Когда кожу опускали в кипяток, а потом смазывали растительным маслом, она становилась практически непромокаемой. В то же время они получили первую партию ботинок. Ботинки были тяжелыми, кожаными, на подошвах виднелись шляпки больших сапожных гвоздей. С точки зрения Герцера, его прежние ботинки были куда как лучше. Все без исключения рекруты поначалу натерли себе ноги, но со временем мозоли прошли. Вскоре они получили и разную утварь: котелки, топоры, лопаты.
Когда все вещи были приняты и рассортированы, сержанты начали обучать рекрутов основам лагерной жизни: как готовить пищу на манипулу из расчета полевых рационов (сушеная кукуруза, кукурузная мука, бобы, вяленое мясо, которое кто-то уже назвал «шимпанзятиной»). Когда это мясо разваривали вместе с бобами, оно было вполне сносным. Еда становилась еще лучше вместе с лепешками, выпеченными в печках-голландках, которые им прислали вместе с остальной утварью. Но всухомятку со слегка подсоленной сушеной кукурузой мясо это было просто ужасным. Рекруты все же привыкли к нему, потому что иногда им приходилось есть прямо на марше. Когда они освоились с походной едой, им стали каждый день выдавать сухой паек, и начались настоящие учения.
Они ходили строем, учились перестраиваться на ходу, учились ходить отделениями и триариями, причем с рюкзаками за плечами. В рюкзаки было уложено все их снаряжение, продукты на три дня, а еще мешки с песком – «для тренировки». Засыпали они каждый вечер под звуки приказов, просыпались до подъема, приводили вещи в порядок, и все шло опять своим чередом. А когда сержанты оказывались чем-то недовольны, им приходилось трудиться при свете факелов почти до самого подъема.
Когда они освоили маневры на ровной местности на плацу, то перешли за пределы лагеря, и там снова начались учения. Они ходили строем вверх и вниз по холмам, по Виа Апаллия до самых Железных Холмов и обратно. Обычно они уходили на двое суток, спали под открытым небом, а на третьи возвращались в лагерь, но один раз их не было целую неделю, причем последние два дня они сидели на урезанных вдвое пайках. Они научились готовить еду на костре, научились разбивать каждую ночь новый походный лагерь с настоящим частоколом и рвом вокруг. Научились проглатывать «шимпанзятину» с сушеной кукурузой прямо на марше; научились разбивать аккуратный лагерь при помощи колышков и натянутой между ними веревки; им рассказали, как можно такой лагерь расширить, сколько отхожих мест на какое количество людей нужно устроить, где именно должны располагаться в лагере различные службы, как нужно выставлять часовых, сколько именно и при каких условиях, где должны быть установлены палатки офицеров.
Они ходили строем и в дождь, и под палящими лучами солнца; весной, когда температура еще опускалась почти до нуля, и летом, когда наступила настоящая жара. Научились переправляться вброд через реки и наводить временные переправы; спать в сырую погоду, завернувшись лишь в свои плащи, и просыпаться готовыми снова выступить в поход.
Жизнь в легионе была суровой, со множеством тягот. Пока что все задания выполнялись только добровольно, почти каждое утро один или два человека поднимали руки и заявляли, что больше не могут. Сержанты их не бранили, просто посылали на время отдохнуть. Иногда даже Герцер подумывал, не сделать ли и ему то же самое.
К своему удивлению, он удержался на своем посту. Несколько раз он подозревал, что его хотят сместить, но внешне этого не показывал, и все прекрасно понимали, что в очень большой степени своими достижениями группа рекрутов обязана именно ему, своим примером он воодушевлял остальных. Он всегда вставал самым первым, а ложился самым последним; именно он брал на себя самую неприятную работу и не оставлял ее, пока она не была сделана как надо. Кое-кто поговаривал о подхалимаже, но с другой стороны, все знали, что Герцер делает только то, что действительно необходимо делать. При этом он никогда не перекладывал работу на других. Когда у кого-то случались проблемы, а некоторые задания порой требовали большой умственной работы, то именно Герцер всегда оказывался рядом и подсказывал, как лучше выйти из сложного положения. Когда декурий не мог справиться с какой-либо задачей, именно Герцер всегда готов был прийти на помощь.
Иногда он мельком видел Ганни, всегда неожиданно. Например, они могли быть на марше километрах в десяти от лагеря и вдруг, вывернув из-за поворота дороги, наткнуться на Ганни. Тот сидел за деревом, словно поджидая их. Или могли устанавливать частокол и вдруг заметить, что земля, которую они выбрасывали из ям, попала на чьи-то ботинки, поднимали взгляд, а перед ними стоял не кто иной, как Ганни.
Он никогда ничего не говорил рекрутам, только наблюдал за ними, а потом беседовал с сержантами. Герцер никак не мог понять, чем вообще занимается Ганни.
Но вскоре они это узнали.
Однажды, вернувшись в лагерь после очередного длительного марша и распевая песню о «Великой дороге», они увидели Ганни и мэра Тальбота, которые явно поджидали их на плацу. Сержанты распустили рекрутов по баракам и приказали подготовиться к вечерней проверке. Рекруты удалились в барак и принялись доставать чистую форму; все уже почти неделю как не мылись.
Никто не знал, что их ждет, и потому Герцера завалили вопросами.
– Понятия не имею, – ответил он, схватил одного из рекрутов и дернул его за форму. – Что ты, черт побери, с ней сделал? Специально мял все это время?
Сержанты научили их, как можно отутюжить форму при помощи разогретого стального лома, но сейчас на это уже не было времени, так что Герцер просто расправил на нем форму и подтянул ее, где надо, уповая на то, что никто из старших по званию ничего не заметит.
– СТРОЙСЯ НА УЛИЦЕ!
Герцер вместе с остальными выбежал на улицу и встал спереди, проверил, все ли на месте; убедившись, что все в порядке, он отсалютовал строевому сержанту, прижав правую руку к сердцу. Салют сержантам разрешалось отдавать только в таких случаях.
– Сержант-триарий, все рекруты построены.
– Хорошо, займите свое место.
Герцер с серьезным лицом прошел в самый конец строя. Когда он встал на место, сержант выкрикнул:
– СТРОИТЬСЯ В ШЕРЕНГИ!
По сравнению с теми маневрами, которые они практиковали в последнее время, это задание было достаточно легким. Первая шеренга сделала шаг вперед, вторая осталась на месте, а задняя отступила назад, так что теперь между шеренгами можно было пройти.
Труднее всего было рекруту-триарию, ему нужно было отступить назад на шесть шагов. Но они так много раз практиковались в строевой ходьбе назад, что Герцер, не задумываясь, встал на нужное место.
Ганни и мэр Тальбот прошли вдоль шеренг. Герцер вздохнул, проверка была несложной. Они просто осматривали рекрутов, никто не собирался устраивать по-настоящему серьезную проверку. Герцер терпеливо ждал, раздумывая, как и все остальные, что бы все это значило, но вот Ганни и Эдмунд подошли к нему, и он встал по стойке «смирно».
– Как дела, Герцер? – спросил мэр Эдмунд.
– Прекрасно, сэр! – отчеканил Герцер.
Тальбот слегка улыбнулся и кивнул.
– Кажется, ты еще вырос, хотя куда уж еще.
Герцер не знал, что на это ответить, и промолчал, а Эдмунд прошел дальше, вслед за ним и орудийный сержант. По пути Ганни бросил на Герцера взгляд, значение которого понять было просто невозможно.
Ганни принял рапорт у сержанта-триария Джеффкоута, встал на его место лицом к отделению и выкрикнул:
– ВОЛЬНО! – Потом дождался, пока все встали вольно, и продолжал: – Первая группа тренировочного центра легионеров Вороньей Мельницы успешно закончила основной курс тренировок для рекрутов и готова перейти к более высокой ступени. А это значит, что вы уже продемонстрировали, что можете строить, маршировать, копать. Теперь мы будем учить вас сражаться. – Он оглядел всех и покачал головой. – Можете радоваться.
Герцер хотел даже крикнуть «ура», ведь все они постоянно только о том и думали, когда же они будут заниматься не только строительством и копанием траншей.
– Жизнь ваша не станет легче, просто теперь все будет по-другому, – говорил дальше Ганни. – Кроме всего прочего, вам будет разрешено иногда ходить в городок. Это не значит, что вы сможете заваливаться в таверну Тармака, ввязываться там в пьяную драку и все такое прочее; если кто-нибудь позволит себе нечто подобное, то будет иметь дело со мной. И если вы думаете, что до сих пор носили тяжелые рюкзаки, то ошибаетесь. Когда пойдете в поход со мной, узнаете, что такое настоящая тяжесть. Вы собираетесь стать солдатами. До вечера все получают увольнительную. Подъем как обычно. Ах да: еще к нам присоединятся женщины, те, кто выдержал испытания. Мы распределим их по отделениям. Но не думайте, что эти женщины предназначены специально для вас, они не проститутки. Они прошли такой же тренировочный курс, как и вы. Любой, кто будет вести себя непристойно во время несения службы, предстанет перед военным трибуналом. Наказание может включать и порку, и исключение из рядов легионеров. Так что даже не думайте об этих женщинах. Во-первых, они сами могут с вами разобраться, потом костей не соберете. А во-вторых, со стороны начальства вас ждет самое серьезное наказание. До сих пор у нас не было смешанных групп, потому что мы обучали вас дисциплине. Завтра вам выдадут доспехи и учебное оружие. И тогда начнется настоящая учеба. Разойтись!
Когда рекруты зашли в барак, Герцер дал команду «вольно».
– Нам дали увольнительные на сегодняшний вечер. – Он оглядел товарищей. – Это не означает, что можно терять голову и всем разбегаться. Кто-то должен остаться часовым в бараке, по расписанию дежурств.
– Черт побери! – выругался тот несчастный, чей черед был стоять на посту.
– Что поделаешь. И еще, если вы хотите идти в городок, лучше идти группами. С каждой группой должен находиться хотя бы один декурион; если с кем-то что-то случится, отвечать будут сам рекрут и декурион, который был с ним.
– А ты сам? – спросил один из рекрутов.
– Я сдал все свои деньги на хранение, – улыбнулся Герцер. – Так что в город мне идти не интересно. А просить сержанта Джоунза открывать сейф я не буду. А вы? – Он осмотрелся по сторонам. – Так что я просто хорошенько высплюсь.
Многие рекруты все же решили отправиться в городок, они договорились с Петерсоном из третьего декурия, что тот пойдет с ними за главного. Затем они подошли к Тернеру.
– Значит, будешь спать? – спросил Круз со своего места.
– Именно. – И Герцер взбил узелок с нижним бельем, который использовал вместо подушки. – Завтра начинаем учения с Ганни. Можете не сомневаться, уж он нам не даст продохнуть с самого начала.
– Интересно, что еще можно придумать? Кажется, сержанты уже все перепробовали, – заметил Круз. – Не возражаешь, если я схожу в город?
– Только иди не один, – ответил Герцер, устраиваясь поудобнее. Обычно он засыпал, стоило ему лечь на пол, но сейчас было еще слишком рано. Однако слышен уже был зов Морфея, а Герцер поклялся, что никогда в жизни не будет больше пренебрегать сном. – И возвращайся до отбоя, чтобы выспаться к завтрашней муштре.
– Есть, сэр! – фыркнул Круз. – Увидимся позже, Герцер.
– Если только найдешь меня.
Герцер бежал последним и подгонял отставших солдат триарии, вот он догнал Круза и похлопал его по плечу.
– Напился вчера, Круз? – весело спросил он.
– Черт побери, откуда ты знаешь? – простонал в ответ Круз.
– Просто угадал.
Ганни и вправду с самого начала решил показать им, кто теперь будет главным. Триария уже по второму разу поднималась на Холм. Первым подъемом Ганни остался недоволен и высказал свое недовольство в самом резком тоне.
– Круз, если не хочешь лишиться своих нашивок, давай двигайся, – сказал подбежавший к ним декурион Джоунз. – И ты, Герцер.
– Так точно, сержант, – ответил Герцер и подхватил Круза под руку. – Побежали, любитель вечеринок.
– Боже, мне конец, – простонал Круз и, спотыкаясь, побежал вверх.
Позади строевые сержанты подгоняли тех из рекрутов, кто тоже выбился из сил.
– Сколько ты выпил?
– Не знаю, после второй кружки медовухи все как-то смешалось, – ответил Круз и замолчал, он тяжело дышал.
– В следующий раз слушайся папу Герцера, понятно? – рассмеялся Герцер. – Даже женщины бегут лучше тебя.
– Что поделаешь.
Когда они поднялись на вершину Холма, Ганни, казалось, даже не вспотел. Он приказал триарии построиться, Герцер занял свое место сзади. К ним теперь присоединились семь женщин, они тоже прошли основной курс. Их раскидали по отделениям, хотя по крайней мере одна из них должна была быть рекрутом-декурионом. Герцер уже подумывал, что, возможно, после сегодняшнего утра Крузу не удастся сохранить свой пост, но пока что Ганни молчал – может, решил в первое утро быть снисходительным.
– Наверное, гадаете, зачем я поднял вас сюда, – начал он, когда в строй встал последний рекрут, он задыхался и еле стоял на ногах. – Есть одна чудесная книга, в которой говорится: «Всему свое время», и для вас как раз наступило время позабыть детские забавы. А я здесь для того, чтобы забрать у вас все ваши игрушки. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– Времени на развлечения и забавы в течение нескольких недель у нас практически не будет, но все же хочу еще раз напомнить вам, что, получив приказ двигаться, солдаты обязаны двигаться. Когда-то в этой долине уже шли сражения, и тогдашний генерал целиком и полностью зависел от своей пехоты. Его солдаты передвигались с такой скоростью, что их даже стали называть пешей кавалерией. И мы добьемся того же. К окончанию нашего обучения вы должны уметь обогнать любого кавалериста, должны уметь ходить по тропам, по которым с трудом передвигаются даже горные козлы. Не будь я Майлзом Артуром Резерфордом. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– В первую очередь солдат заботится о своем имуществе и снаряжении, потом уже о себе. Если вы несете ответственность за какое-то специальное снаряжение, тогда сначала заботитесь о нем, потом о своем личном снаряжении. Единственная ваша цель – выполнить полученное задание. Каждый день вы можете находить лучшие пути для продвижения к цели, и вы будете их находить!
– И какое же у нас задание, какая цель, Ганни? – торжественно спросил Круз.
– Вы должны умереть: от стрелы, меча или алебарды, чтобы спасти жизнь гражданского человека! Политики должны следить за тем, чтобы армия действовала как настоящая армия. Если вам это не нравится, можете отправляться на все четыре стороны, поступайте в какую-нибудь дурацкую торговую компанию вместе с другим сбродом или еще куда-нибудь, прячьтесь за маменькину юбку! Но пока вы здесь, ваша цель неизменна! Гражданские люди даже не узнают об этом, да им и все равно. Со временем они возненавидят вас. И все равно вы будете держать клятву и неуклонно идти к своей цели, безропотно выполняя любое задание. ПОНЯТНО?!
– ТАК ТОЧНО, ГАННИ!
– Вы рождены в крови, в крови будете жить и умрете в крови. С сегодняшнего дня вы не солдаты, не легионеры, вы – Кровавые Лорды. Вы повязаны кровью, повязаны сталью. Повторяйте за мной: кровь за кровь…
– Кровь за кровь, – повторял Герцер, и у него мурашки шли по коже.
– Сталь за сталь…
– Сталь за сталь…
– В крови мы живем…
– В крови мы живем…
– В крови умрем…
– В крови умрем…
– Кровавые Лорды…
– Кровавые Лорды…
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– А теперь вниз и обедать. После обеда построение, посмотрим, смыслите ли вы хоть что-нибудь в изготовлении доспехов.
После обеда они увидели, что в повозках, запряженных быками, стоят ящики – это им привезли доспехи. Динн залезла в повозку и оглядела ящик сверху.
– Доспехи, пластинчатые. Набор, – читала она наклейку на ящике. – Размер маленький. Значит, для меня.
– Снимайте ящики с повозки! – приказал Ганни. – Несите их в барак, мы покажем вам, что с ними делать.
Когда ящики открыли, внутри оказались стальные пластины, соединения, заклепки, полоски кожи и сборник инструкций, из которых невозможно было что-либо понять. Еще к ящикам прилагались инструменты, Ганни тут же сложил их вместе с другими.
Пластинчатые доспехи нужно было делать следующим образом: бралась стальная пластинка, прикладывалась к телу, сгибалась по контурам, следующая находила на первую, а соединялись они с помощью специальных креплений и кожаных шнурков. Однако для того, чтобы пластинки плотно прилегали к телу, нужно было очень точно соединять их. Получалось шесть больших кусков – две половинки для торса, одна для левого бока, одна для правого и две плечевых.
Последующие два дня все рекруты занимались изготовлением и подгонкой доспехов, они обрезали пластинки до нужной длины, придавали им необходимую форму, проделывали дырки для заклепок, закрепляли соединения, продергивали шнурки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Когда все вещи были приняты и рассортированы, сержанты начали обучать рекрутов основам лагерной жизни: как готовить пищу на манипулу из расчета полевых рационов (сушеная кукуруза, кукурузная мука, бобы, вяленое мясо, которое кто-то уже назвал «шимпанзятиной»). Когда это мясо разваривали вместе с бобами, оно было вполне сносным. Еда становилась еще лучше вместе с лепешками, выпеченными в печках-голландках, которые им прислали вместе с остальной утварью. Но всухомятку со слегка подсоленной сушеной кукурузой мясо это было просто ужасным. Рекруты все же привыкли к нему, потому что иногда им приходилось есть прямо на марше. Когда они освоились с походной едой, им стали каждый день выдавать сухой паек, и начались настоящие учения.
Они ходили строем, учились перестраиваться на ходу, учились ходить отделениями и триариями, причем с рюкзаками за плечами. В рюкзаки было уложено все их снаряжение, продукты на три дня, а еще мешки с песком – «для тренировки». Засыпали они каждый вечер под звуки приказов, просыпались до подъема, приводили вещи в порядок, и все шло опять своим чередом. А когда сержанты оказывались чем-то недовольны, им приходилось трудиться при свете факелов почти до самого подъема.
Когда они освоили маневры на ровной местности на плацу, то перешли за пределы лагеря, и там снова начались учения. Они ходили строем вверх и вниз по холмам, по Виа Апаллия до самых Железных Холмов и обратно. Обычно они уходили на двое суток, спали под открытым небом, а на третьи возвращались в лагерь, но один раз их не было целую неделю, причем последние два дня они сидели на урезанных вдвое пайках. Они научились готовить еду на костре, научились разбивать каждую ночь новый походный лагерь с настоящим частоколом и рвом вокруг. Научились проглатывать «шимпанзятину» с сушеной кукурузой прямо на марше; научились разбивать аккуратный лагерь при помощи колышков и натянутой между ними веревки; им рассказали, как можно такой лагерь расширить, сколько отхожих мест на какое количество людей нужно устроить, где именно должны располагаться в лагере различные службы, как нужно выставлять часовых, сколько именно и при каких условиях, где должны быть установлены палатки офицеров.
Они ходили строем и в дождь, и под палящими лучами солнца; весной, когда температура еще опускалась почти до нуля, и летом, когда наступила настоящая жара. Научились переправляться вброд через реки и наводить временные переправы; спать в сырую погоду, завернувшись лишь в свои плащи, и просыпаться готовыми снова выступить в поход.
Жизнь в легионе была суровой, со множеством тягот. Пока что все задания выполнялись только добровольно, почти каждое утро один или два человека поднимали руки и заявляли, что больше не могут. Сержанты их не бранили, просто посылали на время отдохнуть. Иногда даже Герцер подумывал, не сделать ли и ему то же самое.
К своему удивлению, он удержался на своем посту. Несколько раз он подозревал, что его хотят сместить, но внешне этого не показывал, и все прекрасно понимали, что в очень большой степени своими достижениями группа рекрутов обязана именно ему, своим примером он воодушевлял остальных. Он всегда вставал самым первым, а ложился самым последним; именно он брал на себя самую неприятную работу и не оставлял ее, пока она не была сделана как надо. Кое-кто поговаривал о подхалимаже, но с другой стороны, все знали, что Герцер делает только то, что действительно необходимо делать. При этом он никогда не перекладывал работу на других. Когда у кого-то случались проблемы, а некоторые задания порой требовали большой умственной работы, то именно Герцер всегда оказывался рядом и подсказывал, как лучше выйти из сложного положения. Когда декурий не мог справиться с какой-либо задачей, именно Герцер всегда готов был прийти на помощь.
Иногда он мельком видел Ганни, всегда неожиданно. Например, они могли быть на марше километрах в десяти от лагеря и вдруг, вывернув из-за поворота дороги, наткнуться на Ганни. Тот сидел за деревом, словно поджидая их. Или могли устанавливать частокол и вдруг заметить, что земля, которую они выбрасывали из ям, попала на чьи-то ботинки, поднимали взгляд, а перед ними стоял не кто иной, как Ганни.
Он никогда ничего не говорил рекрутам, только наблюдал за ними, а потом беседовал с сержантами. Герцер никак не мог понять, чем вообще занимается Ганни.
Но вскоре они это узнали.
Однажды, вернувшись в лагерь после очередного длительного марша и распевая песню о «Великой дороге», они увидели Ганни и мэра Тальбота, которые явно поджидали их на плацу. Сержанты распустили рекрутов по баракам и приказали подготовиться к вечерней проверке. Рекруты удалились в барак и принялись доставать чистую форму; все уже почти неделю как не мылись.
Никто не знал, что их ждет, и потому Герцера завалили вопросами.
– Понятия не имею, – ответил он, схватил одного из рекрутов и дернул его за форму. – Что ты, черт побери, с ней сделал? Специально мял все это время?
Сержанты научили их, как можно отутюжить форму при помощи разогретого стального лома, но сейчас на это уже не было времени, так что Герцер просто расправил на нем форму и подтянул ее, где надо, уповая на то, что никто из старших по званию ничего не заметит.
– СТРОЙСЯ НА УЛИЦЕ!
Герцер вместе с остальными выбежал на улицу и встал спереди, проверил, все ли на месте; убедившись, что все в порядке, он отсалютовал строевому сержанту, прижав правую руку к сердцу. Салют сержантам разрешалось отдавать только в таких случаях.
– Сержант-триарий, все рекруты построены.
– Хорошо, займите свое место.
Герцер с серьезным лицом прошел в самый конец строя. Когда он встал на место, сержант выкрикнул:
– СТРОИТЬСЯ В ШЕРЕНГИ!
По сравнению с теми маневрами, которые они практиковали в последнее время, это задание было достаточно легким. Первая шеренга сделала шаг вперед, вторая осталась на месте, а задняя отступила назад, так что теперь между шеренгами можно было пройти.
Труднее всего было рекруту-триарию, ему нужно было отступить назад на шесть шагов. Но они так много раз практиковались в строевой ходьбе назад, что Герцер, не задумываясь, встал на нужное место.
Ганни и мэр Тальбот прошли вдоль шеренг. Герцер вздохнул, проверка была несложной. Они просто осматривали рекрутов, никто не собирался устраивать по-настоящему серьезную проверку. Герцер терпеливо ждал, раздумывая, как и все остальные, что бы все это значило, но вот Ганни и Эдмунд подошли к нему, и он встал по стойке «смирно».
– Как дела, Герцер? – спросил мэр Эдмунд.
– Прекрасно, сэр! – отчеканил Герцер.
Тальбот слегка улыбнулся и кивнул.
– Кажется, ты еще вырос, хотя куда уж еще.
Герцер не знал, что на это ответить, и промолчал, а Эдмунд прошел дальше, вслед за ним и орудийный сержант. По пути Ганни бросил на Герцера взгляд, значение которого понять было просто невозможно.
Ганни принял рапорт у сержанта-триария Джеффкоута, встал на его место лицом к отделению и выкрикнул:
– ВОЛЬНО! – Потом дождался, пока все встали вольно, и продолжал: – Первая группа тренировочного центра легионеров Вороньей Мельницы успешно закончила основной курс тренировок для рекрутов и готова перейти к более высокой ступени. А это значит, что вы уже продемонстрировали, что можете строить, маршировать, копать. Теперь мы будем учить вас сражаться. – Он оглядел всех и покачал головой. – Можете радоваться.
Герцер хотел даже крикнуть «ура», ведь все они постоянно только о том и думали, когда же они будут заниматься не только строительством и копанием траншей.
– Жизнь ваша не станет легче, просто теперь все будет по-другому, – говорил дальше Ганни. – Кроме всего прочего, вам будет разрешено иногда ходить в городок. Это не значит, что вы сможете заваливаться в таверну Тармака, ввязываться там в пьяную драку и все такое прочее; если кто-нибудь позволит себе нечто подобное, то будет иметь дело со мной. И если вы думаете, что до сих пор носили тяжелые рюкзаки, то ошибаетесь. Когда пойдете в поход со мной, узнаете, что такое настоящая тяжесть. Вы собираетесь стать солдатами. До вечера все получают увольнительную. Подъем как обычно. Ах да: еще к нам присоединятся женщины, те, кто выдержал испытания. Мы распределим их по отделениям. Но не думайте, что эти женщины предназначены специально для вас, они не проститутки. Они прошли такой же тренировочный курс, как и вы. Любой, кто будет вести себя непристойно во время несения службы, предстанет перед военным трибуналом. Наказание может включать и порку, и исключение из рядов легионеров. Так что даже не думайте об этих женщинах. Во-первых, они сами могут с вами разобраться, потом костей не соберете. А во-вторых, со стороны начальства вас ждет самое серьезное наказание. До сих пор у нас не было смешанных групп, потому что мы обучали вас дисциплине. Завтра вам выдадут доспехи и учебное оружие. И тогда начнется настоящая учеба. Разойтись!
Когда рекруты зашли в барак, Герцер дал команду «вольно».
– Нам дали увольнительные на сегодняшний вечер. – Он оглядел товарищей. – Это не означает, что можно терять голову и всем разбегаться. Кто-то должен остаться часовым в бараке, по расписанию дежурств.
– Черт побери! – выругался тот несчастный, чей черед был стоять на посту.
– Что поделаешь. И еще, если вы хотите идти в городок, лучше идти группами. С каждой группой должен находиться хотя бы один декурион; если с кем-то что-то случится, отвечать будут сам рекрут и декурион, который был с ним.
– А ты сам? – спросил один из рекрутов.
– Я сдал все свои деньги на хранение, – улыбнулся Герцер. – Так что в город мне идти не интересно. А просить сержанта Джоунза открывать сейф я не буду. А вы? – Он осмотрелся по сторонам. – Так что я просто хорошенько высплюсь.
Многие рекруты все же решили отправиться в городок, они договорились с Петерсоном из третьего декурия, что тот пойдет с ними за главного. Затем они подошли к Тернеру.
– Значит, будешь спать? – спросил Круз со своего места.
– Именно. – И Герцер взбил узелок с нижним бельем, который использовал вместо подушки. – Завтра начинаем учения с Ганни. Можете не сомневаться, уж он нам не даст продохнуть с самого начала.
– Интересно, что еще можно придумать? Кажется, сержанты уже все перепробовали, – заметил Круз. – Не возражаешь, если я схожу в город?
– Только иди не один, – ответил Герцер, устраиваясь поудобнее. Обычно он засыпал, стоило ему лечь на пол, но сейчас было еще слишком рано. Однако слышен уже был зов Морфея, а Герцер поклялся, что никогда в жизни не будет больше пренебрегать сном. – И возвращайся до отбоя, чтобы выспаться к завтрашней муштре.
– Есть, сэр! – фыркнул Круз. – Увидимся позже, Герцер.
– Если только найдешь меня.
Герцер бежал последним и подгонял отставших солдат триарии, вот он догнал Круза и похлопал его по плечу.
– Напился вчера, Круз? – весело спросил он.
– Черт побери, откуда ты знаешь? – простонал в ответ Круз.
– Просто угадал.
Ганни и вправду с самого начала решил показать им, кто теперь будет главным. Триария уже по второму разу поднималась на Холм. Первым подъемом Ганни остался недоволен и высказал свое недовольство в самом резком тоне.
– Круз, если не хочешь лишиться своих нашивок, давай двигайся, – сказал подбежавший к ним декурион Джоунз. – И ты, Герцер.
– Так точно, сержант, – ответил Герцер и подхватил Круза под руку. – Побежали, любитель вечеринок.
– Боже, мне конец, – простонал Круз и, спотыкаясь, побежал вверх.
Позади строевые сержанты подгоняли тех из рекрутов, кто тоже выбился из сил.
– Сколько ты выпил?
– Не знаю, после второй кружки медовухи все как-то смешалось, – ответил Круз и замолчал, он тяжело дышал.
– В следующий раз слушайся папу Герцера, понятно? – рассмеялся Герцер. – Даже женщины бегут лучше тебя.
– Что поделаешь.
Когда они поднялись на вершину Холма, Ганни, казалось, даже не вспотел. Он приказал триарии построиться, Герцер занял свое место сзади. К ним теперь присоединились семь женщин, они тоже прошли основной курс. Их раскидали по отделениям, хотя по крайней мере одна из них должна была быть рекрутом-декурионом. Герцер уже подумывал, что, возможно, после сегодняшнего утра Крузу не удастся сохранить свой пост, но пока что Ганни молчал – может, решил в первое утро быть снисходительным.
– Наверное, гадаете, зачем я поднял вас сюда, – начал он, когда в строй встал последний рекрут, он задыхался и еле стоял на ногах. – Есть одна чудесная книга, в которой говорится: «Всему свое время», и для вас как раз наступило время позабыть детские забавы. А я здесь для того, чтобы забрать у вас все ваши игрушки. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– Времени на развлечения и забавы в течение нескольких недель у нас практически не будет, но все же хочу еще раз напомнить вам, что, получив приказ двигаться, солдаты обязаны двигаться. Когда-то в этой долине уже шли сражения, и тогдашний генерал целиком и полностью зависел от своей пехоты. Его солдаты передвигались с такой скоростью, что их даже стали называть пешей кавалерией. И мы добьемся того же. К окончанию нашего обучения вы должны уметь обогнать любого кавалериста, должны уметь ходить по тропам, по которым с трудом передвигаются даже горные козлы. Не будь я Майлзом Артуром Резерфордом. Понятно?
– ТАК ТОЧНО, СЕРЖАНТ!
– В первую очередь солдат заботится о своем имуществе и снаряжении, потом уже о себе. Если вы несете ответственность за какое-то специальное снаряжение, тогда сначала заботитесь о нем, потом о своем личном снаряжении. Единственная ваша цель – выполнить полученное задание. Каждый день вы можете находить лучшие пути для продвижения к цели, и вы будете их находить!
– И какое же у нас задание, какая цель, Ганни? – торжественно спросил Круз.
– Вы должны умереть: от стрелы, меча или алебарды, чтобы спасти жизнь гражданского человека! Политики должны следить за тем, чтобы армия действовала как настоящая армия. Если вам это не нравится, можете отправляться на все четыре стороны, поступайте в какую-нибудь дурацкую торговую компанию вместе с другим сбродом или еще куда-нибудь, прячьтесь за маменькину юбку! Но пока вы здесь, ваша цель неизменна! Гражданские люди даже не узнают об этом, да им и все равно. Со временем они возненавидят вас. И все равно вы будете держать клятву и неуклонно идти к своей цели, безропотно выполняя любое задание. ПОНЯТНО?!
– ТАК ТОЧНО, ГАННИ!
– Вы рождены в крови, в крови будете жить и умрете в крови. С сегодняшнего дня вы не солдаты, не легионеры, вы – Кровавые Лорды. Вы повязаны кровью, повязаны сталью. Повторяйте за мной: кровь за кровь…
– Кровь за кровь, – повторял Герцер, и у него мурашки шли по коже.
– Сталь за сталь…
– Сталь за сталь…
– В крови мы живем…
– В крови мы живем…
– В крови умрем…
– В крови умрем…
– Кровавые Лорды…
– Кровавые Лорды…
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– ГРОМЧЕ!
– КРОВАВЫЕ ЛОРДЫ!
– А теперь вниз и обедать. После обеда построение, посмотрим, смыслите ли вы хоть что-нибудь в изготовлении доспехов.
После обеда они увидели, что в повозках, запряженных быками, стоят ящики – это им привезли доспехи. Динн залезла в повозку и оглядела ящик сверху.
– Доспехи, пластинчатые. Набор, – читала она наклейку на ящике. – Размер маленький. Значит, для меня.
– Снимайте ящики с повозки! – приказал Ганни. – Несите их в барак, мы покажем вам, что с ними делать.
Когда ящики открыли, внутри оказались стальные пластины, соединения, заклепки, полоски кожи и сборник инструкций, из которых невозможно было что-либо понять. Еще к ящикам прилагались инструменты, Ганни тут же сложил их вместе с другими.
Пластинчатые доспехи нужно было делать следующим образом: бралась стальная пластинка, прикладывалась к телу, сгибалась по контурам, следующая находила на первую, а соединялись они с помощью специальных креплений и кожаных шнурков. Однако для того, чтобы пластинки плотно прилегали к телу, нужно было очень точно соединять их. Получалось шесть больших кусков – две половинки для торса, одна для левого бока, одна для правого и две плечевых.
Последующие два дня все рекруты занимались изготовлением и подгонкой доспехов, они обрезали пластинки до нужной длины, придавали им необходимую форму, проделывали дырки для заклепок, закрепляли соединения, продергивали шнурки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64