— Нет, у меня есть еще один для рабочих звонков. А что? — спрашиваю я, невинно хлопая глазами. На самом деле, у меня три мобилы, но ту, которая для девочек, я вообще никому не даю. Кроме девочек.
— Я, бля, тут получил сообщение от какого-то пидора, который грозится меня поиметь. Вроде как номер заграничный. А когда я перезвонил, труба была отрублена.
— Да? Тебя уже достают по телефону? Скоро за тобой начнут следить, Франко, — шучу я.
— Это, бля, что еще значит? — сразу вскидывается Бегби. Я чувствую, как у меня холодеет кровь, я и забыл, до какой.
степени развита паранойя у этого человека.
— Я пошутил, Френк, расслабься приятель, бога ради. — Я сжимаю кулак и по-приятельски, но неуклюже стучу его по плечу. Потом, когда мне уже начинает казаться, что я был слишком фамильярен, он вроде бы успокаивается и даже сам пытается пошутить.
— Никто меня, бля, не преследует, наоборот, кажетца, всякий пидор торопитца, на хер, убраться от меня подальше. Мои так называемые, бля, приятели, и все такое, — говорит он, глядя на меня с надеждой, но взгляд у него все равно тяжелый.
— Я же сказал, Френк, мы пересечемся на неделе, сейчас я, правда, немного занят, с этим пабом столько мороки, но я скоро освобожусь, — говорю я ему.
Ларри смотрит на меня с хитрой ухмылкой:
— А я слышал, ты другими вещами занят, приятель.
У меня по спине ползет холодок. Интересно, и кто же ему напиздел про «другие вещи». Но я только загадочно киваю и сматываюсь. По пути говорю Мораг:
— Пиво для мальчиков, Мо, за мой счет. Веселитесь, ребятки! — говорю я, и когда мне удается-таки выйти наружу, я буквально пролетаю весь бульвар, ноги у меня невесомые, как у ребенка. Я безумно рад, что мне удалось избежать разборок.
44. «…рекордные темпы…»
Может быть, это все из-за народа, с которым я в последнее время общаюсь, но у меня такое ощущение, как будто я здесь родилась и выросла. Как будто здесь — мой дом. Жизнь прекрасна, теплый осенний день, и в шагах моих — весна, и когда какой-то строитель свистит мне вслед, я воспринимаю этот вульгарный знак внимания с обычным высокомерным удовлетворением, ощущая себя грязной, заносчивой, похотливой сукой. Теперь я могу с полным правом наслаждаться жизнью, потому что сдала курсовую. Иду по городу, который уже наводняют туристы. К Терри в больницу. Бедный Терри.
Воздух прохладный, еще пощипывает морозцем, но на мне теплый свитер, и мне совершенно не холодно. Я понимаю, что мне очень нравится процесс съемок. А вот секс мне нравится не очень. Я готова этим заниматься, никаких проблем, но он никогда не приносит ожидаемого удовольствия. Это скорее работа, игра перед камерой, и поэтому сам процесс часто бывает скучным и… как бы это сказать… стесненным. Иногда возникает чувство, что все эти рекордные темпы, технические перерывы, все эти «Стоп, снято», «Мотор» — они вообще не нужны для съемок, Саймон просто выделывается, проверяет границы своей власти над нами. Но главная фишка в том, чтобы быть сопричастной чему-то, быть внутри, в процессе — вот отчего я себя чувствую по-настоящему живой.
Вчера мы снимали сцену в Замке, потенциально — одну из самых сложных. Снимали все в Танталлоне, в Северном Бер-вике. У Саймона есть приятель, который сделал нам бутафорские колодки. Ронни был в очках, а Урсула — в короткой белой юбке и футболке, выгодно оттенявших ее светлые волосы и бронзовый загар. Рано утром мы сняли Ронни, который садится в экскурсионный автобус, а она в это время за ним следит. Потом мы отправились на автобусную станцию. Автобус до Северного Бервика был почти пуст. Из салона мы сняли, как Ронни садился в автобус. Такой типичный зануда — очки, ноутбук и фотоаппарат. Рэб сидел в задней части фургона, который вел Крейг, и снимал виды.
В автобусе мы снимали Урсулу, которая заговорила Ронни:
— Ничего, если я здесь присяду. Я из Швеции.
Уроки актерского мастерства пошли Ронни на пользу, наверное, даже больше, чем всем остальным. Дерек говорит, что он играет весьма натурально.
— Разумеется, я не против, — говорит он. — Я исследую старые замки.
Потом мы снимаем сцену с колодками. Это когда она лезет в колодки в музее и застревает. И ему просто ничего больше не остается, кроме как поиметь ее сзади. Так наш третий брат получает свое.
Вхожу в палату и вижу, что споры между Рэбом и Терри так и не утихли, несмотря на серьезную травму Терри. Я думаю, Рэб втайне злорадствует, что с Терри случилась такая фигня — типа, ведь я говорил, что все это добром не кончится, — хотя сам Терри, кажется, воспрял духом. Тумбочка возле кровати ломится от фруктов, которые, разумеется, никто не съест, еще там полно консервов и всякого фаст-фуда в картонных коробках. Вокруг бедер Терри установлена рама, которая должна защищать его поврежденный пенис.
— Слушай, а что это? Гипс? Или шина? Или что? — спрашиваю я.
— Не, это что-то типа повязки.
Влетает Саймон, оглядывает палату с таким видом, будто это его частная собственность, которую он только что приобрел. Здесь тепло, и он снял свитер, но обвязал его не вокруг пояса, а вокруг шеи, как франтоватый игрок в гольф. Он улыбается мне, потом поворачивается к пациенту:
— Как здесь с тобой обращаются, Терри?
— Ну, здесь есть парочка симпатичных сиделок, но это меня убивает. Всякий раз, когда у меня встает, больно так, што подохнуть можно.
— Тебе же вроде должны были дать лекарство, чтобы у тебя не вставал, — говорит Рэб.
— Эта херня, может быть, и работает, когда ее принимают такие, как ты, Биррел, а штобы у меня не вставал, нужно что-нибудь посильнее. Док волнуетца, говорит, если не перестанешь возбуждатца, у тебя ничего никогда не заживет.
Саймон мрачно смотрит на него и начинает выдавать плохие новости:
— Мы не можем остановить съемки, Терри. Нам нужно будет найти тебе замену. Извини, приятель.
— Меня никто не заменит, — говорит Терри абсолютно серьезно.
— Ну, пока съемки идут отлично, — говорит Саймон, — Ронни с Урсулой вчера были просто великолепны, а до этого Дерек со своей девушкой так зажигали — это что-то.
Терри смотрит на Саймона и явно собирается его приложить.
— Кстати, Псих, ты почему джемпер на шею повесил, ты чего, педик, что ли?
Одарив его раздраженным холодным взглядом, Саймон потер свитер пальцами.
— Это свитер от Рональда Мортсона. Если бы ты разбирался в одежде, ты бы понял, что это значит и почему я ношу этот свитер именно так. В любом случае, — он смотрит на меня, потом снова на Терри, — я рад, что у тебя все хорошо и что ты поправляешься. Никки, нас ждут дела.
— Разумеется, — улыбаюсь я.
Рэб буквально мечет из глаз молнии и безумно хочет спросить, что это у нас за дела, но он упускает свой шанс, потому что мы быстро уходим и направляемся на вокзал, чтобы сесть в поезд на Глазго.
В поезде Саймон вкратце рассказывает мне о нашем клиенте, это все очень интересно, но, с другой стороны, это все странно, мне кажется, мы прилагаем как-то уж слишком много усилий, чтобы раскрутить этого парня. Саймон описывает его, и я представляю его себе очень ясно. Саймон, со своей четкой манерой изложения, в которой нет ни грамма иронии, заставляет меня почувствовать себя так, как будто мы с ним — агенты военной разведки.
— У него нет друзей, домосед, собирает модели поездов, небольшой избыточный вес. Из той породы людей, у которых родители — бессознательно или сознательно, это уже другой вопрос — пытаются привязать их к дому, заставляют их много и часто есть, отчего те толстеют и становятся непривлекательными для противоположного пола. Из-за этого у него также очень плохая кожа. В смысле, прыщи, которые можно было бы легко устранить с помощью здоровой диеты и косметических средств по уходу за кожей. В Восточной Европе такие проблемы еще встречаются, посмотреть хотя бы на некоторых футболистов по телику, но на Западе это редкий типаж, даже в Глазго. Наш мальчик, должно быть, большой консерватор. От него нам нужен список клиентов: имена, адреса и номера счетов. Одна распечатка, а еще лучше — на диске.
— А вдруг я ему не понравлюсь? — спрашиваю я.
— Если ты ему не понравишься, значит, он не той ориентации, все очень просто. А если он не той ориентации, тогда я сам им займусь, — говорит он и улыбается. — Если так будет нужно, я смогу изобразить из себя голубого. Легкий флирт, но не более того. — У него на лице появляется гримаса отвращения. — Никакого секса.
— Глупости ты говоришь. Я, кстати, нравлюсь далеко не всем натуралам. — Я качаю головой.
— Разумеется, всем, а если нет, значит, они или геи, или аскеты, или…
— Или что?
Его улыбка становится все шире. Я замечаю морщинки около глаз. Да, он и вправду похож на итальянца… есть что-то такое в лице.
— Прекрати меня провоцировать.
— Или что? — настаиваю я.
— Или он просто не хочет смешивать бизнес и удовольствие.
— Тебя это, кажется, не остановило, — улыбаюсь я.
Саймон изображает на лице крайнюю степень огорчения.
— Да, признаю. Но я не могу противиться твоим чарам. И он не сможет, поверь мне. — Он умолкает на пару секунд и добавляет: — Я в тебя верю, Никки.
Я знаю, чего он добивался, когда произнес эти слова, и, надо сказать, своего он добился. Я готова действовать. Мы сходим с поезда и находим нужный нам паб, и я вижу его, он сидит в баре один, герой моих маленьких, потных, навязчивых кошмаров. Саймон кивает мне и исчезает, а я смиряю гордыню и делаю свой ход.
45. Беспечный ездок
В голове — полный бардак, в основном потому, што я вышел на Лу Рид и сожрал парочку колес, так што, когда позвонил Чиззи, я уже был не в себе. Я как-то особо о нем и не думал, об этом кренделе, потому што он натуральный отморозок, но в тюрьме он типа как защищал меня. Я не знал, што его выпустили. Дело в том, што мне очень хотелось с кем-нибудь стусоватца, а Чиззи знал имя лошади, которое ему заложил один тип по имени Марсель, а он никогда не ошибаетца. Так што Бенни в Слейтфорде принимает нашу ставку, а мы, стало быть, возвращаемся в бар, штобы увидеть, как наш мальчик, аутсайдер, на которого ставки были восемь к одному, выиграет в Хейдоке в 2.45.
Я не мог в это поверить, друг. С самого начала наш мальчик помчался как ошпаренный. К середине забега он уже оторвался от всех. На последних двухстах метрах к нему приблизилась еще парочка лошадей, но наш мальчик летел — просто летел. На самом деле это была самая неравная гонка из всех, што я видел. Но мы не жалуемся, друг, нет, нам даже в голову не приходит жаловатца. Мы орем — ДАААААААААА! — и все обнимаемся перед телевизором в баре, и я вдруг замираю на секунду и думаю, кого еще он хватал этими руками и каково было тем, кого он хватал. Так што я отстраняюсь, извиняюсь и говорю, што я, пожалуй, возьму нам еще по одной, штобы типа победу отпраздновать. Лезу в карман за деньгами и вдруг обнаруживаю, что у меня еще остались колеса.
Мы сидим — пьем, лицо Бенни постоянно расплывается в улыбке.
— Хорошая наводка, а, — рычит он.
— Это точно, друг, — улыбаюсь я.
— Нам надо ушки держать на макушке и смотреть в оба, — ухмыляется Чиззи. — Удача штука такая, где-то выиграешь, где-то проиграешь.
Это просто охренительно, друг, потому что я выиграл четыре штуки, а Чиззи — восемь с половиной. Четыре штуки! Можно будет отвезти Али и Энди в отпуск, в Диснейленд. В Париж! Марсель молодец, да и Чиззи тоже молодец, что дал мне наводку, што уж тут говорить.
Мы типа празднуем — еще по пиву, — а потом решаем пошлятца по городу. Я хочу побыстрее отделатца от Чиззи, но этот парень мне очень помог, я перед ним вроде как в долгу, так што, наверное, будет правильно прогулятца с ним слегонца. Мы ждем такси или автобуса, но ни того, ни другого нет, только проезжает автобус Шотландской футбольной ассоциации в окружении мотоциклов. Чиззи тихонько отходит куда-то в сторону парковки при пивоваренной компании SN. Я думал, он пошел отлить, но вдруг я вижу, как с парковки выезжает синий «форд-сьерра», а за рулем — этот псих ненормальный по имени Гари Чизхолм.
— Экипаж подан, — говорит Чиззи, у него во рту блестит золотой зуб, похожий на тигровый клык.
— Ага, — говорю я и сажусь в машину. — Ну а что, друг, если политики говорят, што у нас должно быть бесклассовое общество, так, значит, это не важно, чью машину ты берешь. Все для всех, так ведь?
— Сейчас мы поедем в город, а там наступит волшебный час, ты, пидор, — говорит он и начинает смеятца своим этим жутким высоким смехом, от которого по коже бегут мурашки.
Мы оставляем машину на Джонстон Террас, идем в Майл и поднимаемся по лестнице в «Дикон». Киваем знакомым, которые тоже, кажетца, только что вышли из тюрьмы. Еще пара кружек пива, и я понимаю, што в меня уже больше не лезет, я вообще выпивать — как-то не очень. Я всегда по наркоте прибивался, друг.
Чиззи начинает рассказывать про старых знакомых: ребят из тюряги, извращенцев и все такое. Мне такие разговоры, честно скажу, не особенно нравятца, потому што все эти ребята, про которых он говорит, — они психи, самые натуральные психи. Я сваливаю в туалет и думаю о деньгах, которые лежат у меня в кармане, с такими деньгами я бы запросто мог снять себе девку, и почему-то покупаю в автомате гондоны и сую их в карман. Я прямо чувствую колеса, как они жгут карман. Ладно, недолго им там лежать. Скоро я их заглочу.
Когда я возвращаюсь обратно, оказываетца, что Чиззи думал о том же, о чем и я, и я из-за этого начинаю дергатца.
— Надо бы поебатца, бля, — говорит он. Потом объясняет: — Сейчас хорошее время для съема, с четырех до шести. Можно подцепить телок, которые всю ночь бухали или кайфовали и теперь ни хера не понимают, где они и что, бля. И тут, нах, появляется Чиззи.
Ну да, даже ходить далеко не приходитца. У бара сидит какая-то баба с рыжими волосами. Ее белые леггинсы растянулись, как будто бы вся элатичность из них вдруг куда-то пропала, а внутрь засунули размоченное дерьмо. Она удолбана в ноль, друг, удолбана так, что даже рядом стоять не хочетца, но Чиззи уже нацелился на нее. Он покупает ей выпивку, что-то ей говорит, и она садитца за наш столик.
— Как дела, приятель? — спрашивает она у меня. — Я Касс, — говорит она. Ебаный в рот, эта баба, похоже, еще и сексуально озабоченная, даром что уродина, каких поискать. Она громко смеетца, все время ко мне наклоняетца, кладет руку мне на яйца, а потом хватает меня за бедро. Ее большое красное лицо, обрюзгшее и блестящее от выпивки, оказываетца рядом с моим лицом, а зубы у нее желтые и гнилые. Ну да, у меня с зубами тоже все херово, и морда у меня наверняка такая же бухая, как и у нее. Единственное што, она у меня не красная, потому што, когда я нажираюсь, у меня кровь от лица отливает, и я бледнею, сижу весь белый. Она явно пришла сюда, штобы кого-нибудь закадрить, потому што накрасилась, как на парад, тушь, помада и все такое, и она спрашивает, какие у нас знаки Зодиака и всякую чушь, которую бабы несут в таких случаях.
Но она отвратительна, брат, она реально себя доконала.
У меня уже перед глазами все плывет, потому што последнее время я почти и не пью. Это тяжелое, мерзкое пиво. Чиззи берет все под контроль, выводит нас из паба — опять на Джонстон Террас — и опять в угнанный автомобиль. Чиззи чуть не въезжает задом в припаркованную рядом машину, но ему все-таки удается вывернуть, и мы едем по булыжной мостовой к Холируд-Парку, а на улице уже темнеет.
А эта девчонка — она довольно забавная. Сначала она материла СССР, а теперь выставляет напоказ свой рыжий лобок и перебирается с заднего сиденья на переднее, чтобы сесть между нами. Чиззи ругается, потому что она сидит на рычаге переключения передач, и он не может переключить скорость, и мы с грохотом съезжаем с холма.
— Вы посмотрите сюда, мудачье! Кому нужна эта блядская дырка? — орет она нам. Я вот к чему, у нас с Али уже сто лет ничего не было, но это как же надо изголодатца, чтобы запасть на такую чувырлу.
Чиззи хохочет и почти врезается в большие черные ворота Холируд-Парка, но вовремя поворачивает — и вот мы внутри. Он закидывается колесами, глушит двигатель, и мы идем в парк. Я оглядываюсь на большой холм, который называется Трон Артура. Там идут какие-то крупные строительные работы. Что-то типа правительственного заказа для выборов, и парламента, и всей этой мутотени. Солнце садится, и становится даже холодно.
— Куда мы идем-то? — время от времени спрашивает она, глотая слова. Похоже, Чиззи ведет нас за стройку. Мы кое-как перелазим через забор, прочь от дороги и лицом к холму. Вокруг — никого, хотя через стену по-прежнему слышно, как работают строители-сверхурочники, но они нас не видят.
— Ищем местечко, классное-шикарное, — подмигивает Чиззи. Становится все темнее. Я нахожу в кармане табл и заглатываю его, чиста из-за нервов, брат, чиста из-за нервов.
— А сейчас мы тебя оприходуем, цыпочка, — смеется Чиззи и просто расстегивает ширинку и вытаскивает наружу свой член, жирную мягкую штуку. Вот что интересно, брат, каждый мужик очень гордитца своим причиндалом, но у других парней члены выглядят просто уродливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59