– Не знаю. Несомненно одно: Ренни пошел в отца, а я в маму. Конечно, слова: я думаю, что в Ренни доминируют гены отца, а во мне – матери, – звучат как-то очень банально и буднично. Ренни хочет быть таким, как они, а я – человеком. И всегда хотела бы быть им. Пожалуй, в этом и причина того, что нам так и не удалось стать по-настоящему близкими. И интересы у нас совсем разные.
– Что вы изучаете? – спросил я, почувствовав облегчение от того, что мне, может быть, удастся отвлечь внимание от мучительной исповеди.
– Я учусь на медицинском факультете.
– А Ренни?
– О, Ренни интересует все. Он учился одновременно в техническом вузе и на философском факультете. Ренни – живая энциклопедия. Ведь ему нужно знать все. Ему нужно будет отчитываться перед ними, рассказать о нас!
Внезапно она повернулась ко мне.
– А вы?
– Что – я?
– Почему вы частный детектив?
– Спросите что-нибудь полегче. Чем-то наложить.
– Вам нравится то, что вы делаете?
– Когда как. Иногда я воображаю себя этаким борцом за социальную справедливость.
– Не издевайтесь.
– Я не издеваюсь.
– А сейчас?
– Сейчас? Просто спасаю свою шкуру.
– Вы думаете, вам все удастся?
– Попробую. Хотя положение мое далеко не завидное.
– Сколько вам лет, Сэм?
– Тридцать. Это так важно?
– Не знаю. У вас есть жена?
– Была. Но не будем говорить о ней.
– Как хотите. Как вы думаете, Ренни улетит?
– Если ракета в исправности и мы ее найдем, да. Вам жаль его?
Она сделала странное, едва заметное движение рукой.
– Конечно, хотя вернее… даже не знаю. Я уже говорила, что мы никогда не были особенно близки. И, в конце концов, для него будет счастьем, если он сможет улететь… думаю, и для остальных тоже.
– А вы?
– Я бы хотела полностью оставаться человеком. Совсем человеком. И охотно обменяла бы свои решетчатые ребра на обычные.
Потом вдруг лицо ее омрачилось.
– Все-таки, я немного боюсь, – сказала она. – Боюсь Ренни. И боюсь за Землю, а в последнее время и все чаще вспоминаю тот день, когда Ренни прокричал, что уничтожит человечество.
Тут неожиданно для самого себя я потянулся к ней и взял ее руки в свои.
– Это было очень давно, Сети… Ведь и Ренни все связывает с нами…
– Конечно, конечно, – пробормотала она в смущении и встала, чтобы направиться к дому. – Ренни улетит. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова…
Мы медленно шли через беседку, и не могу сказать, что мне это было неприятно.
Может быть, еще и потому, что пока мы не дошли до самого дома, она не отняла у меня свою руку.
Полчаса прошли, и я снова сидел напротив них в холле. Все смотрели на меня, будто видели впервые, а я попытался читать в их взглядах. Но не успел я там хоть что-нибудь вычитать, как Петер Силади встал, словно на заседании, и откашлялся.
– Дорогой мистер… э… Нельсон. Сейчас было бы неуместно пускаться в длинные рассуждения. Э… Речь идет о том, что мы, в конечном счете, находимся в крайне стесненном положении. И хотя вы, так сказать, буквально вломились в дом и… гм… ну… так сказать, незваный гость, у нас нет другого выбора, как довериться вам. За прошедшие полчасика мы тут немножко поговорили… и… гм… пришли к соглашению, что у нас нет причин не доверять вам. В конце концов, не так уж и многим мы рискуем. Вот. Это все.
Я задумался, встать ли и мне, но все-таки решил сидеть.
– Будущее даст вам ответ на вопрос, правильно ли вы решили, – сказал я и почувствовал, как у меня с души свалился огромный камень. – За мной, во всяком случае, дело не станет…
– Какое дело? – спросил неожиданно Ренни и с любопытством уставился на меня своими ореховыми глазами.
– Ну, если все получится так, как мне хотелось бы, то все мы будем довольны. Вы улетите, следовательно, эксперимент пройдет успешно, а о возможном будущем науки и человечества и говорить не приходится.
– А вы?
– Мой черед придет лишь после этого. Но надеюсь, что и у меня все утрясется, как только над головой Джиральдини и Ренци разгладятся волны.
– Это довольно поэтический образ, – заметила одобрительно доктор Хубер.
Но это был отнюдь не образ. Я всерьез надеялся, что однажды волны Нила сомкнутся над трупами Джиральдини и Ренци.
Потому что если этого не случится, то, очевидно, там окажусь я.
Когда, наконец, ситуация прояснилась, я посчитал, что пора приступить к обсуждению деталей.
– Когда вы собираетесь уезжать? – спросил я.
– Где-то через неделю, – сказал Силади. – Дело в том, что мы тем временем отпразднуем двадцатидвухлетие Ренни.
– Это имеет какое-то особое значение?
– Ну,., собственно, нет. Только… когда… словом, когда мать уже носила Ренни, мы решили, что отправимся, как только он закончит свою учебу… Вскоре после того, как ему исполнится двадцать два года.
– Все еще не понимаю, почему именно тогда.
– Потому что… Ведите ли, мистер Нельсон… Просто мы не можем даже предположить, как долго он будет в руги.
В голове у меня забрезжила догадка.
– Судя по вашему дневнику, Иму и остальные были не стары.
– Но и не очень молоды. Во всяком случае, будет лучше, если Ренни отправится как можно раньше. Не говоря уже о том, что пирамиду могут обнаружить в любой момент.
Это, несомненно, было так.
Тогда уже мой план был в общих чертах готов.
– Послушайте меня, – начал я. – По моим скромным подсчетам, у нас есть еще дня три-четыре. Если только я не ошибаюсь.
– В чем?
– В том, что Дальтона уже нет в живых.
Я увидел, что они не улавливают мою мысль.
– Поймите же, – сказал я терпеливо. – Дальтон начал торговаться с мафией из-за тайны, и они его убили, так?
– Так.
– По крайней мере, такова была наша гипотеза. И основывается она на том, что если бы это было не так, то Джиральдини и Ренци уже имели бы от Дальтона ваш адрес и были бы здесь еще несколько дней или даже недель тому назад. Более того, в таком случае Джиральдини не стал бы давать мне это поручение. Итак, Дальтона убрали прежде, чем успели выведать у него ваш адрес.
– Безупречная логика.
– Но есть в ней изъян.
– Какой же, ради бога?
– То, что абсолютной уверенности в этом нет. Может быть, они держат Дальтона в заложниках, а он пытается надуть их. И не выдает ваш адрес. Вопрос лишь в том, сколько он так протянет. Возможно, ему пригрозят, и он расколется. Нужно учитывать и это.
– Что же вы посоветуете, мистер Нельсон?
– Слишком медлить мы не можем. Скажем… у нас есть пять дней. Как у вас с упаковкой вещей?
– В основном, все готово.
– Визы?
– В порядке.
– Тогда, значит, нет только у меня… Но так или иначе, я получу ее тоже…
– Вы имеете в виду – уже там?
– Естественно. Мне лучше появляться в городе как можно реже. Потому что у меня есть один знакомый…
Маленький элегантный человек, в черной шляпе. И мне до чертиков не хочется с ним встречаться.
Сквозь ставни моей комнаты пробились первые рассветные лучи и прогнали сон. Я тихо оделся, крадучись спустился по лестнице, подхватил со стола два забытых кекса и, работая на ходу челюстями, вышел во двор. Мне оставалось только надеяться, что кексы не оставили специально для мышей, посыпав ядом. Я пробежал два раза вокруг озерца, потом сел на берегу. Я думал, что буду в одиночестве, но не учел лягушек. У края воды прямо напротив меня сидела огромная зеленая квакушка: по ней было видно, что вывели ее искусственным путем. Она надменно вылупилась на меня своими выпученными глазами, на шее у нее пульсировали мембраны, задние лапки время от времени нервно подергивались.
Несколько секунд мы в упор смотрели друг на друга, потом, похоже, ей это надоело, потому что она с шумным всплеском прыгнула в воду.
Позади меня затрещали срезанные недавно в беседке и брошенные на землю виноградные лозы, по которым шагал и я, ища на берегу уединения. Я обернулся, сзади стоял Ренни.
– Доброе утро! – сказал он приветливо и плюхнулся на землю рядом со мной. – Вы всегда встаете так рано?
– Это связано с моим ремеслом. Иногда, бывает, всю ночь не смыкаю глаз.
– Представляю себе. Я много читал о частных сыщиках. Не сладко им живется.
– Верно, несладко. Ну, а вы?
– Почему я встаю рано? Даже не знаю. Я вообще сплю немного. А особенно в последнее время.
– Вы думаете о вашем путешествии?
– О нем и о многом другом. О себе, например. Кто я такой и почему делаю то, что я делаю.
– И что вы надумали?
– Кажется, ничего. Хотя я пытался узнать все.
– Об Иму?
– Да. О моем отце.
– Ну и?
– Ну… я узнал немного нового. Вы, конечно, знаете, что Иму – всего лишь голограмма. Объемный снимок. Так его воспроизводит аппарат.
– Судя по дневнику вашего отца… то есть мистера Силади, вы сказали однажды, что Иму отвечал на ваши вопросы.
Он печально покачал головой.
– Просто я так думал тогда. Вы же знаете, что я был еще ребенком. Конечно, я у него что-то спрашивал, и у меня возникало впечатление, что он отвечает на мои вопросы. Но мог ли он отвечать? Может ли отвечать кто-то из глубины трех с половиной тысяч лет?
– А после этого… Вы и после этого встречались с ним?
– Конечно. Почти каждый вечер. Я наизусть помню каждое его слово.
– Не сердитесь, Ренни… как вы заставляете работать скарабея?
– Просто. Держу над ним свою ладонь.
– Значит, для этого не нужна вольтова дуга?
– А зачем? Похоже, во мне есть что-то, включающее автоматику. Очевидно, так было задумано. Между прочим, это уже доставило мне немало неприятностей.
– Из-за чего?
– Ну, из-за того, что во мне есть что-то… Представьте себе, если я беру в руки непроявленную пленку, она становится абсолютно непригодной. От одного моего прикосновения. Становится такой, словно ее вынули из кассеты, засветили.
– Вероятно, какое-то излучение.
– Что-то такое. Только его нельзя измерить. Следы оставляет, но никак не поддается измерению. Удивительно, да?
– Ну… Честно говоря, я в этом не очень разбираюсь.
– Не бойтесь, это не опасно. Насколько я знаю, от. меня еще никто не заболел. Даже моя мама, или, во всяком случае, та, кого так называют.
Странная интонация, с которой он произнес эти слова, резнула мне слух.
– Как вы сказали? Ведь она и в самом деле ваша мама.
– Моя мама? Не знаю… Во всяком случае, она родила меня.
– Я думаю, это одно и то же.
Он посмотрел мне в глаза с иронической улыбкой.
– Вы так полагаете? В таком случае, для ребенка из пробирки пробирка является его мамой?
– У ребенка из пробирки нет мамы.
– Но будет. Обязательно будет. А потом можно будет поспорить, кто же его мама. Вы полагаете, что от малыша потом будут требовать, чтобы он почтительно здоровался с пробиркой, из которой вышел на свет божий?
Я – человек довольно бесцеремонный, но тон, в котором он говорил о своей матери, оскорбил мой слух.
– Не забывайте, Ренни, ваша мать – живой человек!
– Конечно… Но только не забывайте и вы, что она сама себе выбрала роль пробирки. И должна нести за это ответственность!
– Вы не любите вашу маму? Он, негодуя, пожал плечами.
– А почему бы мне ее любить? Я благодарен ей за то, что она меня родила. И я всегда могу постоять за себя. Вам это любопытно?
– А ваш отец?
– Вы имеете в виду Силади? О, он тоже не имеет ко всему этому никакого отношения, как… и к моей матери. Давайте так и будем это называть, хорошо? Матери у меня нет и не будет! Но отец есть!
– Иму?
– Да. Он.
– Но ведь…
– Я знаю, что вы хотите сказать. Что Иму умер. Но разве не он отец?
– Вы с ума сошли!
– А, может быть, не совсем? Что знаете вы, да и я тоже о тех? К чьему роду я принадлежу? Может быть, у них там и смерти нет?
– Не забывайте, что они тоже убивали друг друга!
– А если они умеют воскрешать мертвых?
– Я полагаю, вы хотите сказать, что очень хотели бы забрать с собой мумию Иму.
– Естественно. Хотя и знаю, что пока это невозможно.
– А потом… что вы будете делать потом? Он сдвинул брови и отвернулся.
– Естественно, установлю контакт между людьми и моими.
Он сказал это именно так: слово в слово. И все это начинало мне все меньше нравиться.
Он, очевидно, что-то заметил, потому что широко улыбнулся и похлопал меня оп плечу.
– Я жутко рад, Сэм, что вы с нами. Вы как-то придаете нам уверенность. Без вас мне, пожалуй, никогда не удастся попасть на планету Красного Солнца.
Потом он подмигнул мне, вскочил на ноги и трусцой побежал к деревьям в глубине парка.
Я же остался совсем наедине со своими мыслями, которые принялись так грызть мой мозг, словно я сунул голову в жилище рыжих муравьев. Но тут поблизости снова объявилась лягушка.
Она покосилась на меня и квакнула. Кто его знает, почему, но и это меня не успокоило.
Вечерело, и я снова вместе с Сети сидел в беседке. Огромная тарелка луны только что взошла над Сан-Антонио, так что этот вечер сам господь бог создал для любви.
Конечно, если вам есть в кого влюбиться.
Сети поставила ноги на скамейку и натянула на колени платье. Налетевший порыв вечернего ветерка шевелил ее кудри, и в лунном свете четко вырисовывалась необычная форма ее головы.
– Могу я вас спросить? – разрушил я чары лунного света.
Она взглянула на меня и безмолвно кивнула головой.
– Вы тоже встречаетесь с… вашим отцом?
– С Петером?
– Нет. С Иму.
– Да… Иногда встречаюсь.
– Когда?
– Ну… когда позволяет Ренни.
– Что? От Ренни зависит, чтобы…
– От него. Как это ни удивительно – от него. Так уж повелось с детства.
– Странно.
– Возможно. Пожалуй, и мне это тогда казалось странным, но потом я привыкла. Сейчас мы как бы сводные брат и сестра, у которых одна мать, но разные отцы. Для меня отец – Петер, а для Ренни – Иму.
– А… вы… никогда не включали аппарат?
– Скарабея? А как же. Когда была совсем еще маленькой. Ренни иногда позволял и мне подержать над ним руку. И тут же появлялись Иму или мир Красного Солнца, или же древний Египет. И во мне все-таки есть эти гены!
– И вы их чувствуете?
Она печально покачала головой.
– Не думаю. Я никогда не замечала. С тех пор, как помню себя, я всегда чувствовала себя человеком. А об этом другом мире я как бы прочитала в сказке или увидела в кино. Я – прямая противоположность Ренни.
– И… вы думаете, что Ренни… выполнит свою миссию?
Увы, мне не удалось сформулировать этот вопрос более тонко, чтобы узнать то, что меня интересовало больше всего.
Сети пригладила волосы и сокрушенно уронила руки.
– Нам остается только одно: доверять ему… К сожалению, я не могу ответить на ваш вопрос. В последнее время… мы заметно отдалились друг от друга.
Я решил быть искренним, до жестокости искренним.
– Видите ли, мисс Силади, – начал я, – я не знаю, отдают ли они себе отчет в том, что все мы играем с огнем. И если все верно, то не только с огнем, но и ядерной энергией, лазерной техникой и всякими прочими безобидными лучами светлячков. Когда я обнаружил дневник мистера Силади и прочел его, то, честно скажу, у меня по спине от восторга мороз прошел. Нет, я думал не о Джиральдини, и не о том другом типе. Они совсем другого поля ягоды… Я тоже был очарован огромными возможностями. Установить контакте внеземными разумными существами, которые к тому же еще походят на нас. Изучить их культуру, перенять их технику, цивилизацию! Это было бы колоссально… если это будет. Только с тех пор оптимизма у меня заметно поубавилось.
– Из-за Ренни?
– Вы угадали. Ведь из дневника неясно было, кто такой, собственно, Ренни. Когда я читал, у меня перед глазами стоял маленький смуглый мальчуган с квадратной головой, этакий Иисус Христос атомной эры, который призван совершить для человечества нечто великое. Но с тех пор, к сожалению, ситуация сильно изменилась.
– Я так и думала.
– Странно, что я говорю все это именно вам, тому… кто… ну, в конце-концов, сделан из того же теста, что и Ренни. И все-таки я должен сказать. Я просто не верю этому парню… И теперь даже не знаю, хочу ли я в самом деле, чтобы он улетел туда и рассказал им о нас.
Кстати… Вы можете как-то объяснить, почему Ренни стал таким, что… Почему он стал ненавидеть или, если это не то слово, во всяком случае, презирать человечество?
Она уныло покачала головой.
– Откуда мне знать? Может быть, потому, что Ренни лучше всех нас знает историю. Историю человечества. Удивительно ли, что он раз и навсегда разочаровался в нас?
Она так и сказала: «в нас».
Я тоже был вынужден покачать головой.
– Конечно, это не удивительно. Только это ведь еще не причина, чтобы парень натравил на нас тот, другой мир.
– Вы думаете, что… он может это сделать?
– Такое может случиться. Может получиться так, что ваш брат сделает совсем не то, на что рассчитывают те существа. Может быть, он сделает нечто противоположное. И тогда я, Сэмюэль Нельсон, стану палачом человеческого рода… Во всяком случае, в переносном смысле. Потому что теперь все зависит от меня… Если я через пять минут исчезну отсюда навсегда, это будет означать конец великого эксперимента. Своими силами вам никогда с этим не справиться!
– Тогда почему же вы не уходите? – спросила она тихо, отвернувшись от меня.
То, что я ответил, прозвучало странно и непривычно для меня самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46