Она все еще не в состоянии поверить в происходящее, но при этом пытается принимать все, как есть, невзирая на то что это действительно не укладывается ни в какие рамки. Потому что ей очень хотелось поверить Брайену. Ей было необходимо ему поверить. Потому что она влюблялась в него — уже влюблялась. Может быть, даже сама еще этого не понимая. Но Хит все видела и понимала.
* * *
• дети ночи •
За окном темно. Черт, кто там ломится в дверь? Клара Льюис проснулась от дурного сна. Так темно. И Митч дрыхнет себе — храпит, как свинья. Дверь... кто-то стучится в дверь... черт, а чего так громко?! «Наверное, это по поводу Мэта, — решила Клара. — Вот ведь послал Бог сыночка. Снова, наверное, вляпался в неприятности. Я даже не удивлюсь, если это полиция. Может, его патрульные подобрали, когда он валялся в проулке пьяный, или...» Клара попыталась припомнить, спустила она в унитаз или нет эти таблетки. На прошлой неделе еще собиралась.
Темно. Она не решалась зажечь свет, а то вдруг Митч проснется, а Митч, если его разбудить до рассвета, будет похуже взбесившегося людоеда. Она встала с кровати, нашарила в темноте халат и пошла к двери — на ощупь по стенке.
— Да заткнитесь вы там, — пробормотала она, но стук не унимался. Он был очень ритмичный, почти механический. Как будто стучал вообще не человек. — Иду, иду.
Она включила настольную лампу у дивана в гостиной. Приглушенный свет упал мягким пятном на красный велюр. Рядом с лампой стояла большая пластмассовая фигурка Иисуса, тень от его раскинутых рук лежала крестом на задернутых занавесках. Клара вздохнула и пошла в прихожую.
— Кто там? — Она слегка приоткрыла дверь, накинув цепочку. В ноздри ударил сырой мертвенный запах. Она увидела своего сына. Какой-то весь сгорбленный и нахохлившийся, волосы стоят дыбом, торчат колом, как рог носорога. Рядом с ним — какая-то девица. Губы испачканы чем-то красным. Запах идет от обоих.
— У тебя что, нет ключей, Мэтью? — нахмурилась Клара. — И кто эта девушка? И вообще я хочу спать. Ты меня разбудил.
— У меня есть ключи, мама, — ответил Мэт и помахал связкой ключей у нее перед носом. Он посмотрел на нее с такой злобой — и даже как будто бы с вожделением. Да, он так на нее посмотрел... на мать так не смотрят. На мать так смотреть неприлично. — Но ключи мне теперь не помогут. Ты должна пригласить меня в дом.
— Что ты выдумываешь, Мэтью. — Она сняла цепочку, но он остался стоять на пороге, обнимая девчонку за талию — совсем, кстати, соплячка, лет четырнадцать, если не меньше — и глядя матери прямо в глаза. Ей даже стало не по себе. Раньше он никогда не смотрел ей в глаза.
— Пригласи нас войти, — сказал Мэтью, и в его голосе прозвучала угроза.
— Может, тебе еще письменное приглашение прислать по почте? — сказала Клара, пожав плечами. Она развернулась и отправилась к себе в спальню. По дороге она поцеловала в макушку пластмассового Иисуса — на счастье.
— Мама, блин, на хрен, пригласи нас войти! — Это был даже не человеческий крик. Так кричат звери. Да что с ним такое? С тех пор как он устроился на эту свою работу в Голливуде, он стал каким-то шальным. Она не знала, как с ним общаться — как до него достучаться. Впрочем, она никогда не умела общаться с сыном.
— Входите, — прошептала она едва слышно.
И уже в следующую секунду они оказались внутри, и дверь за ними со стуком захлопнулась. Да, именно оказались — она не заметила, чтобы они переступали порог. Еще секунду назад они стояли за дверью, а потом просто возникли в квартире. Как в кино со всякими навороченными спецэффектами.
— Мама, хочу познакомить тебя с этой девушкой. Она особенная. Самая лучшая. За такую и умереть не жалко. Джейни Родригес, моя новая подруга. И уже навсегда.
— Если она собирается здесь поселиться, то ничего не получится. — Родригес, Родригес... Клара задумалась. Где-то она уже слышала это имя, Джейни Родригес. Точно не от Мэтью. Он никогда не рассказывал о своих девушках. Они вообще почти не разговаривали, да и виделись очень редко — иногда по утрам за завтраком, когда она собиралась на работу, а он приходил с работы. — И вообще она не слишком еще молоденькая? Ты что, из дома сбежала или чего?
— Я сбежала из жизни, миссис Льюис. — Голос у девочки был звонкий и чистый. — И больше о ней даже не вспоминаю.
— Странная у тебя девушка, Мэтью Льюис.
— Ты даже не представляешь, какая странная, мама, милая! Но когда ты узнаешь ее получше, ты поймешь, что это такое — странно.
Он потрепал девочку по щеке. Она хихикнула.
— Всегда мечтала стать девушкой из Долины, — тихо сказала она с такой щемящей тоской в голосе, что Клара почти смягчилась. Но она вовсе не собиралась пускать в дом эту девицу. Еще неизвестно, может, она станет тут вещи лямзить. У Мэтью те еще дружки — по всем давно плачет колония, преступники малолетние.
Мэтью щелкнул пальцами.
Клара даже не успела понять, как так получилось — но девочка вдруг оказалась у нее за спиной. Раз — и все. Опять спецэффект, как в кино. «Может, мне все это снится, — подумала Клара, — может, я сплю», — но тут холодные руки схватили ее за запястья и резко рванули... Господи, ничего себе силища для такой-то соплячки... девица крутила ее запястья туда-сюда... Иисус милосердный... Клара слышала хруст ломающихся костей... по рукам потекло что-то теплое — кровь из вывернутых суставов... Клара закричала. Сын тут же бросился к ней и зажал ей рот рукой. Рука была, как ледышка. Такая холодная.
— Я всегда тебя ненавидел, мама, — сказала Мэт. — Но теперь я тебя обожаю. Так обожаю, что съесть готов. — Она попыталась его оттолкнуть, попыталась пошевелить руками и почувствовала, как кости рвут плоть. Господи, как же больно... у нее из глаз брызнули слезы, но она не могла закричать, ее как будто парализовало, она только думала про себя: «Господи, Иисус милосердный, сейчас я проснусь, я проснусь, Господи, Господи, Иисус милосердный», — и Иисус был рядом, и смотрел на нее, пластмассовый Иисус с руками, раскинутыми крестом...
И тут в гостиную вломился Митч.
— Что еще, блядь, за шум? — У него в руках был дробовик, который он всегда держал под кроватью.
Клара застонала.
— Отпусти мать! — заорал Митч.
Медленно, как бы даже нехотя, Мэт разорвал ночнушку у матери на груди. Боже, подумала Клара, какой стыд, мой сын хочет меня изнасиловать... она опустила глаза, стыдясь своих отвисших грудей, на которых уже кое-где появились старческие пятна, и опять собралась закричать, но не успела — Мэт затолкал ей в рот скатанный в шарик лоскут, оторванный от ночнушки. Это действительно было как сон. Вот только боль была настоящей. Господи, как же больно. Ей было нечем дышать. Она почувствовала, как тошнота подступает к горлу и сочится сквозь кляп.
Митч стоял и смотрел, раскрыв рот.
— Немного внутренних беспорядков с применением насилия в отдельно взятой семье, — тихо проговорил Мэт, — придают остроту жизни. Правда, мам?
Джейни вырвала провод из пылесоса и принялась не спеша связывать Клару.
Митч наконец-то очнулся и выстрелил. Клара увидела, как щека Мэта раскрылась рваными ранами. Но буквально за считанные секунды раны затянулись.
— Опа, чистое было бритье, — сказал Мэт.
Джейни швырнула Клару на диван, а Мэт набросился на отца и этак походя оторвал ему голову. Отшвырнул ее в сторону. Кровь изверглась из шеи, как гейзер, и Мэт жадно склонился над телом отца, как ребенок — над питьевым фонтанчиком. Тело Митча все еще дергалось. Эпилептик без головы. Клара попыталась закричать, но захлебнулась собственной рвотной массой.
— Не рыпайся, милая, — сказал Мэт, раздирая тело отца голыми руками. Он вырвал сердце, и судороги прекратились. — Остановка сердца. — Мэт бросил тело на пол и присосался к сердцу, как будто это был апельсин.
Джейни уселась на диван рядом с Кларой и принялась очень пристально ее рассматривать. Время от времени она легонько трогала ее пальцем. Сосок. Ледяное прикосновение к клитору. Не сводя напряженных глаз. Не сводя глаз. Взгляд проникал в самую душу, извлекал из нее самые сокровенные тайны. Это было как изнасилование. Изнасилование глазами.
— Лови, — сказал Мэтью и бросил Джейни сердце. Джейни хихикнула. Сердце она не поймала, и оно плюхнулось на диван между ног Клары. Кровь брызнула ей на интимное место. Потекла по сморщенным половым губам. — Насколько я понимаю, он уже не вернется, да? — сказал Мэт. Он отпинал отцовскую голову в коридор и точным ударом послал в дверь родительской спальни. Вернувшись обратно в гостиную, он пробормотал: — Он заслужил это, старый мудак. Он меня не любил. — На секунду Кларе показалось, что он сейчас заплачет. Но он не заплакал. Он просто стоял посреди гостиной с губами, перемазанными кровью, и стрелял глазами по всем углам. Господи, подумала Клара, неужели мы и вправду его не любили и не понимали, и теперь он нам мстит за обиды, о которых мы даже не знали? — Чего ты уставилась? — спросил он у Джейни.
— Кушать хочу. А одного ты себе уже заграбастал.
— Ты чего?! Я же оставил тебе целиком... целиком... это будет недолго, мама... боль, она быстро пройдет... а потом все будет по-другому.
Джейни схватила Клару за руку, содрала с ее пальца ноготь и жадно припала ртом к ране. Ее слюна жгла, как рассол. Клара даже не представляла себе, что бывает такая боль. И от нее не убежишь, от боли. И сын склонился над ней — его глаза налиты кровью.
— Ну и как тебе, а? — спросил он. — Я спасу тебя, мама. Жизнь у тебя была блядская с этим козлом, моим папочкой. Нажирался всегда как свинья, бил тебя, носился по дому с этим своим дробовиком, пугал тебя до полусмерти. Но теперь все прошло. Теперь все будет гораздо лучше. Да, да. И чего ты по этому поводу думаешь, милая мама? Я хочу от тебя услышать, чего ты думаешь! — Он выдернул кляп у нее изо рта.
— Господи! — выкрикнула она.
Пластмассовый Иисус смотрел на нее со столика, и его кроткий взгляд был исполнен сочувствия.
Она закричала.
— Иисуса тебе захотелось? — усмехнулся Мэт.
Клара продолжала кричать, пока Джейни вырывала у нее ногти и облизывала нежную кровоточащую плоть под ними.
— Сейчас получишь. — Мэт схватил пластмассовую фигурку и принялся пихать ее во влагалище Кларе головой вперед. Раскинутые руки Иисуса обхватили ее за талию в агонизирующих объятиях. Она истошно кричала. Мэт надавил сильнее, и Клара стала терять сознание. Благословенное забытье... но она тут же пришла в себя. Иисус был твердым, холодным и как будто зазубренным — он рвал ее изнутри. — Слава Богу, что это просто болванка пластмассовая, а не крест, — сказал Мэт. — Всегда ненавидел кресты и распятия. Всегда ненавидел религию. — Он улыбнулся Кларе. Она не то чтобы потеряла сознание, но провалилась куда-то вглубь. Боль отступила. Как будто все это происходило не с ней, а с кем-то другим. Как будто это было кино. Она погружалась все глубже и глубже. «Я умираю, — подумала Клара, — я умираю».
— Давай быстрее ее кончать, — сказала Джейни. — Убьем стерву на фиг. А то правда хочется кушать. — Карла слышала ее голос как будто издалека. Ее охватила слабость, жизнь вытекала, как кровь — вместе с кровью, — но у нее уже не было сил бороться. Холод ждал ее, холод готовился ее встретить. Но холод — все-таки лучше, чем боль.
— Это меня заводит, — сказал Мэт.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Я не хочу убивать ее насовсем. Вечность — это так долго, когда ты один. Без мамы.
Джейни рассмеялась и стянула с себя джинсы. Потом сняла футболку.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Спорим, что ты не знала, что трахаться можно и после смерти, а, мама? — тихо проговорил Мэт. — Так что религии врут... сейчас сама убедишься.
Сквозь густой туман боли Клара слышала свой собственный плач. Она видела девушку — но как будто с неизмеримо огромного расстояния, — такая тоненькая, по-детски неразвитая, неоформившаяся. Ее клыки влажно блестели. Она запрыгнула на Клару, как игривый котенок. Облизывала ее, царапала когтями, терлась о пластмассового Иисуса. Мэт тоже разделся. Какой он худой. И сутулый. Еще даже не молодой человек — обыкновенный подросток.
— Заводит. И аппетит возбуждает, — прошептала Джейни.
— Так можно же совместить.
— Круто.
— До рассвета она обратится, как думаешь?
— Нет. Ей надо ночь отдохнуть. Я удивилась, что ты обратился так сразу. Ты был мертвым всего секунду.
— Я потому что не сопротивлялся. Я всегда этого хотел.
Они поцеловались. Сначала потрахались, а потом стали пить. Клара медленно погрузилась в смерть — в смерть обращения...
* * *
• наплыв: ожидание •
Когда Брайен приехал к Пи-Джею, там царил полный бедлам. Телевизор работал на полную громкость, и при этом орала музыка. Картины раскиданы по всему полу. Мольберт перевернут. На кухонной стойке одиноко лежал недоеденный гамбургер. Вся мебель была сдвинута к стенам, а сам Пи-Джей сидел на полу посреди гостиной в центре круга, выложенного из причудливого набора магических амулетов: священные камни, череп бизона, стрела, трубка, засушенные кукурузные початки, распятия в больших количествах. В комнате было не продохнуть от дыма курящихся благовоний. Перед Пи-Джеем лежала флейта и еще несколько непонятных штуковин. Повсюду горели свечи. Брайен заметил и пару больших кувшинов. Наверное, со святой водой.
Пи-Джей был одет в подобие длинной рубахи из оленьей кожи, которая доходила ему до колен — это было не то чтобы женское платье, но близко к тому. Волосы он заплел в косы, а на шею надел вышитую косынку, с которой свисал бирюзовый крест. Символы были самые разные — и религиозные, и магические, и шаманские: католические, индейские, языческие и вуду. В качестве образца синкретизма культур Пи-Джей являл собой зрелище невероятное и в чем-то даже гротескное и нелепое.
А потом он запел. Странное пение, чем-то напоминавшее йодль — с протяжными высокими нотами и неожиданными аритмичными каденциями. Это было совсем не похоже ни на один из индейских напевов, которые Брайен слышал раньше. Хотя Пи-Джей рассказывал о своем видении, в котором его обратили в шошонского ма'айтопс, шамана-гермафродита, Брайен никак не мог соотнести этот образ с образом того неправдоподобно красивого — пусть даже и грубой, гранджевой красотой — подростка, с которым он познакомился в Узле.
Брайен молча застыл в дверях. Он не хотел помешать, не хотел перебить песню. Он не знал, что это за ритуал и насколько он важен Пи-Джею. Наконец Пи-Джей вроде бы очнулся от транса и произнес:
— Брайен.
— Ну да. — Брайен шагнул внутрь магического круга. Он не знал, насколько надежна эта защита. И защита ли это вообще. Но ему было как-то спокойнее в круге, составленном из магических амулетов.
— Брайен, я не смог вбить ему кол. Не смог. Я... прости меня. Наверное, я слабак.
— Я все понимаю. Мне тоже жаль Терри. Но та тварь, которая приходила к нам и говорила голосом Терри... это не он. Не Терри. Это просто ходячий труп... в нем нет души. Душа Терри... она где-то там...
— Хотелось бы верить.
— Мне тоже, — тихо сказал Брайен.
* * *
• наплыв: морг •
— Доктор Голдберг... доктор Голдберг.
— Что там еще?
— Идите сюда. Скорее. Я из морга звоню. Скорее! Вам надо это увидеть.
— Только я сел кофейку попить...
— Я вас очень прошу.
Лифт. Коридор. Двойной замок. Охранная система. Пароль. Холодрыга.
Труп.
— Ну что тут у вас, сестра Райт? Я, между прочим, уже домой собирался. Я не могу тут торчать до утра. Вы же знаете, я люблю выезжать пораньше, пока на шоссе пробки не начались. Ладно, ладно, давайте посмотрим.
Простыня. Кровь. Труп.
— Господи, сестра Райт, да не тряситесь вы так. У меня, между прочим, там кофе стынет, а вы меня выдернули сюда в морг, тут такой холодильник, а я не одет для таких экзерсисов... надеюсь, что это не сексуальные домогательства. Я, понимаете ли, на работе ни-ни.
— Мне страшно.
— Ой-ой-ой. Ладно, кто там у нас... Джейн До? Это что, та бомжиха, которую расчленили и по частям запихали в тележку у круглосуточного супермаркета в Пакойме?
— Да.
— Ну давайте посмотрим. Снимите простынь.
— Но, доктор Голдберг, вы не понимаете... оно шевелится. Что-то... как-то... под простыней... фибриллирует... оно не совсем мертвое.
— Что еще за ерунда, сестра Райт. Начитались, наверное, этих своих идиотских ужастиков, вот вам всякое и мерещится. Снимите простыню. Ну, вот видите... ничего такого. Ничего, что указывало бы на какие-то... сверхъестественные проявления.
Голова. Руки. Туловище. Голова почти отделена от тела. Кисти отрезаны и торчат из груди. Ноги, обрезанные по колено, засунуты в пластиковый пакет. Ступни присобачены к животу.
— Тот, кто раскладывал эти кусочки, обладал, скажем так, своеобразным чувством юмора, сестра Райт... о Господи... сестра Райт, вы бы все-таки сдерживались при посторонних...
Крик.
А потом — шевеление. В голове. Глаза. Медленно повернулись в глазницах. Очень медленно. Губы слегка приоткрылись. Как будто готовясь произнести слова. А пальцы... царапают воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
* * *
• дети ночи •
За окном темно. Черт, кто там ломится в дверь? Клара Льюис проснулась от дурного сна. Так темно. И Митч дрыхнет себе — храпит, как свинья. Дверь... кто-то стучится в дверь... черт, а чего так громко?! «Наверное, это по поводу Мэта, — решила Клара. — Вот ведь послал Бог сыночка. Снова, наверное, вляпался в неприятности. Я даже не удивлюсь, если это полиция. Может, его патрульные подобрали, когда он валялся в проулке пьяный, или...» Клара попыталась припомнить, спустила она в унитаз или нет эти таблетки. На прошлой неделе еще собиралась.
Темно. Она не решалась зажечь свет, а то вдруг Митч проснется, а Митч, если его разбудить до рассвета, будет похуже взбесившегося людоеда. Она встала с кровати, нашарила в темноте халат и пошла к двери — на ощупь по стенке.
— Да заткнитесь вы там, — пробормотала она, но стук не унимался. Он был очень ритмичный, почти механический. Как будто стучал вообще не человек. — Иду, иду.
Она включила настольную лампу у дивана в гостиной. Приглушенный свет упал мягким пятном на красный велюр. Рядом с лампой стояла большая пластмассовая фигурка Иисуса, тень от его раскинутых рук лежала крестом на задернутых занавесках. Клара вздохнула и пошла в прихожую.
— Кто там? — Она слегка приоткрыла дверь, накинув цепочку. В ноздри ударил сырой мертвенный запах. Она увидела своего сына. Какой-то весь сгорбленный и нахохлившийся, волосы стоят дыбом, торчат колом, как рог носорога. Рядом с ним — какая-то девица. Губы испачканы чем-то красным. Запах идет от обоих.
— У тебя что, нет ключей, Мэтью? — нахмурилась Клара. — И кто эта девушка? И вообще я хочу спать. Ты меня разбудил.
— У меня есть ключи, мама, — ответил Мэт и помахал связкой ключей у нее перед носом. Он посмотрел на нее с такой злобой — и даже как будто бы с вожделением. Да, он так на нее посмотрел... на мать так не смотрят. На мать так смотреть неприлично. — Но ключи мне теперь не помогут. Ты должна пригласить меня в дом.
— Что ты выдумываешь, Мэтью. — Она сняла цепочку, но он остался стоять на пороге, обнимая девчонку за талию — совсем, кстати, соплячка, лет четырнадцать, если не меньше — и глядя матери прямо в глаза. Ей даже стало не по себе. Раньше он никогда не смотрел ей в глаза.
— Пригласи нас войти, — сказал Мэтью, и в его голосе прозвучала угроза.
— Может, тебе еще письменное приглашение прислать по почте? — сказала Клара, пожав плечами. Она развернулась и отправилась к себе в спальню. По дороге она поцеловала в макушку пластмассового Иисуса — на счастье.
— Мама, блин, на хрен, пригласи нас войти! — Это был даже не человеческий крик. Так кричат звери. Да что с ним такое? С тех пор как он устроился на эту свою работу в Голливуде, он стал каким-то шальным. Она не знала, как с ним общаться — как до него достучаться. Впрочем, она никогда не умела общаться с сыном.
— Входите, — прошептала она едва слышно.
И уже в следующую секунду они оказались внутри, и дверь за ними со стуком захлопнулась. Да, именно оказались — она не заметила, чтобы они переступали порог. Еще секунду назад они стояли за дверью, а потом просто возникли в квартире. Как в кино со всякими навороченными спецэффектами.
— Мама, хочу познакомить тебя с этой девушкой. Она особенная. Самая лучшая. За такую и умереть не жалко. Джейни Родригес, моя новая подруга. И уже навсегда.
— Если она собирается здесь поселиться, то ничего не получится. — Родригес, Родригес... Клара задумалась. Где-то она уже слышала это имя, Джейни Родригес. Точно не от Мэтью. Он никогда не рассказывал о своих девушках. Они вообще почти не разговаривали, да и виделись очень редко — иногда по утрам за завтраком, когда она собиралась на работу, а он приходил с работы. — И вообще она не слишком еще молоденькая? Ты что, из дома сбежала или чего?
— Я сбежала из жизни, миссис Льюис. — Голос у девочки был звонкий и чистый. — И больше о ней даже не вспоминаю.
— Странная у тебя девушка, Мэтью Льюис.
— Ты даже не представляешь, какая странная, мама, милая! Но когда ты узнаешь ее получше, ты поймешь, что это такое — странно.
Он потрепал девочку по щеке. Она хихикнула.
— Всегда мечтала стать девушкой из Долины, — тихо сказала она с такой щемящей тоской в голосе, что Клара почти смягчилась. Но она вовсе не собиралась пускать в дом эту девицу. Еще неизвестно, может, она станет тут вещи лямзить. У Мэтью те еще дружки — по всем давно плачет колония, преступники малолетние.
Мэтью щелкнул пальцами.
Клара даже не успела понять, как так получилось — но девочка вдруг оказалась у нее за спиной. Раз — и все. Опять спецэффект, как в кино. «Может, мне все это снится, — подумала Клара, — может, я сплю», — но тут холодные руки схватили ее за запястья и резко рванули... Господи, ничего себе силища для такой-то соплячки... девица крутила ее запястья туда-сюда... Иисус милосердный... Клара слышала хруст ломающихся костей... по рукам потекло что-то теплое — кровь из вывернутых суставов... Клара закричала. Сын тут же бросился к ней и зажал ей рот рукой. Рука была, как ледышка. Такая холодная.
— Я всегда тебя ненавидел, мама, — сказала Мэт. — Но теперь я тебя обожаю. Так обожаю, что съесть готов. — Она попыталась его оттолкнуть, попыталась пошевелить руками и почувствовала, как кости рвут плоть. Господи, как же больно... у нее из глаз брызнули слезы, но она не могла закричать, ее как будто парализовало, она только думала про себя: «Господи, Иисус милосердный, сейчас я проснусь, я проснусь, Господи, Господи, Иисус милосердный», — и Иисус был рядом, и смотрел на нее, пластмассовый Иисус с руками, раскинутыми крестом...
И тут в гостиную вломился Митч.
— Что еще, блядь, за шум? — У него в руках был дробовик, который он всегда держал под кроватью.
Клара застонала.
— Отпусти мать! — заорал Митч.
Медленно, как бы даже нехотя, Мэт разорвал ночнушку у матери на груди. Боже, подумала Клара, какой стыд, мой сын хочет меня изнасиловать... она опустила глаза, стыдясь своих отвисших грудей, на которых уже кое-где появились старческие пятна, и опять собралась закричать, но не успела — Мэт затолкал ей в рот скатанный в шарик лоскут, оторванный от ночнушки. Это действительно было как сон. Вот только боль была настоящей. Господи, как же больно. Ей было нечем дышать. Она почувствовала, как тошнота подступает к горлу и сочится сквозь кляп.
Митч стоял и смотрел, раскрыв рот.
— Немного внутренних беспорядков с применением насилия в отдельно взятой семье, — тихо проговорил Мэт, — придают остроту жизни. Правда, мам?
Джейни вырвала провод из пылесоса и принялась не спеша связывать Клару.
Митч наконец-то очнулся и выстрелил. Клара увидела, как щека Мэта раскрылась рваными ранами. Но буквально за считанные секунды раны затянулись.
— Опа, чистое было бритье, — сказал Мэт.
Джейни швырнула Клару на диван, а Мэт набросился на отца и этак походя оторвал ему голову. Отшвырнул ее в сторону. Кровь изверглась из шеи, как гейзер, и Мэт жадно склонился над телом отца, как ребенок — над питьевым фонтанчиком. Тело Митча все еще дергалось. Эпилептик без головы. Клара попыталась закричать, но захлебнулась собственной рвотной массой.
— Не рыпайся, милая, — сказал Мэт, раздирая тело отца голыми руками. Он вырвал сердце, и судороги прекратились. — Остановка сердца. — Мэт бросил тело на пол и присосался к сердцу, как будто это был апельсин.
Джейни уселась на диван рядом с Кларой и принялась очень пристально ее рассматривать. Время от времени она легонько трогала ее пальцем. Сосок. Ледяное прикосновение к клитору. Не сводя напряженных глаз. Не сводя глаз. Взгляд проникал в самую душу, извлекал из нее самые сокровенные тайны. Это было как изнасилование. Изнасилование глазами.
— Лови, — сказал Мэтью и бросил Джейни сердце. Джейни хихикнула. Сердце она не поймала, и оно плюхнулось на диван между ног Клары. Кровь брызнула ей на интимное место. Потекла по сморщенным половым губам. — Насколько я понимаю, он уже не вернется, да? — сказал Мэт. Он отпинал отцовскую голову в коридор и точным ударом послал в дверь родительской спальни. Вернувшись обратно в гостиную, он пробормотал: — Он заслужил это, старый мудак. Он меня не любил. — На секунду Кларе показалось, что он сейчас заплачет. Но он не заплакал. Он просто стоял посреди гостиной с губами, перемазанными кровью, и стрелял глазами по всем углам. Господи, подумала Клара, неужели мы и вправду его не любили и не понимали, и теперь он нам мстит за обиды, о которых мы даже не знали? — Чего ты уставилась? — спросил он у Джейни.
— Кушать хочу. А одного ты себе уже заграбастал.
— Ты чего?! Я же оставил тебе целиком... целиком... это будет недолго, мама... боль, она быстро пройдет... а потом все будет по-другому.
Джейни схватила Клару за руку, содрала с ее пальца ноготь и жадно припала ртом к ране. Ее слюна жгла, как рассол. Клара даже не представляла себе, что бывает такая боль. И от нее не убежишь, от боли. И сын склонился над ней — его глаза налиты кровью.
— Ну и как тебе, а? — спросил он. — Я спасу тебя, мама. Жизнь у тебя была блядская с этим козлом, моим папочкой. Нажирался всегда как свинья, бил тебя, носился по дому с этим своим дробовиком, пугал тебя до полусмерти. Но теперь все прошло. Теперь все будет гораздо лучше. Да, да. И чего ты по этому поводу думаешь, милая мама? Я хочу от тебя услышать, чего ты думаешь! — Он выдернул кляп у нее изо рта.
— Господи! — выкрикнула она.
Пластмассовый Иисус смотрел на нее со столика, и его кроткий взгляд был исполнен сочувствия.
Она закричала.
— Иисуса тебе захотелось? — усмехнулся Мэт.
Клара продолжала кричать, пока Джейни вырывала у нее ногти и облизывала нежную кровоточащую плоть под ними.
— Сейчас получишь. — Мэт схватил пластмассовую фигурку и принялся пихать ее во влагалище Кларе головой вперед. Раскинутые руки Иисуса обхватили ее за талию в агонизирующих объятиях. Она истошно кричала. Мэт надавил сильнее, и Клара стала терять сознание. Благословенное забытье... но она тут же пришла в себя. Иисус был твердым, холодным и как будто зазубренным — он рвал ее изнутри. — Слава Богу, что это просто болванка пластмассовая, а не крест, — сказал Мэт. — Всегда ненавидел кресты и распятия. Всегда ненавидел религию. — Он улыбнулся Кларе. Она не то чтобы потеряла сознание, но провалилась куда-то вглубь. Боль отступила. Как будто все это происходило не с ней, а с кем-то другим. Как будто это было кино. Она погружалась все глубже и глубже. «Я умираю, — подумала Клара, — я умираю».
— Давай быстрее ее кончать, — сказала Джейни. — Убьем стерву на фиг. А то правда хочется кушать. — Карла слышала ее голос как будто издалека. Ее охватила слабость, жизнь вытекала, как кровь — вместе с кровью, — но у нее уже не было сил бороться. Холод ждал ее, холод готовился ее встретить. Но холод — все-таки лучше, чем боль.
— Это меня заводит, — сказал Мэт.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Я не хочу убивать ее насовсем. Вечность — это так долго, когда ты один. Без мамы.
Джейни рассмеялась и стянула с себя джинсы. Потом сняла футболку.
— Заводит. И аппетит возбуждает.
— Спорим, что ты не знала, что трахаться можно и после смерти, а, мама? — тихо проговорил Мэт. — Так что религии врут... сейчас сама убедишься.
Сквозь густой туман боли Клара слышала свой собственный плач. Она видела девушку — но как будто с неизмеримо огромного расстояния, — такая тоненькая, по-детски неразвитая, неоформившаяся. Ее клыки влажно блестели. Она запрыгнула на Клару, как игривый котенок. Облизывала ее, царапала когтями, терлась о пластмассового Иисуса. Мэт тоже разделся. Какой он худой. И сутулый. Еще даже не молодой человек — обыкновенный подросток.
— Заводит. И аппетит возбуждает, — прошептала Джейни.
— Так можно же совместить.
— Круто.
— До рассвета она обратится, как думаешь?
— Нет. Ей надо ночь отдохнуть. Я удивилась, что ты обратился так сразу. Ты был мертвым всего секунду.
— Я потому что не сопротивлялся. Я всегда этого хотел.
Они поцеловались. Сначала потрахались, а потом стали пить. Клара медленно погрузилась в смерть — в смерть обращения...
* * *
• наплыв: ожидание •
Когда Брайен приехал к Пи-Джею, там царил полный бедлам. Телевизор работал на полную громкость, и при этом орала музыка. Картины раскиданы по всему полу. Мольберт перевернут. На кухонной стойке одиноко лежал недоеденный гамбургер. Вся мебель была сдвинута к стенам, а сам Пи-Джей сидел на полу посреди гостиной в центре круга, выложенного из причудливого набора магических амулетов: священные камни, череп бизона, стрела, трубка, засушенные кукурузные початки, распятия в больших количествах. В комнате было не продохнуть от дыма курящихся благовоний. Перед Пи-Джеем лежала флейта и еще несколько непонятных штуковин. Повсюду горели свечи. Брайен заметил и пару больших кувшинов. Наверное, со святой водой.
Пи-Джей был одет в подобие длинной рубахи из оленьей кожи, которая доходила ему до колен — это было не то чтобы женское платье, но близко к тому. Волосы он заплел в косы, а на шею надел вышитую косынку, с которой свисал бирюзовый крест. Символы были самые разные — и религиозные, и магические, и шаманские: католические, индейские, языческие и вуду. В качестве образца синкретизма культур Пи-Джей являл собой зрелище невероятное и в чем-то даже гротескное и нелепое.
А потом он запел. Странное пение, чем-то напоминавшее йодль — с протяжными высокими нотами и неожиданными аритмичными каденциями. Это было совсем не похоже ни на один из индейских напевов, которые Брайен слышал раньше. Хотя Пи-Джей рассказывал о своем видении, в котором его обратили в шошонского ма'айтопс, шамана-гермафродита, Брайен никак не мог соотнести этот образ с образом того неправдоподобно красивого — пусть даже и грубой, гранджевой красотой — подростка, с которым он познакомился в Узле.
Брайен молча застыл в дверях. Он не хотел помешать, не хотел перебить песню. Он не знал, что это за ритуал и насколько он важен Пи-Джею. Наконец Пи-Джей вроде бы очнулся от транса и произнес:
— Брайен.
— Ну да. — Брайен шагнул внутрь магического круга. Он не знал, насколько надежна эта защита. И защита ли это вообще. Но ему было как-то спокойнее в круге, составленном из магических амулетов.
— Брайен, я не смог вбить ему кол. Не смог. Я... прости меня. Наверное, я слабак.
— Я все понимаю. Мне тоже жаль Терри. Но та тварь, которая приходила к нам и говорила голосом Терри... это не он. Не Терри. Это просто ходячий труп... в нем нет души. Душа Терри... она где-то там...
— Хотелось бы верить.
— Мне тоже, — тихо сказал Брайен.
* * *
• наплыв: морг •
— Доктор Голдберг... доктор Голдберг.
— Что там еще?
— Идите сюда. Скорее. Я из морга звоню. Скорее! Вам надо это увидеть.
— Только я сел кофейку попить...
— Я вас очень прошу.
Лифт. Коридор. Двойной замок. Охранная система. Пароль. Холодрыга.
Труп.
— Ну что тут у вас, сестра Райт? Я, между прочим, уже домой собирался. Я не могу тут торчать до утра. Вы же знаете, я люблю выезжать пораньше, пока на шоссе пробки не начались. Ладно, ладно, давайте посмотрим.
Простыня. Кровь. Труп.
— Господи, сестра Райт, да не тряситесь вы так. У меня, между прочим, там кофе стынет, а вы меня выдернули сюда в морг, тут такой холодильник, а я не одет для таких экзерсисов... надеюсь, что это не сексуальные домогательства. Я, понимаете ли, на работе ни-ни.
— Мне страшно.
— Ой-ой-ой. Ладно, кто там у нас... Джейн До? Это что, та бомжиха, которую расчленили и по частям запихали в тележку у круглосуточного супермаркета в Пакойме?
— Да.
— Ну давайте посмотрим. Снимите простынь.
— Но, доктор Голдберг, вы не понимаете... оно шевелится. Что-то... как-то... под простыней... фибриллирует... оно не совсем мертвое.
— Что еще за ерунда, сестра Райт. Начитались, наверное, этих своих идиотских ужастиков, вот вам всякое и мерещится. Снимите простыню. Ну, вот видите... ничего такого. Ничего, что указывало бы на какие-то... сверхъестественные проявления.
Голова. Руки. Туловище. Голова почти отделена от тела. Кисти отрезаны и торчат из груди. Ноги, обрезанные по колено, засунуты в пластиковый пакет. Ступни присобачены к животу.
— Тот, кто раскладывал эти кусочки, обладал, скажем так, своеобразным чувством юмора, сестра Райт... о Господи... сестра Райт, вы бы все-таки сдерживались при посторонних...
Крик.
А потом — шевеление. В голове. Глаза. Медленно повернулись в глазницах. Очень медленно. Губы слегка приоткрылись. Как будто готовясь произнести слова. А пальцы... царапают воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47