На сегодня это было все. 26 августа – Ну? – спросил Карабинас. – Как дальше?
– Не знаю, – пожал плечами Осима. – Но одно ясно. Захороненная пирамида – не легенда. И советники Эхнатона тоже существовали. Те, с решетчатыми ребрами.
– Нужно найти пирамиду, – сказал Карабинас.
– Кто они были, по-твоему? – спросил Осима.
– Советники.
– Пока неизвестная человеческая раса? Оба посмотрели на меня, словно я должен решить этот вопрос.
– Я много думал об этом, – сказал я. – Даже пытался взяться за дело с противоположного конца.
– Как это, черт возьми, понимать? – удивился грек.
– Я стал развивать мысль в обратном направлении.
Дело в том, что одной из наших отправных точек было предположение, что люди с решетчатыми ребрами были представителями высокой культуры, скажем, даже суперкультуры. Ну, а если все было не так? А если правда заключается в обратном?
– Как это в обратном?
– Возьмем размеры их мозга. По словами Рэглэнда, вес их мозга составлял около 700 граммов. Это, грубо говоря, половина мозга человека. Не могло ли быть, что их взяли ко двору фараона именно потому, что… ну, потому, что они были исключительно глупы и примитивны? Скажем, они выполняли ту же функцию, что и придворные шуты.
– Безумие, – подскочил Осима. – Ведь в источниках недвусмысленно говорится, что люди с решетчатыми ребрами были, по крайней мере, равными остальным. А надгробная надпись Иму? Для придворного шута такое не пишут в склепах!
– Ну, а как же размеры мозга! – отчаянно защищал я точку зрения, которую и сам не считал состоятельной.
– Это тоже какой-то трюк. Точно также, как с костями! – выкрикнул Осима. – Доктор сказал, что их мозг, несмотря на меньшие размеры, мог быть и тяжелее человеческого. Это не доказательство!
В этот момент в дверь постучали. Это был Киндлер, геофизик. В руках у него была бумажная коробочка, которую он осторожно поставил на мой стол.
– Вот ваш жук, Силади… Но мы не много о нем узнали.
– Но что-то удалось установить?
– Немного. Во-первых, его не вырезали, это точно.
– Тогда как же, черт возьми, его сделали? Киндлер окинул нас беспомощным взглядом, потом улыбнулся.
– Сейчас скажу глупость. Только не смейтесь. У меня нет никаких доказательств, но похоже на то, что его отлили.
– Ради бога, послушайте! Ведь это какой-то хрусталь!
– В том-то и дело… Он так выглядит. Но это не хрусталь. По крайней мере, не такой, какой встречается в природе.
– А вы не можете ошибаться? По его лицу пробежала тень.
– Конечно, могу. Ошибку никогда не следует исключать. Только, по словам моих противников, я знаю о хрустале больше, чем о собственной супруге. Я хотел бы видеть того, кто может тягаться со мной в том, что касается хрусталя. И я сразу говорю, что такого хрусталя в природе не существует. Это искусственный материал] Карабинас, который совершенно не разбирался в хрустале, напряженно следил за разговором и пытался уловить суть слов Киндлера.
– Это значит, – спросил он осторожно, – что жука сделали из чего-то вроде стекла? Киндлер одобрительно кивнул.
– Браво! Именно это я хотел сказать, Я подозреваю, что в руках у нас предмет, изготовленный из какого-то неизвестного искусственного стекловидного материала, и этот предмет изображает жука-скарабея.
– А нельзя ли установить состав? – спросил я взволнованно.
Киндлер покачал головой.
– Не могу вас утешить, Петер. Для этого мне сначала пришлось бы разломать жука. И даже если бы я так сделал, не знаю, оправдало бы ли это нанесенный ущерб. В принципе, конечно, мы могли бы определить составные части материала, но каким способом его изготовили, осталось бы по-прежнему загадкой. Из состава еще нельзя сделать прямого вывода о технологии изготовления.
– Так что вы посоветуете? Он дернул плечом.
– Раз уж вы меня спрашиваете, скажу – оставьте его в покое. Красивая вещица, правда? Будет больше пользы, если вы будете ею любоваться, чем ломать.
– Несомненно.
– Ведь в мире столько загадок! Подумайте только, сколько было художников в средние века, какие смеси красок они использовали. У каждого была своя собственная тайна. Если так рассуждать, то мы могли бы соскоблить все ими нарисованное, чтобы установить, чем они писали картины. Вы понимаете, что я имею в виду?
– Абсолютно.
– А впрочем, очень красивая вещь. Я долго любовался ею. И в ней полно загадок.
– Загадок?
– Вот именно. Положите только ее на солнечный свет. Вместо того, чтобы разложить солнечный луч на тысячу оттенков, она меняется сама. Становится молочно-белой, как мастика, когда в нее подливают воду. И не нагревается. Странно, правда?
– А вы что по этому поводу думаете?
Он достал сигарету, закурил и выпустил дым.
– У меня возникла сумасшедшая идея. Но, прошу вас, никому не рассказывайте, потому что я хотел бы еще несколько лет поработать здесь.
– Молчим, как могила, – серьезно сказал Карабинас.
– Я положил эту безделушку на солнце. И стал смотреть, как она преломляет лучи. И тут вдруг у меня возникло какое-то странное ощущение. Знаете, какое? Словно некий внутренний голос шепнул мне, что скарабею нехорошо на солнце. Как будто во мне звучал плаксивый голос надоедливого ребенка, твердивший, чтобы я убрал оттуда жука. С ума сойти, а?
Никто ему не ответил.
– Тогда произошло нечто странное. Жук неожиданно побелел, как молоко. Увидеть что-нибудь сквозь него оказалось невозможно. Он стал просто матовым. Понимаете?
– Фантастично!
– Поборов страх, я взял его в руку, чтобы перенести в тень. Там через несколько минут он снова сделался прозрачным. Такого я еще никогда не видел.
– И что это такое, по-вашему? – спросил я нерешительно, покосившись на коробочку.
– Хотел бы я это знать! Если бы вы не сказали, что это египетский скарабей из эпохи фараонов, я бы подумал, что в жука встроен защитный рефлекс.
– Как, черт возьми?..
– Очень просто. По какой-то причине – хочу подчеркнуть, что это лишь предположение, – жук не должен находиться на солнце продолжительное время. Либо из-за тепла, либо из-за света. Понятно, да? Чего-то из названного ему следует опасаться. Но если все же случится так, что он попадет на солнце, срабатывает некая защитная система, и жук утрачивает свою способность пропускать свет. Не правда ли, я вовсе с ума сошел?
– Во всяком случае, то, что вы рассказали, очень интересно, – уклонился я от ответа.
– Собственно говоря, красивая вещица. Я бы с удовольствием поиграл с нею. Когда вам надоест, только скажите. Денек-другой я бы еще повозился…
Когда он ушел, в комнате надолго воцарилось молчание. Никто из нас не говорил ни слова: Карабинас уставился в пол, Осима на стену, а я на коробку, в которой лежал скарабей.
– Загадок все больше, – сказал наконец Осима. Карабинас улыбнулся и подмигнул мне.
– Ты все еще полагаешь, что вот этого маленького умного жука тоже сделали слабоумные придворные шуты?
Что я мог ответить? Ведь я и сам был убежден в том, что в лице советников Эхнатона мы встретились с представителями небывалой суперкультуры. 15 сентября Неделю назад вернулась экспедиция, и целых три дня город жил в радостном угаре. Нас пригласили на прием к губернатору и к мэру, в нашу честь организовали шествие с лампионами, а в местном музее выставили выкопанные находки: естественно, только те, которые мы нашли на коптском кладбище.
Население города любовалось коптскими крестами, сандалиями и украшениями. А также бородой Хальворссона.
Защитники окружающей среды на время успокоились: проблема мусорной свалки, похоже, навеки затеряется в тумане забвения.
В это утро позвонил Киндлер, который, кроме скарабея, изучал и круглый мраморный шар. Сдавленным от волнения голосом он проговорил в трубку, что с одной стороны мраморного шара обнаружил едва различимый вход, пробку из которого ему удалось извлечь с помощью вакуумного насоса.
Мы, естественно, сразу же помчались в лабораторию Киндлера и принялись рассматривать чудо-шар. Мне, как руководителю института, выпала честь стать первым человеком, который смог заглянуть внутрь шара после истекших тысячелетий. Маленьким, как карандаш, фонарем Киндлера я посветил в отверстие: тонкий, но сильный луч света рассеял темноту. Я напрягал зрение, но все равно ничего не увидел. На дне мраморного шара был всего лишь слой осадка толщиной в несколько миллиметров. 17 сентября Мраморный шар, тщательно закупоренный, лежал перед нами на столе.
– Вы думаете, она сможет это сделать? – спросил Хальворссон, повернувшись к Селии.
Девушка провела пилочкой по ногтям, потом кивнула.
– Она говорила, что хотела бы увидеть его мозг. Так вот он здесь, пожалуйста!
– Но, может быть, это вовсе и не мозг!
– Скоро узнаем. Кроме того, хорошо уже и то, что как можно меньше людей будут в это замешаны. Ведь мисс Хубер все равно уже знает. Мы успеем еще обратиться к кому-нибудь другому, если ее постигнет неудача.
Селия, несомненно, была права.
А проблема заключалась в том, что делать с обнаруженным на дне мраморного шара осадком. Мы знали, что нужно обязательно провести химический анализ и узнать, в самом ли деле он содержит благовония. Хотя этому, очевидно, противоречил тот факт, что шар не случайно открывался с огромным трудом. Более вероятным казалось – во всяком случае Селии, – это тоже канопа, как и две другие. И содержала она, возможно, мозг Иму, который так страстно желала увидеть мисс Хубер.
– Итак? – спросил я своих сотрудников.
– Я тоже считаю, что следует довериться мисс Хубер, – сказал Осима. – Я бы, во всяком случае, ей доверился.
Поскольку никто не возражал, я принял это предложение и позвонил мисс Хубер.
– Мисс Хубер?
– Это я. Какие новости? Еще одна мумия? Сегодня ее голос звучал как будто не так сухо.
– Даже не знаю, с чего начать…
– Уж не хотите ли вы попросить моей руки?
– Не сейчас. Может быть, позже, при случае. Не знаю, смею ли я надеяться.
– Естественно. Вы – всегда. Я все еще терпеливо жду. Кстати, о чем идет речь?
– Вы еще не отказались от желания увидеть мозг Иму?
– Иму?
– Того, которого вы обследовали под рентгеном. Мозг мумии.
– О! Естественно! Но только не хотите же вы сказать, что каким-то чудом обнаружился и мозг этого человека?
– Даже не знаю. Во всяком случае, что-то после него осталось, и мы не знаем, что это такое. Вероятно, в одной из каноп…
– Каноп?
– Так называются сосуды, в которые укладывали внутренние органы.
– Ага, понимаю.
– Потом объясню подробнее. Словом, осталось после него что-то, и мы не знаем, что это такое. Какой-то сухой осадок.
– Вы хотите, чтобы я посмотрела?
– Очень хотел бы.
– Почему именно я?
– Я могу быть откровенным?
– Естественно.
– Пока в этом нет крайней необходимости, я не хотел бы привлекать к исследованиям новых лиц. Кстати, забыл спросить… Вы вообще-то разбираетесь в химии?
В трубке послышалось хихиканье, больше похожее на покашливание.
– Но, послушайте! Во всяком случае, разбираюсь настолько, чтобы установить, что там содержит ваша грязь. Пришлите ко мне с чайную ложечку.
– Прекрасно, доктор!
– Впрочем, нет! Подождите… У меня есть идея получше! Не будем терять времени понапрасну. Это исследование мозга начинает меня всерьез интересовать. Знаете, что?
– Я весь внимание, – сказал я в соответствии с истиной.
– Возьмите щепотку этой пыли или мази и накапайте на нее немного разбавленного спирта, примерно 10-или 15-процентного. Сможете это сделать?
– Да… Полагаю, что сможем.
– Отлично. Перемешайте и слейте в какую-нибудь бутылочку. Потом пришлите мне. Как только я положу трубку, сразу же подготовлю электронный микроскоп. Если это действительно мозг, то через полчаса это выяснится. Идет?
– Идет! – сказал я и положил трубку. Мы сразу же принялись за работу. Карабинас извлек пробку, которую мы предварительно покрыли тонким слоем лака, чтобы легче скользили мраморные поверхности. Осима засунул в отверстие ложку с длинной ручкой и отковырнул две-три щепотки осадка. Половину он бросил в воду, а вторую половину развел в небольшом количестве спирта, как советовала доктор Хубер. Сероватый порошок быстро растворился в воде, как и в спирте, окрашивая раствор в кофейный цвет.
Йеттмар задумчиво смотрел на бутылочки, потом дернул кончиками своих усов.
– Не хочу вас тревожить, но это не совсем нормально,
– Что такое? – поднял голову Хальворссон.
– Посмотрите только на первоначальный цвет порошка. Он бледно-коричневого цвета, почти серый. А раствор – кофейного цвета. Словно произошла какая-то химическая реакция…
– Еще чего! – оборвал его Миддлтон. – Очевидно, в исходный материал попали крупинки краски. Крупинки растворились и окрасили раствор. Ясно, так ведь?
– А зачем во внутренние органы стали бы добавлять краску?
– Зачем, зачем? Только и вопросов, что зачем. Будем надеяться, что и это выяснится!
– Кто отнесет коктейль? – спросил Осима. Хальворссон встал и протянул руку.
– Давайте я. Я разбираюсь в этом меньше остальных и никаких теорий у меня нет. Доктор Хубер будет мне благодарна, если я, пока она будет работать с микроскопом, не раскрою рта.
Он взял бутылочки и ушел.
Минут через пять после ухода Хальворссона в дверь постучали. Это пришел Киндлер, геофизик.
– Можно войти?
– Естественно. Входите, мистер Киндлер. Кажется, у вас есть новые идеи?
– Вы мне льстите, Петер! – сказал он, улыбаясь, и засунул руки в карманы своего халата. – Намного хуже. Еще одна загадка!
– Что?!
– Не угостите меня сигаретой?
Мы дали ему сигарету, он закурил и с удовольствием констатировал, что всеобщее внимание обращено на него.
– Словом… Прошлый раз я кое-что скрыл от вас.
– Какого черта? – насупился я. Не люблю, когда мои сотрудники действуют на свой страх и риск.
– Я сфотографировал шар…
Ну это уж, действительно, было слишком!
– Мистер Киндлер, – сказал я со зловещим спокойствием. – Вы забыли о том, что я просил вас о полном соблюдении тайны. Я поверил вашему слову.
Улыбка мгновенно сползла с его лица. Он помрачнел и чуть не выронил сигарету.
– Вы думаете, что я… что я…
– А что? Что я должен думать? Он почти рухнул на стул и повернул ко мне болезненно искаженное лицо.
– Мистер Силади, может быть, иногда я и валяю дурака, но никогда… ни за что не стал бы болтать. Если я пообещал держать язык за зубами, то держу его там.
– Но вы ведь только что сказали, что сфотографировали шар!
Он опустил руку в карман и вынул тонкий рулон фотопленки.
– Пожалуйста! Тут все негативы. А здесь все проявленные снимки. Я сделал их не для того, чтобы… не было у меня никаких грязных намерений… Бог мне свидетель!
Мне стало жаль Киндлера. Он, пожалуй, иногда способен на дурные шутки, но это еще не причина, чтобы подозревать его в самом худшем.
– Успокойтесь, прошу вас. Пока вас еще ни в чем не обвиняют. Покажите лучше, что у вас получилось.
Киндлер разложил фотографии на стоявшем рядом кресле. На цветных снимках во весь формат был заснят мраморный шар.
– Я сделал несколько снимков шара. Я ведь довольно хороший фотограф. Знаете, с самого начала мне казалось, что с этим шаром что-то не так. Когда мы еще не могли его открыть.
– Что вы имеете в виду?
– Я все размышлял.
– Размышляли?
– Да. И думал, что сделал бы я, будь я на их месте, вернее… если бы я был.
– И что бы вы сделали?
– Вот смотрите. Они изготовляют такой шар, закрывают его и думают, что когда-нибудь, в будущем его кто-нибудь откроет. Понимаете?
– Пока да.
– Однако при этом они должны были отдавать себе отчет, что место пробки найти не так просто. Может быть, те, кто найдет шар, не будут знать, как к нему подступиться.
– Я начинаю понимать, что вы имеете в виду.
– Ведь тогда все пропало. Поэтому я, если бы был на их месте, приложил бы к шару инструкцию к пользованию.
Все мы, словно окаменев, внимательно слушали Киндлера. То, что он говорил, было вовсе не глупо!
– В надписи на стене ничего подобного не было, – продолжал Киндлер. – Мистер Хальворссон очень любезно ознакомил меня с содержанием надписи. Она оказалась не такой уж и понятной, по крайней мере, для меня.
– К сожалению, и для нас… – пробурчал Йеттмар.
– Тогда я подумал, а вдруг они эту инструкцию нанесли на шар. Написали или вырезали, или сделали это еще каким-нибудь способом. По-моему, было бы очень логично.
– Ну и?..
– Я подумал, дай-ка обследую эту вещицу. Но, к сожалению, не увидел на ней ничего ни невооруженным глазом, ни через лупу. Я уже собрался бросить эту затею, когда вспомнил о фотографии. И сделал несколько специальных снимков.
– Что вы понимаете под специальными снимками?
– С использованием различных светофильтров, с ультрафиолетовым фильтром, с различной временной экспозицией.
– И что же?
– По-моему, мне повезло, – сказал он, и в голосе его снова зазвучала гордость. – Когда я сфотографировал шар через оранжевый светофильтр с выдержкой в одну десятитысячную долю секунды, на его поверхности стало видно вот это!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46