– Интересно, почему эти люди всегда пишут такой бред? – заметил он, обращаясь к желтому гному.
Гном привычным жестом почесал живот, затем схватил несколько угольков из камина и разбросал их везде по ковру. До того, как Невин смог его схватить, гном исчез. Старик поднимал последний из угольков, когда в дверь постучали.
– Это Джилл.
– Заходи, дитя, заходи.
Она вошла, закрыла дверь, потом прислонилась к ней, словно чувствовала себя очень утомленной.
– Я пришла попрощаться. Мы с Родри уезжаем завтра.
– Боги! Так скоро?
– Так скоро. Дело в том, как Блейн относится к Родри. Вся его щедрость заставляет Родри острее чувствовать свой позор. Иногда я совсем не понимаю этих мужчин, связанных своей честью.
– Им приходится вспахивать поле, полное камней. Но я надеялся, что вы задержитесь здесь по крайней мере до того, пока я не закончу свои дела.
– Мне будет тебя не хватать.
– Правда? – Невин почувствовал, как у него перехватывает горло. – Мне тоже будет тебя не хватать, но ты всегда сможешь связаться со мной через огонь.
– Да. – Джилл так долго молчала, что Невин подошел поближе и внимательно посмотрел на нее. – Я много думала о разных вещах. Временами мне так жаль, что я не отправилась с тобой, когда ты хотел, чтобы я изучала травы. А теперь слишком поздно.
– Из-за Родри?
Она кивнула, о чем-то думая.
– Когда-нибудь я забеременею и не смогу больше ездить с ним, – сказала она наконец. – Если я отправлюсь в дан Гвербин, чтобы жить с отцом, то Родри даже не сможет меня навещать – из-за ссылки. Но будь я проклята, если закончу свою жизнь девушкой в таверне, как мама. Поэтому, видишь ли, я думала, может…
– Конечно, дитя! – Невин чувствовал, что ему хочется плясать от радости. – Почему бы тебе, мне и малышу не устроиться где-нибудь в таких краях, где людям требуются травник и ученица? Кто нам может это запретить?
Джилл улыбнулась так радостно и с таким облегчением, что показалась Невину ребенком.
– Если бы не упрямство Родри, то мы могли бы сделать это прямо сейчас, – продолжал Невин. – Но я не могу представить его копающимся среди трав.
– Он может и согласиться – в ночь, когда Луна становится пурпурной и падает с неба.
– Будем иметь это в виду. В северных провинциях есть несколько городов, которым очень нужен травник. Они готовы закрыть глаза на тот факт, что с ним проводит зиму серебряный кинжал.
После того, как Джилл ушла, Невин долго стоял у окна и улыбался сам себе. «Наконец-то! – подумал он. Скоро его вирд начнет развязываться. Скоро он сможет обучать ее двеомеру. Скоро. Но даже в радости он почувствовал холодное предупреждение. В его жизни, наполненной двеомером, ничто больше не будет простым.
ЭПИЛОГ, 1063
Вирд – тот ветр неукротимый, что промчит тебя по жизни;
Кто провидит, кто узнает, где его дорога ляжет?
Глуп тот горестный невежда, что твердит: мол, видит ясно
Дикий вирд неукротимый, что его судьбою правит.
В мраке зеркала немого неустанно наблюдает
Вирд за глупым человеком; вирд тобою, глупый, правит.
«Гномические строфы Гверана барда из Блейда.»
– Почему ты не сказал Валандарио, чтобы она приказала Эвани вернуться домой? – спросил Калондериэль. – С тех пор, как он выполнял поручение Мастера Эфира, прошло уже несколько месяцев.
– Поскольку в глубине души я надеялся: он сделает это просто потому, что я его попросил, – ответил Девабериэль. – Всего один раз.
Калондериэль серьезно задумался над словами друга. Они сидели в шатре Девабериэля у огня; дым выходил через отверстие в крыше. Время от времени капля дождя проникала внутрь и шипела в углях.
– Мне кажется, напрасно ты все время бранишь его, – наконец высказал свое мнение военачальник. – Клянусь, бард, когда ты орешь в полный голос, у любого разболится голова.
– Разве я спрашивал твоего совета?
– Нет, но ты в любом случае его получил.
– Ты единственный зачем-то мне его дал.
– А-а, я очень хорошо знаю нас обоих. Разве не поэтому ты сейчас на меня злишься?
Девабериэль проглотил яростный ответ.
– Ну да, – вымолвил бард наконец. – Наверное так.
Калондериэль улыбнулся и похлопал по бурдюку с медом.
Заканчивалась осень. Усталое солнце всходило поздно и оставалось на небе не более шести часов, а потом исчезало среди дождевых облаков. Хотя Народ уже перебрался на юг, к зимним становищам, Девабериэль с несколькими друзьями ждали у границы с Элдисом, переходя с луга на луг, в поисках свежей травы для лошадей и охотясь на серых оленей и одичавший скот, который остался здесь с тех времен, когда люди Элдиса пытались захватить приграничные территории. Несмотря на угрозы в адрес сына, Девабериэль беспокоился о нем. А что если Эвани заболел в этих грязных людских городах? А вдруг его убили бандиты?
Наконец, когда до самого темного времени года оставалось два дня, когда шел проливной дождь и ветер завывал вокруг шатров, приехал Эвани. Он промок до нитки и дрожал от холода, и выглядел таким несчастным, что у Девабериэля не нашлось мужества наброситься на него с руганью. Он помог сыну стреножить лошадей, привел его в теплый шатер и дал ему сухую одежду. Эвани устроился возле огня и благодарно схватил бурдюк с медом.
– Достаточно потрудился для одного лета? – осведомился бард.
– О, да, и это было странное дело, – Эвани вытер рот тыльной стороной ладони и вернул бурдюк отцу. – Ну вот, я взял себя в руки, о уважаемый родитель. Ты можешь читать мне лекцию, бранить меня, унижать и устраивать разнос до полного своего удовлетворения. Я осознаю, что прибыл к тебе «осенью» только в самом ограниченном, жалком и узком смысле этого слова.
– Я просто о тебе беспокоился, и это все.
Эвани удивленно поднял голову и опять потянулся к бурдюку.
– Дэверри – опасное место, – продолжал Девабериэль так спокойно, как только мог.
– Ты прав. Прости. Видишь ли, по дороге домой я нашел в Пирдоне девушку, и она посчитала меня, такого скромного, очень забавным.
– О-о. Это разумное оправдание.
И снова Эвани посмотрел на него широко раскрытыми глазами. Девабериэль улыбнулся, наслаждаясь производимым эффектом.
– Разве тебе не интересно узнать, почему я призвал тебя домой?
– Я предполагал, что ты хочешь повоспитывать меня, поскольку я такой никчемный негодяй, лентяй и, в общем и целом, полный дурак.
– Ничего подобного. У меня есть важные новости. Этой весной я обнаружил, что у тебя имеется сводный брат, о существовании которого я сам даже не знал. Его мать – из Дэверри, как и твоя, а он в конце концов сделался серебряным кинжалом.
– Родри.
– Да, так его зовут. А ты откуда знаешь?
– Клянусь самой Богиней Черным Солнцем, я встречался с ним нынешней весной. Я смотрел на него и думал, почему мне кажется, будто я его знаю. Послушай, отец, он очень на тебя похож.
– Так мне и сказали. Ты помнишь то серебряное кольцо с розами? Оно – для него. А теперь послушай, я не могу путешествовать по королевству. Поэтому ты отвезешь ему кольцо, когда наступит весна… Ты сделаешь это?
– Конечно. В конце концов после того, как я с ним встречался лично, мне легко до него добраться через дальновидение, – внезапно Эвани вздрогнул.
– Мне кажется, ты простудился. Я добавлю дров в огонь.
– Дело не в этом. Это был холод двеомера.
Девабериэль и сам ощутил дрожь. Он понял, что его сын относится к числу тех, кого эльфы называют «друзьями духов», и от этого у него мурашки побежали по коже. Девабериэль занялся поисками кожаного мешочка с кольцом, а затем бросил его Эвани. Тот извлек оттуда кольцо и положил его на ладонь.
– Странная штуковина, – Эвани перешел на дэверрийский. – Я помню, как ты показывал его мне много лет назад. По непонятной причине я так сильно хотел его получить… И тем не менее я откуда-то знаю, что оно не мое.
– А ты все еще хочешь иметь его?
– Нет, – Эвани сжал кольцо в руке и уставился в огонь. – Я вижу Родри. Он где-то на севере, потому что идет снег. Кольцо дрожит в моей руке, когда я смотрю на брата, поэтому оно определенно его. О, оно скучает по нему, жаждет встречи с ним, но, думаю, в конце оно может привести к его смерти.
– Что? Клянусь богами варваров, может, мне стоит просто выбросить его в реку?
– Тогда оно найдет человека, который его оттуда достанет, – Эвани говорил тихо и быстро, словно полупьяный. – И наш Родри не умрет, пока к нему не придет его вирд, а какой человек может от него отмахнуться? Даже его собственный отец не может, и ты это прекрасно знаешь.
Девабериэль чувствовал сердечную боль. Его сын видел печальные вещи, которые ждут их в будущем.
Прошло много времени, прежде чем Старец наконец составил для себя полный рассказ о летних происшествиях в Дэверри. Когда наступило и миновало время, назначенное для возвращения Аластира и ястребов, а они так и не вернулись, и от них не пришло никаких посланий, он понял: случилось что-то серьезное. Старец отправил в королевство шпионов. Однако еще до их возвращения Старец получил тревожные новости из других источников. В Дэверри стражники короля и люди гвербрета Кермора обнаружили и арестовали нескольких самых важных посредников в торговле опиумом. К счастью, Ангариад отравили до того, как она смогла выболтать секреты под пытками, а Гвенха мало знала о черном двеомере. Она несвязно бормотала о разных суеверных страхах, и гвербрет не поверил ничему из сказанного ею. Тем не менее аресты нанесли серьезный удар по торговле опиумом, которая обеспечивала Темное Братство важной частью дохода.
Но самую худшую новость доставили потрясенные шпионы. Аластир и его ученик были мертвы, а дающие силу книги находились в руках Невина. Старец страстно желал знать, что Саркин рассказал Невину перед тем, как ученика черного двеомермастера публично повесили. Он просто не мог поверить, что Невин упустит шанс пытками выбить из такого важного пленника всю возможную информацию.
Старец бушевал и ругался в основном из-за того, что Невин сыграл над ними еще одну, последнюю шутку. Когда в благодарность за возвращение Великого Камня Запада король предложил Невину награду, тот попросил дать место при дворе его «племяннику» Мадоку, мастеру огня и человеку значительной силы. Пока он там несет дозор, черный двеомер никогда больше не сможет прямо вмешаться в дела двора.
На несколько дней Старец заперся в своем кабинете, изучая астрологические данные и тщательно записанные результаты собственных медитаций. Где-то в этих записях должны содержаться туманные указания на беду. Указания, которые, как выяснилось, он упустил. Тем не менее Старец не нашел ничего, что указывало бы на роль, которую сыграл Родри в нарушении планов Аластира. С Джилл дела обстояли еще хуже – она была полностью закрыта для него, поскольку он не знал ни времени ее рождения, ни данных о ее родителях – из-за их низкого социального положения. Драгоценные для астролога сведения об этих людях не были своевременно записаны и, вероятно, утеряны навсегда.
Наконец Старец пришел к выводу, что он не допустил никакой ошибки. В случившемся сработал – и до сих пор работает некий дополнительный фактор, нарушивший всю его тщательную работу. Это было нечто неизвестное, не поддающееся его контролю.
С утробным вздохом Старец поднял свое тучное тело со стула и подковылял к окну. Снаружи дул прохладный зимний ветер, на стене сада дрожала красная виноградная лоза. Два раба трудились на лужайке, сгребая опавшие листья. Но Старец едва видел их, его сознание направилось далеко вперед, в Дэверри. Если бы он только мог добраться туда! Конечно, это невозможно. Не только из-за слабого здоровья и неизбежной смерти во время морского путешествия, которого он просто не переживет, но также и потому, что он слишком хорошо известен Мастеру Эфира. На мгновение Старец был готов поддаться панике. Его положение в Братстве зависело от успешных предсказаний. А он дал совет, который привел к полному провалу. Что если прочие члены правящего совета решат, что он выжил из ума, утратил силы и больше не может быть полезным? Затем Старец взял себя в руки и успокоился. Он все еще обладает властью и далек от поражения.
Он позвонил в гонг, вызывая дворецкого, и сказал рабу, чтобы его не отвлекали ни по какой причине, разве что в доме начнется пожар. Затем Старец устроился на стуле и замедлил дыхание – он готовился к работе.
Старец открыл и на протяжении долгих лет практиковал и усовершенствовал очень любопытную форму медитации, и эта форма медитации являлась источником его наиболее точных предсказаний. В то время в Бардеке, когда пергамент и писчие принадлежности были очень дорогими, ученые разработали хитроумную систему тренировки памяти для сохранения информации. Вначале человек учился визуализировать четкие ментальные образы простых предметов – например, серебряного кувшина для вина. Требовалось какое-то время удерживать образ у себя в сознании так четко, как если бы предмет стоял перед ним. Затем такое же упражнение выполнялось с более сложными объектами. Постепенно память наполнялась образами вещей. В идеале человек должен удерживать у себя в сознании целую комнату, наполненную мебелью и самыми разными предметами. Он должен уметь заставлять эту комнату возвращаться в сознание в неизменном виде.
На этом этапе обучающийся начинал строить «дом памяти». Он должен уметь «входить» в любую из комнат. В каждой комнате он помещал предметы, символизирующие вещи, которые хотел запомнить. Эти образы обычно были забавными или гротескными, чтобы лучше стимулировать память. Например, купец, торгующий специями, устраивал в своем «доме» «комнату», где сохранял сведения об определенных важных покупателях. Если, например, богатая женщина ненавидела черный перец, то он устанавливал ее яростно чихающую «статую». В определенный момент он вспоминал, что у нее есть какая-то особая причуда. Тогда он ментально заходил в «комнату», оглядывался там и видел изображение, которое напоминало ему о том, что ей следует принести в подарок какие-нибудь другие специи – только не перец.
Этот метод тренировки памяти имел много общего с начальными шагами учеников двеомера, и Старец сразу понял это. В молодости он начинал свой путь как правительственный чиновник. Эта работа в первую очередь требовала хорошей памяти, потому что в те дни простая система расположения информации в алфавитном порядке еще не была изобретена. У себя в сознании молодой раб-евнух, который носил имя Тондало, построил обширный архив, в который мог заходить и легко отыскивать там любой важный документ, которым занимался. После того, как он купил себе свободу и стал богатым человеком, выжав все, что только возможно, из гражданской службы, которая велась по большей части при помощи взяток, – Тондало провел исключительно приятный день, сжигая этот архив дотла. Он четко представлял весь процесс уничтожения документов у себя в сознании. Однако техника запоминания была исключительно ценной, в особенности после того, как Тондало попробовал найти способ ее усовершенствования. Это случилось примерно сто лет назад, когда он работал над одной особенно сложной проблемой для черной гильдии, решая вопрос, устраивать ли покушение на одного архонта. Когда шпионы приносили ему данные об этом архонте и о политической ситуации в его городе-государстве, Тондало размещал ее в «комнату памяти», поскольку сведения были слишком скандальными, чтобы записывать их. В один прекрасный момент он вернулся в эту «комнату» и обнаружил, что некоторые предметы изменились. Статуя обнаженного молодого мальчика (которая представляла истинную любовь архонта) держала чашу, которой Старец туда не помещал, а рядом с мальчиком появилась плачущая женщина. Благодаря этим изменениям Тондало увидел решение проблемы: мальчик держал в чаше яд; женщина была его матерью. Один из наиболее значительных членов черной гильдии работал над сознанием матери, пока она не пришла в достаточную ярость, чтобы публично обвинить архонта в растлении ее сына и сделать его пороки достоянием народа. После того, как с архонтом разобралась толпа, черной гильдии не потребовалось посылать наемного убийцу.
Набор символов изменился, следуя интуиции, и Старец отдавал себе в этом полный отчет. Как и во сне, одна часть его разума решила проблему, в то время как остальная занималась «дневными» делами. Но случившееся натолкнуло его на идею. А что если он построит специальную «комнату» – даже «храм» – и заполнит его символами, заряженными двеомером? Может, они будут меняться, когда их коснется будущее? Возможно, они начнут открывать ему секреты грядущего? Ему потребовались на это годы, но Старец претворил свою плодотворную идею в жизнь.
В этот день он сел на стул и призвал свой Храм Времени. Поскольку эта работа была исключительно ментальной, он бодрствовал, концентрируясь с интенсивностью, доступной только тренированному разуму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48