– Так в чем же, черт побери?
– Влезть в какое-нибудь дело. И если это дело легальное – тем лучше.
– Послушайте! Вы только подумайте! Где тут дело! Разве что шантаж? Я потряс головой.
– Какое там. Если бы речь шла только об этом, Джиральдини все предоставил бы Дальтону, Как вы думаете, что можно выжать из вас шантажом?
– Ну,..
– Я не хочу гадать. Но поверьте, что из-за этого Джиральдини и мизинцем не шевельнет.
– Тогда из-за чего же?
– Джиральдини узнал от Дальтона, чем вы тут занимаетесь.
– Это невозможно!
– По крайней мере, узнал то, что подозревал Дальтон. Что вы оживляете мумии.
– Но ведь… это… чистое безумие!
– Но ведь Дальтон этого не знал, следовательно, не мог знать и Джиральдини. Для него главное одно: влезть в выгодное дело. И любой ценой! Понимаете? Мистер Силади, это главное… Любой ценой!
– Так… на что же рассчитывал этот Джиральдини?
– Не знаю. Он и сам не знает. Но на что-то рассчитывает. Может быть на то, что вашим способом можно оживить все мумии, которые выкопали когда либо из-под песка. Может быть, он считает, что ваше волшебное зелье можно использовать и как лекарство. Хотя я подозреваю, что его, Джиральдини, интересует только одно: сколько денег можно выкачать из ваших исследований.
– Я все же считаю невообразимым, что…
– Полно, мистер Силади, что вы считаете невообразимым? – спросил я, и в моем голосе невольно прозвучало раздражение. – Послушайте же и попытайтесь рассуждать за Джиральдини. Итак,., У меня есть эликсир, а к нему в придачу мумия. Абракадабра… мумия оживает. Хорошенько потягивается и вылезает из саркофага. Тогда вы подходите к ней и по-дружески начинаете ее расспрашивать.
– Клянусь, вы сошли с ума!
– Не я! Я сейчас Джиральдини. Но дальше. Вы подходите к ней и говорите: «Послушайте, мистер Аменхотеп, ситуация такая и такая, вы очнулись после тысячелетнего сна, искренне поздравляю вас, надеюсь, вы хорошо будете чувствовать себя на исходе двадцатого столетия, на заре атомного века. И надеюсь, вы благодарны нам за то, что разъясните нам, где можно найти золотые сокровища, где еще есть захороненные мумии, словом: где нам стоит самолично покопаться в земле. Понимаете, мистер Силади? Я подозреваю, что Джиральдини комбинирует что-то в этом духе. Ведь мафия влезла и в международную торговлю художественными шедеврами, причем прочно влезла.
– Безумие!
– Безумие или нет, но ситуация именно такова.
– Ну, а другой?
– Ренци?
– Кажется, так.
– Из того же теста, что и Джиральдини. Одного поля ягоды, только называются по-разному.
– А он откуда узнал?
– Пожалуй, от Дальтона. Может быть, этот дурачок начал торговаться с обоими кланами. Может быть и так, что убрал его Ренци, а не Джиральдини.
Теперь, рассказав в сущности все, я почувствовал облегчение. Решать – их право. А я мог только надеяться, что от их решения будет и мне польза, если из этой заварухи вообще можно извлечь какую-то пользу,..
Я встал и засунул свой револьвер под мышку.
– Уж не обессудьте, я немного пройдусь. А вы хорошенько все обмозгуйте. Сказать вам мне больше нечего. Но хочу еще раз подчеркнуть, что сотрудничество было бы полезно для обеих сторон. Это все, что я могу сказать.
И я уже повернулся, чтобы выйти, когда в тишине, последовавшей за моими словами, прозвучал приятный голос.
– Я думаю, что вы правы, мистер Нельсон. Я, во всяком случае, верю вам…
Я вскинул голову и посмотрел на верхнюю ступеньку лестницы:там, наверху, на высоте второго этажа, словно выйдя из облаков, стояли, держась за руки, две женщины.
Одна из них была высокой, стройной, с седыми прядями в каштановых волосах. Струившийся из-за ее спины свет выгодно оттенял полную грудь, зрелую женственность с едва заметными первыми признаками увядания. Рядом с ней стояла молодая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, достигавшая женщине где-то до плеч. Она стояла, слегка сутулясь, ее незанятая рука покоилась на перилах лестницы. И когда ока повернула голову, чтобы взглянуть на свою мать, миссис Силади, то есть на доктора Хубер, ее вырисовавшийся в резком свете профиль напомнил мне рельефы с изображениями египетских богинь.
Я почувствовал, как у меня задрожали колени, а с губ против моей воли сорвались слова:
– Вы… вы кто?
Она снова повернула голову и улыбнулась мне.
– Вы не знаете? Я сестра Ренни… Сети. Я вышел наружу, пошатываясь, как пьяный. Так или иначе, но мне нужно было глотнуть свежего воздуха.
Покачиваясь от головокружения, я добрел до озерца и обошел вокруг него раза три, когда она нагнала меня. Ее подошвы едва касались гравия, и все-таки я слышал ее шаги, начиная с того момента, когда она вышла из дома.
Если бы я был сентиментален, то сказал бы, что ее шаги отдавались в моем сердце.
К счастью, я не таков и поэтому тот факт, что я слышал ее шаги, объяснил всего лишь своим острым слухом.
Так и будем считать!
Она легко подошла ко мне и с бледной улыбкой на лице протянула руку.
– Приличия требуют, чтобы я представилась. Хотя… я уже сделала это на верху лестницы.
– И вы, наверняка, знаете мое имя.
– Конечно, – улыбнулась она. – Ведь мы слышали, о чем вы говорили внизу…
И все-таки мы протянули друг другу руки.
– Хэлло, Сети.
– Хэлло, Сэм.
Она так и сказала: Сэм.
Я считаю себя довольно-таки тертым калачом, но в этот момент, не отрицаю, смутился. Ведь я не знал даже, черт побери, кто она, собственно говоря, такая. Дочь доктора Хубер или Иму? Потомок фараонов или чуждое существо с планеты Красного Солнца?
Она почувствовала мое смущение, потому что слегка кашлянула и направилась в сторону, противоположную от дома, туда, где я еще не успел побывать.
В несколько шагов я догнал ее, но все еще не знал, о чем с ней разговаривать. К счастью, она помогла мне преодолеть замешательство.
– Вы… не знали ничего обо мне?
– Собственно говоря, нет. Это ускользнуло от моего внимания. Из чего видно, что я плохой наблюдатель.
– То есть?
– Мистер Силади… ваш отец…то есть…
– Называйте его спокойно моим отцом, ведь и я его считаю отцом.
– Так вот, ваш отец упомянул о вас в дневнике. Собственно, лишь вскользь.
– Вскользь?
– Да. В общем… он написал всего лишь, что ваша мама, когда Ренни был еще младенцем, снова… гм… ну, это…
– Забеременела?
– Да…
– Что ж, это, пожалуй, была я.
– А… откуда у вас это имя?
– В честь Сета. Звезды Сириус. Знаете, это была самая почитаемая звезда у древних египтян. Они считали, что она вызывает разливы Хапи, который оплодотворяет поля. Без Сета нет Египта. Папа дал мне имя Сети… Сети, то есть Сет, дочь Сириуса.
– Красиво и выразительно, – кивнул я.
– Как и имя Ренни, – сказала она. – Сын Ра – Ренни.
Мы пошли рядом молча, потом она неожиданно остановилась, повернулась ко мне и схватилась за лацканы моего пиджака. Ее волосы щекотали мне шею, и я почувствовал запах духов, напоминающих аромат сандала.
– Вы боитесь меня, – посмотрела она мне в глаза.
У нее были огромные карие глаза. И в ее коричневых зрачках вращались красные круги, которые все увеличивались, медленно затягивая меня в этот все затопляющий коричневый цвет.
Усилием воли я ответ взгляд и почувствовал, что на лбу у меня выступили капельки пота. И я знал, что это вряд ли только от зноя в Сан-Антонио.
– Почему бы мне бояться? – спросил я тихо.
– Потому что вы считаете, что я неземной человек.
– Ну,., что касается…
– Глупости, – оборвала она меня. – Я такая же земная, как и вы,.. Даже в том случае, если…
– Если?
– Если мой отец…
Она больше ничего не сказала, а продолжала идти рядом со мной молча, пока мы не дошли до скамейки, стоявшей под виноградной беседкой на возвышении и почти не видной из-за дома. Возле беседки покачивали кронами липы, и их тяжелые вздохи заполняли окрестности, окончательно вытесняя аромат сандала, исходивший от Сети.
Мы сели, и только я хотел сморозить какую-нибудь глупость, может быть, о липах или о чем-нибудь еще, сам не знаю, как вдруг заметил, что в глазах ее стоят слезы, а плечи подрагивают, словно она плачет.
Я осторожно обнял ее за плечи и бережно повернул к себе.
– Что-то случилось. Сети?
Она потрясла головой, отчего из ее глаз брызнули несколько слезинок и упали, исчезнув в траве.
– Ничего… только…
– Только?
– Я еще ни разу не разговаривала с таким человеком, который бы знал, что… что…
– А они?
– Они – другое дело. Розалинда – моя мать, а Петер… что ж, Петер… ведь он, в конце концов, тоже мой отец или приемный отец. А остальные как бы члены моей семьи. Дяди и тети… Ведь я знаю их с самого рождения.
– Видимо, нелегкая у вас была жизнь. Сети. Она улыбнулась, словно преодолевая боль.
– Вы считаете? Я думаю, вы не можете себе пред– ставить, что у меня иногда бывает на душе. И никогда ни с кем я не могла об этом поговорить!
– Но ведь у вас же есть мама, Сети! Она повесила голову и уставилась на сложенные на коленях руки.
– Да. Мама… Знаете, Сэм, я много думаю над тем, в самом ли деле я люблю ее.
– У вас есть причина не любить ее? Она покачала головой.
– Не знаю. Только иногда у меня такие странные ощущения, и думаю я о таких странных вещах…
– О каких, например?
– Ну… было ли у нее право давать мне жизнь?
– Право? – спросил я с удивлением. – Люди вообще-то не привыкли философствовать о правах, когда… гм… зачинают детей.
– Только меня-то ведь не зачали, понимаете? Я бы ничего не могла поставить ей в вину, если бы они потеряли голову одним теплым весенним вечером на лугу, где стрекочут кузнечики. Но я-то результат сознательного вмешательства… Ой, и вымолвить даже противно!
– Конечный результат тот же самый.
– Не знаю, хотела ли мама в самом деле меня… Понимаете? Меня!
– Но ведь…
– Я всего лишь результат эксперимента. Копия Ренни. Запасный вариант.
– Запасный вариант?
– Конечно же. Если бы с Ренни что-нибудь случилось или случится, у них есть еще я. Дублер, если хотите, или запасный космонавт номер два.
– Я думаю, вы преувеличиваете. Сети.
– Вовсе нет. Но это сейчас и не главное. Проблема скорее в том, что я не знаю, действительно ли мама хотела меня, или только… она хотела, чтобы эксперимент удался.
Несмотря на то, что в душе был согласен с ней, я попытался ее утешить.
– Не думаю, что над этим стоит ломать голову. Сети. Значительная часть человечества появилась на свет против воли родителей, более того: родители все делали для того, чтобы их дети не приходили в эту юдоль скорби.
– Но это же совсем не то!
– Почему не то?
– Потому что… Ну, я не знаю. Знаете, временами, когда мама погладит меня или скажет ласковое слово, я чувствую себя как специально выращенный чудо-кролик в очень красиво обставленной, огромной клетке. Хозяин иногда подходит и поглаживает кролику уши. И, естественно, гордится им. Направо и налево хвалится тем, что у него есть, и тем, что он один, совсем один вырастил этого кролика!
– Я думаю, вы несправедливы к вашей маме. Сети.
– Может быть. Но я хотела бы у вас кое-что спросить.
– Пожалуйста.
– Вы знаете мою историю. Скажите, как вы думаете, что побудило мою маму принять в свое лоно семя того человека… моего отца?
Да, это был каверзный вопрос, и вряд ли я был в состоянии дать на него убедительный ответ.
– Может быть, она любила вашего отца, – сказал я, раздумывая. – Вы знаете, что у него… то есть у мистера Силади, никогда не могло быть детей?
– Знаю. Они рассказали мне все.
– Изведать человеческую душу невозможно. Сети. Может быть, ваша мама воображала себе, что таким образом она забеременеет от вашего папы, то есть, от мистера Силади. Все же, вы уж простите меня, этот Иму, в конце концов, – всего лишь фикция.
– Может быть, для вас, а для меня он, вопреки всему, настоящий отец!
Несомненно, так оно и было.
Мы немного помолчали, потом она снова заговорила:
– О моем отце, то есть о моем приемном отце, мне сказать нечего. Он, действительно, как настоящий отец. Да он и есть отец, по сути дела.
– Вот видите!
– Но только и для него самое главное – эксперимент. Иногда я замечала, как он украдкой изучал нас с Ренни. В такие моменты в его взгляде было что-то жуткое.
– Жуткое?
– Как бы это сказать? Что-то такое, чего быть не должно. Он смотрел на нас так, как смотрел бы работорговец на своих рабов. Годимся ли мы для некоей определенной цели. Постоянно высматривая в нас это. Пригодны ли мы будем для полета на планету Красного Солнца? Ренни, конечно, в первую очередь.
– Я думаю, у вас богатое воображение, Сети!
– А что бы вы сделали на моем месте? Ведь я даже не знаю, кто я такая.
– Вы то, чем сами себя считаете.
– Ой, Сэм, бросьте эти злосчастные банальности! Разве вы не видите, что от них никакого проку? В моем случае все не так, как у других. Я не просто девушка-сирота, которую вырастили приемные родители. Мой отец умер три с половиной тысячи лет тому назад.
Что и говорить – тяжелый случай.
– Я бы не знала, что желать, и в том случае, если бы мой отец был только египтянином, жившим почти четыре тысячи лет назад. Представьте себе это, если можете. Хотя я думаю, что никому, кроме Ренни и меня, незнакомо это чувство. Отец, который умер тысячи лет тому назад! И если бы проблема была только в этом… Но ведь отец к тому же еще неземной человек… и неясно даже, человек ли он вообще.
– Конечно же, человек) – Почему? Потому что он похож на нас? Обезьяны тоже похожи!
– Ваш… гм… отец по отношению к нам… обладал… несравненно более высоким интеллектом.
– Это мне ничего не говорит. Более высокий интеллект – еще не доказательство, что он человек. И, в конце концов, остается самый важный вопрос: кто такая, собственно, я.
Я опустил голову.
– Я появилась на свет в результате скрещивания неизвестного существа с человеком. Это, несомненно, свидетельствует о моей человеческой природе. Ведь общеизвестно, что животное и человек не могут иметь совместных потомков.
– Вот видите!
– Тем не менее, я не совсем человек. Посмотрите на мою голову, – и с этими словами она склонила голову, отведя рукой в сторону копну волос. – Как игральная кость, только намного больше.
Она, действительно, была такой.
– И ребра у меня, как тюремная решетка, и голосовых связок нет. Что вам еще надо? Я и человек, и не человек.
– Вы ведете себя совершенно как человек, – сказал я, улыбаясь в замешательстве.
– Конечно, меня же всему научили. Но я еще с детства с трепетом наблюдаю за собой, когда из меня временами рвется наружу нечто, несвойственное человеку. Нечто, чего я боюсь больше, чем кто бы то ни было…
– Что вы имеете в виду?
– Даже не знаю. Только когда я впервые увидела своего отца, то во мне возникла уверенность, что есть во мне что-то и от его генов, причем немало. И гены эти несут послание, послание неведомого мира. И что однажды… однажды… я буду вынуждена повиноваться этому посланию) – Вы видели вашего… отца?
– Иму? Естественно. Почему бы мне его не видеть? Видела, и не раз…
– И что вы чувствовали?
– Что я чувствовала? – спросила она задумчиво. – Вначале, полагаю, только отвращение…
– Отвращение?
– Вы удивлены? Я тогда еще была школьницей. И я никогда не любила мумии, хотя благодаря профессии моего приемного отца у меня были все возможности вволю насмотреться на них, При виде Иму я просто почувствовала гадливость. Он был ужасен. И еще ужаснее было сознание того, что этот кошмар, этот жалкий образчик гниения и разложения плоти – мой отец. Меня и сейчас еще пробирает дрожь при одном воспоминании об этом!
– А позже?
– Позже? Позже я успокоилась и долго разглядывала его через стеклянную крышку. Любопытно было, кто он был такой, как он жил? Любил ли когда-нибудь, были ли у него жена, дети… мои братья и сестры. Забавно, да?
– Вовсе не нахожу это забавным.
– Тем не менее, это так. Чуть ли не четыре тысячи лет. Но он – мой настоящий отец!
Она устремила свой взгляд на липы к продолжала:
– Еще позднее я стала в себе что го замечать. А именно, что я не такая, как Ренни. Какая-то другая.
– Другая?
– Ренни живет только своей задачей. Он все делает для того, чтобы суметь долететь до планеты Красного Солнца и установить контакт между ними и Землей. Знаете, я иногда просто боюсь его.
– Боитесь Ренни? Она кивнула.
– Боюсь его. Никогда не забуду, что он сказал однажды, когда мы еще учились в начальной школе.
– Что же он сказал?
– Дети подрались, что в этом возрасте случается почти каждый день. Из-за чего-то одноклассники Ренни его поколотили. Не так, чтобы очень, просто всыпали ему немного. Ренни в слезах прибежал домой и, помнится, так и трясся от ярости. И без остановки орал, что еще посчитается с этой гнусной бандой, вот только вернется назад на планету Красного Солнца, приведет сюда тех и уничтожит вместе с ними все человечество. Тогда я даже как-то всерьез приняла его слова.
– Глупости! Ведь он был тогда еще маленьким мальчиком.
– Знаю. Только с тех пор я не в силах забыть яростного и угрожающего Ренни.
– Вы думаете, что это имеет какое-то значение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46