Была та душа не плохой и не хорошей, а единственно верной, и делился для нее мир лишь на хозяев и врагов. Хозяев полагалось защищать, врагов - убивать; в том и было предназначение Рана Риорды.
Но сейчас все это осталось в прошлом. Крепок чародейный сон, и нет поблизости элексира, нет волшебного бальзама, теплого, алого, живительного, который сумел бы разрушить заклятья. Спи в чреве земном, обратившись в камень, забудь о прошлом, не думай о будущем… Рана Риорда спала, но древний дух ее, жестокий и непримиримый, не мог забыть о прошлом, не мог отринуть дар предвидения грядущего. И потому Небесной Секире снились сны.
Прокляты те воды: заросли они чудовищной травой, сквозь которую не пройти судну ни на веслах, ни под парусом. И никто из мореходов, попавших в те сети из стеблей и путы из трав, не вернулся к родным берегам, дабы поведать, какие чудища обитают в гнилом море, в черной воде, в смрадном воздухе. И мы не ведаем о том, но знаем, что такие моря есть, и одно из них лежит к югу от Камбуи и зовется морем
Му. И это все, что нам дозволили рассказать боги, всевидящий Митра и светлый Ормазд.
Откровения и пророчества жрецов из
Храма Огня в Хоарезме
Глава 14. Море Му
Старый Хо, как выяснилось, занимал на "Алом Драконе" должность кормчего - и уцелел в побоище, к счастью для Конана, ибо других таких знатоков морского дела, столь же умудренных плаваниями и грабежами в трех морях, Кхитайском, Лемурийском и Уттарийском, на пиратском судне не было. По давнему кхитайскому обычаю его звали Хо-Третий, ибо в корабельной иерархии он считался третьим - после Предводителя Хо-Первого и старшего абордажной команды Хо-Второго. Но, кроме этих двух главарей, экипаж потерял еще семьдесят шесть человек, и потому три или четыре дня на верхней и на гребной палубах шел передел номеров, сопровождаемый почтительными поклонами и приседаниями, что не мешало соперникам иногда пускать в ход ножи. Однако кулаки Конана и корабельных старшин быстро помогли установить должную субординацию: несколько выбитых зубов, пара свороченных челюстей - и на "Алом Драконе" восторжествовал порядок. Теперь каждый знал свой номер и, следовательно, место в жизни; но капитан, Хо-Первый, дракон драконов Хо-На-Ла, пренебрегал древним обычаем, называя Хо-Второго то кормчим, то старым псом, а Хо-Третьего, Четвертого, Пятого и так далее - либо в соответствии с их служебными обязанностями, либо, по настроению, отрыжкой Нергала, шелудивыми ослами, ублюдками Сета, недоумками, задницами, обезьянами, мочой черного верблюда и шакальим дерьмом. В миг гнева он поносил их на двунадесяти языках, но - что самое удивительное! - все отлично понимали, что хочет сказать дракон драконов, благоухающий цветок сливы, блистающий плод персикового дерева. А кто не понимал, старался не высовываться и не попадаться на глаза нефритовому светильнику справедливости, памятуя, что у драгоценного яшмового ларца терпение коротко, кулаки тяжелы, а меч долог.
Впрочем, он был к своим людям куда добрей, чем прежний их господин Хо-Первый, имевший неприятную привычку надрезать провинившемуся кожу на животе, запуская туда живую крысу. Крыс же на судне было что блох в псиной шкуре, и отличались они упитанностью, свирепым нравом и основательными размерами.
Упитанность и размеры представителей крысиного племени являлись чрезвычайно важным обстоятельством - во всяком случае, для Конана. В первый же день, когда он потребовал обед, ему были поданы сорок изысканных блюд на маленьких тарелочках, теснившихся на пяти подносах. Изучив их содержимое, киммериец вызвал Хо-повара, упитанного крепыша с узкими щелочками глаз.
– Что это? - он ткнул пальцем в одну из тарелок из драгоценного голубого фарфора.
– Кузнечики, о жемчужный свет милосердия.
– Кузнечики?
– Да, отец мой, да живешь ты десять тысяч лет! Саранча, жареная в масле. Прежний наш господин, Предводитель Хо, очень любил это блюдо.
– Оно и видно, - пробормотал Конан. - То-то он прыгал передо мной словно кузнечик… Ну, Нергал с ним! А это что такое? - он постучал кончиком ножа по тарелочке, заполненной клейкой буроватой массой.
– Ласточкины гнезда, мой перламутровый князь.
– Гнезда? А где же палочки и прутики, пух и перья?
Хо-повар меланхолически почесал толстую щеку.
– Это в северных и западных краях ласточки вьют гнезда из палочек и прутиков, - заметил он. - Наши кхитайские ласточки поступают иначе, о владыка нефритовых сокровищ… - тут повар, склонив голову, почтительно коснулся ожерелья, висевшего у Конана на шее. - Наши ласточки лепят гнезда из слюны, которая быстро окаменевает. И если ее потом размочить…
Конан топнул ногой - да так, что подпрыгнули пять подносов и все сорок тарелочек.
– Ты хочешь сказать, смердящий шакал, что кормишь меня слюнями ласточек?! А почему бы не верблюжьим навозом, а?
Устрашенный повар упал на колени и принялся кланяться, стукаясь о палубу лбом. Киммериец поднял его за шировот и продолжил знакомство с кхитайской кухней. Оказалось, что на иных тарелочках находятся растительные продукты, вроде салата из морской капусты, измельченных побегов бамбука и тертой редьки, на других же были яства животного происхождения - лапки лягушек в остром маринаде, пюре из червей, муравьиные яйца, желудок каракатицы и крупный паук, зажаренный целиком и украшенный розочками из вареной моркови. На отдельном же блюдечке лежала горка какого-то серого порошка, похожего на придорожную пыль и совершенно несъедобного на вид.
– Это размолотый кончик носорожьего рога, золотой сосуд щедрот, - произнес повар, опасливо косясь на Конана. - Чтобы твой благословенный чжао-лань был тверд и упруг, как ствол молодого бамбука.
– Не беспокойся о моем чжао-лане! - рявкнул киммериец, с тоской припоминая обильные трапезы на "Нефритовом Дельфине" в приятной компании купца Райзата. - Лучше скажи, что жрешь ты сам! И что ест команда!
– Конечно, не такие изысканные блюда, о дракон драконов, - с достоинством ответил повар. - Для команды готовится рис и рыба с соевой подливкой.
– Вот и подай мне того же самого, - приказал Конан, пиная тарелку с чудодейственным носорожьим зельеи.
На рыбно-рисовой диете он выдержал пять или шесть дней, но потом ему захотелось мяса. К счастью, инспектируя корабельные трюмы, он заметил нескольких серых зверьков, метнувшихся за бочки с питьевой водой, и возликовал. В трюмы были посланы стрелки, и теперь Конан извлекал из крысиного поголовья двойную выгоду: во-первых, люди его тренировались в стрельбе в цель, а во-вторых на столе у него трижды в день появлялось свежее мясо. Его вкусы совсем не удивляли команду - ведь Хо-На-Ла был драконом драконов, а дракон, вполне естественно, не может насытиться червяками, морской капустой и ласточкиными гнездами.
С точки зрения же Конана кхитайцы были странными людьми. И дело заключалось не только в том, что они присваивали ему пышные и малопонятные титулы и всякий раз, кланяясь и приседая, желали десять тысяч лет жизни; не в том, что ели они не ложками, а заостренными палочками, годившимися, по мнению Конана, лишь для прочистки ушей; не в том, что пища их была скудна и на удивление однообразна; не в том, что носили они доспехи из бамбуковых пластин вместо добрых железных кольчуг; не в том, что прочее их облачение составляли широкие и короткие синие штаны, похожие на рыбий хвост. Более всего Конана поражала их покорность, и то, что ни один из них не собирался мстить ему за гибель Предводителя Хо и семи десятков сотоварищей. С такими обычаями киммериец раньше не встречался - ни среди пиратов, ни среди наемников или людей иного ранга. Кхитайцы, в отличие от всех прочих народов, казались ему приверженными порядку и древним нерушимым традициям, а традиции эти утверждали, что сильный всегда прав, а сильнейший - прав вдвойне. И сильнейшему нужно подчиняться беспрекословно, что бы он не натворил, доказывая свои права на власть!
С одной стороны, такое мировоззрение лишало их инициативы, с другой было весьма выгодным для Конана. Кто бы еще отправился с ним в опасное плавание на юг, в мертвое море Му, грозящее забвением и мучительной смертью? Любой экипаж, особенно на разбойничьем судне, тут же взбунтовался бы, и новому вожаку пришлось бы перерезать большую часть мятежников, чтобы устрашить остальных. Но кхитайцы были не таковы: их предводитель, яшмовый ларец мудрости, приказал - и "Алый Дракон Горы Сянь Цзя" тут же направился к югу. Без возражений и вопросов, без споров и противодействия, без криков и стонов! Конан еще не решил, следует ли считать это проявлением безумной нерассуждающей отваги или столь же безумного доверия к нему, к почтенному отцу и предводителю, которому лучше ведомо, как поступать. Постепенно он и в самом деля ощутил себя отцом всех этих узкоглазых и желтокожих людей, этого клана Хо, потомственных морских разбойников, отличавшихся немалой свирепостью в бою и, в то же время, покорно ожидавших, когда капитан взрежет им живот, запустив туда голодную крысу. В этом беспрекословнои подчинении предводителю было что-то трогательное и детское, и Конан дал себе слово, что экипаж "Дракона" вернется домой. Он не хотел сгубить свое новое семейство среди гнилых вод моря Му.
Иногда он вел долгие беседы с Рана Риордой, то расспрашивая призрака о прежних временах, странствиях и пленении, то пытаясь выведать у духа, какая награда ждет его, Конана, потомка Отца Гидаллы, когда завершится необозримый путь от берегов Стикса и крепости Файон к неведомой земле за морем Му. Он полагал, что достоин самого щедрого вознаграждения - особенно за дни, проведенные на кхитайском судне, где ему приходилось питаться опостылевшей рисовой кашей, рыбой и жарким из крыс! За каждую съеденную крысу Рорта должен выложить по меньшей мере десять золотых - и не каких-нибудь иранистанских, а полновесных туранских!
Сейчас, когда путешествие подходило к концу, задумывался Конан и о том, как встретят его потомки Гидаллы, дальние родичи, обитавшие где-то на краю земного круга. Он вез им великое сокровище, могущественный древний талисман, способный оборонить их от многих бед, и мог рассчитывать на самую горячую благодарность. Наверно, его приветствуют вожди племени… будет выстроен почетный караул, сотня воинов в шлемах, похожих на витые раковины, со щитами, выложенными перламутром - такими, какие описывал Рорта… юные девушки, черноволосые, с синими глазами, поднесут ему чаши с вином… А потом будет пир! Пир, где подадут мясо оленей и кабанов, куски говядины с кровью, жареные бараньи ножки, пироги, колбасы и нежную копченую свинину! Он будет сидеть на почетном месте и насыщаться под трели флейт и рокот ситаров… или на чем там играют у потомков Гидаллы… И вино! Вино будет литься рекой!
А после пира его отведут в сокровищницу… Туда, где лежат богатства рода Гидаллы - созданное в Атлантиде, награбленное в Валузии, Коммории и Грондаре, заботливо перевезенное на южный материк… Мечи с изукрашенными самоцветами рукоятями, панцири из непроницаемой стали атлантов, золотые чаши и блюда, шейные цепи, сверкающие рубинами и изумрудами браслеты, расшитые жемчугом одежды, амулеты, дающие власть, силу и долголетие… И разве Рана Риорда не стоит всех этих сокровищ и пары красивых девиц впридачу? Стоит, безусловно стоит!
Каким же образом вывезти ему все эти богатства? Если "Алый Дракон" пробьется сквозь заросли мертвого моря, особых проблем не возникнет - корабельные трюмы вместительны, а команда трудолюбива и покорна. Но если он окажется на южных берегах без корабля? Дадут ли ему судно потомки Гидаллы? И дадут ли экипаж?
А почему бы и нет? Разве не найдется в роду Южного Ветра трех-четырех десятков молодцов, которые захотят посмотреть мир? Взглянуть на земли, от коих племя Гидаллы было отрезано многие тысячи лет? Насытить глаза свои видом необычного, странного, удивительного…
И в этом, как он чувствовал иногда, заключалась большая часть его собственной награды - то, что уже было получено им. Не золото и серебро, не драгоценные одежды, оружие и кубки, а необычное, странное, удивительное… Это уже принадлежало ему: и буйные кабаки Базры, и путь, свершенный под знаменем Львов Таглура, и вендийские джунгли, и развалины таинственного города, и благоухающий сандалом Прадешхан, и странствия на "Нефритовом Дельфине" и "Алом Драконе". Ему принадлежало все вино, какое было выпито за долгий путь, и все люди, которых он встретил - безразлично, плохие или хорошие; все, все они принадлежали ему, от рябого мунгана Саледа, распростертого мертвым в дорожной пыли, до прекрасной Оми Тана Арьяды, целовавшей его в своем княжеском дворце. И он помнил об этих людях и думал о них - но, разумеется, больше о тех, кто прилег к его сердцу - о Ние, Цветке, Который Распускается в Полнолуние, о старце Вадрапале, о прадешханской раджассе и купце Райзате. И воспоминания эти постепенно гасили другую память, тревожные и горькие мысли о погибшей Белит, о лишениях и неудачах, что выпали ему в Черных Королевствах, о мрачной стигийской темнице в замке Файон.
Странствуя, забываешь о прежних горестях и бедах… Воистину, эту часть награды он уже получил!
***
– Здравствуй десять тысяч лет! - провозгласил Хо-шкипер однажды утром. - И пусть твой благословенный чжао-лань, о котором мечтают десять тысяч женщин, будет блистать нефритовым светом в веках!
Конан, польщенный этим пышным пожеланием, вышел из каюты - вернее, с трудом протиснулся в низкую и узкую дверцу. Старый Хо следовал за ним по пятам.
– Мы пришли, о розовый цветок сливы, - провозгласил он, простирая руки к южному горизонту. - Дальше плыть некуда, если только твоя несравненная мудрость не подскажет мне, куда направить корабль.
Конан огляделся. Вся команда, Хо-гребцы и Хо-матросы, Хо-стрелки и Хо-слуги, Хо-повар, Хо-плотник, Хо-парусный мастер и Хо-рулевой, толпилась у бортов, висела на мачтах и реях, раскачивалась на веревочных трапах; и все до единого глядели на юг. Там привычную морскую синеву сменяла бурая стена, возносившаяся вверх на несколько локтей, но была она непохожа на скалистый берег или на грозовую тучу. Стена чуть заметно подрагивала под дуновениями бриза, шуршала и шелестела, и несло от нее явственным запахом гнили, застоявшейся воды и йодистых испарений.
Море Му! Скорей, не море, а джунгли, подумал Конан и махнул рукой Хо-кормчему:
– Паруса - долой! Посади своих бездельников на весла. Подойдем ближе и взглянем, нет ли проходов… - Он щелкнул пальцами, и сразу же подскочил еще один Хо, начальствующий над воинами. - Пусть люди оденут доспехи и шлемы, - распорядился Конан. - Поставь пятнадцать стрелков на носу и столько же на корме. Смотреть в оба и, если что, стрел не жалеть!
– Ты сказал, я слышал, владыка гнева! - согнувшись, Хо отбежал на пять шагов, выпрямился и начал распоряжаться. Не успел Конан разделаться с жарким из крысятины, как паруса были спущены, восемьдесят гребцов сели на весла, тридцать воинов встали наготове с луками, а остальные, не считая начальников и рулевых, разобрали трезубцы и копья. "Алый Дракон" неторопливо подошел к бурой стене и замер, покачиваясь.
Теперь Конан видел отдельные растения - мокрые снизу и сухие сверху коричневые стебли толщиной с мужское бедро. Райзат - или тот, кто рассказывал уттарийскому купцу легенды о мертвом море - не солгал: вода меж стеблями была черной, а сами бурые травы торчали вверх на десять-пятнадцать локтей, почти вровень с бортом "Алого Дракона". И никаких проходов вглубь этого леса из водорослей заметить не удавалось - ни с палубы, ни с верхушек мачт.
Хо-кормчий поклонился.
– Что прикажет дракон драконов, яшмовый Ци-гум?
– Грести! И поворачивай корабль! Пойдем вдоль этих зарослей.
– Куда, перламутровый светильник истины? На восход или на закат?
– На восход, пока не будет приказано иначе, - велел Конан и удалился в свою каюту, посовещаться с Рана Риордой.
Дух явился - и был он на этот раз уже не столь бесплотным и туманным, как прежде. Видно, кхитайская кровь пошла Рорте на пользу - стены каюты уже не просвечивали сквозь него, лицо стало гладким, и серебристое сияние, окружавшее его подобно плащу, сделалось ярче. Быть может, силы в призрака вдохнула и близость к таинственным берегам, где нашли убежище потомки рода Гидаллы. Он стремился сюда долгие тысячелетия, и вот теперь был почти рядом. Лишь бурые водоросли преграждали путь.
– Мы у границ мертвого моря, - сказал Конан. - Я велел искать проходы. Может, ты видишь их? Тогда скажи, куда плыть: на запад или на восток?
– Безразлично, - ответствовал призрак. - Тут нет проходов, так что твой корабль может поворачивать хоть сейчас и двигаться к югу. Он подомнет водоросли и успеет пройти не одну тысячу локтей, пока не застрянет окончательно.
Конан насупился.
– Этого я не сделаю!
– Почему?
– Потому, что не желаю зря губить людей, ржавая железка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Но сейчас все это осталось в прошлом. Крепок чародейный сон, и нет поблизости элексира, нет волшебного бальзама, теплого, алого, живительного, который сумел бы разрушить заклятья. Спи в чреве земном, обратившись в камень, забудь о прошлом, не думай о будущем… Рана Риорда спала, но древний дух ее, жестокий и непримиримый, не мог забыть о прошлом, не мог отринуть дар предвидения грядущего. И потому Небесной Секире снились сны.
Прокляты те воды: заросли они чудовищной травой, сквозь которую не пройти судну ни на веслах, ни под парусом. И никто из мореходов, попавших в те сети из стеблей и путы из трав, не вернулся к родным берегам, дабы поведать, какие чудища обитают в гнилом море, в черной воде, в смрадном воздухе. И мы не ведаем о том, но знаем, что такие моря есть, и одно из них лежит к югу от Камбуи и зовется морем
Му. И это все, что нам дозволили рассказать боги, всевидящий Митра и светлый Ормазд.
Откровения и пророчества жрецов из
Храма Огня в Хоарезме
Глава 14. Море Му
Старый Хо, как выяснилось, занимал на "Алом Драконе" должность кормчего - и уцелел в побоище, к счастью для Конана, ибо других таких знатоков морского дела, столь же умудренных плаваниями и грабежами в трех морях, Кхитайском, Лемурийском и Уттарийском, на пиратском судне не было. По давнему кхитайскому обычаю его звали Хо-Третий, ибо в корабельной иерархии он считался третьим - после Предводителя Хо-Первого и старшего абордажной команды Хо-Второго. Но, кроме этих двух главарей, экипаж потерял еще семьдесят шесть человек, и потому три или четыре дня на верхней и на гребной палубах шел передел номеров, сопровождаемый почтительными поклонами и приседаниями, что не мешало соперникам иногда пускать в ход ножи. Однако кулаки Конана и корабельных старшин быстро помогли установить должную субординацию: несколько выбитых зубов, пара свороченных челюстей - и на "Алом Драконе" восторжествовал порядок. Теперь каждый знал свой номер и, следовательно, место в жизни; но капитан, Хо-Первый, дракон драконов Хо-На-Ла, пренебрегал древним обычаем, называя Хо-Второго то кормчим, то старым псом, а Хо-Третьего, Четвертого, Пятого и так далее - либо в соответствии с их служебными обязанностями, либо, по настроению, отрыжкой Нергала, шелудивыми ослами, ублюдками Сета, недоумками, задницами, обезьянами, мочой черного верблюда и шакальим дерьмом. В миг гнева он поносил их на двунадесяти языках, но - что самое удивительное! - все отлично понимали, что хочет сказать дракон драконов, благоухающий цветок сливы, блистающий плод персикового дерева. А кто не понимал, старался не высовываться и не попадаться на глаза нефритовому светильнику справедливости, памятуя, что у драгоценного яшмового ларца терпение коротко, кулаки тяжелы, а меч долог.
Впрочем, он был к своим людям куда добрей, чем прежний их господин Хо-Первый, имевший неприятную привычку надрезать провинившемуся кожу на животе, запуская туда живую крысу. Крыс же на судне было что блох в псиной шкуре, и отличались они упитанностью, свирепым нравом и основательными размерами.
Упитанность и размеры представителей крысиного племени являлись чрезвычайно важным обстоятельством - во всяком случае, для Конана. В первый же день, когда он потребовал обед, ему были поданы сорок изысканных блюд на маленьких тарелочках, теснившихся на пяти подносах. Изучив их содержимое, киммериец вызвал Хо-повара, упитанного крепыша с узкими щелочками глаз.
– Что это? - он ткнул пальцем в одну из тарелок из драгоценного голубого фарфора.
– Кузнечики, о жемчужный свет милосердия.
– Кузнечики?
– Да, отец мой, да живешь ты десять тысяч лет! Саранча, жареная в масле. Прежний наш господин, Предводитель Хо, очень любил это блюдо.
– Оно и видно, - пробормотал Конан. - То-то он прыгал передо мной словно кузнечик… Ну, Нергал с ним! А это что такое? - он постучал кончиком ножа по тарелочке, заполненной клейкой буроватой массой.
– Ласточкины гнезда, мой перламутровый князь.
– Гнезда? А где же палочки и прутики, пух и перья?
Хо-повар меланхолически почесал толстую щеку.
– Это в северных и западных краях ласточки вьют гнезда из палочек и прутиков, - заметил он. - Наши кхитайские ласточки поступают иначе, о владыка нефритовых сокровищ… - тут повар, склонив голову, почтительно коснулся ожерелья, висевшего у Конана на шее. - Наши ласточки лепят гнезда из слюны, которая быстро окаменевает. И если ее потом размочить…
Конан топнул ногой - да так, что подпрыгнули пять подносов и все сорок тарелочек.
– Ты хочешь сказать, смердящий шакал, что кормишь меня слюнями ласточек?! А почему бы не верблюжьим навозом, а?
Устрашенный повар упал на колени и принялся кланяться, стукаясь о палубу лбом. Киммериец поднял его за шировот и продолжил знакомство с кхитайской кухней. Оказалось, что на иных тарелочках находятся растительные продукты, вроде салата из морской капусты, измельченных побегов бамбука и тертой редьки, на других же были яства животного происхождения - лапки лягушек в остром маринаде, пюре из червей, муравьиные яйца, желудок каракатицы и крупный паук, зажаренный целиком и украшенный розочками из вареной моркови. На отдельном же блюдечке лежала горка какого-то серого порошка, похожего на придорожную пыль и совершенно несъедобного на вид.
– Это размолотый кончик носорожьего рога, золотой сосуд щедрот, - произнес повар, опасливо косясь на Конана. - Чтобы твой благословенный чжао-лань был тверд и упруг, как ствол молодого бамбука.
– Не беспокойся о моем чжао-лане! - рявкнул киммериец, с тоской припоминая обильные трапезы на "Нефритовом Дельфине" в приятной компании купца Райзата. - Лучше скажи, что жрешь ты сам! И что ест команда!
– Конечно, не такие изысканные блюда, о дракон драконов, - с достоинством ответил повар. - Для команды готовится рис и рыба с соевой подливкой.
– Вот и подай мне того же самого, - приказал Конан, пиная тарелку с чудодейственным носорожьим зельеи.
На рыбно-рисовой диете он выдержал пять или шесть дней, но потом ему захотелось мяса. К счастью, инспектируя корабельные трюмы, он заметил нескольких серых зверьков, метнувшихся за бочки с питьевой водой, и возликовал. В трюмы были посланы стрелки, и теперь Конан извлекал из крысиного поголовья двойную выгоду: во-первых, люди его тренировались в стрельбе в цель, а во-вторых на столе у него трижды в день появлялось свежее мясо. Его вкусы совсем не удивляли команду - ведь Хо-На-Ла был драконом драконов, а дракон, вполне естественно, не может насытиться червяками, морской капустой и ласточкиными гнездами.
С точки зрения же Конана кхитайцы были странными людьми. И дело заключалось не только в том, что они присваивали ему пышные и малопонятные титулы и всякий раз, кланяясь и приседая, желали десять тысяч лет жизни; не в том, что ели они не ложками, а заостренными палочками, годившимися, по мнению Конана, лишь для прочистки ушей; не в том, что пища их была скудна и на удивление однообразна; не в том, что носили они доспехи из бамбуковых пластин вместо добрых железных кольчуг; не в том, что прочее их облачение составляли широкие и короткие синие штаны, похожие на рыбий хвост. Более всего Конана поражала их покорность, и то, что ни один из них не собирался мстить ему за гибель Предводителя Хо и семи десятков сотоварищей. С такими обычаями киммериец раньше не встречался - ни среди пиратов, ни среди наемников или людей иного ранга. Кхитайцы, в отличие от всех прочих народов, казались ему приверженными порядку и древним нерушимым традициям, а традиции эти утверждали, что сильный всегда прав, а сильнейший - прав вдвойне. И сильнейшему нужно подчиняться беспрекословно, что бы он не натворил, доказывая свои права на власть!
С одной стороны, такое мировоззрение лишало их инициативы, с другой было весьма выгодным для Конана. Кто бы еще отправился с ним в опасное плавание на юг, в мертвое море Му, грозящее забвением и мучительной смертью? Любой экипаж, особенно на разбойничьем судне, тут же взбунтовался бы, и новому вожаку пришлось бы перерезать большую часть мятежников, чтобы устрашить остальных. Но кхитайцы были не таковы: их предводитель, яшмовый ларец мудрости, приказал - и "Алый Дракон Горы Сянь Цзя" тут же направился к югу. Без возражений и вопросов, без споров и противодействия, без криков и стонов! Конан еще не решил, следует ли считать это проявлением безумной нерассуждающей отваги или столь же безумного доверия к нему, к почтенному отцу и предводителю, которому лучше ведомо, как поступать. Постепенно он и в самом деля ощутил себя отцом всех этих узкоглазых и желтокожих людей, этого клана Хо, потомственных морских разбойников, отличавшихся немалой свирепостью в бою и, в то же время, покорно ожидавших, когда капитан взрежет им живот, запустив туда голодную крысу. В этом беспрекословнои подчинении предводителю было что-то трогательное и детское, и Конан дал себе слово, что экипаж "Дракона" вернется домой. Он не хотел сгубить свое новое семейство среди гнилых вод моря Му.
Иногда он вел долгие беседы с Рана Риордой, то расспрашивая призрака о прежних временах, странствиях и пленении, то пытаясь выведать у духа, какая награда ждет его, Конана, потомка Отца Гидаллы, когда завершится необозримый путь от берегов Стикса и крепости Файон к неведомой земле за морем Му. Он полагал, что достоин самого щедрого вознаграждения - особенно за дни, проведенные на кхитайском судне, где ему приходилось питаться опостылевшей рисовой кашей, рыбой и жарким из крыс! За каждую съеденную крысу Рорта должен выложить по меньшей мере десять золотых - и не каких-нибудь иранистанских, а полновесных туранских!
Сейчас, когда путешествие подходило к концу, задумывался Конан и о том, как встретят его потомки Гидаллы, дальние родичи, обитавшие где-то на краю земного круга. Он вез им великое сокровище, могущественный древний талисман, способный оборонить их от многих бед, и мог рассчитывать на самую горячую благодарность. Наверно, его приветствуют вожди племени… будет выстроен почетный караул, сотня воинов в шлемах, похожих на витые раковины, со щитами, выложенными перламутром - такими, какие описывал Рорта… юные девушки, черноволосые, с синими глазами, поднесут ему чаши с вином… А потом будет пир! Пир, где подадут мясо оленей и кабанов, куски говядины с кровью, жареные бараньи ножки, пироги, колбасы и нежную копченую свинину! Он будет сидеть на почетном месте и насыщаться под трели флейт и рокот ситаров… или на чем там играют у потомков Гидаллы… И вино! Вино будет литься рекой!
А после пира его отведут в сокровищницу… Туда, где лежат богатства рода Гидаллы - созданное в Атлантиде, награбленное в Валузии, Коммории и Грондаре, заботливо перевезенное на южный материк… Мечи с изукрашенными самоцветами рукоятями, панцири из непроницаемой стали атлантов, золотые чаши и блюда, шейные цепи, сверкающие рубинами и изумрудами браслеты, расшитые жемчугом одежды, амулеты, дающие власть, силу и долголетие… И разве Рана Риорда не стоит всех этих сокровищ и пары красивых девиц впридачу? Стоит, безусловно стоит!
Каким же образом вывезти ему все эти богатства? Если "Алый Дракон" пробьется сквозь заросли мертвого моря, особых проблем не возникнет - корабельные трюмы вместительны, а команда трудолюбива и покорна. Но если он окажется на южных берегах без корабля? Дадут ли ему судно потомки Гидаллы? И дадут ли экипаж?
А почему бы и нет? Разве не найдется в роду Южного Ветра трех-четырех десятков молодцов, которые захотят посмотреть мир? Взглянуть на земли, от коих племя Гидаллы было отрезано многие тысячи лет? Насытить глаза свои видом необычного, странного, удивительного…
И в этом, как он чувствовал иногда, заключалась большая часть его собственной награды - то, что уже было получено им. Не золото и серебро, не драгоценные одежды, оружие и кубки, а необычное, странное, удивительное… Это уже принадлежало ему: и буйные кабаки Базры, и путь, свершенный под знаменем Львов Таглура, и вендийские джунгли, и развалины таинственного города, и благоухающий сандалом Прадешхан, и странствия на "Нефритовом Дельфине" и "Алом Драконе". Ему принадлежало все вино, какое было выпито за долгий путь, и все люди, которых он встретил - безразлично, плохие или хорошие; все, все они принадлежали ему, от рябого мунгана Саледа, распростертого мертвым в дорожной пыли, до прекрасной Оми Тана Арьяды, целовавшей его в своем княжеском дворце. И он помнил об этих людях и думал о них - но, разумеется, больше о тех, кто прилег к его сердцу - о Ние, Цветке, Который Распускается в Полнолуние, о старце Вадрапале, о прадешханской раджассе и купце Райзате. И воспоминания эти постепенно гасили другую память, тревожные и горькие мысли о погибшей Белит, о лишениях и неудачах, что выпали ему в Черных Королевствах, о мрачной стигийской темнице в замке Файон.
Странствуя, забываешь о прежних горестях и бедах… Воистину, эту часть награды он уже получил!
***
– Здравствуй десять тысяч лет! - провозгласил Хо-шкипер однажды утром. - И пусть твой благословенный чжао-лань, о котором мечтают десять тысяч женщин, будет блистать нефритовым светом в веках!
Конан, польщенный этим пышным пожеланием, вышел из каюты - вернее, с трудом протиснулся в низкую и узкую дверцу. Старый Хо следовал за ним по пятам.
– Мы пришли, о розовый цветок сливы, - провозгласил он, простирая руки к южному горизонту. - Дальше плыть некуда, если только твоя несравненная мудрость не подскажет мне, куда направить корабль.
Конан огляделся. Вся команда, Хо-гребцы и Хо-матросы, Хо-стрелки и Хо-слуги, Хо-повар, Хо-плотник, Хо-парусный мастер и Хо-рулевой, толпилась у бортов, висела на мачтах и реях, раскачивалась на веревочных трапах; и все до единого глядели на юг. Там привычную морскую синеву сменяла бурая стена, возносившаяся вверх на несколько локтей, но была она непохожа на скалистый берег или на грозовую тучу. Стена чуть заметно подрагивала под дуновениями бриза, шуршала и шелестела, и несло от нее явственным запахом гнили, застоявшейся воды и йодистых испарений.
Море Му! Скорей, не море, а джунгли, подумал Конан и махнул рукой Хо-кормчему:
– Паруса - долой! Посади своих бездельников на весла. Подойдем ближе и взглянем, нет ли проходов… - Он щелкнул пальцами, и сразу же подскочил еще один Хо, начальствующий над воинами. - Пусть люди оденут доспехи и шлемы, - распорядился Конан. - Поставь пятнадцать стрелков на носу и столько же на корме. Смотреть в оба и, если что, стрел не жалеть!
– Ты сказал, я слышал, владыка гнева! - согнувшись, Хо отбежал на пять шагов, выпрямился и начал распоряжаться. Не успел Конан разделаться с жарким из крысятины, как паруса были спущены, восемьдесят гребцов сели на весла, тридцать воинов встали наготове с луками, а остальные, не считая начальников и рулевых, разобрали трезубцы и копья. "Алый Дракон" неторопливо подошел к бурой стене и замер, покачиваясь.
Теперь Конан видел отдельные растения - мокрые снизу и сухие сверху коричневые стебли толщиной с мужское бедро. Райзат - или тот, кто рассказывал уттарийскому купцу легенды о мертвом море - не солгал: вода меж стеблями была черной, а сами бурые травы торчали вверх на десять-пятнадцать локтей, почти вровень с бортом "Алого Дракона". И никаких проходов вглубь этого леса из водорослей заметить не удавалось - ни с палубы, ни с верхушек мачт.
Хо-кормчий поклонился.
– Что прикажет дракон драконов, яшмовый Ци-гум?
– Грести! И поворачивай корабль! Пойдем вдоль этих зарослей.
– Куда, перламутровый светильник истины? На восход или на закат?
– На восход, пока не будет приказано иначе, - велел Конан и удалился в свою каюту, посовещаться с Рана Риордой.
Дух явился - и был он на этот раз уже не столь бесплотным и туманным, как прежде. Видно, кхитайская кровь пошла Рорте на пользу - стены каюты уже не просвечивали сквозь него, лицо стало гладким, и серебристое сияние, окружавшее его подобно плащу, сделалось ярче. Быть может, силы в призрака вдохнула и близость к таинственным берегам, где нашли убежище потомки рода Гидаллы. Он стремился сюда долгие тысячелетия, и вот теперь был почти рядом. Лишь бурые водоросли преграждали путь.
– Мы у границ мертвого моря, - сказал Конан. - Я велел искать проходы. Может, ты видишь их? Тогда скажи, куда плыть: на запад или на восток?
– Безразлично, - ответствовал призрак. - Тут нет проходов, так что твой корабль может поворачивать хоть сейчас и двигаться к югу. Он подомнет водоросли и успеет пройти не одну тысячу локтей, пока не застрянет окончательно.
Конан насупился.
– Этого я не сделаю!
– Почему?
– Потому, что не желаю зря губить людей, ржавая железка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22