В течение
этого года что-то должно было случиться. Но когда и где, не мог
предположить никто. По мнению многих, игра вступала в свою заключительную
стадию, эндшпиль. Но эндшпили имеют пугающую тенденцию неожиданно изменять
свой ход. И в этом конкретном эндшпиле места для ошибки не было.
- Я прочту, если будет время - попросил Бернар. Майра опять включила
систему управления и приказала направить распечатку текста в рабочий
кабинет. Бернар запил кофе остатки бутерброда, и встал. "Как у нас со
временем?" - спросил он.
Майра выглянула в окно, выходящее на улицу с рядом деревьев на
тротуаре, обычно спокойную и тихую, оживающую лишь по утрам, когда все
едут на работу. На другой стороне улицы через квартал стоял черный
Шевроле. "Они здесь" - будничным голосом сказала она.
- Черт - буркнул Бернар, когда она помогала ему натягивать пиджак.
Это значило - он опаздывает. Два агента КГБ из советского посольства,
ежедневно сидевшие у него на хвосте, появлялись очень пунктуально и перед
тем, как остановить машину, три раза объезжали квартал. Он бросился в
кабинет, схватил пачку только что отпечатанных для него новостей и сунул
их в дипломат. Майра поджидала его у дверей с плащом в руках.
- Ты бы лучше надел это, а то опять дождь начнется.
- Спасибо, конечно. - Он схватил шляпу с вешалки.
- И если не будет ничего срочного, то не забудь, что сегодня вечером
приезжают Элла и Джонни. Ты ведь не захочешь пропустить день рожденья
твоего внука?
- Я постараюсь. А что мы ему купили?
- Набор для начинающего шпиона, конечно. Невидимые чернила, фальшивые
борода с усами, кодовая книжка и к ней какие-то программки и миникамера.
Все, как настоящее.
- Ага. Значит для подслушивания телефонных разговоров там нет ничего?
- Дай только срок, милый.
- Ладно. До вечера.
- Не скучай. - Майра легонько поцеловала его в щеку и долго смотрела,
как он спускается от дверей по лестнице, ведущей к гаражу, и влезает в
свой каштановый Кадиллак. Дверь наружу открылась и он выехал задним ходом.
Минуты спустя, в гуще утреннего движения на кольцевой, поворачивая с
виадука по спуску направо - на шоссе, углом глаза он заметил за собой
машину КГБ, прочно засевшую в четырех машинах за ним. Еще несколькими
машинами дальше, только въезжал на виадук голубой ФБРовский Форд, каждое
утро следивший за КГБ. Фоледа покачал головой и включил фортепианный
концерт, чтобы немного расслабиться перед началом рабочего дня.
Сумасшедший мир, подумал он.

Джеральд Керн был прирожденным паникером. Когда он был моложе, он
беспокоился об вычитанном где-то истощении мировых ресурсов. Когда ресурсы
не истощились и ученые стали убеждать мир в том, что проблема была
преувеличена, он стал беспокоиться о том, что избыток ресурсов приведет к
избытку людей. Когда у власти была правая администрация, он беспокоился о
консервативных фашистах и фундаменталистах, а когда у власти были левые,
он беспокоился о либерал-фашистах. И конечно, он всегда боялся войны,
которая вот-вот должна разразиться, чем дольше времени проходило - а война
все не начиналась - тем больше накапливалось смертоносного оружия, тем
страшнее будет, когда война все-таки начнется. Особенно он боялся того, о
чем не знал, и поэтому старался быть информированным обо всем. Это сделало
его очень полезным человеком, детально знающим о многом, и этим
объясняется его карьера до очень высокого положения в аппарате секретаря
обороны. Это положение вполне устраивало его, и если уж дел дойдет до
худшего, то он предпочел бы быть в центре событий - не потому, что смог бы
повлиять на их ход, но потому, что хотя бы будет знать в чем дело.
Утром 4 мая, когда Керн ехал к мосту через Потомак, в Пентагон,
внутренний голос подсказывал ему - это начинается. Он не понимал, в чем
дело, это был не первый раз, когда начинались дипломатические перебранки,
не первый прокол у разведки, и уж точно не в первый раз Советы хватали на
горячем пару агентов. Может быть, присутствие Русалки задним числом
придавало этому такое значение. Но что-то в этой ситуации наполняло его
холодной и глухой уверенностью в том, первый шаг, за которым начинается
головоломное безудержное падение к Большой Войне.
Керн всегда боялся опоздать на назначенные им встречи и всегда
приходил заранее. Когда он вошел в кабинет Фоледы, никого еще не было. В
приемной были только Барбара Хейнс, личный помощник Фоледы, высокая,
седеющая но по-прежнему элегантная женщина за сорок, которую он прекрасно
знал, и Роза, личный секретарь Фоледы: склонившись над экраном, они о
чем-то спорили. Из приоткрытой двери в кабинет доносились звуки
классической музыки (Керн не знал, что это, сам он предпочитал джаз),
говоря о том, что хозяин кабинета уже здесь.
- Передавали, что на мосту Джорджа Мейсона была крупная пробка. Мы не
ждали, что ты так скоро доберешься. - обратилась к нему Роза.
- Там грузовик с овощами рассыпался. Но я вовремя выехал. Это было не
так уж и страшно.
- Хорошо, хоть дождь кончился.
- Слава Богу, я сегодня ехала другой дорогой. - добавила Барбара.
- Кто пришел? - раздался из кабинета голос Фоледы.
- Джерри Керн. - откликнулась Барбара.
- Пусть заходит. Ты тоже заходи, Барб. Надо пошевелить мозгами, пока
остальные не съехались. Сейчас Волст, - Волст был госсекретарем, -
позвонил, он говорит, что ему лично нужен доклад сегодня за обедом, до
того, как начнутся совещания. У меня такое впечатление, что день будет
долгим.
Керн вошел внутрь, Барбара последовала за ним, перебросившись
напоследок несколькими словами с Розой. Фоледа нажал под столом кнопку,
выключив музыку, и отодвинул в сторону бумаги, которые он читал. "Привет,
Джерри".
- Доброе утро, Берн. Если оно действительно доброе.
- А почему нет? Дождь кончился. Сядь, расслабься. Ты выглядишь
озабоченным.
Керн выдвинул из-за огромного стола, установленного перпендикулярно к
столу Фоледы, одно из кресел и сел, положив свой кейс перед собой. Барбара
захлопнула дверь.
- А ты бы не был озабоченным? - ответил Керн - Так все закрутилось.
- Спустя миллион лет об этом никто и не вспомнит. - успокоил его
Фоледа.
- Кто еще сейчас будет?
- Пирс и еще кто-то из Госдепа. Золанский из отдела операций. Ты его
знаешь?
- Видел пару раз.
- Ага. И дядя Фил, он явится около одиннадцати, посмотреть до чего мы
дойдем. - Филип Борден был директором РУМО. Фоледа вопросительно взглянул
на Барбару.
- Заместитель Золанского, вероятно, тоже придет. - ответила она из-за
дальнего конца стола.
- Но придержи свои застольные шуточки, Джерри. - предупредил Фоледа.
- Они будут не в настроении.
Керн поковырялся с замком своего дипломата и вытащил наружу записную
книжку, ручной коммуникатор и несколько папок. "Так что мы имеем?" -
поинтересовался он - "Есть что-то новенькое?".
- Ничего. - Фоледа покачал головой.
- А прикрытие Службы Новостей Пасифик?
- Забудь о них. Они тут ни при чем. СНП согласилась предоставить нам
прикрытие для этой операции. Если наши агенты не вернулись, это наша
проблема. Советы не заявили никаких протестов СНП, и СНП не собирается
наживать себе с ними неприятности.
- Советы знают, что это наши люди, и хотят, чтобы мы попотели. -
добавила Барбара. Это означало, что реакция Советов придет через
официальные каналы.
- Пока через Госдеп ничего не было?
- Как говорит Барб, они хотят, чтобы мы попотели. - ответил Фоледа. -
И я не буду удивлен, если они потомят нас еще немного дольше, ничего не
предпринимая.
- Пока мы не сунемся первыми?
- Конечно. Мы должны покопаться, как же так, два наших гражданина
пропали без вести, последний раз их видели летящими на советскую
пересадочную станцию. Возможно, их взяли с поличным и заподозрили в
шпионаже. Почему русские должны торопиться бежать к нам?
- А как дела с ВВС?
- Пока никаких проблем. Брайс переведена к нам на долгий срок.
Насколько я знаю, они еще не догадываются об этом.
Несколько секунд Керн бесцельно шелестел бумагами и ерзал в кресле.
"А что, мм... что с нашими двумя там, наверху?" - спросил он. - "Мы знаем,
чего ожидать?".
- Я думаю, они все еще там, и будут там еще некоторое время.
- А о многом ли они могут рассказать?
- Тебя это волнует?
- Меня это волнует.
- Ну что ж, Лью Мак-Кейн - старый кадр. О нем беспокоиться не стоит.
Он работает на меня уже многие годы. Даже если что-то очевидно и
неотразимо, он никогда не признается в этом. Их так учат. - Брови Фоледы
сдвинулись, выражение лица стало более серьезным. - А вот про девчонку
этого не скажешь. Такие вещи - не ее специальность. Она из другого мира, и
я не знаю, чего от нее ожидать.
- Мы попытаемся выяснить это у полковника Рэймонда в Хэнскоме, когда
придумаем, как им об этом сообщить. - сказала Барбара.
Керн кивнул, но выглядел неуютно, его одолевала новая мысль. Наконец
он спросил: "А каковы шансы на то, что при допросах Советы используют...
скажем так, 'крайние меры'?"
- Я не вижу такой возможности. - твердо ответил Фоледа. - Вся эта
история имеет огромный пропагандистский потенциал, если Советы апеллируют
к общественному мнению, и они знают об этом. Они захотят разыграть эту
карту перед всем миром целой и невредимой и не станут ставить под угрозу
свое преимущество невыгодной для них рекламой.
- Угрозы, может быть? - спросила Барбара.
- Может быть, - согласился Фоледа. - Угрозы, обвинения во всяких
гадостях... Мак-Кейн разберется в ситуации и не поддастся на это. Но
опять, девчонка... Не знаю.
- Мы не должны были ее использовать. - сказал Керн. - Должен был быть
кто-то еще, кто разбирался бы не только в техническом вопросе, но и был бы
как следует подготовлен. С самого начала мы приняли ошибочное решение.
- Может быть, - со вздохом признался Фоледа. - Я думаю, сегодня нам
еще не раз скажут об этом.
Дисплей на столе негромко прогудел и появилось лицо Розы.
- Они собираются, - объявила она. - Золанский и его заместитель уже
поднимаются, Пирс только что вошел в здание.
Фоледа взглянул на остальных и поднял брови.
- О'кей, Роза. - ответил он. - Раздавай бумажные колпаки и
свистульки.

6
Приглушенное жужжание, то чуть тише, то чуть громче. Льюис Мак-Кейн
прислушивался, не открывая глаз, пусть окружающие думают, что он еще не
пришел в себя. Он понимал, что только что проснулся. Шум, который он
слышал, был ему незнаком, и вероятнее всего. он находится в незнакомом
месте.
Он открыл глаза и увидел белый потолок с вентиляционной решеткой в
углу. Повернул голову, чтобы лучше рассмотреть его; голова кружилась,
перед глазами все плыло. Попытался подняться, но между висков и в шее
прострелила боль и он опустил голову на подушку, собираясь с силами. Потом
он повернулся на бок и снова открыл глаза.
Койка, на которой он лежал, стояла в маленькой комнатке без окон.
Мебели почти не было, кроме простого стола и одного стула, на котором
висела его одежда. Над столом висела книжная полка, на ней несколько книг.
Стены были двухцветными, до середины стены темно-синими, а потом черная
полоса и белый цвет до самого потолка. В голове понемногу прояснялось, и
он вспомнил, что находится в камере - три, может быть четыре дня, точно он
не помнил, - в штаб-квартире внутренней безопасности КГБ в Тургеневе.
Дверь камеры, выходившая в коридор, была прочной, с маленькой решеткой,
закрывающейся скользящей дверцей. В углу за перегородкой стояла крошечная
раковина и туалет.
Мак-Кейн приподнялся на локте, двигаясь медленно и осторожно. В
голову опять ударила боль, он замер, не двигаясь, и через несколько секунд
боль прошла. Он сел, отбросил одеяло без пододеяльника в сторону и свесил
ноги с койки. Опять подступило головокружение, потом тошнота. Он попытался
собраться с силами, чтобы добраться до унитаза, но все прошло. Натянул
мешковатые штаны, мягкие тряпичные туфли, которые выдали ему вместо
отобранной одежды. Встал, покачиваясь, как пьяный и подошел к столу. Среди
прочих книг на полке стоял роман о путешествии в Якутию в девятнадцатом
веке. Мак-Кейн снял его с полки, открыл; на задней странице обложки, в
дюйме от верхнего края были выдавлены три маленьких метки. Он сделал
ногтем четвертую, поставил книгу на место и отошел к умывальнику
сполоснуть лицо. В теле чувствовалась странная тяжесть.
После ареста он ни разу не видел Полу. Допросы были постоянными и
выматывающими, но пока к нему относились нормально. Без сомнения, Советы
собирались полностью использовать пропагандистские возможности ситуации и
не собирались подставлять себя под обвинения противоположной стороны.
Сколько времени может длиться такая ситуация - это уже другой вопрос,
думал Мак-Кейн, вытираясь и глядя в металлическое зеркало, вделанное в
стену. Русские, конечно не будут торопиться, чтобы облегчить давление на
Штаты, и, может быть, поэтому он до сих пор лишен возможности связаться со
своим начальством на Земле. Собственно говоря, в разговорах даже не
упоминалось о том, знает ли об этом инциденте широкая публика.
Выйдя из-за перегородки, он еще не успел натянуть рубашку, когда
зарешеченное окошко в двери приоткрылось и стали слышны голоса снаружи.
Чьи-то глаза с секунду внимательно изучали его, а потом дверь открылась.
Вошел высокий седой мужчина с эспаньолкой, сопровождаемый вторым, помоложе
и смуглым. Оба были одеты в белые врачебные халаты и серо-белые клетчатые
штаны. Два охранника в форме остались снаружи, когда старший захлопнул
дверь. Мак-Кейн напрягся, но поведение этих двоих не было угрожающим.
- Ну, как вы себя сегодня чувствуете? - поинтересовался бородач. Его
голос был доброжелательным и будничным, словно Мак-Кейн знал, о чем речь.
Мак-Кейн промолчал.
- Тяжело? Координация нарушена? Голова кружится, а? - бородач уселся
на край стола, и, сложив руки, оглядел Мак-Кейна с ног до головы. Второй
поставил на стол черный медицинский саквояжик.
- Ну-ну, - продолжил бородатый после небольшой паузы. - Вряд ли мы
сможем помочь нашему пациенту, если он не говорит ни слова, не так ли?
- Помочь в чем? - ответил Мак-Кейн. - О чем вы говорите?
Бородач заинтересованно посмотрел на него.
- Вы знаете, кто я такой? Пауза.
- Нет.
- Ага. - Бородач взглянул на коллегу. - Я думаю, здесь полностью
блокировано. - потом вернулся к Мак-Кейну. - Я доктор Кожакин. Мы виделись
с вами и раньше, уверяю вас, и даже несколько раз. Понимаете ли, вы были
немного больны. - Он сделал небрежный жест. - Это обычно у людей, не
привыкших к межпланетной среде обитания. Болезнь космической
акклиматизации. Свою роль играет невесомость при полете на станцию, свою
роль - избыток космического излучения, но в основном это расстройство
механизма равновесия, адаптирующегося к вращающейся конструкции. Эффект
может быть очень неприятным, пока нервная система не приспособится к
этому.
- В самом деле? - Мак-Кейна, похоже, это не убедило. - И это вызывает
амнезию?
- Мы дали вам довольно сильный седатив. - пояснил Кожакин. - Вы
отключились на пару дней. То, что вы чувствуете, это побочное действие.
Иногда может немного пострадать память, как от удара по голове.
Мак-Кейн внутренне насторожился, хотя виду не подал. Кожакин пытался
объяснить потерю памяти и остальные симптомы действием лекарств. Мак-Кейн
хорошо знал, что психологам-исследователям, терапевтам, впрочем, так же,
как и полиции и военным были известны чрезвычайно мощные вещества. Хотя
столь любимой романистами "сыворотки правды" не существовало, но
совместная химическая атака на организм различных стимуляторов и
депрессантов действовала на разных людей по-разному, так что строго
говоря, что-то подобное было возможным. Неожиданно он подумал, что, может
быть, допросы не были такими уж вежливыми.
- Ну, давайте посмотрим. - начал Кожакин. Он усадил Мак-Кейна на край
койки, заглянул к нему в рот, посмотрел язык, вгляделся в глаза и потыкал
в грудь и спину стетоскопом. Ассистент готовил манометр для кровяного
давления. "И пару пробирок для анализов мочи и крови", - обратился к нему
Кожакин.
Разрозненные воспоминания стали возвращаться к Мак-Кейну. Лицо
русского в форме генерал-майора, черные волнистые волосы с серыми
стрелками, яркие пронизывающие глаза под отекшими веками, грубые мордатые
щеки и двойной подбородок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51