Всем предстояло не смыкать глаз, пока они не оборудуют нечто вроде рабочего поселка. Всем — даже туземцам, что доставляли из-за холма и грузили на челнок провиант или пытались спасти купола от неминуемого затопления.
Понаблюдав за всем этим, Джон Лукас поморщился и вернулся в операторскую — самый большой купол, где размещался центр управления базой. Он походил по кабинету, прислушиваясь к дождю, прождал больше получаса, наконец снова оделся и натянул противогаз.
— До свиданья, сэр, — вышел из-за стола комптех. В куполе дежурило еще двое-трое; они тоже оторвались от работы. Угрюмо пожав им руки, Джон вышел через узкий воздушный шлюз и по деревянному крыльцу спустился на истязаемую ливнем тропку.
Ярко-желтый пластик дождевика скрывал его жирок пятидесятилетнего мужчины. Джон был очень самолюбив и ненавидел такую жизнь. Ненавидел грязь под ногами и вечный холод, от которого не спасали ни дождевик, ни костюм, ни теплое исподнее. Непромокаемая одежда и обязательные маски превращали всех людей на базе в желтых пугал, едва различимых сквозь завесу дождя. А низовики носились в чем мать родила, да еще и радовались! У них были гибкие туловища и длинные, тонкие конечности; коричневый мех темнел от влаги. Лица и глаза круглые, а рты застыли буквой "о", будто в непрестанном изумлении. Они таращились и щебетали на своем птичьем языке, и этого щебета не мог заглушить даже неумолчный бас грома.
Стуча зубами, Джон шагал прямиком к взлетно-посадочной площадке, расположенной на противоположной стороне треугольного периметра базы. Джон был один на тропинке — значит, ни встреч, ни прощаний не ожидается. Только затопленные поля, приземистый серо-зеленый кустарник да ленточные деревья, окружавшие базу, виднелись в пелене дождя. Река переполнилась, на том берегу образовалось болото, и все попытки осушить его ни к чему не привели. Следовательно, опять жди эпидемии среди туземных рабочих. Если хоть один из них ускользнет от ревакцинации… Да, база на Нижней — это вам не райские кущи. Джон покидает эту медвежью дыру с легким сердцем, и пускай о низовиках печется новое начальство. Как раз тот случай, когда не стоит ни о чем жалеть… И все же мысли о том, что ему «дали по шапке», терзали душу.
— Сэр! — словно не желая расставаться с ним, вдогонку, расплескивая лужи, бежал Беннет Джасинт. Джон не остановился, лишь повернул голову. Беннету пришлось обгонять его по грязи.
— Мельничная плотина! — прохрипел Джасинт сквозь клапан противогаза. — Нужно срочно послать туда бригады людей с тяжелой техникой и мешками с песком.
— Это уже не моя печаль, — ухмыльнулся Джон. — Ступай туда сам. Что, без меня не справишься? Захвати с собой этих неженок низовиков, а лучше дождись нового начальства. Растолкуй моему племяннику, что и как делать.
— А где он? — спросил Джасинт — заядлый обструкционист, не лазящий в карман за контрдоводами. Один проект Джона он задробил совершенно открыто, и дорога к штольням так и осталась тропинкой через непроходимую болотину. Джон улыбнулся и указал на стоящие невдалеке складские купола.
— Нет времени, — буркнул Джасинт.
— Не моя печаль, — повторил Джон.
Посмотрев в глаза бывшему шефу, Джасинт выругался и побежал к пакгаузам, но с полдороги свернул к мельнице. Джон расхохотался: скоро в закромах вымокнет все зерно. Вот и славно, пускай Константины подергаются.
Он перевалил через холм и спустился к челноку — чужеродный, серебристый, тот возвышался над утоптанным лугом. Грузовой люк был открыт, по пандусу сновали низовики и среди них — несколько человек в желтом. Джон ступил на тропу, по которой ходили низовики, и зашагал по топкой грязи, но сразу отскочил на травянистую кромку и выругался, едва не сбитый с ног туземцем, который шатался под тяжестью ноши. Он двинулся дальше, не без удовлетворения глядя, как грузчики освобождают ему дорогу, кивнул надзирателю и поднялся по пандусу в темное корабельное чрево. Там на холоде он стащил с себя дождевик, но оставил маску. Затем велел бригадиру низовиков прибраться в замызганном трюме, а сам прошел к лифту, поднялся наверх и по чистому стальному коридору добрался до темной пассажирской каюты с мягкими койками.
Здесь тоже торчали низовики — двое рабочих, завербованных на станцию. При виде Джона они озабоченно переглянулись и коснулись друг друга. Джон загерметизировал каюту и включил воздухообменник, после чего туземцам пришлось надеть противогазы, а он смог снять свой. Опустившись на сиденье напротив низовиков, он устремил на них невидящий взгляд — собственно, в каюте без иллюминаторов смотреть больше было не на что. Пахло туземцами… Эту вонь он ощущал с первого дня своей жизни, всю жизнь, ею пропитался весь Пелл, но последние три года — три года на Нижней — она была совершенно невыносима. А еще — пыльное зерно, кислый запах винокурен, тюки соломы… и стены, и грязь, и дым мельниц, и забитые сортиры, и переполненные помойки, и лесная плесень, проникающая сквозь противогаз и убивающая тебя, если ты не взял запасного фильтра. Все эти прелести плюс необходимость иметь дело с недоумками-низовиками с их религиозными табу — поводами для безделья. Джон гордился своим послужным списком, гордился ростом добычи, высокой производительностью — высокой вопреки бытующему мнению, будто низовики — разгильдяи и не способны соблюдать график. У Джона низовики соблюдали график и даже опережали его.
И никакой благодарности. На станции кризис, и проект расширения колонии на Нижней впервые за десятки лет вынут из-под сукна. Но вместо того чтобы доверить это дело Джону Лукасу, на планету спускают парочку Константинов. Хоть бы сказали: «Благодарим вас, господин Лукас!» Или «Отличная работа, Джон. Спасибо за то, что отложил в долгий ящик руководство собственной компанией и три года вкалывал на нас». Черта с два. «Эмилио Константин и Милико Ди назначаются руководителями базы Нижняя. Просим вас передать им дела и безотлагательно вылететь на Пелл».
Племянничек Эмилио и его благоверная… Этот молодец далеко пойдет. В обычае Константинов появляться на сцене под занавес и снимать сливки. В совете — демократия, но в станционных офисах — династия. Всегда и во всем — Константины. Лукасы прилетели на Пелл не позже их, не меньше пота пролили на его строительстве, и на Тыловых Звездах у них крупная компания… Но Константины — мастера по части маневра, они не упустят возможности прибрать власть к рукам. И вот — опять. Его, Джона, труд, его капиталы, и он же на заключительном этапе получает пинком под зад. Константины тут как тут — чтобы срывать аплодисменты. Эмилио, сын сестры Джона — Алисии Константин, в девичестве Лукас. Сын Алисии и Анджело. Если на слуху у станционеров одни лишь Константины, то этими станционерами несложно манипулировать. Анджело — мастак на такие штучки. Наверное, этикет требовал встретить племянника и его жену, побыть с ними несколько дней, ввести в курс дела… По крайней мере, сообщить им о своем срочном отлете на том же челноке, который их привез. А от них этикет требовал сразу по прибытии официально явиться в купол Джона и тем самым признать его заслуги перед базой и Пеллом. Признать его авторитет. Но они этого не сделали. Даже не сказали по кому, когда высадились: «Здравствуй, дядя». А теперь Джону не до этикета. Никакой охоты пожимать племяннику руку под дождем и обмениваться с ним любезностями. Тем паче что он редко виделся с Эмилио. И не желал, чтобы сестра выходила за Константина, хоть и не говорил ей об этом. Он боялся родственных уз с этим семейством. Впрочем, Джон не считал себя связанным. Скорее, это дезертирство сестры. Со дня ее свадьбы Джон не разговаривал с ней как брат с сестрой. Даже в последние годы… В присутствии Алисии у него портилось настроение. И мальчишки — вылитые Анджело в его юные годы… Джон избегал их. Возможно, они имели виды на «Лукас Компани», по крайней мере на долю в ней после кончины владельца. Как близкие родственники. Джон нисколько не сомневался, что именно эти соображения побудили Анджело жениться на Алисии. «Лукас Компани» — единственное крупное независимое предприятие на Пелле. Джону долго удавалось избегать западни. Он даже согласился поработать на Нижней, надеясь за счет нового строительства распространить на нее влияние «Лукас Компани».
Но Анджело разгадал его план и, манипулируя советом, практически заморозил стройку. «Экологические соображения». И вот наступила развязка.
Джон принял пакет с инструкциями, ответив фельдъегерю грубостью на грубость, и отбыл — налегке и без фанфар, словно мелкая сошка. Наверное, это выглядит по-детски… однако не минует внимания совета. А если к тому же в первый день Константинова руководства река зальет гумно… Пускай станция затянет поясок, пускай Анджело объяснит совету, как это могло случиться. Разразится скандал, а он, Джон Лукас, будет на нем присутствовать. Вот это ему как раз по нраву! Он не заслужил удела мелкой сошки.
Наконец включились двигатели, возвещая старт. Он встал, нашел во встроенном шкафу бутылку и стакан и на вызов экипажа ответил, что ни в чем не нуждается.
Челнок оторвался от поверхности планеты. Джон налил порцию крепкого, и вибрация палубы передалась янтарной жидкости в стакане. Напротив, сидя в обнимку, хныкали низовики.
2. ТЮРЬМА ПЕЛЛА: КРАСНАЯ СЕКЦИЯ, ПЕРВЫЙ ЯРУС: 20.5.52; 09:00
Пленный сидел за столом перед тремя собеседниками. Снова, отложив папку, Дэймон впился в него взглядом, но Толли предпочитал смотреть на старшего надзирателя. Разговор действовал на Дэймона угнетающе. В отличие от преступников, с которыми он имел дело по долгу службы, это создание напоминало ангела с иконы — белокурые волосы, глаза провидца. Совершенство. «Прелестен», — отыскался эпитет. «Красота без малейшего изъяна. С виду — сама невинность… Не вор и не хулиган, зато способен убить… неужели способен?.. из политических соображений. По велению долга. Ведь он — униат, мы для него — враги. Тут даже ненависть ни при чем. Как дико и непривычно держать в руках жизнь и смерть такого человека… стоять перед выбором, зеркальным отображением его выбора… Долг, а не ненависть. Потому что он — униат, а мы — нет. Мы на войне, — угрюмо подумал Дэймон. — Он здесь, а значит, и война пришла сюда».
Ангельский лик…
— Он не доставил вам хлопот? — спросил Дэймон у надзирателя.
— Никаких.
— Я слыхал, он неплохо играет в «комара».
Заключенный и надзиратель вздрогнули — в станционной тюрьме, как и на большинстве постов, в том числе «спокойных» постов дополнительной смены, азартные игры были под запретом. Когда Толли посмотрел на Дэймона (а может, и не посмотрел, а просто перевел на него голубые глаза), тот улыбнулся. Не дождавшись реакции пленника, Дэймон снова напустил на себя серьезный вид.
— Господин Толли, я — Дэймон Константин из юридической службы станции. Вы ведете себя примерно, и мы это ценим. Мы вам не враги и точно так же, как принимаем корабли Компании, готовы принимать корабли Унии. Для нас это вопрос принципа. Но, поскольку вы не признаете нейтралитет станций, мы вынуждены относиться к вам соответственно. Мы не можем рисковать, отпуская вас на свободу. Репатриации не будет. У нас иные инструкции. Они касаются нашей безопасности. Уверен, что вы меня понимаете.
Никакого отклика.
— Ваш адвокат утверждает, что в тесном помещении вы плохо себя чувствуете и что наши камеры не предназначены для долговременного содержания арестованных. И что в "К", то есть практически на свободе, расхаживают гораздо более опасные для нас люди. И что между диверсантом и программистом в военной форме, которому не посчастливилось и он угодил в плен, большая разница. Но, высказав все эти соображения, адвокат не предлагал выпустить вас куда-либо, кроме "К". Мы пришли к компромиссу. Мы можем выдать вам паспорт на чужое имя — он защитит вас и позволит нам осуществлять надзор. Не скажу, что эта идея устраивает меня полностью, но…
— Что такое? — тихо и встревоженно обратился Толли к надзирателю и своему адвокату, старому Джекоби, сидевшему напротив. — О чем это вы? Что еще за "К"?
— Карантин. Изолированная территория, отведенная для беженцев.
Глаза Толли испуганно обежали всех троих.
— Нет-нет! Я туда не хочу! Я не просил об этом адвоката! Не хочу!
Дэймон нахмурился и тяжело вздохнул.
— Господин Толли, к нам идет очередной конвой. Новая партия беженцев. Втайне от всех мы устроим так, что вы сможете жить среди них под чужим именем. Сможете выйти на свободу. В сущности, это будет своего рода тюрьма, но более просторная. В пределах "К" вы будете ходить куда пожелаете, жить как все, — я имею в виду, как все в карантине. Под него отведена немалая часть станции, и там — никаких ограничений и регламентации, никаких камер. Господин Джекоби прав: для нас вы не опаснее многих из тех, кого мы содержим в "К". Даже совсем не опасны, поскольку мы знаем, кто вы.
Толли снова посмотрел на адвоката и решительно потряс головой.
— Вы категорически против? — допытывался раздосадованный Дэймон. Решения, компромиссы — все рушилось. — Это же не тюрьма, как вы не понимаете?
— Мое лицо! Там меня знают! Мэллори говорила… — Он умолк.
Дэймон заметил лихорадочный румянец и бисерины пота на лице пленника.
— И что же говорила Мэллори?
— Обещала отправить меня на один из кораблей конвоя, если я не буду паинькой. Кажется, я вас раскусил. Вы думаете, если в карантин заброшены униаты, они выйдут на контакт со мной? Но ведь я до этого не доживу! Там есть люди, знающие меня в лицо. Чиновники с Рассела, полицейские… Ведь их в первую очередь спасали, верно? Так вот: они меня помнят. Если вы меня туда переведете, то я и часа не проживу. Слыхал я, каково было на тех купцах!
— Вам рассказала Мэллори?
— Да, мне рассказала Мэллори.
— Вы правы, — с горечью заметил Дэймон, — многие очень жалеют, что сели на один из кораблей Мациана. Они клянутся, что такого «спасения» не заслуживают даже преступники. Но ваше путешествие, насколько я знаю, прошло благополучно. Вы хорошо питались и вам не приходилось беспокоиться насчет воздуха. Это старый конфликт между пространственниками и станционерами: пускай станционеры тонут в нечистотах, лишь бы твоя собственная палуба была без единого пятнышка… Но к вам относились иначе.
— Уж не думаете ли вы, господин Константин, что это было сплошное удовольствие?
— Что, тоже против вашей воли?
— Да, — хрипло ответил Толли.
Дэймон вдруг устыдился своих насмешек, основанных лишь на подозрениях, на недобрых слухах о Флоте. Устыдился роли, которую вынужден был играть не только он сам, но и весь Пелл. Война и военнопленные… Дэймон не желал иметь ко всему этому отношения.
— Итак, наше предложение вы отвергаете, — заключил он. — Что ж, это ваше право. Принуждать вас, подвергая опасности вашу жизнь, никто не собирается, и раз все обстоит так, как вы говорите, мы не настаиваем. Что же вам остается делать? Я полагаю, играть в «комара» с охраной. Но здесь очень тесно… Вам выдали плейер и кассеты? Вы их получили?
— Я бы хотел… — Он с трудом выдавил из себя: — Я хочу попросить об Урегулировании.
Джекоби потупился и отрицательно покачал головой. Дэймон не пошевелился на стуле.
— После Урегулирования я смогу выйти отсюда, — пояснил пленник, — а потом что-нибудь делать. Это моя просьба. Пленные имеют право на Урегулирование, верно?
— В вашей стране — да, — ответил Дэймон. — У нас — нет.
— Я вас очень прошу! Вы меня заперли как преступника. А если бы я кого-нибудь убил, вы бы тоже отказали? Или украл? Или…
— Думаю, вам необходимо пройти психиатрическое тестирование. Настаивать на таком…
— А разве в процессе Урегулирования его не проходят?
Дэймон посмотрел на Джекоби.
— У него прогрессирующая депрессия, — сказал старик. — Он уже несколько раз просил меня передать эту просьбу властям, а я отказывался.
— Нам не приходилось регулировать людей, не осужденных за какое-либо преступление.
— А держать их в кутузке приходилось? — осведомился пленный.
— В Унии это сделали бы и глазом не моргнув, — шепнул надзиратель. — Очень уж тесно в наших камерах, господин Константин.
— Не может нормальный человек просить об этом, — проворчал Дэймон.
— А я прошу! — упорствовал Толли. — Очень прошу! Я хочу выйти отсюда.
— А ведь это решает проблему, — заметил Джекоби.
— Я должен знать, почему он об этом просит, — настаивал Деймон.
— Я хочу на свободу!
Дэймона пробрал озноб. Толли всхлипнул и, едва не зарыдав, навалился грудью на стол.
Урегулированием не наказывали, во всяком случае изначально. Оно убивало двух зайцев одним выстрелом: устраняло излишнюю агрессивность и снимало с души бремя старых ошибок и заблуждений. Дело в последнем, заподозрил Дэймон, встретив взгляд запавших глаз Толли. Внезапно его захлестнула жалость к этому человеку… ничуть не безумному, совсем напротив, очень даже здравомыслящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Понаблюдав за всем этим, Джон Лукас поморщился и вернулся в операторскую — самый большой купол, где размещался центр управления базой. Он походил по кабинету, прислушиваясь к дождю, прождал больше получаса, наконец снова оделся и натянул противогаз.
— До свиданья, сэр, — вышел из-за стола комптех. В куполе дежурило еще двое-трое; они тоже оторвались от работы. Угрюмо пожав им руки, Джон вышел через узкий воздушный шлюз и по деревянному крыльцу спустился на истязаемую ливнем тропку.
Ярко-желтый пластик дождевика скрывал его жирок пятидесятилетнего мужчины. Джон был очень самолюбив и ненавидел такую жизнь. Ненавидел грязь под ногами и вечный холод, от которого не спасали ни дождевик, ни костюм, ни теплое исподнее. Непромокаемая одежда и обязательные маски превращали всех людей на базе в желтых пугал, едва различимых сквозь завесу дождя. А низовики носились в чем мать родила, да еще и радовались! У них были гибкие туловища и длинные, тонкие конечности; коричневый мех темнел от влаги. Лица и глаза круглые, а рты застыли буквой "о", будто в непрестанном изумлении. Они таращились и щебетали на своем птичьем языке, и этого щебета не мог заглушить даже неумолчный бас грома.
Стуча зубами, Джон шагал прямиком к взлетно-посадочной площадке, расположенной на противоположной стороне треугольного периметра базы. Джон был один на тропинке — значит, ни встреч, ни прощаний не ожидается. Только затопленные поля, приземистый серо-зеленый кустарник да ленточные деревья, окружавшие базу, виднелись в пелене дождя. Река переполнилась, на том берегу образовалось болото, и все попытки осушить его ни к чему не привели. Следовательно, опять жди эпидемии среди туземных рабочих. Если хоть один из них ускользнет от ревакцинации… Да, база на Нижней — это вам не райские кущи. Джон покидает эту медвежью дыру с легким сердцем, и пускай о низовиках печется новое начальство. Как раз тот случай, когда не стоит ни о чем жалеть… И все же мысли о том, что ему «дали по шапке», терзали душу.
— Сэр! — словно не желая расставаться с ним, вдогонку, расплескивая лужи, бежал Беннет Джасинт. Джон не остановился, лишь повернул голову. Беннету пришлось обгонять его по грязи.
— Мельничная плотина! — прохрипел Джасинт сквозь клапан противогаза. — Нужно срочно послать туда бригады людей с тяжелой техникой и мешками с песком.
— Это уже не моя печаль, — ухмыльнулся Джон. — Ступай туда сам. Что, без меня не справишься? Захвати с собой этих неженок низовиков, а лучше дождись нового начальства. Растолкуй моему племяннику, что и как делать.
— А где он? — спросил Джасинт — заядлый обструкционист, не лазящий в карман за контрдоводами. Один проект Джона он задробил совершенно открыто, и дорога к штольням так и осталась тропинкой через непроходимую болотину. Джон улыбнулся и указал на стоящие невдалеке складские купола.
— Нет времени, — буркнул Джасинт.
— Не моя печаль, — повторил Джон.
Посмотрев в глаза бывшему шефу, Джасинт выругался и побежал к пакгаузам, но с полдороги свернул к мельнице. Джон расхохотался: скоро в закромах вымокнет все зерно. Вот и славно, пускай Константины подергаются.
Он перевалил через холм и спустился к челноку — чужеродный, серебристый, тот возвышался над утоптанным лугом. Грузовой люк был открыт, по пандусу сновали низовики и среди них — несколько человек в желтом. Джон ступил на тропу, по которой ходили низовики, и зашагал по топкой грязи, но сразу отскочил на травянистую кромку и выругался, едва не сбитый с ног туземцем, который шатался под тяжестью ноши. Он двинулся дальше, не без удовлетворения глядя, как грузчики освобождают ему дорогу, кивнул надзирателю и поднялся по пандусу в темное корабельное чрево. Там на холоде он стащил с себя дождевик, но оставил маску. Затем велел бригадиру низовиков прибраться в замызганном трюме, а сам прошел к лифту, поднялся наверх и по чистому стальному коридору добрался до темной пассажирской каюты с мягкими койками.
Здесь тоже торчали низовики — двое рабочих, завербованных на станцию. При виде Джона они озабоченно переглянулись и коснулись друг друга. Джон загерметизировал каюту и включил воздухообменник, после чего туземцам пришлось надеть противогазы, а он смог снять свой. Опустившись на сиденье напротив низовиков, он устремил на них невидящий взгляд — собственно, в каюте без иллюминаторов смотреть больше было не на что. Пахло туземцами… Эту вонь он ощущал с первого дня своей жизни, всю жизнь, ею пропитался весь Пелл, но последние три года — три года на Нижней — она была совершенно невыносима. А еще — пыльное зерно, кислый запах винокурен, тюки соломы… и стены, и грязь, и дым мельниц, и забитые сортиры, и переполненные помойки, и лесная плесень, проникающая сквозь противогаз и убивающая тебя, если ты не взял запасного фильтра. Все эти прелести плюс необходимость иметь дело с недоумками-низовиками с их религиозными табу — поводами для безделья. Джон гордился своим послужным списком, гордился ростом добычи, высокой производительностью — высокой вопреки бытующему мнению, будто низовики — разгильдяи и не способны соблюдать график. У Джона низовики соблюдали график и даже опережали его.
И никакой благодарности. На станции кризис, и проект расширения колонии на Нижней впервые за десятки лет вынут из-под сукна. Но вместо того чтобы доверить это дело Джону Лукасу, на планету спускают парочку Константинов. Хоть бы сказали: «Благодарим вас, господин Лукас!» Или «Отличная работа, Джон. Спасибо за то, что отложил в долгий ящик руководство собственной компанией и три года вкалывал на нас». Черта с два. «Эмилио Константин и Милико Ди назначаются руководителями базы Нижняя. Просим вас передать им дела и безотлагательно вылететь на Пелл».
Племянничек Эмилио и его благоверная… Этот молодец далеко пойдет. В обычае Константинов появляться на сцене под занавес и снимать сливки. В совете — демократия, но в станционных офисах — династия. Всегда и во всем — Константины. Лукасы прилетели на Пелл не позже их, не меньше пота пролили на его строительстве, и на Тыловых Звездах у них крупная компания… Но Константины — мастера по части маневра, они не упустят возможности прибрать власть к рукам. И вот — опять. Его, Джона, труд, его капиталы, и он же на заключительном этапе получает пинком под зад. Константины тут как тут — чтобы срывать аплодисменты. Эмилио, сын сестры Джона — Алисии Константин, в девичестве Лукас. Сын Алисии и Анджело. Если на слуху у станционеров одни лишь Константины, то этими станционерами несложно манипулировать. Анджело — мастак на такие штучки. Наверное, этикет требовал встретить племянника и его жену, побыть с ними несколько дней, ввести в курс дела… По крайней мере, сообщить им о своем срочном отлете на том же челноке, который их привез. А от них этикет требовал сразу по прибытии официально явиться в купол Джона и тем самым признать его заслуги перед базой и Пеллом. Признать его авторитет. Но они этого не сделали. Даже не сказали по кому, когда высадились: «Здравствуй, дядя». А теперь Джону не до этикета. Никакой охоты пожимать племяннику руку под дождем и обмениваться с ним любезностями. Тем паче что он редко виделся с Эмилио. И не желал, чтобы сестра выходила за Константина, хоть и не говорил ей об этом. Он боялся родственных уз с этим семейством. Впрочем, Джон не считал себя связанным. Скорее, это дезертирство сестры. Со дня ее свадьбы Джон не разговаривал с ней как брат с сестрой. Даже в последние годы… В присутствии Алисии у него портилось настроение. И мальчишки — вылитые Анджело в его юные годы… Джон избегал их. Возможно, они имели виды на «Лукас Компани», по крайней мере на долю в ней после кончины владельца. Как близкие родственники. Джон нисколько не сомневался, что именно эти соображения побудили Анджело жениться на Алисии. «Лукас Компани» — единственное крупное независимое предприятие на Пелле. Джону долго удавалось избегать западни. Он даже согласился поработать на Нижней, надеясь за счет нового строительства распространить на нее влияние «Лукас Компани».
Но Анджело разгадал его план и, манипулируя советом, практически заморозил стройку. «Экологические соображения». И вот наступила развязка.
Джон принял пакет с инструкциями, ответив фельдъегерю грубостью на грубость, и отбыл — налегке и без фанфар, словно мелкая сошка. Наверное, это выглядит по-детски… однако не минует внимания совета. А если к тому же в первый день Константинова руководства река зальет гумно… Пускай станция затянет поясок, пускай Анджело объяснит совету, как это могло случиться. Разразится скандал, а он, Джон Лукас, будет на нем присутствовать. Вот это ему как раз по нраву! Он не заслужил удела мелкой сошки.
Наконец включились двигатели, возвещая старт. Он встал, нашел во встроенном шкафу бутылку и стакан и на вызов экипажа ответил, что ни в чем не нуждается.
Челнок оторвался от поверхности планеты. Джон налил порцию крепкого, и вибрация палубы передалась янтарной жидкости в стакане. Напротив, сидя в обнимку, хныкали низовики.
2. ТЮРЬМА ПЕЛЛА: КРАСНАЯ СЕКЦИЯ, ПЕРВЫЙ ЯРУС: 20.5.52; 09:00
Пленный сидел за столом перед тремя собеседниками. Снова, отложив папку, Дэймон впился в него взглядом, но Толли предпочитал смотреть на старшего надзирателя. Разговор действовал на Дэймона угнетающе. В отличие от преступников, с которыми он имел дело по долгу службы, это создание напоминало ангела с иконы — белокурые волосы, глаза провидца. Совершенство. «Прелестен», — отыскался эпитет. «Красота без малейшего изъяна. С виду — сама невинность… Не вор и не хулиган, зато способен убить… неужели способен?.. из политических соображений. По велению долга. Ведь он — униат, мы для него — враги. Тут даже ненависть ни при чем. Как дико и непривычно держать в руках жизнь и смерть такого человека… стоять перед выбором, зеркальным отображением его выбора… Долг, а не ненависть. Потому что он — униат, а мы — нет. Мы на войне, — угрюмо подумал Дэймон. — Он здесь, а значит, и война пришла сюда».
Ангельский лик…
— Он не доставил вам хлопот? — спросил Дэймон у надзирателя.
— Никаких.
— Я слыхал, он неплохо играет в «комара».
Заключенный и надзиратель вздрогнули — в станционной тюрьме, как и на большинстве постов, в том числе «спокойных» постов дополнительной смены, азартные игры были под запретом. Когда Толли посмотрел на Дэймона (а может, и не посмотрел, а просто перевел на него голубые глаза), тот улыбнулся. Не дождавшись реакции пленника, Дэймон снова напустил на себя серьезный вид.
— Господин Толли, я — Дэймон Константин из юридической службы станции. Вы ведете себя примерно, и мы это ценим. Мы вам не враги и точно так же, как принимаем корабли Компании, готовы принимать корабли Унии. Для нас это вопрос принципа. Но, поскольку вы не признаете нейтралитет станций, мы вынуждены относиться к вам соответственно. Мы не можем рисковать, отпуская вас на свободу. Репатриации не будет. У нас иные инструкции. Они касаются нашей безопасности. Уверен, что вы меня понимаете.
Никакого отклика.
— Ваш адвокат утверждает, что в тесном помещении вы плохо себя чувствуете и что наши камеры не предназначены для долговременного содержания арестованных. И что в "К", то есть практически на свободе, расхаживают гораздо более опасные для нас люди. И что между диверсантом и программистом в военной форме, которому не посчастливилось и он угодил в плен, большая разница. Но, высказав все эти соображения, адвокат не предлагал выпустить вас куда-либо, кроме "К". Мы пришли к компромиссу. Мы можем выдать вам паспорт на чужое имя — он защитит вас и позволит нам осуществлять надзор. Не скажу, что эта идея устраивает меня полностью, но…
— Что такое? — тихо и встревоженно обратился Толли к надзирателю и своему адвокату, старому Джекоби, сидевшему напротив. — О чем это вы? Что еще за "К"?
— Карантин. Изолированная территория, отведенная для беженцев.
Глаза Толли испуганно обежали всех троих.
— Нет-нет! Я туда не хочу! Я не просил об этом адвоката! Не хочу!
Дэймон нахмурился и тяжело вздохнул.
— Господин Толли, к нам идет очередной конвой. Новая партия беженцев. Втайне от всех мы устроим так, что вы сможете жить среди них под чужим именем. Сможете выйти на свободу. В сущности, это будет своего рода тюрьма, но более просторная. В пределах "К" вы будете ходить куда пожелаете, жить как все, — я имею в виду, как все в карантине. Под него отведена немалая часть станции, и там — никаких ограничений и регламентации, никаких камер. Господин Джекоби прав: для нас вы не опаснее многих из тех, кого мы содержим в "К". Даже совсем не опасны, поскольку мы знаем, кто вы.
Толли снова посмотрел на адвоката и решительно потряс головой.
— Вы категорически против? — допытывался раздосадованный Дэймон. Решения, компромиссы — все рушилось. — Это же не тюрьма, как вы не понимаете?
— Мое лицо! Там меня знают! Мэллори говорила… — Он умолк.
Дэймон заметил лихорадочный румянец и бисерины пота на лице пленника.
— И что же говорила Мэллори?
— Обещала отправить меня на один из кораблей конвоя, если я не буду паинькой. Кажется, я вас раскусил. Вы думаете, если в карантин заброшены униаты, они выйдут на контакт со мной? Но ведь я до этого не доживу! Там есть люди, знающие меня в лицо. Чиновники с Рассела, полицейские… Ведь их в первую очередь спасали, верно? Так вот: они меня помнят. Если вы меня туда переведете, то я и часа не проживу. Слыхал я, каково было на тех купцах!
— Вам рассказала Мэллори?
— Да, мне рассказала Мэллори.
— Вы правы, — с горечью заметил Дэймон, — многие очень жалеют, что сели на один из кораблей Мациана. Они клянутся, что такого «спасения» не заслуживают даже преступники. Но ваше путешествие, насколько я знаю, прошло благополучно. Вы хорошо питались и вам не приходилось беспокоиться насчет воздуха. Это старый конфликт между пространственниками и станционерами: пускай станционеры тонут в нечистотах, лишь бы твоя собственная палуба была без единого пятнышка… Но к вам относились иначе.
— Уж не думаете ли вы, господин Константин, что это было сплошное удовольствие?
— Что, тоже против вашей воли?
— Да, — хрипло ответил Толли.
Дэймон вдруг устыдился своих насмешек, основанных лишь на подозрениях, на недобрых слухах о Флоте. Устыдился роли, которую вынужден был играть не только он сам, но и весь Пелл. Война и военнопленные… Дэймон не желал иметь ко всему этому отношения.
— Итак, наше предложение вы отвергаете, — заключил он. — Что ж, это ваше право. Принуждать вас, подвергая опасности вашу жизнь, никто не собирается, и раз все обстоит так, как вы говорите, мы не настаиваем. Что же вам остается делать? Я полагаю, играть в «комара» с охраной. Но здесь очень тесно… Вам выдали плейер и кассеты? Вы их получили?
— Я бы хотел… — Он с трудом выдавил из себя: — Я хочу попросить об Урегулировании.
Джекоби потупился и отрицательно покачал головой. Дэймон не пошевелился на стуле.
— После Урегулирования я смогу выйти отсюда, — пояснил пленник, — а потом что-нибудь делать. Это моя просьба. Пленные имеют право на Урегулирование, верно?
— В вашей стране — да, — ответил Дэймон. — У нас — нет.
— Я вас очень прошу! Вы меня заперли как преступника. А если бы я кого-нибудь убил, вы бы тоже отказали? Или украл? Или…
— Думаю, вам необходимо пройти психиатрическое тестирование. Настаивать на таком…
— А разве в процессе Урегулирования его не проходят?
Дэймон посмотрел на Джекоби.
— У него прогрессирующая депрессия, — сказал старик. — Он уже несколько раз просил меня передать эту просьбу властям, а я отказывался.
— Нам не приходилось регулировать людей, не осужденных за какое-либо преступление.
— А держать их в кутузке приходилось? — осведомился пленный.
— В Унии это сделали бы и глазом не моргнув, — шепнул надзиратель. — Очень уж тесно в наших камерах, господин Константин.
— Не может нормальный человек просить об этом, — проворчал Дэймон.
— А я прошу! — упорствовал Толли. — Очень прошу! Я хочу выйти отсюда.
— А ведь это решает проблему, — заметил Джекоби.
— Я должен знать, почему он об этом просит, — настаивал Деймон.
— Я хочу на свободу!
Дэймона пробрал озноб. Толли всхлипнул и, едва не зарыдав, навалился грудью на стол.
Урегулированием не наказывали, во всяком случае изначально. Оно убивало двух зайцев одним выстрелом: устраняло излишнюю агрессивность и снимало с души бремя старых ошибок и заблуждений. Дело в последнем, заподозрил Дэймон, встретив взгляд запавших глаз Толли. Внезапно его захлестнула жалость к этому человеку… ничуть не безумному, совсем напротив, очень даже здравомыслящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55