости машина, как бы без определенной цели курсирующая по улицам.
Ждал, ждал, но никто не появлялся. Тогда я взял курс на табачную лавку и нажал на дверную ручку.
Хозяин был занят раскладыванием упаковок, и лицо его просияло, когда он меня увидел.
– Диас, сеньор. Я уже опасался, что вам пришлось идти по вызову. Вот-вот закрою свою хибарку. Вы пришли как раз вовремя.
Ради приличия я купил у него еще одну пачку сигарет, потом зажал под мышкой свои вещи. Сверху я положил коробки с сигарами, а книгу подсунул под низ.
Я без происшествий добрался до своей комнаты. Что там сказал коротышка в шляпе? Как зовут ту банду, которая купила у меня спецодежду? Ренци? И эти тоже макаронники!
Я глубоко вздохнул, потом запер за собой дверь на ключ и цепочку тоже навесил.
Я улегся на диване и взял в руки книгу. В целом в моем распоряжении было два часа. А потом посмотрим.
У меня было ощущение, что я, пожалуй, могу заключить с кем-то сделку и покруче, чем та, которой меня угостил Джиральдини. Только я еще не знал, с кем.
Я раскрыл книгу. Это был ничем не примечательный дневник, из таких, какие сотнями продаются в любом писчебумажном магазине. Только в верхней части страниц не были обозначены дни недели: владельцу дневника предоставляли возможность самому вписать их. Во всяком случае, это имело то преимущество, что можно было пропустить несколько дней, не оставляя пустыне страниц. Силади исписал свою книжечку мелкими, очень четкими буквами. Я обеспокоенно вздохнул: вероятно, мне понадобится больше времени, чем я рассчитывал.
Записки сразу же начинались на вставленной позже странице, которая была вырвана из другой, по видимости, большего формата тетради. Было видно, что постороннюю страницу подрезали ножницами, чтобы подогнать ее под листы дневника. Она еще тем отличалась от остальных страниц, что если они были исписаны шариковой ручкой с синими чернилами, эта – зелеными.
Я устроился на диване поудобнее и начал читать записки Петера Силади.
III. КНИГА РЕННИ
Эта книга – Ренни. Ренни и моя. Может быть и его тоже, но этого я еще не знаю. Я молюсь Богу, чтобы было так. Молюсь о том, чтобы он сохранил мне Ренни, но и о том, чтобы он взял его у меня…
Эта книга – книга тоски и желания. Тоски, требующей, чтобы он навсегда остался со мной, оставался моим. Ведь я… Но и желания тоже, чтобы, когда придет время, он покинул меня!
Порой я просто трепещу от счастья, а иной раз чуть не плачу от страха, что, может быть, я – избранник.
Может быть, мне первому в истории человечества выпало такое на долю. Может быть, мы, все-таки, не одиноки…
Я очень люблю тебя, Ренни! И очень хотел бы, чтобы ты знал это, даже когда тебя уже не будет рядом со мной. Я только могу надеяться, что любовь так же всеобща, как важнейшие составляющие мира, что она вездесуща. На это я надеюсь, Ренни.
Когда ты это будешь читать, ты удивишься, что держишь в своих руках не обычный дневник. В нем много диалогов и мало описаний, не так, как это обыкновенно бывает в дневнике. Но я умышленно писал так, чтобы ты знал каждое мгновение, каждую мельчайшую подробность этой истории. И каждое слово, каждое дрожание голоса людей, каждое движение их рук. Я еще не знаю, зачем, но чувствую, что когда-нибудь это будет очень важно для тебя, Ренни.
Когда придет время, я эту книгу отдам тебе. А сейчас ты еще играешь в песочке, но однажды ты будешь Первым! И тогда тебе нужно будет знать, как это произошло.
Эта книга – моя книга и твоя, Ренни! 18 ноября.
Стоит неизменно скверная погода, Над верхушками деревьев плавают тучи, в саду свистит холодный ветер. Бррр! Лучше уж быть в Египте, у доброго старого бога солнца.
Все время ломит в затылке и стучит в висках. Напрасно пью кофе, не помогает. Не перестаю смотреть в окно и следить за тучами. Черт бы их побрал!
На моем письменном столе лежит фотокопия папирусного свитка, я просидел над ней все воскресенье. Собственно, это не мой папирус, а Солта. Солт подсунул его мне, чтобы я хоть что-нибудь сделал с ним.
Может быть, именно этот дрянной папирус испортил мне настроение. Нет ничего хуже, чем когда у тебя под носом лежит какая-то исписанная бумага, а ты ничего не можешь с ней поделать!
Помнится, вчера вечером я чуть было не растоптал ее. Черт возьми, ведь, в конце концов, ее для того и написали, чтобы кто-то прочитал. А если так написали, что невозможно прочесть! Эх, ну и кретин же ты, писец, ну и кретин!
Потом я устыдился. Мысленно попросил прощения у писца, умершего несколько тысячелетий назад. Откуда было знать несчастному, что однажды, в астрономически далеком будущем, за много тысяч километров, на земле, тогда еще не открытой, кто-то захочет прочитать то, что он написал. Притом же этот кто-то не имеет ни малейшего отношения к тому, что писец хотел сообщить своим современникам. Я всегда терпеть не мог демотическое письмо. Нет в нем пленительной красоты иероглифов и элегантной каллиграфии иератического письма. Похоже, упадок царства повлек за собой и упадок письменности.
Я, конечно, знаю, что снова несправедлив. Этот папирус, датируемый VIII – VII веком до новой эры, выражал потребности той эпохи, в которую значительно возросла экономическая роль написанного слова. Тогда уже не только высекли в камне значки, восхваляющие бога солнца Ра или фараонов, но и скрупулезно записывали на папирусе, сколько стоило на рынке одно яйцо или, например, одна плеть из кожи бегемота.
Сумма суммарум, демотическое письмо – это уже настоящее письмо. Оно примерно так же соотносится с классическими иероглифами, как классическая латынь с народной. Во всяком случае, яблоко упало довольно далеко от яблони.
Немало часов просидел я над ним, пытаясь расшифровать некоторые проклятые сокращения. Но как, черт, возьми, разгадать их тайну, если возможно, что систему сокращений и слияний такого типа использовали только этот писец или школа, к которой он принадлежал, причем на весьма ограниченной территории.
Потому что и это относилось к особенностям демотического народного письма.
Я бросил на фотокопию презрительный взгляд и уже было решил выпить еще чашку кофе, когда зазвонил телефон.
– Мистер Силади?
– Да.
– Говорит Селия Джордан. Дело в том…
– О, Селия!
– Дело в том, что с вами желает поговорить один зарубежный коллега.
– Зарубежный коллега? И именно сейчас? Я его знаю, по крайней мере?
– Боюсь, что нет. Мистер Хальворссон, из Копенгагена.
– Никогда не слышал этого имени.
– И мистер Малькольм не слышал. Но вот он во что бы то ни стало желает вас повидать.
– Селия… Вы столько раз уже выручали меня. У меня так болит голова, как будто она и не моя, и отвратительное настроение. Вы не могли бы направить этого Хальворссона куда-нибудь еще?
– Боюсь, мистер Силади, что не могу. Он утверждает, что приехал сюда ради вас, прямо из Копенгагена.
– Но дорогая Селия! Я, поверьте мне, знаю каждого, кто хоть что-то значит в моей профессии И среди них нет ни одного Хальворссона. Прощупайте-ка его. Он, случайно, не студент, который хочет продолжить обучение у нас, или журналист? В последнем случае пошлите его к дьяволу, а в первом – внесите его в списки, но оставьте меня в покое, хорошо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46