Может быть, как-нибудь встретимся, и вы мне о нем расскажете?
После минутной паузы Филип предложил:
– В субботу вечером состоится благотворительный ужин в «Уилдорфе». Мы могли бы там увидеться. Вы будете свободны?
Лара быстро взглянула на календарь. На этот день у нее был назначен ужин с одним техасским банкиром. Она не задумываясь решила:
– Да. Я с удовольствием приду.
– Чудесно. Пригласительный билет для вас я оставлю у портье.
Когда Лара положила трубку, она от радости прямо-таки светилась.
***
Филипа Адлера нигде не было видно. Лара протискивалась через огромный зал, слушая на ходу обрывки разговоров.
– …И тогда ведущий тенор сказал: «Доктор Клемперер, мне осталось взять только два верхних „до“. Вы послушаете их сейчас или на концерте?»
– …О, признаю, он великолепно владеет смычком. Его динамика и длинноты великолепны…, но tempi! Tempi! Упаси Бог…
– …Да вы с ума сошли! Стравинский чересчур схематичный. Его музыка словно написана роботом. Все свои чувства он держит при себе. Барток же – его полная противоположность. Стоит вам открыть шлюзы своей души – и вас сразу захлестнут эмоции…
– …Я просто терпеть не могу ее манеру исполнения. Как можно так уродовать музыку Шопена!
Все вокруг говорили на каком-то загадочном, непонятном Ларе языке. И тут она увидела окруженного восторженными поклонниками Филипа. Лара протиснулась поближе и услышала, как привлекательная молодая женщина с жаром говорила ему:
– Когда вы играли Сонату си-бемоль-минор, я чувствовала, как улыбается Рахманинов. Ваши интонации, ваше звучание, ваше мягкое, лирическое прочтение произведения… Великолепно!
– Спасибо, – улыбнулся Филип. Затем принялась изливать свои чувства какая-то дама средних лет с аристократическими манерами:
– Я все слушаю и слушаю вашу запись «Наtmerklavier». О Боже! Какая в ней всепобеждающая жизненная сила! Наверное, вы единственный в мире пианист, который по-настоящему понимает эту бетховенскую сонату…
Филип увидел Лару.
– Ах, прошу прощения, – пробормотал он и устремился к ней. – Здравствуйте. – Он взял ее за руку. От его прикосновения она затрепетала. – Рад, что вы смогли прийти, мисс Камерон.
– Благодарю вас. – Она огляделась вокруг. – Сколько народу! Он кивнул:
– Да. Как я понимаю, вы поклонница классической музыки?
Лара вспомнила песни своего детства: «Анни Лори», «Бегущая во ржи», «Родные холмы»…
– Да, – сказала она. – Отец воспитал меня на классической музыке.
– Еще раз хочу поблагодарить вас за ваш щедрый дар.
– Ваш фонд меня очень заинтересовал. Я бы хотела узнать о нем. Если…
– Филип, дорогой! Нет слов! Превосходно! – Адлера вновь окружили почитатели его таланта.
Стараясь перекричать сыплющиеся со всех сторон комплименты, Лара повысила голос:
– Если на будущей неделе вы свободны… Филип покачал головой:
– Сожалею, но завтра я улетаю в Рим.
– Ах! – Лара почувствовала внезапный приступ досады.
– Но через три недели я вернусь. Надеюсь, тогда мы сможем…
– Замечательно! – Она воспрянула духом.
– …провести вечер, беседуя о музыке.
– Конечно. – Лара улыбнулась. – Я буду с нетерпением ждать.
В этот момент в их разговор вклинились двое мужчин. У одного волосы были завязаны сзади в «конский хвостик», у другого в ухе блестела серьга.
– Филип! Рассуди нас. Когда ты исполняешь Листа, что, по-твоему, важнее – интенсивные пассажи, которые придают музыке колоритное звучание, или легкие, лирические фрагменты, позволяющие тебе продемонстрировать виртуозную технику?
Из этого вопроса Лара не поняла ровным счетом ничего. Мужчины окунулись в дискуссию о сонористике и долгих звуках. Лара увидела, как оживилось лицо Филипа. «Это его мир, – сказала она себе. – И я должна найти способ проникнуть в него».
***
Утром следующего дня Лара приехала в Манхэттенскую музыкальную школу. Она обратилась к сидевшей в приемной женщине:
– Я бы хотела повидаться с одним из преподавателей музыки.
– С кем-нибудь конкретно?
– Нет, все равно.
– Будьте добры, подождите минутку. – Женщина удалилась в другую комнату.
Через некоторое время к Ларе подошел маленький седовласый человечек.
– Доброе утро. Меня зовут Леонард Мейер, – представился он. – Чем могу служить?
– Меня интересует классическая музыка.
– А, вы желаете поступить в нашу школу? На каком инструменте вы играете?
– Ни на каком. Я просто хочу побольше узнать о классической музыке.
– Боюсь, что вы обратились не по адресу. Это школа не для начинающих.
– Я заплачу вам пять тысяч долларов за две недели работы.
Профессор Мейер заморгал глазами.
– Простите, мисс…, запамятовал ваше имя…
– Камерон. Лара Камерон.
– Вы согласны заплатить мне пять тысяч долларов за две недели разговоров о классической музыке? – Он с трудом подбирал слова.
– Совершенно верно. Если хотите, можете передать эти деньги в стипендиальный фонд.
– Это совсем не обязательно. – Профессор Мейер понизил голос. – Пусть это останется между нами.
– Очень хорошо.
– И когда же…, э-э-э…, вы желаете начать?
– Сейчас.
– В настоящее время у меня урок, но если вы соизволите минут пять подождать…
***
Лара и профессор Мейер сидели одни в просторном классе.
– Итак, давайте начнем с самого начала. Вам что-нибудь известно о классической музыке?
– Почти ничего.
– Понятно. Ну что ж, существуют два способа восприятия музыки, – приступил к своей лекции профессор, – интеллектуальный и эмоциональный. Один умный человек сказал, что музыка помогает человеку раскрыть потаенную сторону его души. Именно это и отличает любого выдающегося композитора. Лара сидела и внимательно слушала.
– Вы знакомы с творчеством хоть какого-нибудь композитора, мисс Камерон?
– Боюсь, что нет, – улыбнулась она. Профессор нахмурил брови.
– Признаться, я не совсем понимаю ваш интерес к…
– Я хочу получить от вас лишь основы знаний по музыке, чтобы иметь возможность нормально вести беседы с профессиональными музыкантами о классиках. Я…, меня особенно интересует фортепианная музыка.
– Так, ясно. – Мейер на минуту задумался. – Пожалуй, мы начнем вот с чего. Я дам вам прослушать несколько компакт-дисков.
Он подошел к полке и вытащил оттуда небольшую стопку дисков.
– Начнем с этих. Послушайте, пожалуйста, внимательно аллегро из фортепианного концерта №21 Моцарта, адажио ид концерта №1 Брамса, рахманиновский концерт №2, до-минор, опус 18, и, наконец, романс из фортепианного концерта №1 Шопена.
– Хорошо. – Лара взяла компакт-диски.
– Постарайтесь прослушать их за несколько дней и приходите…
– Я приду завтра, – твердо сказала Лара.
***
Назавтра Лара явилась в музыкальную школу, принеся с собой дюжину компакт-дисков с записями выступлений Филипа Адлера.
– О, замечательно! – воскликнул профессор Мейер. – Маэстро Адлер выдающийся пианист. Как я понимаю, его игра вас интересует особенно?
– Да.
– Маэстро записал множество прекрасных сонат.
– Сонат? – переспросила Лара. Мейер вздохнул.
– Вы не знаете, что такое сонаты?
– Боюсь, вы правы.
– Соната – это музыкальное произведение, обычно состоящее из нескольких частей, объединенных общей темой. Если это произведение исполняется одним инструментом, будь то скрипка или рояль, оно называется сонатой. А симфония – это, можно сказать, соната для оркестра.
– Ага, понимаю, – кивнула Лара. «Надо будет ввернуть это в разговоре».
– Пианино было известно раньше как «пианофорте», что в переводе с итальянского означает «тихо-громко»…
Следующие несколько дней они провели, обсуждая произведения, записанные Филипом на компакт-диски, – Бетховен, Лист, Барток, Моцарт, Шопен.
Лара слушала и запоминала.
– Ему нравится Лист. Расскажите мне об этом композиторе.
– Ференц Лист был гениальным ребенком. Он вызывал всеобщее восхищение своей одаренностью. Однако аристократы относились к нему как к какой-то диковинке, и впоследствии композитор даже жаловался, что он превратился для них в нечто вроде придворного шута…
– Расскажите мне о Бетховене.
– Этот был сложным человеком, настолько неудовлетворенным собой, что в самом расцвете своей славы решил, что все, что он сотворил, никуда не годится, и начал сочинять более крупные и более эмоциональные произведения, такие как «Героическая» и «Патетическая»…
– А Шопен?
– Шопена критиковали за то, что он сочинял музыку главным образом для фортепиано. Критики тех лет даже называли его ограниченным…
Проходили дни, а профессор Мейер все рассказывал и рассказывал Ларе о великих композиторах.
– …Лист мог исполнять произведения Шопена лучше, чем Шопен исполнял…
– … Между французскими и американскими пианистами есть существенная разница. Французы склонны к чистоте звучания и элегантности. Традиционно их школа основывается на jeu perle – плавная, идеально отточенная работа пальцев при практически неподвижной кисти…
И каждый день они слушали один из дисков Филипа, а затем обсуждали услышанное.
Когда истекли две недели, профессор Мейер заявил:
– Должен признаться, я поражен, мисс Камерон. Вы действительно способная ученица. Может быть, вам стоит научиться играть на каком-нибудь инструменте?
– Нет, – засмеялась Лара, – лучше уж я не буду слишком увлекаться. – И она протянула ему чек.
Глава 20
День начался с приятной новости. Позвонил Терри Хилл.
– Лара!
– Да?
– Только что стало известно, что комиссия по надзору за игорными заведениями приняла решение о выдаче вам лицензии.
– Здорово, Терри!
– Подробности расскажу при встрече, но главное – нам дали «зеленый свет». Очевидно, вы произвели на них чертовски благоприятное впечатление.
– Что ж, значит, пора браться за дело. Спасибо. Лара сообщила новость Говарду Келлеру.
– Отлично, – сказал он. – Надо прихватить наличные. Это избавит нас от ненужных проблем… Она бросила взгляд на календарь.
– Мы сможем полететь туда во вторник и уже на месте решить, как лучше организовать работы. По интеркому позвонила Кэти.
– Мистер Адлер на проводе. Передать ему что?
– Нет-нет. – Лара внезапно занервничала. Она схватила трубку:
– Филип?
– Здравствуйте, я вернулся.
– Я рада. – «Я скучала».
– Я понимаю, что свалился как снег на голову, но, может быть, у вас найдется сегодня вечером время, чтобы поужинать со мной.
Вечером ее пригласил на ужин Пол Мартин.
– Да, – сказала Лара. – Я сегодня свободна.
– Прекрасно. Какой вы предпочитаете ресторан?
– Мне все равно.
– Тогда как насчет «La Cote Basque»?
– Отлично.
– Встретимся там? В восемь часов?
– Хорошо.
– До вечера.
Когда Лара положила трубку, у нее на лице играла счастливая улыбка.
– Это был Филип Адлер? – спросил Келлер.
– Угу. Я хочу выйти за него замуж.
– Вы серьезно? – опешил он.
– Абсолютно.
Для Говарда это был настоящий удар. "Кажется, скоро я ее потеряю, – подумал он. Затем заставил себя рассуждать как реалист:
– Да на что вообще я надеюсь? Ведь у меня никогда не было ни малейшего шанса".
– Лара…, вы же его почти не знаете! «Я знала его всю свою жизнь».
– Я не хочу, чтобы вы сделали ошибку, – не унимался он.
– А я и не собираюсь. Я… – Зазвонил телефон, по которому она разговаривала с Полом Мартином. Лара взяла трубку:
– Привет, Пол.
– Привет, Лара. Во сколько мы сегодня ужинаем? В восемь?
Она вдруг почувствовала себя виноватой.
– Пол… Боюсь, что сегодня вечером я занята. Появились срочные дела. Я как раз собиралась тебе звонить.
– Правда? Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет-нет, все в порядке. Просто тут кое-какие люди прилетели из Рима. – По крайней мере хоть это было правдой. – Я должна с ними встретиться.
– Мне не везет. Значит, в другой раз.
– Конечно.
– Я слышал, ты получила «добро» на отель в Рино.
– Да.
– Что ж, это чудесное место.
– Я надеюсь. Мне очень жаль, что так получилось с сегодняшним вечером. Завтра я тебе позвоню.
Линия разъединилась.
Лара медленно положила трубку.
Келлер в упор уставился на нее. На его лице она могла прочитать осуждение.
– Что-нибудь не так?
– Да, – проговорил Говард. – Вся эта проклятая современная аппаратура.
– Что вы имеете в виду?
– Думаю, что у вас в кабинете слишком много телефонов. С ним шутки плохи, Лара.
– Человек, с которым «шутки плохи», – холодно сказала Лара, – уже несколько раз спасал наши шкуры, Говард. Есть еще вопросы?
– Нет. – Келлер покачал головой.
– Ну и ладно. Тогда займемся делом.
***
Когда Лара приехала в «La Cote Basque», Филип уже был там. Сидевшие в ресторане люди, как всегда, стали с любопытством оборачиваться в ее сторону. Филип встал, чтобы поприветствовать Лару, и она почувствовала, как замерло ее сердце.
– Надеюсь, я не опоздала, – проговорила Лара.
– Вовсе нет. – Он восхищенно посмотрел на нее. Его глаза излучали тепло. – Вы выглядите сегодня просто превосходно.
Она перемерила полдюжины нарядов, не зная, что надеть – что-нибудь поэлегантнее или посексуальнее, и в конце концов остановилась на строгом платье от Диора.
– Благодарю вас.
Когда они сели, Филип сказал:
– Я чувствую себя настоящим идиотом.
– Да? Почему же?
– Я как-то не сразу сообразил, что вы та самая Камерон.
– Какой ужас! – рассмеялась Лара.
– Господи! Ведь вы – это гостиничные комплексы, кварталы жилых домов, здания офисов. Путешествуя по стране, я повсюду вижу ваше имя.
– Ну и хорошо. – Она улыбнулась. – Это напоминает вам обо мне.
Он заглянул ей в глаза.
– Не думаю, что мне нужны напоминания. Скажите, вам, наверное, надоело слышать, как все вокруг говорят, что вы безумно красивая?
Лара хотела сказать: «Я рада, что вы считаете меня красивой», – но вместо этого выпалила:
– Вы женаты? – Она готова была откусить себе язык. Он улыбнулся:
– Нет. Я не могу жениться.
– Но почему? – На мгновение она затаила дыхание. «Ведь он же не…»
– Потому что большую часть своего времени я провожу в гастрольных поездках. Сегодня я в Будапеште, завтра в Лондоне, послезавтра в Париже или Токио.
– Ах! – Лара сразу почувствовала облегчение. – Филип, расскажите мне о себе.
– А что бы вы хотели узнать?
– Все.
Он засмеялся:
– На это уйдет не больше пяти минут.
– Нет, я серьезно. Мне правда очень интересно. Он глубоко вздохнул.
– Ну что ж, мои родители жили в Вене. Отец был дирижером, а мама – преподавателем игры на фортепиано. Спасаясь от Гитлера, они уехали в Бостон. Там я и родился.
– А вы всегда знали, что станете пианистом?
– Да.
Филипу пять лет. Он разучивает урок по музыке. В комнату влетает отец.
– Нет, нет и нет! Ты что, не можешь отличить мажор от минора? – Его волосатый палец тычется в потную тетрадь. – Это минорный аккорд. Минорный! Понятно?!
– Папа, пожалуйста, разреши мне погулять. Меня ждут ребята на улице.
– Нет! Будешь сидеть до тех пор, пока все как следует не усвоишь!
Филипу восемь лет. Он уже четыре часа не вставал из за рояля.
– Ненавижу музыку! – кричит он. – Не хочу больше дотрагиваться до клавишей!
– Прекрасно, – спокойно говорит его мать. – А сейчас я еще раз хочу послушать анданте.
Ему десять лет. В гости к его родителям пришли друзья-музыканты.
– А теперь Филип нам что-нибудь поиграет, – говорит его мать.
– Ну-ка, послушаем маленького Филипа, – раздаются со всех сторон снисходительные возгласы.
– Поиграй Моцарта, Филип.
Филип смотрит на их равнодушные лица и неохотно усаживается за рояль. Гости продолжают болтать между собой.
Он начинает играть, его пальцы взлетают над клавишами. Разговоры внезапно стихают. Он исполняет сонату Моцарта, комната наполняется волшебными звуками, и кажется, что Филип – это сам Моцарт.
Когда звучит последний аккорд, в комнате повисает гробовая тишина. Затем гости устремляются к роялю, осыпая мальчика восторженными комплиментами. Он слушает их аплодисменты и хвалебные возгласы, и наступает момент его прозрения, когда ему становится ясно, кто он есть и что он хочет от жизни.
– Да. Я всегда знал, что стану пианистом, – сказал Филип.
– А где вы научились играть?
– До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.
– Вам там понравилось?
– Очень.
Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие музыканты, как Виардо, Егоров и Торадзе. Среди выпускников этого училища были Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джан Карло Менотти, Петер Серкин и десятки других блестящих исполнителей.
– А вам не было там одиноко?
– Нет.
Он чувствовал себя просто жалким. Прежде ему никогда не доводилось уезжать из родного дома. Его прослушали на вступительных экзаменах, и только когда его приняли, он по-настоящему осознал, что начинается новая жизнь, что домой он не вернется уже никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
После минутной паузы Филип предложил:
– В субботу вечером состоится благотворительный ужин в «Уилдорфе». Мы могли бы там увидеться. Вы будете свободны?
Лара быстро взглянула на календарь. На этот день у нее был назначен ужин с одним техасским банкиром. Она не задумываясь решила:
– Да. Я с удовольствием приду.
– Чудесно. Пригласительный билет для вас я оставлю у портье.
Когда Лара положила трубку, она от радости прямо-таки светилась.
***
Филипа Адлера нигде не было видно. Лара протискивалась через огромный зал, слушая на ходу обрывки разговоров.
– …И тогда ведущий тенор сказал: «Доктор Клемперер, мне осталось взять только два верхних „до“. Вы послушаете их сейчас или на концерте?»
– …О, признаю, он великолепно владеет смычком. Его динамика и длинноты великолепны…, но tempi! Tempi! Упаси Бог…
– …Да вы с ума сошли! Стравинский чересчур схематичный. Его музыка словно написана роботом. Все свои чувства он держит при себе. Барток же – его полная противоположность. Стоит вам открыть шлюзы своей души – и вас сразу захлестнут эмоции…
– …Я просто терпеть не могу ее манеру исполнения. Как можно так уродовать музыку Шопена!
Все вокруг говорили на каком-то загадочном, непонятном Ларе языке. И тут она увидела окруженного восторженными поклонниками Филипа. Лара протиснулась поближе и услышала, как привлекательная молодая женщина с жаром говорила ему:
– Когда вы играли Сонату си-бемоль-минор, я чувствовала, как улыбается Рахманинов. Ваши интонации, ваше звучание, ваше мягкое, лирическое прочтение произведения… Великолепно!
– Спасибо, – улыбнулся Филип. Затем принялась изливать свои чувства какая-то дама средних лет с аристократическими манерами:
– Я все слушаю и слушаю вашу запись «Наtmerklavier». О Боже! Какая в ней всепобеждающая жизненная сила! Наверное, вы единственный в мире пианист, который по-настоящему понимает эту бетховенскую сонату…
Филип увидел Лару.
– Ах, прошу прощения, – пробормотал он и устремился к ней. – Здравствуйте. – Он взял ее за руку. От его прикосновения она затрепетала. – Рад, что вы смогли прийти, мисс Камерон.
– Благодарю вас. – Она огляделась вокруг. – Сколько народу! Он кивнул:
– Да. Как я понимаю, вы поклонница классической музыки?
Лара вспомнила песни своего детства: «Анни Лори», «Бегущая во ржи», «Родные холмы»…
– Да, – сказала она. – Отец воспитал меня на классической музыке.
– Еще раз хочу поблагодарить вас за ваш щедрый дар.
– Ваш фонд меня очень заинтересовал. Я бы хотела узнать о нем. Если…
– Филип, дорогой! Нет слов! Превосходно! – Адлера вновь окружили почитатели его таланта.
Стараясь перекричать сыплющиеся со всех сторон комплименты, Лара повысила голос:
– Если на будущей неделе вы свободны… Филип покачал головой:
– Сожалею, но завтра я улетаю в Рим.
– Ах! – Лара почувствовала внезапный приступ досады.
– Но через три недели я вернусь. Надеюсь, тогда мы сможем…
– Замечательно! – Она воспрянула духом.
– …провести вечер, беседуя о музыке.
– Конечно. – Лара улыбнулась. – Я буду с нетерпением ждать.
В этот момент в их разговор вклинились двое мужчин. У одного волосы были завязаны сзади в «конский хвостик», у другого в ухе блестела серьга.
– Филип! Рассуди нас. Когда ты исполняешь Листа, что, по-твоему, важнее – интенсивные пассажи, которые придают музыке колоритное звучание, или легкие, лирические фрагменты, позволяющие тебе продемонстрировать виртуозную технику?
Из этого вопроса Лара не поняла ровным счетом ничего. Мужчины окунулись в дискуссию о сонористике и долгих звуках. Лара увидела, как оживилось лицо Филипа. «Это его мир, – сказала она себе. – И я должна найти способ проникнуть в него».
***
Утром следующего дня Лара приехала в Манхэттенскую музыкальную школу. Она обратилась к сидевшей в приемной женщине:
– Я бы хотела повидаться с одним из преподавателей музыки.
– С кем-нибудь конкретно?
– Нет, все равно.
– Будьте добры, подождите минутку. – Женщина удалилась в другую комнату.
Через некоторое время к Ларе подошел маленький седовласый человечек.
– Доброе утро. Меня зовут Леонард Мейер, – представился он. – Чем могу служить?
– Меня интересует классическая музыка.
– А, вы желаете поступить в нашу школу? На каком инструменте вы играете?
– Ни на каком. Я просто хочу побольше узнать о классической музыке.
– Боюсь, что вы обратились не по адресу. Это школа не для начинающих.
– Я заплачу вам пять тысяч долларов за две недели работы.
Профессор Мейер заморгал глазами.
– Простите, мисс…, запамятовал ваше имя…
– Камерон. Лара Камерон.
– Вы согласны заплатить мне пять тысяч долларов за две недели разговоров о классической музыке? – Он с трудом подбирал слова.
– Совершенно верно. Если хотите, можете передать эти деньги в стипендиальный фонд.
– Это совсем не обязательно. – Профессор Мейер понизил голос. – Пусть это останется между нами.
– Очень хорошо.
– И когда же…, э-э-э…, вы желаете начать?
– Сейчас.
– В настоящее время у меня урок, но если вы соизволите минут пять подождать…
***
Лара и профессор Мейер сидели одни в просторном классе.
– Итак, давайте начнем с самого начала. Вам что-нибудь известно о классической музыке?
– Почти ничего.
– Понятно. Ну что ж, существуют два способа восприятия музыки, – приступил к своей лекции профессор, – интеллектуальный и эмоциональный. Один умный человек сказал, что музыка помогает человеку раскрыть потаенную сторону его души. Именно это и отличает любого выдающегося композитора. Лара сидела и внимательно слушала.
– Вы знакомы с творчеством хоть какого-нибудь композитора, мисс Камерон?
– Боюсь, что нет, – улыбнулась она. Профессор нахмурил брови.
– Признаться, я не совсем понимаю ваш интерес к…
– Я хочу получить от вас лишь основы знаний по музыке, чтобы иметь возможность нормально вести беседы с профессиональными музыкантами о классиках. Я…, меня особенно интересует фортепианная музыка.
– Так, ясно. – Мейер на минуту задумался. – Пожалуй, мы начнем вот с чего. Я дам вам прослушать несколько компакт-дисков.
Он подошел к полке и вытащил оттуда небольшую стопку дисков.
– Начнем с этих. Послушайте, пожалуйста, внимательно аллегро из фортепианного концерта №21 Моцарта, адажио ид концерта №1 Брамса, рахманиновский концерт №2, до-минор, опус 18, и, наконец, романс из фортепианного концерта №1 Шопена.
– Хорошо. – Лара взяла компакт-диски.
– Постарайтесь прослушать их за несколько дней и приходите…
– Я приду завтра, – твердо сказала Лара.
***
Назавтра Лара явилась в музыкальную школу, принеся с собой дюжину компакт-дисков с записями выступлений Филипа Адлера.
– О, замечательно! – воскликнул профессор Мейер. – Маэстро Адлер выдающийся пианист. Как я понимаю, его игра вас интересует особенно?
– Да.
– Маэстро записал множество прекрасных сонат.
– Сонат? – переспросила Лара. Мейер вздохнул.
– Вы не знаете, что такое сонаты?
– Боюсь, вы правы.
– Соната – это музыкальное произведение, обычно состоящее из нескольких частей, объединенных общей темой. Если это произведение исполняется одним инструментом, будь то скрипка или рояль, оно называется сонатой. А симфония – это, можно сказать, соната для оркестра.
– Ага, понимаю, – кивнула Лара. «Надо будет ввернуть это в разговоре».
– Пианино было известно раньше как «пианофорте», что в переводе с итальянского означает «тихо-громко»…
Следующие несколько дней они провели, обсуждая произведения, записанные Филипом на компакт-диски, – Бетховен, Лист, Барток, Моцарт, Шопен.
Лара слушала и запоминала.
– Ему нравится Лист. Расскажите мне об этом композиторе.
– Ференц Лист был гениальным ребенком. Он вызывал всеобщее восхищение своей одаренностью. Однако аристократы относились к нему как к какой-то диковинке, и впоследствии композитор даже жаловался, что он превратился для них в нечто вроде придворного шута…
– Расскажите мне о Бетховене.
– Этот был сложным человеком, настолько неудовлетворенным собой, что в самом расцвете своей славы решил, что все, что он сотворил, никуда не годится, и начал сочинять более крупные и более эмоциональные произведения, такие как «Героическая» и «Патетическая»…
– А Шопен?
– Шопена критиковали за то, что он сочинял музыку главным образом для фортепиано. Критики тех лет даже называли его ограниченным…
Проходили дни, а профессор Мейер все рассказывал и рассказывал Ларе о великих композиторах.
– …Лист мог исполнять произведения Шопена лучше, чем Шопен исполнял…
– … Между французскими и американскими пианистами есть существенная разница. Французы склонны к чистоте звучания и элегантности. Традиционно их школа основывается на jeu perle – плавная, идеально отточенная работа пальцев при практически неподвижной кисти…
И каждый день они слушали один из дисков Филипа, а затем обсуждали услышанное.
Когда истекли две недели, профессор Мейер заявил:
– Должен признаться, я поражен, мисс Камерон. Вы действительно способная ученица. Может быть, вам стоит научиться играть на каком-нибудь инструменте?
– Нет, – засмеялась Лара, – лучше уж я не буду слишком увлекаться. – И она протянула ему чек.
Глава 20
День начался с приятной новости. Позвонил Терри Хилл.
– Лара!
– Да?
– Только что стало известно, что комиссия по надзору за игорными заведениями приняла решение о выдаче вам лицензии.
– Здорово, Терри!
– Подробности расскажу при встрече, но главное – нам дали «зеленый свет». Очевидно, вы произвели на них чертовски благоприятное впечатление.
– Что ж, значит, пора браться за дело. Спасибо. Лара сообщила новость Говарду Келлеру.
– Отлично, – сказал он. – Надо прихватить наличные. Это избавит нас от ненужных проблем… Она бросила взгляд на календарь.
– Мы сможем полететь туда во вторник и уже на месте решить, как лучше организовать работы. По интеркому позвонила Кэти.
– Мистер Адлер на проводе. Передать ему что?
– Нет-нет. – Лара внезапно занервничала. Она схватила трубку:
– Филип?
– Здравствуйте, я вернулся.
– Я рада. – «Я скучала».
– Я понимаю, что свалился как снег на голову, но, может быть, у вас найдется сегодня вечером время, чтобы поужинать со мной.
Вечером ее пригласил на ужин Пол Мартин.
– Да, – сказала Лара. – Я сегодня свободна.
– Прекрасно. Какой вы предпочитаете ресторан?
– Мне все равно.
– Тогда как насчет «La Cote Basque»?
– Отлично.
– Встретимся там? В восемь часов?
– Хорошо.
– До вечера.
Когда Лара положила трубку, у нее на лице играла счастливая улыбка.
– Это был Филип Адлер? – спросил Келлер.
– Угу. Я хочу выйти за него замуж.
– Вы серьезно? – опешил он.
– Абсолютно.
Для Говарда это был настоящий удар. "Кажется, скоро я ее потеряю, – подумал он. Затем заставил себя рассуждать как реалист:
– Да на что вообще я надеюсь? Ведь у меня никогда не было ни малейшего шанса".
– Лара…, вы же его почти не знаете! «Я знала его всю свою жизнь».
– Я не хочу, чтобы вы сделали ошибку, – не унимался он.
– А я и не собираюсь. Я… – Зазвонил телефон, по которому она разговаривала с Полом Мартином. Лара взяла трубку:
– Привет, Пол.
– Привет, Лара. Во сколько мы сегодня ужинаем? В восемь?
Она вдруг почувствовала себя виноватой.
– Пол… Боюсь, что сегодня вечером я занята. Появились срочные дела. Я как раз собиралась тебе звонить.
– Правда? Надеюсь, ничего серьезного?
– Нет-нет, все в порядке. Просто тут кое-какие люди прилетели из Рима. – По крайней мере хоть это было правдой. – Я должна с ними встретиться.
– Мне не везет. Значит, в другой раз.
– Конечно.
– Я слышал, ты получила «добро» на отель в Рино.
– Да.
– Что ж, это чудесное место.
– Я надеюсь. Мне очень жаль, что так получилось с сегодняшним вечером. Завтра я тебе позвоню.
Линия разъединилась.
Лара медленно положила трубку.
Келлер в упор уставился на нее. На его лице она могла прочитать осуждение.
– Что-нибудь не так?
– Да, – проговорил Говард. – Вся эта проклятая современная аппаратура.
– Что вы имеете в виду?
– Думаю, что у вас в кабинете слишком много телефонов. С ним шутки плохи, Лара.
– Человек, с которым «шутки плохи», – холодно сказала Лара, – уже несколько раз спасал наши шкуры, Говард. Есть еще вопросы?
– Нет. – Келлер покачал головой.
– Ну и ладно. Тогда займемся делом.
***
Когда Лара приехала в «La Cote Basque», Филип уже был там. Сидевшие в ресторане люди, как всегда, стали с любопытством оборачиваться в ее сторону. Филип встал, чтобы поприветствовать Лару, и она почувствовала, как замерло ее сердце.
– Надеюсь, я не опоздала, – проговорила Лара.
– Вовсе нет. – Он восхищенно посмотрел на нее. Его глаза излучали тепло. – Вы выглядите сегодня просто превосходно.
Она перемерила полдюжины нарядов, не зная, что надеть – что-нибудь поэлегантнее или посексуальнее, и в конце концов остановилась на строгом платье от Диора.
– Благодарю вас.
Когда они сели, Филип сказал:
– Я чувствую себя настоящим идиотом.
– Да? Почему же?
– Я как-то не сразу сообразил, что вы та самая Камерон.
– Какой ужас! – рассмеялась Лара.
– Господи! Ведь вы – это гостиничные комплексы, кварталы жилых домов, здания офисов. Путешествуя по стране, я повсюду вижу ваше имя.
– Ну и хорошо. – Она улыбнулась. – Это напоминает вам обо мне.
Он заглянул ей в глаза.
– Не думаю, что мне нужны напоминания. Скажите, вам, наверное, надоело слышать, как все вокруг говорят, что вы безумно красивая?
Лара хотела сказать: «Я рада, что вы считаете меня красивой», – но вместо этого выпалила:
– Вы женаты? – Она готова была откусить себе язык. Он улыбнулся:
– Нет. Я не могу жениться.
– Но почему? – На мгновение она затаила дыхание. «Ведь он же не…»
– Потому что большую часть своего времени я провожу в гастрольных поездках. Сегодня я в Будапеште, завтра в Лондоне, послезавтра в Париже или Токио.
– Ах! – Лара сразу почувствовала облегчение. – Филип, расскажите мне о себе.
– А что бы вы хотели узнать?
– Все.
Он засмеялся:
– На это уйдет не больше пяти минут.
– Нет, я серьезно. Мне правда очень интересно. Он глубоко вздохнул.
– Ну что ж, мои родители жили в Вене. Отец был дирижером, а мама – преподавателем игры на фортепиано. Спасаясь от Гитлера, они уехали в Бостон. Там я и родился.
– А вы всегда знали, что станете пианистом?
– Да.
Филипу пять лет. Он разучивает урок по музыке. В комнату влетает отец.
– Нет, нет и нет! Ты что, не можешь отличить мажор от минора? – Его волосатый палец тычется в потную тетрадь. – Это минорный аккорд. Минорный! Понятно?!
– Папа, пожалуйста, разреши мне погулять. Меня ждут ребята на улице.
– Нет! Будешь сидеть до тех пор, пока все как следует не усвоишь!
Филипу восемь лет. Он уже четыре часа не вставал из за рояля.
– Ненавижу музыку! – кричит он. – Не хочу больше дотрагиваться до клавишей!
– Прекрасно, – спокойно говорит его мать. – А сейчас я еще раз хочу послушать анданте.
Ему десять лет. В гости к его родителям пришли друзья-музыканты.
– А теперь Филип нам что-нибудь поиграет, – говорит его мать.
– Ну-ка, послушаем маленького Филипа, – раздаются со всех сторон снисходительные возгласы.
– Поиграй Моцарта, Филип.
Филип смотрит на их равнодушные лица и неохотно усаживается за рояль. Гости продолжают болтать между собой.
Он начинает играть, его пальцы взлетают над клавишами. Разговоры внезапно стихают. Он исполняет сонату Моцарта, комната наполняется волшебными звуками, и кажется, что Филип – это сам Моцарт.
Когда звучит последний аккорд, в комнате повисает гробовая тишина. Затем гости устремляются к роялю, осыпая мальчика восторженными комплиментами. Он слушает их аплодисменты и хвалебные возгласы, и наступает момент его прозрения, когда ему становится ясно, кто он есть и что он хочет от жизни.
– Да. Я всегда знал, что стану пианистом, – сказал Филип.
– А где вы научились играть?
– До четырнадцати лет меня обучала мама, а потом родители послали меня учиться в Филадельфию.
– Вам там понравилось?
– Очень.
Ему только-только исполнилось четырнадцать лет, когда он оказался один, без друзей, в огромном городе. Филадельфийское музыкальное училище было расположено в четырех корпусах постройки начала века. Оно явилось американским эквивалентом Московской консерватории, из стен которой вышли такие музыканты, как Виардо, Егоров и Торадзе. Среди выпускников этого училища были Сэмюэл Барбер, Леонард Бернстайн, Джан Карло Менотти, Петер Серкин и десятки других блестящих исполнителей.
– А вам не было там одиноко?
– Нет.
Он чувствовал себя просто жалким. Прежде ему никогда не доводилось уезжать из родного дома. Его прослушали на вступительных экзаменах, и только когда его приняли, он по-настоящему осознал, что начинается новая жизнь, что домой он не вернется уже никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35