Вероятно, подумал он, себайо затеяли облаву, или еще какое-нибудь племя, Дети Волка или Потомки Орла, решило поохотиться у рубежей Страны Вод. Если ему попадутся Волки или Орлы, он скажет им, что зло покинуло стойбище Людей Травы… Быстрый Олень озирался по сторонам, но так и не увидел ни единого человека. Животные, однако, бежали, будто спасаясь от неминуемой гибели.
Он закончил ужинать, потом отнес сверток с Убийцей подальше, на вершину холма, у которого собирался провести ночь. Если духи предков будут милостивы, завтра ему попадется озеро - глубокое озеро, бездонная пропасть, граничащая с Бездной Ча, Владыки Смерти… Там он и похоронит Убийцу! А потом вернется в стойбище Людей Травы и…
Ночью Быстрому Оленю снилось, как он сражается с шаманом - камень против камня, копье против копья, чары против чар. Спал он, однако, спокойно, потому что призрак с горящими глазами не приходил и не нашептывал ему о своих желаниях. Видно он понял, что Быстрый Олень неумолим и никогда не повернет к востоку с опасной ношей за плечами.
Рассвет выдался кроваво-красным, тревожным, и не успел Быстрый подняться, как под ногами у него дрогнула земля.
Потом он услышал рев - грозный рев разбушевавшихся вод, вступивших в смертельную схватку с яростным огнем. Ему показалось, что на западе восходит второе солнце - но то был отблеск вулканического пламени, пробившегося из земных недр и разрушавшего сейчас горную гряду, что лежала за озерным краем. Склоны гор ползли вниз, открывая дорогу пурпурным потокам лавы, но ни эти огненные реки, ни бесчисленные глыбы раскаленного камня не могли заполнить гигантскую трещину, что образовалась в земле. Края ее расползались на запад и восток, пока воды тысячи озер не хлынули вниз, сливаясь воедино, усиливая друг друга, вздымая волны и обрушивая их на стену расплавленной магмы. Две стихии, огонь и вода, столкнулись в вечном своем противоборстве и разодрали скальную плиту под основанием гор напополам. Небо обрушилось на землю, качнулось Равновесие Мира, пробудив демонов и богов; наступила вторая катастрофа, второй потоп, второе великое землетрясение, поразившее древний Туранский материк в самое сердце.
Быстрый Олень стоял на склоне кургана и с ужасом глядел на запад, на гибнущую Страну Вод. Видно ошибался он, считая, что Страшный Ча надолго уснул в своей Пропасти Мрака! Вот демон поднимается над землей в огненной своей накидке, вздымает тысячи багровых рук, мечет молнии, душит все живое черным дымом, дробит горы, палит леса и травы, а пепел сбрасывает в Бездну… Гибнет, гибнет Вал Йета! Гибнет в пасти Вечной Ночи! И, разделавшись с озерным краем, Губитель Ча примется за степь, пожрет ее, доберется до самых далеких гор, до лесов, до океана - но и океан не остановит его! Он уничтожит все - и земли, и воды!
Конечно, Быстрый Олень заблуждался. Ча, мелкий божок степного народа, прислужник Нергала или Сета, забился в щель и дрожал от страха, ибо угроза Великому Равновесию страшила его не меньше, чем любого из племени Травы, Орла или Волка. Силы, бушевавшие над Страной Вод, неизмеримо превосходили могущество Ча, но Быстрый Олень этого не знал; для него Ча являлся символом мирового зла, виновником и страшной катастрофы, и тех смертей, что творил Убийца среди Людей Травы.
Так пусть же они встретятся, Злобный Ча и сверкающий полумесяц Убийцы, обагренный кровью! Пусть зло уйдет к злу и провалится в Бездну Тьмы! Пусть канет оно в недра огнедышащих гор, сольется с потоком лавы, истечет во мрак, исчезнет из мира живых! Пусть будет так - даже если мир этот разрушится через мгновенье под напором воды и огня!
Склон холма вздрогнул под ногами Быстрого Оленя, и он, подхватив свои копья, пустился бежать на восток. Он мчался так, как никогда прежде, и с каждым его прыжком почва становилась все устойчивей, багровый свет за спиной - все менее ярким, а грозный рев разбушевавшихся стихий - все более тихим и отдаленным. Светлые и темные боги, соединив усилия, навели порядок в мире, и единственным свидетельством Второй Катастрофы стало огромное внутреннее море, затопившее Вал Йета, Страну Вод. В волнах его погибло множество живых тварей, в том числе - и серокожие себайо; они пошли ко дну вместе со своими козами и своими круглыми хижинами-кана, вместе со своими вождями и мудрецами.
Но степные народы, Люди Травы, Дети Волка, Потомки Орла и многие иные племена уцелели, ибо божественным промыслом предназначалось им сделаться прародителями гирканцев, заселив степи от границ Кхитая по берегов моря Вилайет.
И Рана Риорда, Губительница, Яростный Блеск, Убийца, Небесная Секира - она тоже уцелела, завернутая в шкуры и брошенная на вершине холма. Пройдет время, сто или двести лет, и ее найдут, снова искупают в крови, и она продолжит свой путь, долгий путь в чужих и ненавистных руках. И будет она, как то заповедано Отцом Гидаллой, убивать, убивать и убивать - до той поры, пока не ляжет пленницей под тяжкие камни Файона.
Об Уттаре и Камбуе, лежащих на краю земного круга, нам не ведомо ничего достоверного.
Зингарийский палимпсест "Чудеса и диковины мира"
Если ты думаешь, что имеешь близких, ты ошибаешься; если ты думаешь, что владеешь богатством, ты вновь ошибаешься; у тебя есть только твоя душа…
Уттарийские изречение
Глава 10. Состязание в Уттаре
Такого города Конан еще не видал!
Была тут просторная гавань, в которой теснились сотни крытых лодок и широкобоких кораблей; у каждого нос и корма изгибались вверх словно туранская сабля, а украшали их головы свирепых тигров и драконов, невиданные цветы, дельфины, осьминоги, хищные акулы, а также иные чудища моря и земли, с великим тщанием и искусством вырезанные из цельных двевесных стволов.
Была тут набережная, вымощенная плитками черного и красного дерева, на которых были нанесены таинственные иероглифы. За набережной, до самой городской стены, лежала торговая площадь, расцвеченная яркими шелками навесов и шатров; над ними на шестах висели изящные фонарики и полотнища с изображением всех диковин мира: яшмовых статуэток и ваз, хрустальных кубков и драгоценных ожерелий из оникса, сердолика, бирюзы и нефрита, богатых одежд и непривычного оружия, музыкальных инструментов и мебели из слоновой кости, отделанной бронзой, пузырьков с магическими бальзамами и книжных свитков с древней премудростью, птиц, рыб и насекомых, чей вид ужасал или радовал глаз. На площади сей, кроме важных купцов в шляпах с колокольчиками, обосновались и лекари, и цирюльники, и предсказатели будущего, и разносчики еды и питья, и фокусники, и акробаты, а также множество моряков и разного городского люда, желавшего если не купить, так поглазеть. Но в толпе этой Конан не увидел ни солдат, ни жуликов, ни разбойных физиономий, которые обычны для любого порта в хайборийских землях. Стражники, правда, имелись - мускулистые, голые по пояс молодцы с бамбуковыми палками в руках и связкой метательных дисков при бедре.
Была тут стена за площадью, но не сложенная из тяжких камней либо кирпича, а возведенная из бамбуковых стволов, увитых ползучими растениями, цветы и листья которых источали приятный аромат. Такую стену строют не для обороны, а для приличия и красоты, дабы показать: вот - набережная и гавань с кораблями и лодками, вот - шумная площадь с навесами торговцев, а вот - город с жилищами, дворцами и храмами, где неуместны шум и суета. И не было при той стене ни грозных боевых башен, ни зубчатых парапетов, как в аквилонских и немедийских замках, а зияли в ней лишь два прохода, слева и справа, с западной и восточной стороны - без защитных врат, зато с фонариками и колокольцами, подвешенными на тонких цепочках и шелковых шнурках.
Изумленно раскрыв глаза, взирал Конан на все это великолепие, на оживленную площадь, на увитую зеленью стену, на купола зданий из резного дерева десяти пород, что высились за бамбуковым частоколом, и чувствовал себя как-то непривычно. Во-первых, был он на голову или две выше всех местных обитателей, напоминавших статуэтки из коричневого сандала; и во-вторых, был он весь увешан оружием, а на площади, если не считать стражников, ни у кого не водилось и ножика длинней ладони. Ния, с ее ситаром, выглядела здесь куда уместнее.
Повернув к Конану лукавое личико, она улыбнулась и сказала:
– Не удивляйся, господин! У нас в Уттаре говорят: кто не видел Прадешхана, не видел ничего. И радость жизни обошла его стороной!
Но сама Ния То Кама в Прадешхане раньше не бывала. Расспросив свою маленькую невольницу за время морского путешествия, Конан выяснил, что родилась она вблизи западных уттарийских рубежей, с пяти лет обучалась в храме богини Лакшми, затем была украдена из святилища и продана в Иранистан, где весьма ценили юных танцовщиц и певиц из Уттары. Так что Прадешхан и Ние казался чудесной сказкой.
Протиснувшись сквозь толпу, они подошли к левому проходу в стене, над которым висели фонарики фиолетового и синего цветов. За ним тянулась улица, вымощенная деревянными плашками, с голубым балдахином, растянутым меж крышами домов; вдали играл и струился искусственный водопад, окруженный кустами шиповника с нежными розоватыми цветами.
Конан, очарованный, устремился вперед, но не успел он шагнуть на мостовую, как перед ним грохнули палки стражей. Эти молодцы, возникшие словно бы ниоткуда, вежливо кланялись и улыбались, но дубинки свои держали твердой рукой. Подбежал старший, в коническом бамбуковом шлеме с двумя колокольчиками по бокам, и что-то произнес, сопровождая слова плавными жестами. Киммериец взглянул на Нию.
– Чего надо этому парню с пучком соломы на голове? Мы должны платить за вход в город?
– Нет, мой господин. Он только хочет, чтобы ты оставил здесь свое оружие. Он говорит, что по улицам Прадешхана с мечами, секирами и копьями могут расхаживать лишь воины раджассы Оми Тана Арьяды.
– Скажи ему, что я тоже воин и не люблю расставаться с топором и клинком.
Ния заговорила на мелодичном уттарийском, в чем-то убеждая шлемоносца, но тот, приседая, кланяясь и побрякивая колокольцами, только с огорчением качал головой. Наконец девочка повернулась к Конану:
– Нельзя в город с оружием, никак нельзя. Прости, господин, но таков обычай в Прадешхане.
– Ладно! - махнув рукой, киммериец бросил к ногам стражей копье, отцепил ножны с мечом, кинжал, затем расстался с луком и колчаном, вытащил из-за пазухи пару метательных ножей покойного Саледа, а из сапога - еще один клинок, с кривым лезвием. На земле перед изумленными уттарийцами выросла груда оружия. Поверх нее Конан швырнул свой плащ и мешок; теперь, кроме подкольчужной безрукавки, штанов и секиры за спиной у него не оставалось ничего.
– Скажи парню с колокольчиками, пусть побережет мое добро, не то, клянусь Кромом, эти бубенцы сыграют ему погребальную песню. И еще скажи, что мы сперва пройдемся налегке по площади, а потом я оставлю у него свою секиру.
Когда Ния перевела, Конан взял ее за руку, повернулся и исчез в толпе вместе со своей невольницей. Он не желал расставаться с магическим топором, с другой же стороны ему хотелось осмотреть город, этот великолепный Прадешхан, куда не пускали вооруженных чужеземцев. Но в стене было два прохода! Не получилось у западного, попробуем у восточного, решил киммериец.
Они двинулись меж пестрых торговых рядом, и вдруг над ухом Конана раздался клекочущий голос Рана Риорды.
– Хорошо, что ты не оставил меня у этих приворотных стражей! Они, видно, не любят добрую сталь, если вооружились дурацкими палками!
Конан остановился и, отвернувшись от своей спутницы, едва слышно пробормотал:
– Ты что же, Рорта, понимаешь их речь?
– Разумеется! - заметил дух секиры не без самодовольства. - Я понимаю всякую речь, что звучит от Западного океана до Восточного с сотворения мира!
– Ну, тогда будешь говорить мне, о чем щебечут эти малыши, - Конан оглядел толпившийся вокруг народ. - Ведь кроме меня, никто не услышит твоих слов.
– Не услышит, - подтвердил Рана Риорда.
– И первым делом скажи-ка мне, как нам всем проникнуть в город. Не хотелось бы расставаться с тобой, Рорта.
– Пустяковая задачка! У тебя есть деньги?
– Да, две монеты серебром.
– Ну, так купи мешок побольше и спрячь меня!
Неоходимое вскоре сыскалось - у торговца музыкальными инструментами. С помощью Нии Конан приобрел длинный и широкий чехол, тут же упрятав в него и свой топор, и ситар своей невольницы. Хоть секира и была огромной величины, но ситар оказался все же подлиннее - его гриф высовывался из мешка на целую ладонь. Отличная маскировка, подумал Конан, приближаясь к восточному проходу. Над аркой его висели фонарики пурпурного и красного цветов, а тянувшая за проходом улица была прикрыта от солнечных лучей балдахином из алого шелка.
На сей раз их пропустили без всяких возражений, посчитав, видимо, бродячими музыкантами. Конан зашагал по улице, залитой розовым солнечным светом, профмльтрованным через алый шелк, оглядываясь по сторонам и дивясь; Ния торопливо семенила за ним, то и дело давая пояснения. Уттарийцы, и мужчины, и женщины, носили длинные, до середины икр, одеяния, называемые сарангами; у людей простых они были белыми, синими либо красными, знатных же отличала особая нежность расцветки - персиковая, нефритовая, лазурная, палевая - и богатая вышивка по подолу и вокруг ворота. Простонародье щеголяло в шляпах кан'мо из золотистой соломки, знатные же прикрывали лица большими веерами и носили головные уборы из негнущегося шелка, украшенные колокольчиками - чем больше бубенцов их и чем роскошнее веер, тем человек знатнее. Ни лошадей либо ослов с повозками, ни паланкинов на улицах Прадешхана не было; жители передвигались пешком и в легких изящных креслицах на больших колесах, которые резво катили крепкие коренастые парни в одних набедренных повязках. Кресла сии и запряженные в них люди назывались, как сообщила Ния, рик'ша, и были единственным разрешенным в городе средством транспорта. Даже сама раджасса, прекрасная Оми Тана Арьяда, Благоухающая Ночная Лилия, отправлялась из дворца до городских стен в такой же рик'ша, и лишь за городом пересаживалась в коляску, запряженную лошадьми. И немудрено: улицы, вымощенные разцветными деревянными плашками, совсем не подходили для конских копыт.
Вскоре Конан и Ния добрались до центральной площади, где стоял дворец раджассы - воздушное сооружение из резного дерева, инкрустированого квадратными, круглыми и треугольными пластинками фаянса с росписями и иероглифами, символизирующими тысячу добрых пожеланий. В середине его высилась круглая и широкая башня под кровлей с изящно загнутыми вверх углами, с круговым же балконом и колоннами из сандала; ее окружали башенки поменьше, с узкими окнами, украшенными шелковыми полотнищами, что свисали с подоконников словно разноцветные язычки. Вокруг всего дворца шла терраса о шести ступенях, и на ней, лицом к плошади, стоял некий важный сановник, сопровождаемый двенадцатью служителями в золотистых шелковых сарангах, и держал речь перед собравшейся толпой обитателей Прадешхана. Конан протолкался в первые ряды, желая поглазеть на княжий дворец; Ния следовала за ним по пятам.
– Это сан-па, - сказала она с благоговением, выслушав несколько фраз сановника. - Сан-па, который управляет Прадешханом.
– А я думал, что тут властвует раджасса, - сказал Конан.
– Да, властвует, но разве ее дело заботиться о порядке и законах, о податях и наказаниях, о торговле и кораблях, о городских улицах и гавани, и о тысяче других дел? - возразила девочка. - Раджасса только повелевает, устраивает праздники и награждает, а обо все прочем заботится сан-па.
Конан с любопытством уставился на вельможу. Был он стар, с благородным лицом фарфоровой белизны и длинной узкой бородкой, что свешивалась до пояса; у полей его шляпы позванивало два десятка серебряных колокольчиков, у пояса висел веер размером в полтора локтя. Плавные жесты и гладкая речь обличали опытного оратора, а глаза, еще не потерявшие молодого блеска, явно принадлежали человеку любознательному и чуждому высокомерия. Не прекращая говорить, сан-па взглянул на киммерийца, стоявшего шагах в двадцати от террасы, и в зрачках его промелькнуло удивление: вероятно, в Прадешхане мужчину такого роста и телосложения видели не часто.
Ния, порозовев, слушала сановника, и Конан, не желая ее отвлекать, хлопнул ладонью по мешку.
– Эй, Рорта! Ты что, уснул? О чем толкует этот старик?
– О неинтересном, - кратко и непонятно ответил дух.
– Кром! Тебе не интересно, ржавый топор, а я хотел бы послушать. Переводи!
– Состязание у них тут.
– Состязание? На мечах, копьях и секирах? Или стрельбы? Иди бьются врукопашную? Или на конях?
– Ни славы тебе, ни крови мне здесь не заработать, потомок Гидаллы, - прохрипел призрак. - Это тао-ли-ма, состязание быстрых умов и золотых уст, как сказал седобородый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Он закончил ужинать, потом отнес сверток с Убийцей подальше, на вершину холма, у которого собирался провести ночь. Если духи предков будут милостивы, завтра ему попадется озеро - глубокое озеро, бездонная пропасть, граничащая с Бездной Ча, Владыки Смерти… Там он и похоронит Убийцу! А потом вернется в стойбище Людей Травы и…
Ночью Быстрому Оленю снилось, как он сражается с шаманом - камень против камня, копье против копья, чары против чар. Спал он, однако, спокойно, потому что призрак с горящими глазами не приходил и не нашептывал ему о своих желаниях. Видно он понял, что Быстрый Олень неумолим и никогда не повернет к востоку с опасной ношей за плечами.
Рассвет выдался кроваво-красным, тревожным, и не успел Быстрый подняться, как под ногами у него дрогнула земля.
Потом он услышал рев - грозный рев разбушевавшихся вод, вступивших в смертельную схватку с яростным огнем. Ему показалось, что на западе восходит второе солнце - но то был отблеск вулканического пламени, пробившегося из земных недр и разрушавшего сейчас горную гряду, что лежала за озерным краем. Склоны гор ползли вниз, открывая дорогу пурпурным потокам лавы, но ни эти огненные реки, ни бесчисленные глыбы раскаленного камня не могли заполнить гигантскую трещину, что образовалась в земле. Края ее расползались на запад и восток, пока воды тысячи озер не хлынули вниз, сливаясь воедино, усиливая друг друга, вздымая волны и обрушивая их на стену расплавленной магмы. Две стихии, огонь и вода, столкнулись в вечном своем противоборстве и разодрали скальную плиту под основанием гор напополам. Небо обрушилось на землю, качнулось Равновесие Мира, пробудив демонов и богов; наступила вторая катастрофа, второй потоп, второе великое землетрясение, поразившее древний Туранский материк в самое сердце.
Быстрый Олень стоял на склоне кургана и с ужасом глядел на запад, на гибнущую Страну Вод. Видно ошибался он, считая, что Страшный Ча надолго уснул в своей Пропасти Мрака! Вот демон поднимается над землей в огненной своей накидке, вздымает тысячи багровых рук, мечет молнии, душит все живое черным дымом, дробит горы, палит леса и травы, а пепел сбрасывает в Бездну… Гибнет, гибнет Вал Йета! Гибнет в пасти Вечной Ночи! И, разделавшись с озерным краем, Губитель Ча примется за степь, пожрет ее, доберется до самых далеких гор, до лесов, до океана - но и океан не остановит его! Он уничтожит все - и земли, и воды!
Конечно, Быстрый Олень заблуждался. Ча, мелкий божок степного народа, прислужник Нергала или Сета, забился в щель и дрожал от страха, ибо угроза Великому Равновесию страшила его не меньше, чем любого из племени Травы, Орла или Волка. Силы, бушевавшие над Страной Вод, неизмеримо превосходили могущество Ча, но Быстрый Олень этого не знал; для него Ча являлся символом мирового зла, виновником и страшной катастрофы, и тех смертей, что творил Убийца среди Людей Травы.
Так пусть же они встретятся, Злобный Ча и сверкающий полумесяц Убийцы, обагренный кровью! Пусть зло уйдет к злу и провалится в Бездну Тьмы! Пусть канет оно в недра огнедышащих гор, сольется с потоком лавы, истечет во мрак, исчезнет из мира живых! Пусть будет так - даже если мир этот разрушится через мгновенье под напором воды и огня!
Склон холма вздрогнул под ногами Быстрого Оленя, и он, подхватив свои копья, пустился бежать на восток. Он мчался так, как никогда прежде, и с каждым его прыжком почва становилась все устойчивей, багровый свет за спиной - все менее ярким, а грозный рев разбушевавшихся стихий - все более тихим и отдаленным. Светлые и темные боги, соединив усилия, навели порядок в мире, и единственным свидетельством Второй Катастрофы стало огромное внутреннее море, затопившее Вал Йета, Страну Вод. В волнах его погибло множество живых тварей, в том числе - и серокожие себайо; они пошли ко дну вместе со своими козами и своими круглыми хижинами-кана, вместе со своими вождями и мудрецами.
Но степные народы, Люди Травы, Дети Волка, Потомки Орла и многие иные племена уцелели, ибо божественным промыслом предназначалось им сделаться прародителями гирканцев, заселив степи от границ Кхитая по берегов моря Вилайет.
И Рана Риорда, Губительница, Яростный Блеск, Убийца, Небесная Секира - она тоже уцелела, завернутая в шкуры и брошенная на вершине холма. Пройдет время, сто или двести лет, и ее найдут, снова искупают в крови, и она продолжит свой путь, долгий путь в чужих и ненавистных руках. И будет она, как то заповедано Отцом Гидаллой, убивать, убивать и убивать - до той поры, пока не ляжет пленницей под тяжкие камни Файона.
Об Уттаре и Камбуе, лежащих на краю земного круга, нам не ведомо ничего достоверного.
Зингарийский палимпсест "Чудеса и диковины мира"
Если ты думаешь, что имеешь близких, ты ошибаешься; если ты думаешь, что владеешь богатством, ты вновь ошибаешься; у тебя есть только твоя душа…
Уттарийские изречение
Глава 10. Состязание в Уттаре
Такого города Конан еще не видал!
Была тут просторная гавань, в которой теснились сотни крытых лодок и широкобоких кораблей; у каждого нос и корма изгибались вверх словно туранская сабля, а украшали их головы свирепых тигров и драконов, невиданные цветы, дельфины, осьминоги, хищные акулы, а также иные чудища моря и земли, с великим тщанием и искусством вырезанные из цельных двевесных стволов.
Была тут набережная, вымощенная плитками черного и красного дерева, на которых были нанесены таинственные иероглифы. За набережной, до самой городской стены, лежала торговая площадь, расцвеченная яркими шелками навесов и шатров; над ними на шестах висели изящные фонарики и полотнища с изображением всех диковин мира: яшмовых статуэток и ваз, хрустальных кубков и драгоценных ожерелий из оникса, сердолика, бирюзы и нефрита, богатых одежд и непривычного оружия, музыкальных инструментов и мебели из слоновой кости, отделанной бронзой, пузырьков с магическими бальзамами и книжных свитков с древней премудростью, птиц, рыб и насекомых, чей вид ужасал или радовал глаз. На площади сей, кроме важных купцов в шляпах с колокольчиками, обосновались и лекари, и цирюльники, и предсказатели будущего, и разносчики еды и питья, и фокусники, и акробаты, а также множество моряков и разного городского люда, желавшего если не купить, так поглазеть. Но в толпе этой Конан не увидел ни солдат, ни жуликов, ни разбойных физиономий, которые обычны для любого порта в хайборийских землях. Стражники, правда, имелись - мускулистые, голые по пояс молодцы с бамбуковыми палками в руках и связкой метательных дисков при бедре.
Была тут стена за площадью, но не сложенная из тяжких камней либо кирпича, а возведенная из бамбуковых стволов, увитых ползучими растениями, цветы и листья которых источали приятный аромат. Такую стену строют не для обороны, а для приличия и красоты, дабы показать: вот - набережная и гавань с кораблями и лодками, вот - шумная площадь с навесами торговцев, а вот - город с жилищами, дворцами и храмами, где неуместны шум и суета. И не было при той стене ни грозных боевых башен, ни зубчатых парапетов, как в аквилонских и немедийских замках, а зияли в ней лишь два прохода, слева и справа, с западной и восточной стороны - без защитных врат, зато с фонариками и колокольцами, подвешенными на тонких цепочках и шелковых шнурках.
Изумленно раскрыв глаза, взирал Конан на все это великолепие, на оживленную площадь, на увитую зеленью стену, на купола зданий из резного дерева десяти пород, что высились за бамбуковым частоколом, и чувствовал себя как-то непривычно. Во-первых, был он на голову или две выше всех местных обитателей, напоминавших статуэтки из коричневого сандала; и во-вторых, был он весь увешан оружием, а на площади, если не считать стражников, ни у кого не водилось и ножика длинней ладони. Ния, с ее ситаром, выглядела здесь куда уместнее.
Повернув к Конану лукавое личико, она улыбнулась и сказала:
– Не удивляйся, господин! У нас в Уттаре говорят: кто не видел Прадешхана, не видел ничего. И радость жизни обошла его стороной!
Но сама Ния То Кама в Прадешхане раньше не бывала. Расспросив свою маленькую невольницу за время морского путешествия, Конан выяснил, что родилась она вблизи западных уттарийских рубежей, с пяти лет обучалась в храме богини Лакшми, затем была украдена из святилища и продана в Иранистан, где весьма ценили юных танцовщиц и певиц из Уттары. Так что Прадешхан и Ние казался чудесной сказкой.
Протиснувшись сквозь толпу, они подошли к левому проходу в стене, над которым висели фонарики фиолетового и синего цветов. За ним тянулась улица, вымощенная деревянными плашками, с голубым балдахином, растянутым меж крышами домов; вдали играл и струился искусственный водопад, окруженный кустами шиповника с нежными розоватыми цветами.
Конан, очарованный, устремился вперед, но не успел он шагнуть на мостовую, как перед ним грохнули палки стражей. Эти молодцы, возникшие словно бы ниоткуда, вежливо кланялись и улыбались, но дубинки свои держали твердой рукой. Подбежал старший, в коническом бамбуковом шлеме с двумя колокольчиками по бокам, и что-то произнес, сопровождая слова плавными жестами. Киммериец взглянул на Нию.
– Чего надо этому парню с пучком соломы на голове? Мы должны платить за вход в город?
– Нет, мой господин. Он только хочет, чтобы ты оставил здесь свое оружие. Он говорит, что по улицам Прадешхана с мечами, секирами и копьями могут расхаживать лишь воины раджассы Оми Тана Арьяды.
– Скажи ему, что я тоже воин и не люблю расставаться с топором и клинком.
Ния заговорила на мелодичном уттарийском, в чем-то убеждая шлемоносца, но тот, приседая, кланяясь и побрякивая колокольцами, только с огорчением качал головой. Наконец девочка повернулась к Конану:
– Нельзя в город с оружием, никак нельзя. Прости, господин, но таков обычай в Прадешхане.
– Ладно! - махнув рукой, киммериец бросил к ногам стражей копье, отцепил ножны с мечом, кинжал, затем расстался с луком и колчаном, вытащил из-за пазухи пару метательных ножей покойного Саледа, а из сапога - еще один клинок, с кривым лезвием. На земле перед изумленными уттарийцами выросла груда оружия. Поверх нее Конан швырнул свой плащ и мешок; теперь, кроме подкольчужной безрукавки, штанов и секиры за спиной у него не оставалось ничего.
– Скажи парню с колокольчиками, пусть побережет мое добро, не то, клянусь Кромом, эти бубенцы сыграют ему погребальную песню. И еще скажи, что мы сперва пройдемся налегке по площади, а потом я оставлю у него свою секиру.
Когда Ния перевела, Конан взял ее за руку, повернулся и исчез в толпе вместе со своей невольницей. Он не желал расставаться с магическим топором, с другой же стороны ему хотелось осмотреть город, этот великолепный Прадешхан, куда не пускали вооруженных чужеземцев. Но в стене было два прохода! Не получилось у западного, попробуем у восточного, решил киммериец.
Они двинулись меж пестрых торговых рядом, и вдруг над ухом Конана раздался клекочущий голос Рана Риорды.
– Хорошо, что ты не оставил меня у этих приворотных стражей! Они, видно, не любят добрую сталь, если вооружились дурацкими палками!
Конан остановился и, отвернувшись от своей спутницы, едва слышно пробормотал:
– Ты что же, Рорта, понимаешь их речь?
– Разумеется! - заметил дух секиры не без самодовольства. - Я понимаю всякую речь, что звучит от Западного океана до Восточного с сотворения мира!
– Ну, тогда будешь говорить мне, о чем щебечут эти малыши, - Конан оглядел толпившийся вокруг народ. - Ведь кроме меня, никто не услышит твоих слов.
– Не услышит, - подтвердил Рана Риорда.
– И первым делом скажи-ка мне, как нам всем проникнуть в город. Не хотелось бы расставаться с тобой, Рорта.
– Пустяковая задачка! У тебя есть деньги?
– Да, две монеты серебром.
– Ну, так купи мешок побольше и спрячь меня!
Неоходимое вскоре сыскалось - у торговца музыкальными инструментами. С помощью Нии Конан приобрел длинный и широкий чехол, тут же упрятав в него и свой топор, и ситар своей невольницы. Хоть секира и была огромной величины, но ситар оказался все же подлиннее - его гриф высовывался из мешка на целую ладонь. Отличная маскировка, подумал Конан, приближаясь к восточному проходу. Над аркой его висели фонарики пурпурного и красного цветов, а тянувшая за проходом улица была прикрыта от солнечных лучей балдахином из алого шелка.
На сей раз их пропустили без всяких возражений, посчитав, видимо, бродячими музыкантами. Конан зашагал по улице, залитой розовым солнечным светом, профмльтрованным через алый шелк, оглядываясь по сторонам и дивясь; Ния торопливо семенила за ним, то и дело давая пояснения. Уттарийцы, и мужчины, и женщины, носили длинные, до середины икр, одеяния, называемые сарангами; у людей простых они были белыми, синими либо красными, знатных же отличала особая нежность расцветки - персиковая, нефритовая, лазурная, палевая - и богатая вышивка по подолу и вокруг ворота. Простонародье щеголяло в шляпах кан'мо из золотистой соломки, знатные же прикрывали лица большими веерами и носили головные уборы из негнущегося шелка, украшенные колокольчиками - чем больше бубенцов их и чем роскошнее веер, тем человек знатнее. Ни лошадей либо ослов с повозками, ни паланкинов на улицах Прадешхана не было; жители передвигались пешком и в легких изящных креслицах на больших колесах, которые резво катили крепкие коренастые парни в одних набедренных повязках. Кресла сии и запряженные в них люди назывались, как сообщила Ния, рик'ша, и были единственным разрешенным в городе средством транспорта. Даже сама раджасса, прекрасная Оми Тана Арьяда, Благоухающая Ночная Лилия, отправлялась из дворца до городских стен в такой же рик'ша, и лишь за городом пересаживалась в коляску, запряженную лошадьми. И немудрено: улицы, вымощенные разцветными деревянными плашками, совсем не подходили для конских копыт.
Вскоре Конан и Ния добрались до центральной площади, где стоял дворец раджассы - воздушное сооружение из резного дерева, инкрустированого квадратными, круглыми и треугольными пластинками фаянса с росписями и иероглифами, символизирующими тысячу добрых пожеланий. В середине его высилась круглая и широкая башня под кровлей с изящно загнутыми вверх углами, с круговым же балконом и колоннами из сандала; ее окружали башенки поменьше, с узкими окнами, украшенными шелковыми полотнищами, что свисали с подоконников словно разноцветные язычки. Вокруг всего дворца шла терраса о шести ступенях, и на ней, лицом к плошади, стоял некий важный сановник, сопровождаемый двенадцатью служителями в золотистых шелковых сарангах, и держал речь перед собравшейся толпой обитателей Прадешхана. Конан протолкался в первые ряды, желая поглазеть на княжий дворец; Ния следовала за ним по пятам.
– Это сан-па, - сказала она с благоговением, выслушав несколько фраз сановника. - Сан-па, который управляет Прадешханом.
– А я думал, что тут властвует раджасса, - сказал Конан.
– Да, властвует, но разве ее дело заботиться о порядке и законах, о податях и наказаниях, о торговле и кораблях, о городских улицах и гавани, и о тысяче других дел? - возразила девочка. - Раджасса только повелевает, устраивает праздники и награждает, а обо все прочем заботится сан-па.
Конан с любопытством уставился на вельможу. Был он стар, с благородным лицом фарфоровой белизны и длинной узкой бородкой, что свешивалась до пояса; у полей его шляпы позванивало два десятка серебряных колокольчиков, у пояса висел веер размером в полтора локтя. Плавные жесты и гладкая речь обличали опытного оратора, а глаза, еще не потерявшие молодого блеска, явно принадлежали человеку любознательному и чуждому высокомерия. Не прекращая говорить, сан-па взглянул на киммерийца, стоявшего шагах в двадцати от террасы, и в зрачках его промелькнуло удивление: вероятно, в Прадешхане мужчину такого роста и телосложения видели не часто.
Ния, порозовев, слушала сановника, и Конан, не желая ее отвлекать, хлопнул ладонью по мешку.
– Эй, Рорта! Ты что, уснул? О чем толкует этот старик?
– О неинтересном, - кратко и непонятно ответил дух.
– Кром! Тебе не интересно, ржавый топор, а я хотел бы послушать. Переводи!
– Состязание у них тут.
– Состязание? На мечах, копьях и секирах? Или стрельбы? Иди бьются врукопашную? Или на конях?
– Ни славы тебе, ни крови мне здесь не заработать, потомок Гидаллы, - прохрипел призрак. - Это тао-ли-ма, состязание быстрых умов и золотых уст, как сказал седобородый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22