"
Мужчина быстро взобрался наверх, подтягиваясь на руках и захватывая
ногой изгиб веревки при редких остановках. Он уцепился руками за край
отверстия и напряг мускулы, протаскивая голову и плечи. Атон держался за
веревку, не делая пока никаких движений.
Сверху послышался сдавленный крик. Ноги наверху поджались, мужчина
выпустил край, когда, казалось, вот-вот завершит подъем. Он сполз в дыру и
тяжело упал на нижний пол.
Старшой тут же его поднял, но это уже не имело значения. Горло
мужчины было аккуратно перерезано.
Натяжение веревки ослабло. Упало второе тело.
Это был подкупленный страж. Веревка петлей обвивалась вокруг шеи.
Он-то и послужил якорем, вес первого вторгшегося задушил предателя.
Переворот не оказался для Счетовода неожиданностью.
"Ты должен был знать, - подумал Атон, - что Счетовод угадает такой
ход. Он не садист и не дурак, у него есть определенные причины для своих
действий, и он готов к любым последствиям. В конце концов ты узнаешь, что
был предатель, и предположишь, что подкуплен один из вашей собственной
шайки. Узнав теперь, что ум Счетовода такой же проницательный, как и
всегда, ты заподозришь, что голубой гранат _е_с_т_ь_ на самом деле. Ты
будешь искать и неутомимо допрашивать каждого мужчину и каждую женщину - и
на дне Вломова меха для воды найдешь голубой осколок.
Влом будет выкрикивать историю открытия и потери граната. Он
обратится ко мне за подтверждением, но я признаюсь, что в упомянутое время
занимался Гранаткой. Она согласится, убеждая себя, что иначе заподозрили
бы ее, и стремясь вызвать ревность у черноволосой. Влом известен как
большой обманщик, но ты позволишь довести тебя до места, где, по его
словам, он нашел гранат, и там ничего не окажется, а он не будет знать,
что доказательство прямо под рукой.
- Я этого не делал, - завопит он наконец. - Меня вломили! Меня
вломили!
А ты уже это слышал.
Узники верхних пещер не смягчатся. Они захотят выяснить, откуда
взялся первый осколок, и узнать, действительно ли есть такой рудник.
Поскольку вы отказались честно вести дело со Счетоводом, он заморит вас
голодом и сделает нижние пещеры безопасными для исследователей сверху. А
мы предпримем Тяжелый Поход.
О да, предпримем".

$ 399

СЕМЬ
Идиллия: солнечная уединенная планета. Пальмы и ели росли здесь
рядом, после того как осторожное прикосновение генетической модификации
пригладило природу, заставило ее улыбаться. Голубые воды искрились у
подножия серых гор, белоснежные облака осеняли мирные деревеньки.
Атон машинально прошел процедуру регистрации - его мысли были
сосредоточены на женщине, которую он прилетел забыть. Он пренебрег
ознакомительной экскурсией. Красоты самобытного рая его не интересовали,
наконец он оказался на красивой даче - домике, окруженном цветниками и
извивающейся изгородью, - без понятия, как это произошло.
"Прелестная планета, - с горечью подумал он. - Но никогда не станет
так прелестна, как Злоба. Злоба - меня должно было предупредить твое имя.
Но я был слеп ко всему, кроме твоей красоты; я был глух к отцовским
словам. Я маялся детской мечтой. А когда нашел тебя..."
Он осмотрел цветники. Не будучи силен в садоводстве, кроме особого
искусства выращивания хвей, Атон понял, что начать ему не с чего. Да это и
не важно: даже самые прекрасные начинания вряд ли бы подействовали на его
разрушительную страсть к миньонетке.
"Миньонетка. Когда после игры в Капитана я, наконец, обнаружил тебя
среди ксестов... было не удивительно, что эти дружелюбные иномиряне
смутились. Они увидели, что ты действительно миньонетка - странный отпрыск
человека, а не подражание ему, а я тем временем пытался обратить их
внимание на свое неведение. И они показали мне все, что могли, а я увез
тебя в укромный космотель и там постиг чудовищное зло твоей природы".
Предоставленный на этом курорте самому себе, Атон понял, что жизнь
продолжается. Он праздно изучил сад, разгадывая очевидные загадки
кустарников, и в конце концов вернулся в светлый коттедж. Неестественно
круглое заходящее солнце просвечивало сквозь плывущие облака. В воздухе
парили запахи кухни.
"_Т_о_г_д_а_, разбитый, я слушал тебя, Аврелий. Но ты, в сущности,
ничего мне не сказал, лишь послал на Идиллию, чтобы я отдохнул и забыл.
Забыл Злобу".
Войдя в домик, Атон обнаружил на стене древние гравюры на
ботанические темы, паркет из псевдососны и старинные ручки на дверях с
петлями. "Такой дом был у Вордсворта!" - подумал он. В камине большой
комнаты ярко пылал огонь: тени от узорной железной решетки трепетали на
каменном участке поля. Вдруг он услышал шум в помещении, которое принял за
кухню. В доме кто-то был.
Он прошел сквозь арку. Арку? Значит, это не было намеренной подделкой
"под старину". И увидел ее: изящную, светловолосую, умелую.
- Что вы здесь делаете? - спросил он. - "Тебе-то какая разница,
Атон?"
Она с улыбкой обернулась:
- Здесь мое место.
- Но мне сказали, что это мой дом, - проворчал он.
- Да, - она подошла к нему и показала серебряный браслет на левом
запястье. - В обычаях Идиллии отправлять рабов на службу к господам. Пока
вы здесь, я принадлежу вам, и да здравствует эта планета, добро
пожаловать! - Она сделала реверанс.
Атона это не убедило:
- Что-то такое упоминалось. Но я думал, будет привратник... слуга.
- Они обслуживают дам.
- Вот как!
Идиллия, это слишком вопиюще.
Она взяла его за руку, провела к камину с нежной настойчивостью,
исключительным правом рабов, и усадила за ужин. Атон воспринял ситуацию с
сомнительным удовольствием. Никогда еще женщины так о нем не заботились, и
его отношение, сначала двойственное, быстро стало положительным. В общем,
задумка интересная.
- Как звать рабыню? - спросил он.
- По имени, - бойко ответила она. - Кокена.
Атон полез в толстую картотеку, составленную много лет назад его
учителем.
- Строительный камень из коралла? Это твоя тема - твердость и
жесткость?..
- Некогда на Земле, - сказала она, - жили крохотные морские моллюски
с красочными раковинами, которых коллекционировали. Они назывались...
- Понятно. И что же милая ракушка посоветует смущенному сердцу? -
спросил ей, и подумал: "Она пытается угождать... отчего бы тебе не
отгородиться ею, Атон?"
- Вечером в деревне танцы, - сказала она, явно пропустив в вопросе
намек. - Если вам это доставит удовольствие...
- Мне ничто не доставит удовольствие, Кокена, - ответил он, но при
этом улыбнулся.

Танцы были красочны. Их устроили в теплом деревянном амбаре - по
углам запах сена, под стропилами воробьиные гнезда. Гирлянды флажков
свисали с балок; светлый сидр сочился из-под пресса, установленного
посреди амбара. Отчаянно улыбавшиеся люди входили и выходили в
сопровождении своих хорошо осведомленных рабов и рабынь. Атон заметил, что
слишком часто сквозь их радостные личины просвечивала борьба с внутренней
мукой.
Он выпил сидра и нашел его весьма крепким. Несмотря на явную
свежесть, напиток был терпким, претящим... Вероятно, естественную
ферментацию искусственно усилили. Или модифицировали сорт яблок. Сидр
вызывал в воображении крохотные деревца с огромными плодами, и каждое
громадное яблоко таит в себе легендарные 40". Душа Атона стала чиста, и он
понял, что смех пребывает даже в грусти.
- Начинаем?
Заиграли два усатых, очень похожих музыканта: один на скрипке, другой
на объемистой трехрядке. В помещении воцарилось веселье. Пары,
составившиеся с краю, вихрем неслись в середину и образовывали
неправильные квадраты. Дамы резко оправляли широкие юбки и брали под руку
важных кавалеров.
Атон заговорил с Кокеной:
- Как здесь получить партнершу?
Пальцы музыканта все быстрее бегали по черным и белым кнопкам
гармони, все сильнее раздувались мехи.
- Нужно пройти через зал к одной из сидящих дам, вежливо поклониться
и испросить позволения на ее общество в танце.
- А кого выбрать? - спросил он, оглядывая женин. Белые нижние юбки
кружились вокруг бедер, отбрасывая забавные тени.
Кокена приподняла бровь:
- Вкусы клиентов, не принято обсуждать... Но, если я не ошибаюсь,
третья девица справа привлекает определенного рода мужчин и к тому же
превосходно танцует...
Атон посмотрел на женщину, которая весело болтала с соседкой и только
что наклонилась, чтобы поправить туфлю. Декольте открывало красивую грудь.
Маленькие ступни, длинные распущенные волосы.
- Нет! - сказал он с большим нажимом, чем подобало. - Рыжие волосы
никуда не годятся.
Кокена угодливо указала другой вариант. На этот раз волосы оказались
каштановые и не такие длинные. Дама стояла в стороне со стаканом сидра,
слегка покачиваясь под музыку. В конце припева она притопнула, весьма
соблазнительно качнув грудью и ягодицами.
- Нет... у нее зеленые глаза. - Сходства почти не было; Атон мучился
от грусти, его возбуждение усиливалось вином.
Усомнившись в том, что Атон говорит серьезно, Кокена взглянула на
него. Глаза у нее были голубые.
- Пойдем, - сказал он, не в силах объяснить свое настроение. - Я
предпочитаю свою рабыню.
И они пошли танцевать. У девушки были проворные ноги, ее легко было
вести; на минуту груз упал с его души, отступил на полшага. Они танцевали,
кружились, вертелись, ее юбки соблазнительно вздымались, но душевная
тягость сопровождала их. Ряды расходились и сближались; мужчины встречали
своих партнерш в центре, кланялись им, отставали, снова подходили, и пары
весело кружились. Правая рука к правой руке, левая к левой, партнер
встречает девушку касанием бедра и с улыбкой пропускает ее назад. О,
сверкающий взгляд! Какое чудо это вольное движение вместо заученной
фигуры! Какой мгновенный восторг, заостренный усмешкой, - ибо эти
интригующие улыбки и жесты были пусты, лишены любви.
"Злоба, о Злоба, о Злоба, почему ты меня предала?"

Была полночь, когда утомленный Атон готовился в коттедже ко сну.
Видение росло и билось теперь о раковину его головы, разрывая мозг, довлея
над его усталостью. Это было лицо Злобы, улыбающееся, опустошающее,
одновременно прекраснее и ужаснее любого призрака. Огонь пробежал в ее
волосах и зажег его желание.
- Кокена! - позвал он, и та застенчиво вошла, одетая в ночную
рубашку. - Я сегодня не могу уснуть. Ты поговоришь со мной?
- Понимаю, - сказала она.
- Мне хотелось бы знать... - И пока он говорил, мучительное видение
распалось. - Ты когда-нибудь была влюблена, Кокена?
- Нет.
- Люди думают о любви как о чем-то романтичном, как о счастье, о
чуде. Любовь якобы должна возвышать человека, делать его сильным и добрым.
Ты видела такую книгу - ДЗЛ? - Она кивнула. - Но они не правы. Любовь -
самое страшное оружие, известное человечеству. Она может скрутить
человека, связать в тугой узел, пока его кровь не вытечет на каменистую
действительность, пока он не иссохнет и не превратится в шелуху. Если ты
когда-нибудь станешь искать зло, начинай с любви... Я не должен говорить
это женщине?
- Я рабыня, - сказала Кокена.
Он внимательно посмотрел на нее.
- Говоришь, что рабыня. Но только ли рабыня? Разве в тебе нет
женщины? Когда ты двигаешься в танце, милая ракушка... Если, бы я попросил
тебя раздеться передо мной...
- Идиллия обязана защищать свою собственность, - сказала она. - Я не
разденусь.
Атон улыбнулся:
- Это лишь пример. Ты не только рабыня. Скажи, Кокена, ты продаешься?
Могу ли я приобрести тебя и увезти с собой, куда захочу?
- Рабы не продаются. Они на время предоставляются господам и в
определенных пределах оказывают им услуги.
- В определенных пределах... Кажется, раковина закрыта, - сказал
Атон. - Тем хуже... но зато честно. Я хотел бы, чтобы как можно больше
женщин стало рабынями и как можно больше рабынь - женщинами...

ВОСЕМЬ
Атон ходил на вечеринки, танцевал, смотрел безразличные ему
театральные постановки и бездумно флиртовал с женщинами. Днем он купался,
участвовал в античных спортивных играх, ездил на пикники; ночью о нем
заботилась Кокена, растирая спину маслами. Он говорил с ней, облегчая душу
и с удивлением замечая, как слабеют воспоминания о Злобе при разговоре
о... Злобе. Он рассказывал Кокене столько, сколько мог вспомнить, то есть
больше, чем кому-либо, поскольку стал относиться в ней как к рабыне, а не
как к женщине.
Но этого было мало. Злоба то и дело вторгалась в его душу, вызывая
неутолимое желание, безмерную боль. Он мог скрыться от нее на час, но
убежать не мог.
- Это все, честно говоря, совсем меня не развлекает, - признался он
наконец. - Нужно что-то такое, что увлечет меня надолго, а не на минуту.
И Кокена, как всегда, предложила.
- Не попробовать ли восхождение на горы? - спросила она. - Это
нелегкий вид спорта, отнимающий много дней и сил. Здесь он не опасен, и у
него есть свои достоинства.
- Ты напоминаешь мне, нежная ракушка, что лучшее лекарство от
сомнений - работа, - сказал Атон. - Замечательная викторианская мысль из
ДЗЛ. Но если ты советуешь, я попробую. До сих пор ты заботилась обо мне
изумительно.
- Я найду проводника, - сказала Кокена.
- Далеко искать не придется, - сказал он в ответ. - Или ты думаешь,
мне понравится, что в мое отсутствие тебя растлит какой-нибудь господин?
Кокена улыбнулась, и на следующий день они уже шагали вдоль лесистой
подошвы ближайшей горы. По обе стороны тропинки поднимались вьющиеся
папоротники в рост человека; пахучие венерины башмачки были впору самой
Венере. Исполинские дождевики, подобно вулканам, выбрасывали при малейшем
прикосновении дымовую завесу. Выше появился молочай вперемешку с
карликовой секвойей. Большие и маленькие, цветущие и плодоносящие,
естественные и модифицированные растения Идиллии предъявляли себя человеку
на одобрение.
Атон остановился перед гибкой красной ящерицей, застывшей на валуне.
Она довольно осмысленно глядела на него. "Мы еще встретимся, твой род и
мой", - словно бы говорила она, и Атон, засмеявшись, шлепнул по камню
рукой, после чего она юркнула в безопасное место.
Кокена, какой бы хрупкой она ни казалась, несла рюкзак и спальный
мешок и шагала с Атоном нога в ногу. Атона ее выносливость изумляла.
Они рано остановились на привал, еще до того, как склон горы скрылся
в тени, и Кокена приготовила ужин. Атон вгляделся в темную воду речки, где
они мылись, и увидел громадную норку. Он как раз собирался смахнуть с руки
прутик, но вовремя остановился: это было насекомое - тросточка длиной
сантиметров семь, настолько неподвижная, что казалась мертвой. Его
потянуло бросить ее в воду и посмотреть, схватит ли ее рыбина, но, поймав
на себе взгляд Кокены, он устыдился. Откуда у него этот позыв причинить
боль, мучение невинному насекомому? Он пересадил тросточку на листик и
пронаблюдал, как она неторопливо уползает.
В ночном воздухе не было никаких кусачих тварей. Атон с Кокеной спали
бок о бок в двойном спальном мешке на пахучей постели из папоротника.
Посреди ночи Атон проснулся от крика совы и посмотрел на спящую рабыню.
Светлая прядь волос падала ей на лицо. Красота Кокены была почти
классическая. Атона поразило, что он мог оценить ее красоту без всяких
задних мыслей, это было для него чем-то новым...
Утренний солнечный свет струился между деревьев, а они уже шагали
среди елей, пальм и дубов. Наслаждаться лесом следовало не спеша, но Атону
было не до него. Он пытался разогнать свои думы физической нагрузкой.
Кокена поспевала за ним без жалоб, хотя путь становился все круче.
Тропинка петляла меж толстых мшистых корней. Атон удвоил усилия,
поднимаясь в гору, как одержимый, пока не заныли мышцы на ногах и не
закружилась голова. Рабыня молча и не отставая шла следом.
Атону стало любопытно. Детство на Хвее при силе тяжести процентов на
пятнадцать больше, чем земная, гарантировало ему силу. Генетики в
лаборатории укрепили его тело за много поколений до того, как он родился.
При обычном тяготении он мог совершать подвиги, которые изумили бы
непосвященного, а годы, проведенные в космосе, его выносливости почти не
ослабили. Ни один нормальный мужчина не мог сравниться со стойкостью
модифицированного, а среди женщин лишь удивительная миньонетка обладала
сходной мощью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26