Первый шаг к битве, первый шаг к победе!
Подошвы его башмаков уминали мягкую землю; за спиной ревели горны из морских раковин, трепетали и бились на ветру яркие перья на пурпурных шестах. Широкие лезвия копий его воинов несли погибель, от клинков их веяло могильным холодом, топоры их взметнулись для кровавой жатвы. Быстрые стрелы вспороли воздух, хлынули потоком гнева, опали дождем смерти. Боевой клич Сынов Ветра и Моря заглушил лязг металла и стоны умирающих.
Армия атлантов надвигалась на врага.
Навстречу ей катился вал из золота и бронзы, бушевавший в каменных берегах - блистающий водопад меж двух гранитных утесов, сноп молний среди туч, клинок в ножнах из волчьего меха. Там гремели копыта, ржали лошади, раздавались слова команд, свистели смертоносные лезвия колесниц, грохотали их колеса. Но все покрывал дикий волчий вой, свирепый вопль атакующих пиктов. Они мчались вперед, ни на шаг не отставая от валузийских колесниц - невысокие, коренастые, упорные и многочисленные, как муравьи. Еще они походили на гигантскую стаю голодных хищников, завидевших добычу.
Снова прянули стрелы. Навстречу им полетели дротики и камни, загрохотали по щитам атлантов, дробя металл и перламутровые украшения, ударили по шлемам, сминая бронзовые завитки. Но погибшие не остановили живых, и смерть не устрашила воинов; сияющее лезвие Рана Риорды вздымалось в их первой шеренге, вселяя в души ненависть и отвагу.
Два воинства с лязгом и грохотом столкнулись на речном берегу: копьеносная пехота Сынов Ветра и поток валузийских колесниц, обрамленный ордами пиктов. Казалось, ничто не остановит стремительного напора лошадей и бронзовых повозок с вращающимися лезвиями, ничто не повергнет ниц воздетых над ними сверкающих змеев, ничто не укротит толпы озверевших воинов в волчьих шкурах, не обуздает их ярости, не смирит бешенства. Но поднялась Небесная Секира в сильных руках Сархаба - поднялась и опустилась, грянув, как молот о наковальню, на бронзу доспехов и шеи боевых жеребцов, на борта колесниц и валузийские шлемы, на щиты их, копья и мечи, на золотых змеев с раздутыми капюшонами, на пиктские черепа, ни пиктскую плоть и пиктское оружие. Рана Риорда была повсюду; всюду блестело ее лунное лезвие в крепких руках воителя Сархаба, всюду раздавались свист и шипенье всасываемой сталью крови, всюду звучал гром ее ударов, и всюду падали враги рода Гидаллы, устилая землю мертвыми телами.
Когда же кучки трупов превратились в холмы, когда обломки колесниц запрудили реку, порозовевшую от крови, Небесная Секира, насытившись, обрела покой. Но к тому времени убивать было уже некого.
Самая западная из хайборийских держав - лежащая к северу от Аквилонии Киммерия, дикие обитатели которой предпочитают кочевую жизнь и не строют ни городов, обнесенных каменными стенами, ни крепостей. На вид киммерийцы рослые и крепкие, черноволосые, с синими или серыми глазами. Народ этот является потомком древних атлантов, некогда перебравшихся на Туранский материк, выстоявших в сражениях с пиктами, одичавших после Великой
Катастрофы и возродившихся вновь - под иным именем, с иным богом на устах.
Альмаденские Скрижали, Плита IV, строки 78-83
Глава 4. Дух секиры
Конан поднял взгляд. Призрачная фигура перед ним оставалась по-прежнему расплывчатой и туманной, но голос загадочного существа окреп и звучал теперь отчетливо и твердо.
– Я вижу, Рана Риорда пленила тебя. Это хорошо! Очень хорошо, потомок Гидаллы!
Внезапно Конан понял, что эти слова - как и все, что призрак бормотал раньше - были сказаны на киммерийском; правда, с каким-то странным непривычным акцентом. И сам он тоже, почти не задумываясь, перешел на родное наречие, хоть в этих южных краях язык стигийцев или шемитов казался более уместным.
Кром! Великий Кром! Не грозный ли бог пришел на помощь одному из детей своих, плененному в смрадной каменной яме? Не самолично, разумеется; но что стоит Владыке Могильных Курганов призвать тень славного воина былых времен, отправив ее в далекую Стигию с могучим оружием, боевым топором, каких не видел мир?
Конан усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, не за что благодарить Крома, решил он; Кром - не помощник людям, Кром не дарит им милостей и помогает лишь в одном - упокоиться со славой в каменистой киммерийской земле!
Он вытянул вперед секиру - так, что стальное острое вошло в грудь призрака - и спросил:
– Ты кто? И как ты очутился здесь?
– О том, как я попал сюда, поговорим в другой раз. Что ж до имени моего… Гляди, воин: Рана Риорда в твоих руках, и Рана Риорда перед тобой! Мы с ней - одно целое; я - это она, она - это я. Ты понял?
Конан кивнул. Чего же не понять! Есть оружие и оружие; бывает оно и мертвым, и живым. Мертвое - обычные клинки да копья, для солдат и наемных бойцов, для разбойников и пиратов; живое - для великих воинов и вождей. Куют его кователи-ведуны, с тайными наговорами и колдовскими обрядами, а потом вселяют в светлую сталь или золотистую бронзу духа-хранителя. И дух тот, заступник и помощник, верен хозяину своему до гроба, если заключить с ним честный договор… Так рассказывал Конану отец, не последний из кузнецов Киммерии, и хоть много лет прошло с тех пор, Конан помнил отчие слова и верил в них.
Что же касается имени, произнесенного духом, то и оно было ему понятно. Небо - вернее, Вечные Небеса, где обитали звезды - звалось киммерийцами Раннарах, боевая же секира с копейным наконечником на вершине древка, была рортой. Рана Риорда - Раннарах Рорта - Небесная Секира… И тем же именем поминали в Киммерии созвездие из семи звезд, крайняя из которых указывала дорогу путникам.
– Выходит, ты - Рорта, дух секиры, - сказал Конан, назвав призрака по-киммерийски. - И чего же ты хочешь от меня? Еще крови?
Синие глаза Рана Риорды блеснули.
– Хочу крови, но не твоей! Стигийской крови! Крови врагов! Твоя же - священна; струйка ее протекла меж камней, капля пробудила меня… А другая дала силу вырваться из каменного гроба!
Конан наконец оторвал секиру от груди и опер древком об пол. Она была огромна: лезвие - в половину круглого щита, наконечник длиной в три ладони. Четырехгранное острие торчало на уровне плеча киммерийца.
С подобным оружием он не боялся ничего! Нагой и грязный, покрытый ссадинами, голодный, с пересохшей глоткой - зато не одинокий. Пожалуй, в первый раз с того проклятого дня, когда погибла Белит, ему по-настоящему повезло… Не потому ли, что он решил вернуться в хайборийские земли, поближе к хайборийским богам? И кто-то - пусть не Кром, так светлый Митра - послал ему волшебную секиру, стоившую стократ дороже всего, что потерялось при крушении у стен Файона. Не отпразновать ли такую удачу? - подумал он. Не вырезать ли всех в этом стигийском гадючнике? То-то будет крови!
Тут он вспомнил о словах призрака и спросил:
– Моя кровь для тебя священна? По договору побратимства?
– Нет. По праву рождения. Потому что ты - потомок Гидаллы, Великого Кователя. Гидаллы, который создал и заклял меня.
Конан равнодушно пожал плечами.
– Никогда не слышал о нем. Кто он такой, этот Гидалла?
– Почти бог. Он был прародителем тех, кто обитал на юге затонувшего материка… той земли, что простиралась некогда средь волн Западного океана. Ты слышал о ней?
– Об Атлантиде? Да, - Конан кивнул. - Но я-то тут причем? Та земля треснула и развалилась на части в незапамятные времена, как сказывают старики. И я, клянусь бородой Крома, не атлант! Я - киммериец! Конан-киммериец! - он стукнул себя кулаком в грудь.
– Называй свое племя как хочешь, но в жилах твоих течет кровь Гидаллы. Правда, немного, совсем немного… Но я чую ее! Я ее пробовал! Другая кровь не могла бы меня пробудить.
Приглядевшись к духу, Конан заметил, что тот выглядит словно бы пободрее. Он оставался по-прежнему истощенным и немощным, однако туманная плоть его слегка уплотнилась, и клекочущий голос звучал все громче - так, как будто Рана Риорда с каждым мгновением возрождался к жизни.
– Да, в тебе есть кровь Гидаллы, - медленно протянул призрак. - Жаль, что ее так мало! Иначе я остался бы с тобой.
– Оставайся, - сказал Конан. - Своей крови не обещаю, но чужой будет целое море. Ты в ней утонешь, Рорта! Напьешься по самую рукоять! - Он хищно усмехнулся и погладил блестящее лезвие огромного топора.
– Не могу. Я чувствую, где-то в мире есть прямые потомки Гидаллы. В них больше крови прародителя. Я должен их найти, и ты мне поможешь. Поможешь, верно?
– С чего ты взял? - темные брови Конана сошлись на переносице. - Я хочу выбраться отсюда и уйти на север. Клянусь Кромом, я не собираюсь никому помогать! Иди со мной или оставайся тут, твоя воля! Но топор я заберу.
Он крепче прижал к себе секиру.
Призрак покачал головой в зыбком серебристом капюшоне.
– Ты все еще не понял, киммериец… Было же сказано: Рана Риорда и я - одно целое. Хочешь доказательств? Смотри!
Внезапно древко рванулось из рук Конана. Несколько мгновений он боролся, напрягая могучие мышцы, но мощь, противостоящую ему, не могла сломить сила человека. Секира словно бы ожила и теперь стремилась доказать, что киммериец - будь в нем хоть ведро крови Гидаллы! - ей не хозяин. В лучшем случае - попутчик, сотоварищ, проводник… Возможно, носильщик, который доставит ее туда, куда надо.
Конан шумно перевел дыхание и закусил губы. Быстрая и безмолвная схватка завершилась, и теперь топор посверкивал внутри переменчивой туманной плоти призрака. Не стоило и пытаться его достать: с очевидным не может смириться лишь глупец. Конан же глупцом не был.
– Чтоб тебя ржа источила! - пробормотал он и добавил погромче: - Ладно, Рорта! Не гнить же нам обоим в этой помойной яме! Ты поможешь мне, я - тебе; ты разобьешь решетку, а я отнесу тебя хоть на край света. И кто знает, не по пути ли нам?
– Не по пути, - проскрежетал призрак. - Потому что ты пойдешь не на север, а на юг и восток! Туда, где обитают сейчас потомки Гидаллы!
Хорошо хоть не назад в Черные Королевства, мелькнуло в голове у Конана. К югу от Файона лежали покинутые им Пунт и Кешан, к юго-востоку - Иранистан, страна куда более цивилизованная и приятная. Пожалуй, она ничем не уступала Шему, Офиру или Заморе, разве что была немного пожарче. Зато про иранистанские клинки, иранистанское вино и иранистанских девушек рассказывали чудеса! Нет, Конан не имел ничего против Иранистана - особенно в данный момент, в смрадной стигийской темнице.
– Согласен, - произнес он. - Но решетка в окне крепка, а ты выглядишь не лучшим образом. Сможешь ли одолеть ее? Ради всех потомков Гидаллы, что топчутся сейчас на киммерийской земле!
– Одолею. Решетку я одолею, коли ты размахнешься как следует, - заявил Рана Риорда. - Хоть я провалялся в каменном гробу немало столетий, разбить решетку я сумею - как и десяток стигийских черепов. Но не думай, что это все, на что я гожусь! Да, сейчас я слаб, и мне нужна твоя сила, чтобы отомстить и напиться крови… однако я тебе отслужу! Отслужу, клянусь Древними Богами! Ты только дай мне хлебнуть досыта теплой красной крови - той, что льется в бою, что течет из ран умирающих воинов, что пятнает землю под колесами боевых колесниц. Пои меня досыта, киммериец, по самую рукоять, как обещал! И тогда…
Внезапно откуда-то сверху долетел протяжный звук, не то рев, не стон, уже знакомый Конану. Потом над головой у него затопотало, заухало, и башня чуть заметно сотряслась. Рана Риорда замер, склонив голову в капюшоне и прислушиваясь; серебряный полумесяц секиры и черненое ее древко просвечивали сквозь туманную плоть призрака. Наконец он поднял руки и проскрежетал:
– Кровь! Теплая красная кровь! Много крови! Целое море! Ну, киммериец, вышибай решетку, и посмотрим, как ее взять!
***
Железные прутья вылетали один за другим, с глухим звоном, выбивая каменные осколки. Секира светилась и играла в сильных руках Конана; он не чувствовал сейчас ни голода, ни жажды, словно и не было двух томительных дней, проведенных в файонской темнице. Но он про них не забыл - как и про позорное свое пленение. Он собирался удрать из Файона не раньше, чем пара десятков стигийских солдат умоется кровью. И еще ему хотелось разыскать жреца, того самого жреца в черной хламиде, которого он видел на лестнице за миг до крушения. Конан полагал, что если кто и мог узнать его в этой цитатели, так непременно жрец. Впрочем, не исключалось, что он преувеличивал свою известность и славу - стигийские жрецы были жестокосердны, и любой из них, не колеблясь, велел бы бросить в каменный мешок даже незнакомого путника.
Прутья Конан вышибал обухом топора, не желая тупить лезвие. Вероятно, его опасения были напрасными: волшебное оружие вроде Раны Риорды не затупишь ничем. Но была и еще одна причина для осторожности. Дух Рорта исчез, проскользнул в огромную секиру, слился с ней, и Конан не знал, в каком именно ее части призраку угодно обитать - в топорище ли, в копейном наконечнике, в кольцах обуха либо в лунообразном полукруге лезвия. По здравому рассуждению, такой грозный и древний дух должен был находиться в самом почетном месте, то есть на режущей кромке, а значит, ее стоило приберечь для более славных дел, чем битва со старой железной решеткой.
Покончив с этим препятствием, Конан размотал набедренную повязку, единственное свое одеяние, и, свив ее плотным жгутом, привязал секиру за спину. Затем он протиснулся в окно, сделавшись богаче еще на десяток ссадин, царапин и синяков: окно было узким, а плечи киммерийца - широкими.
Снаружи царил ночной полумрак. Где-то внизу, под отвесным утесом, дико и гневно рокотала река, штурмуя гранитную твердыню; вверху, на стенах и башенной кровле, гортанными голосами перекликались часовые. Звезды горели, будто самоцветные камни в смоляных локонах Иштар; драгоценную же диадему богини, высеченную из черного обсидиана, венчала луна. Приподняв голову, Конан бросил взгляд на ее серебряный диск. Луна уже прошла зенит, знаменуя поворот ночи, и свет ее падал теперь на Файонскую твердыню с запада. Выпуклость огромной башни, наклонно уходившей к звездному небу, скрывала беглеца от бледных лунных лучей и от глаз стражи. Он начал подниматься, используя трещины в древних камнях, цепляясь за неровности кладки; перекличка стражей наверху манила Конана. Он уже представлял, как устроит знатный пир Рана Риорде: сначала прикончит охрану, потом доберется до жреца.
Легкое дуновение ветерка шевельнуло волосы киммерийца, и вместе с ветром пришел голос. Хриплый, клекочущий…
– Кровь! Теплая красная кровь!
– Рорта?
– Я-а-а… Кровь, кровь! Крр-роовь!
– Где ты?
– С тобой, киммериец. Невидимый, на твоей спине, у твоего плеча, рядом с твоим ухом… Кровь, кровь!
Конан сплюнул в темную пропасть под ногами.
– Все-таки ты - вампир, трухлявое топорище!
– Не-е-ет… Я - боец. Я убиваю для потомков Гидаллы, и смерть их врагов дает мне жизнь. Сейчас я должен утолить голод. Стигийской кровью!
– Будет тебе кровь. Только у стигийцев она похожа на шакалью мочу - такая же едкая, жидкая и вонючая. Я бы побрезговал. Клянусь Кромом!
– Кровь мести пьянит, потомок Гидаллы, и вкус ее сладок. Помни только: мне годится лишь та кровь, что взята в бою.
– Я не режу беззащитных, - буркнул Конан. Он задрал голову вверх: до зубцов башенного парапета оставалось три длины копья. Он уже видел панцири солдат, блестевшие в лунном свете, и черные перья, что развевались над бронзовыми шлемами. Черные перья… Скоро они станут багровыми!
Хриплый голос Рорты бубнил за спиной, требовал, торопил. Конан ухмыльнулся.
– Спешишь поужинать, приятель? Тогда прикуси язык, если не хочешь, чтоб тебя услышали.
– Меня не услышат. Меня можешь слышать только ты. Кровь, кровь! Крр-роовь!
До верха башни осталось две длины копья, и Конан удвоил осторожность. Он карабкался по камням словно барс, запуская скрюченные пальцы-когти в щели меж гранитных плит; его стальной клык висел за спиной - нетерпеливый, жадный, жаждущий. Похоже, близость схватки лишала Рана Риорду разума - если у него было нечто похожее на разум.
Одна длина копья. Судя по голосам, наверху сторожили четверо. Разгоняя сон, они то вступали в перебранку, то вызванивали рукоятями мечей по панцирям нехитрую мелодию походного марша, то принимались хвастаться - кто сколько срубил шемитских голов да завалил шемитских девок. Конана это злило: Белит тоже родилась в Шеме и до того, как сделаться владычицей Черного Берега, побывала в лапах стигийцев. Вдруг солдаты смолкли, и через несколько мгновений он уловил звук откупориваемой фляги и потом - призывное бульканье. Вино! В горле у киммерийца сразу пересохло, перед глазами полыхнул яростный огонь; змеей проскользнув между зубцами парапета, он распустил узел на груди и поднялся, сжимая секиру в руках.
Стражей и в самом деле оказалось четверо. Двое стояли на противоположных сторонах башенной площадки, наблюдая за стенами, еще пара - у самых каменных зубцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Подошвы его башмаков уминали мягкую землю; за спиной ревели горны из морских раковин, трепетали и бились на ветру яркие перья на пурпурных шестах. Широкие лезвия копий его воинов несли погибель, от клинков их веяло могильным холодом, топоры их взметнулись для кровавой жатвы. Быстрые стрелы вспороли воздух, хлынули потоком гнева, опали дождем смерти. Боевой клич Сынов Ветра и Моря заглушил лязг металла и стоны умирающих.
Армия атлантов надвигалась на врага.
Навстречу ей катился вал из золота и бронзы, бушевавший в каменных берегах - блистающий водопад меж двух гранитных утесов, сноп молний среди туч, клинок в ножнах из волчьего меха. Там гремели копыта, ржали лошади, раздавались слова команд, свистели смертоносные лезвия колесниц, грохотали их колеса. Но все покрывал дикий волчий вой, свирепый вопль атакующих пиктов. Они мчались вперед, ни на шаг не отставая от валузийских колесниц - невысокие, коренастые, упорные и многочисленные, как муравьи. Еще они походили на гигантскую стаю голодных хищников, завидевших добычу.
Снова прянули стрелы. Навстречу им полетели дротики и камни, загрохотали по щитам атлантов, дробя металл и перламутровые украшения, ударили по шлемам, сминая бронзовые завитки. Но погибшие не остановили живых, и смерть не устрашила воинов; сияющее лезвие Рана Риорды вздымалось в их первой шеренге, вселяя в души ненависть и отвагу.
Два воинства с лязгом и грохотом столкнулись на речном берегу: копьеносная пехота Сынов Ветра и поток валузийских колесниц, обрамленный ордами пиктов. Казалось, ничто не остановит стремительного напора лошадей и бронзовых повозок с вращающимися лезвиями, ничто не повергнет ниц воздетых над ними сверкающих змеев, ничто не укротит толпы озверевших воинов в волчьих шкурах, не обуздает их ярости, не смирит бешенства. Но поднялась Небесная Секира в сильных руках Сархаба - поднялась и опустилась, грянув, как молот о наковальню, на бронзу доспехов и шеи боевых жеребцов, на борта колесниц и валузийские шлемы, на щиты их, копья и мечи, на золотых змеев с раздутыми капюшонами, на пиктские черепа, ни пиктскую плоть и пиктское оружие. Рана Риорда была повсюду; всюду блестело ее лунное лезвие в крепких руках воителя Сархаба, всюду раздавались свист и шипенье всасываемой сталью крови, всюду звучал гром ее ударов, и всюду падали враги рода Гидаллы, устилая землю мертвыми телами.
Когда же кучки трупов превратились в холмы, когда обломки колесниц запрудили реку, порозовевшую от крови, Небесная Секира, насытившись, обрела покой. Но к тому времени убивать было уже некого.
Самая западная из хайборийских держав - лежащая к северу от Аквилонии Киммерия, дикие обитатели которой предпочитают кочевую жизнь и не строют ни городов, обнесенных каменными стенами, ни крепостей. На вид киммерийцы рослые и крепкие, черноволосые, с синими или серыми глазами. Народ этот является потомком древних атлантов, некогда перебравшихся на Туранский материк, выстоявших в сражениях с пиктами, одичавших после Великой
Катастрофы и возродившихся вновь - под иным именем, с иным богом на устах.
Альмаденские Скрижали, Плита IV, строки 78-83
Глава 4. Дух секиры
Конан поднял взгляд. Призрачная фигура перед ним оставалась по-прежнему расплывчатой и туманной, но голос загадочного существа окреп и звучал теперь отчетливо и твердо.
– Я вижу, Рана Риорда пленила тебя. Это хорошо! Очень хорошо, потомок Гидаллы!
Внезапно Конан понял, что эти слова - как и все, что призрак бормотал раньше - были сказаны на киммерийском; правда, с каким-то странным непривычным акцентом. И сам он тоже, почти не задумываясь, перешел на родное наречие, хоть в этих южных краях язык стигийцев или шемитов казался более уместным.
Кром! Великий Кром! Не грозный ли бог пришел на помощь одному из детей своих, плененному в смрадной каменной яме? Не самолично, разумеется; но что стоит Владыке Могильных Курганов призвать тень славного воина былых времен, отправив ее в далекую Стигию с могучим оружием, боевым топором, каких не видел мир?
Конан усмехнулся и покачал головой. Пожалуй, не за что благодарить Крома, решил он; Кром - не помощник людям, Кром не дарит им милостей и помогает лишь в одном - упокоиться со славой в каменистой киммерийской земле!
Он вытянул вперед секиру - так, что стальное острое вошло в грудь призрака - и спросил:
– Ты кто? И как ты очутился здесь?
– О том, как я попал сюда, поговорим в другой раз. Что ж до имени моего… Гляди, воин: Рана Риорда в твоих руках, и Рана Риорда перед тобой! Мы с ней - одно целое; я - это она, она - это я. Ты понял?
Конан кивнул. Чего же не понять! Есть оружие и оружие; бывает оно и мертвым, и живым. Мертвое - обычные клинки да копья, для солдат и наемных бойцов, для разбойников и пиратов; живое - для великих воинов и вождей. Куют его кователи-ведуны, с тайными наговорами и колдовскими обрядами, а потом вселяют в светлую сталь или золотистую бронзу духа-хранителя. И дух тот, заступник и помощник, верен хозяину своему до гроба, если заключить с ним честный договор… Так рассказывал Конану отец, не последний из кузнецов Киммерии, и хоть много лет прошло с тех пор, Конан помнил отчие слова и верил в них.
Что же касается имени, произнесенного духом, то и оно было ему понятно. Небо - вернее, Вечные Небеса, где обитали звезды - звалось киммерийцами Раннарах, боевая же секира с копейным наконечником на вершине древка, была рортой. Рана Риорда - Раннарах Рорта - Небесная Секира… И тем же именем поминали в Киммерии созвездие из семи звезд, крайняя из которых указывала дорогу путникам.
– Выходит, ты - Рорта, дух секиры, - сказал Конан, назвав призрака по-киммерийски. - И чего же ты хочешь от меня? Еще крови?
Синие глаза Рана Риорды блеснули.
– Хочу крови, но не твоей! Стигийской крови! Крови врагов! Твоя же - священна; струйка ее протекла меж камней, капля пробудила меня… А другая дала силу вырваться из каменного гроба!
Конан наконец оторвал секиру от груди и опер древком об пол. Она была огромна: лезвие - в половину круглого щита, наконечник длиной в три ладони. Четырехгранное острие торчало на уровне плеча киммерийца.
С подобным оружием он не боялся ничего! Нагой и грязный, покрытый ссадинами, голодный, с пересохшей глоткой - зато не одинокий. Пожалуй, в первый раз с того проклятого дня, когда погибла Белит, ему по-настоящему повезло… Не потому ли, что он решил вернуться в хайборийские земли, поближе к хайборийским богам? И кто-то - пусть не Кром, так светлый Митра - послал ему волшебную секиру, стоившую стократ дороже всего, что потерялось при крушении у стен Файона. Не отпразновать ли такую удачу? - подумал он. Не вырезать ли всех в этом стигийском гадючнике? То-то будет крови!
Тут он вспомнил о словах призрака и спросил:
– Моя кровь для тебя священна? По договору побратимства?
– Нет. По праву рождения. Потому что ты - потомок Гидаллы, Великого Кователя. Гидаллы, который создал и заклял меня.
Конан равнодушно пожал плечами.
– Никогда не слышал о нем. Кто он такой, этот Гидалла?
– Почти бог. Он был прародителем тех, кто обитал на юге затонувшего материка… той земли, что простиралась некогда средь волн Западного океана. Ты слышал о ней?
– Об Атлантиде? Да, - Конан кивнул. - Но я-то тут причем? Та земля треснула и развалилась на части в незапамятные времена, как сказывают старики. И я, клянусь бородой Крома, не атлант! Я - киммериец! Конан-киммериец! - он стукнул себя кулаком в грудь.
– Называй свое племя как хочешь, но в жилах твоих течет кровь Гидаллы. Правда, немного, совсем немного… Но я чую ее! Я ее пробовал! Другая кровь не могла бы меня пробудить.
Приглядевшись к духу, Конан заметил, что тот выглядит словно бы пободрее. Он оставался по-прежнему истощенным и немощным, однако туманная плоть его слегка уплотнилась, и клекочущий голос звучал все громче - так, как будто Рана Риорда с каждым мгновением возрождался к жизни.
– Да, в тебе есть кровь Гидаллы, - медленно протянул призрак. - Жаль, что ее так мало! Иначе я остался бы с тобой.
– Оставайся, - сказал Конан. - Своей крови не обещаю, но чужой будет целое море. Ты в ней утонешь, Рорта! Напьешься по самую рукоять! - Он хищно усмехнулся и погладил блестящее лезвие огромного топора.
– Не могу. Я чувствую, где-то в мире есть прямые потомки Гидаллы. В них больше крови прародителя. Я должен их найти, и ты мне поможешь. Поможешь, верно?
– С чего ты взял? - темные брови Конана сошлись на переносице. - Я хочу выбраться отсюда и уйти на север. Клянусь Кромом, я не собираюсь никому помогать! Иди со мной или оставайся тут, твоя воля! Но топор я заберу.
Он крепче прижал к себе секиру.
Призрак покачал головой в зыбком серебристом капюшоне.
– Ты все еще не понял, киммериец… Было же сказано: Рана Риорда и я - одно целое. Хочешь доказательств? Смотри!
Внезапно древко рванулось из рук Конана. Несколько мгновений он боролся, напрягая могучие мышцы, но мощь, противостоящую ему, не могла сломить сила человека. Секира словно бы ожила и теперь стремилась доказать, что киммериец - будь в нем хоть ведро крови Гидаллы! - ей не хозяин. В лучшем случае - попутчик, сотоварищ, проводник… Возможно, носильщик, который доставит ее туда, куда надо.
Конан шумно перевел дыхание и закусил губы. Быстрая и безмолвная схватка завершилась, и теперь топор посверкивал внутри переменчивой туманной плоти призрака. Не стоило и пытаться его достать: с очевидным не может смириться лишь глупец. Конан же глупцом не был.
– Чтоб тебя ржа источила! - пробормотал он и добавил погромче: - Ладно, Рорта! Не гнить же нам обоим в этой помойной яме! Ты поможешь мне, я - тебе; ты разобьешь решетку, а я отнесу тебя хоть на край света. И кто знает, не по пути ли нам?
– Не по пути, - проскрежетал призрак. - Потому что ты пойдешь не на север, а на юг и восток! Туда, где обитают сейчас потомки Гидаллы!
Хорошо хоть не назад в Черные Королевства, мелькнуло в голове у Конана. К югу от Файона лежали покинутые им Пунт и Кешан, к юго-востоку - Иранистан, страна куда более цивилизованная и приятная. Пожалуй, она ничем не уступала Шему, Офиру или Заморе, разве что была немного пожарче. Зато про иранистанские клинки, иранистанское вино и иранистанских девушек рассказывали чудеса! Нет, Конан не имел ничего против Иранистана - особенно в данный момент, в смрадной стигийской темнице.
– Согласен, - произнес он. - Но решетка в окне крепка, а ты выглядишь не лучшим образом. Сможешь ли одолеть ее? Ради всех потомков Гидаллы, что топчутся сейчас на киммерийской земле!
– Одолею. Решетку я одолею, коли ты размахнешься как следует, - заявил Рана Риорда. - Хоть я провалялся в каменном гробу немало столетий, разбить решетку я сумею - как и десяток стигийских черепов. Но не думай, что это все, на что я гожусь! Да, сейчас я слаб, и мне нужна твоя сила, чтобы отомстить и напиться крови… однако я тебе отслужу! Отслужу, клянусь Древними Богами! Ты только дай мне хлебнуть досыта теплой красной крови - той, что льется в бою, что течет из ран умирающих воинов, что пятнает землю под колесами боевых колесниц. Пои меня досыта, киммериец, по самую рукоять, как обещал! И тогда…
Внезапно откуда-то сверху долетел протяжный звук, не то рев, не стон, уже знакомый Конану. Потом над головой у него затопотало, заухало, и башня чуть заметно сотряслась. Рана Риорда замер, склонив голову в капюшоне и прислушиваясь; серебряный полумесяц секиры и черненое ее древко просвечивали сквозь туманную плоть призрака. Наконец он поднял руки и проскрежетал:
– Кровь! Теплая красная кровь! Много крови! Целое море! Ну, киммериец, вышибай решетку, и посмотрим, как ее взять!
***
Железные прутья вылетали один за другим, с глухим звоном, выбивая каменные осколки. Секира светилась и играла в сильных руках Конана; он не чувствовал сейчас ни голода, ни жажды, словно и не было двух томительных дней, проведенных в файонской темнице. Но он про них не забыл - как и про позорное свое пленение. Он собирался удрать из Файона не раньше, чем пара десятков стигийских солдат умоется кровью. И еще ему хотелось разыскать жреца, того самого жреца в черной хламиде, которого он видел на лестнице за миг до крушения. Конан полагал, что если кто и мог узнать его в этой цитатели, так непременно жрец. Впрочем, не исключалось, что он преувеличивал свою известность и славу - стигийские жрецы были жестокосердны, и любой из них, не колеблясь, велел бы бросить в каменный мешок даже незнакомого путника.
Прутья Конан вышибал обухом топора, не желая тупить лезвие. Вероятно, его опасения были напрасными: волшебное оружие вроде Раны Риорды не затупишь ничем. Но была и еще одна причина для осторожности. Дух Рорта исчез, проскользнул в огромную секиру, слился с ней, и Конан не знал, в каком именно ее части призраку угодно обитать - в топорище ли, в копейном наконечнике, в кольцах обуха либо в лунообразном полукруге лезвия. По здравому рассуждению, такой грозный и древний дух должен был находиться в самом почетном месте, то есть на режущей кромке, а значит, ее стоило приберечь для более славных дел, чем битва со старой железной решеткой.
Покончив с этим препятствием, Конан размотал набедренную повязку, единственное свое одеяние, и, свив ее плотным жгутом, привязал секиру за спину. Затем он протиснулся в окно, сделавшись богаче еще на десяток ссадин, царапин и синяков: окно было узким, а плечи киммерийца - широкими.
Снаружи царил ночной полумрак. Где-то внизу, под отвесным утесом, дико и гневно рокотала река, штурмуя гранитную твердыню; вверху, на стенах и башенной кровле, гортанными голосами перекликались часовые. Звезды горели, будто самоцветные камни в смоляных локонах Иштар; драгоценную же диадему богини, высеченную из черного обсидиана, венчала луна. Приподняв голову, Конан бросил взгляд на ее серебряный диск. Луна уже прошла зенит, знаменуя поворот ночи, и свет ее падал теперь на Файонскую твердыню с запада. Выпуклость огромной башни, наклонно уходившей к звездному небу, скрывала беглеца от бледных лунных лучей и от глаз стражи. Он начал подниматься, используя трещины в древних камнях, цепляясь за неровности кладки; перекличка стражей наверху манила Конана. Он уже представлял, как устроит знатный пир Рана Риорде: сначала прикончит охрану, потом доберется до жреца.
Легкое дуновение ветерка шевельнуло волосы киммерийца, и вместе с ветром пришел голос. Хриплый, клекочущий…
– Кровь! Теплая красная кровь!
– Рорта?
– Я-а-а… Кровь, кровь! Крр-роовь!
– Где ты?
– С тобой, киммериец. Невидимый, на твоей спине, у твоего плеча, рядом с твоим ухом… Кровь, кровь!
Конан сплюнул в темную пропасть под ногами.
– Все-таки ты - вампир, трухлявое топорище!
– Не-е-ет… Я - боец. Я убиваю для потомков Гидаллы, и смерть их врагов дает мне жизнь. Сейчас я должен утолить голод. Стигийской кровью!
– Будет тебе кровь. Только у стигийцев она похожа на шакалью мочу - такая же едкая, жидкая и вонючая. Я бы побрезговал. Клянусь Кромом!
– Кровь мести пьянит, потомок Гидаллы, и вкус ее сладок. Помни только: мне годится лишь та кровь, что взята в бою.
– Я не режу беззащитных, - буркнул Конан. Он задрал голову вверх: до зубцов башенного парапета оставалось три длины копья. Он уже видел панцири солдат, блестевшие в лунном свете, и черные перья, что развевались над бронзовыми шлемами. Черные перья… Скоро они станут багровыми!
Хриплый голос Рорты бубнил за спиной, требовал, торопил. Конан ухмыльнулся.
– Спешишь поужинать, приятель? Тогда прикуси язык, если не хочешь, чтоб тебя услышали.
– Меня не услышат. Меня можешь слышать только ты. Кровь, кровь! Крр-роовь!
До верха башни осталось две длины копья, и Конан удвоил осторожность. Он карабкался по камням словно барс, запуская скрюченные пальцы-когти в щели меж гранитных плит; его стальной клык висел за спиной - нетерпеливый, жадный, жаждущий. Похоже, близость схватки лишала Рана Риорду разума - если у него было нечто похожее на разум.
Одна длина копья. Судя по голосам, наверху сторожили четверо. Разгоняя сон, они то вступали в перебранку, то вызванивали рукоятями мечей по панцирям нехитрую мелодию походного марша, то принимались хвастаться - кто сколько срубил шемитских голов да завалил шемитских девок. Конана это злило: Белит тоже родилась в Шеме и до того, как сделаться владычицей Черного Берега, побывала в лапах стигийцев. Вдруг солдаты смолкли, и через несколько мгновений он уловил звук откупориваемой фляги и потом - призывное бульканье. Вино! В горле у киммерийца сразу пересохло, перед глазами полыхнул яростный огонь; змеей проскользнув между зубцами парапета, он распустил узел на груди и поднялся, сжимая секиру в руках.
Стражей и в самом деле оказалось четверо. Двое стояли на противоположных сторонах башенной площадки, наблюдая за стенами, еще пара - у самых каменных зубцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22