Кинг и Конг, как обычно, не особенно скрывая
подозрительных взглядов, шуршали на заднем плане. Лученко поймал взгляд
Мак-Кейна и качнул головой, подзывая его. Мак-Кейн остановился.
- О тебе очень хорошие отзывы с работы, - сказал Лученко. - Я рад
слышать это.
- Я привык думать, что зарабатываю свое содержание.
- В последнее время ты стал лучше себя вести.
- В последнее время меня оставили в покое.
Лученко пропустил замечание мимо ушей.
- Я хочу, чтобы ты знал - такое не проходит незамеченным. Ты будешь
чаше назначаться на работы в колонии, за пределами Замка. Я думаю, ты не
будешь возражать.
Мак-Кейн поднял брови в неподдельном удивлении. Это прекрасно
сходилось с его собственными целями.
- Конечно, - ответил он. - Мне нравится бывать снаружи.
- Еще бы. Ну, теперь ты знаешь, чего ожидать, - Лученко глядел на
него с таким выражением, как будто оказал ему услугу и ждет ответных
шагов. Мак-Кейн ответил взглядом, который означал "может быть", и двинулся
дальше. Он рассудил, что у Лученко не было выбора, поэтому он решил
преподнести это так, как будто делает одолжение. Другими словами, Лученко
известили, что в колонии возникнет нужда в рабочей силе. Это совпадало с
тем, что только что сказал Смовак.
Чарли Чан вместе с Ирзаном и Нунганом играли в карты в одной из
средних секций.
- Я знаю смешной анекдот, - сказал Чарли, поймав Мак-Кейна за рукав.
- Да?
Чарли затрясся, с трудом сдерживаясь:
- Русский из Москвы входит к чукче в юрту, в тундре. Видит - с
потолка свисает перчатка. Он говорит: "Что это?". А чукча отвечает:
"Коровье вымя".
- А дальше?
- Это все. Коровье вымя!
Чарли скорчился от смеха на своей койке, взвизгивая и задыхаясь от
смеха. Мак-Кейн пошел дальше, качая головой. Он до сих пор не мог понять
всей глубины странного юмора Чарли. Может быть, это было отражением самого
начала, размышлял он - первая ослепительная вспышка метафоры в зимнем
полумраке неандертальской пещеры, которая с течением веков превратилась,
пройдя через придворных шутов и мюзик-холл в Бестера Китона, Лорела и
Харди, банановые корки и кремовый торт.
- Я знаю еще один, тоже смешной, - раздался голос Чарли, когда он
дошел до первой секции.
- Завтра, - отозвался Мак-Кейн. - Я больше не выдержу.
На верхней койке сидел Мунгабо, зашивая прореху в штанах, за
центральным столом о чем-то спорили Рашаззи и Хабер. Скэнлон и Ко сидели
на соседних койках в противоположной секции у другой стены и, похоже,
опять беседовали об эволюции культур. Мак-Кейн обошел вокруг стола с двумя
учеными и сел рядом с Ко.
- Смовак говорил, что у нас будут гости.
Ко кивнул.
- Похоже, да. Я еще слышал об амнистиях - часть игры на публику. Они
собираются раздуть из этого большое событие.
- Так что, мы все поедем домой?
- Прямо дух захватывает. Если это вообще правда, то это, наверное,
коснется только привилегированных.
Разговоры и активность обитателей передней секции камеры В-3 были
призваны скрыть их напряженное ожидание отбоя. Сегодня они попытаются
первый раз проникнуть в подпольное пространство станции.
- Ко только что рассказывал об истории потрясающие вещи, - поделился
с Мак-Кейном Скэнлон. - Ты, по-моему, сам когда-то занимался этим.
- Да, это был один из моих основных предметов, - ответил Мак-Кейн.
Ко кивнул:
- Мы говорили об европейском Ренессансе.
- Только он говорит, что Ренессанса никакого не было, - вмешался
Скэнлон.
- Этот термин неверен, - Ко устроился на койке поудобнее. - Это было
рождение новой культуры, а не возрождение старой.
Мак-Кейн вспомнил, что уже слышал это когда-то. Правда, Ко накурился
своей травяной смеси и отключился, прежде чем зайти достаточно далеко. Ко
продолжал:
- Ученые и профессора любят считать, что их науки - часть славного
наследства, тянущегося сквозь века непрерывной цепью из далекого прошлого.
Это дает им ощущение почетной родословной. Они представляют архитектуру,
искусства, математику или что угодно, как непрерывный континуум, и делят
его на периоды. Классический, Средневековый, Современный и тому подобное.
Но непрерывность, которую они видят - не более, чем иллюзия. Каждая
культура обладает своим собственным уникальным путем концептуализации
реальности, коллективным разумом, который определяет, как воспринимается
окружающий мир. И все, что создает культура - искусства, технологии,
политические и экономические системы - неизбежно является часть выражения
этого уникального взгляда на мир. Да, правда, культура может воспринять и
адаптировать некоторые вещи от предыдущих культур. Но не это определяет
главное направление. Величие Рима было голосом римского взгляда на мир,
вид на Нью-Йорк - это голос Америки. Это продукты различных разумов и
восприятий. И между ними нет родства или связи.
Лампочка на потолке мигнула три раза: сигнал за пять минут до отбоя.
Хабер и Рашаззи поднялись из-за стола и подошли к ним. Мак-Кейн
подвинулся, давая место Хаберу. Рашаззи залез на верхнюю койку и сел,
свесив ноги.
Ко продолжал:
- Рим был выражением Классического Человека, который не смог овладеть
понятием бесконечности и избегал его, где только возможно. Взгляните на
рисунки, роспись на вазах. Только передний план, никакого фона. Видите -
он избегал вызова расстояний и безграничного пространства. В его зданиях
доминировали фронтоны, подавляя и отрицая внутренность. Он боялся
открытого океана и плавал, не теряя земли из виду. Его мир был миром без
времени: прошлое лежало в сумрачном неменяющемся царстве богов, а на
будущее он не делал никаких планов... Другими словами, все, что было
создано Классическим Человеком, выражало одно восприятие: восприятие
конечного и ограниченного мира. Даже его математика ограничивалась только
изучением конечных статических объектов: геометрических фигур,
ограниченных линиями, тел, ограниченных плоскостями. Время никогда не
рассматривалось, как динамическая переменная - это то, что первым открыл
Зенон, и что вело к неразрешимым парадоксам. Даже система счисления
Классического Человека не содержала ни отрицательных, ни иррациональных
чисел - не потому, что он был интеллектуально неспособен обращаться с
ними, а просто потому, что его видение мира не включало в себя ничего, что
можно было бы описать этими числами. В конечном осязаемом мире числа
только лишь перечисляют конечные, осязаемые предметы. И вполне естественно
то, что доминирующей формой искусства его культуры должна была стать
скульптура: статические конечные объекты, ограниченные поверхностью.
Рашаззи хотел что-то сказать, но потом задумчиво потер подбородок и
кивнул, определенно решив не перебивать. Из дальнего конца камеры донесся
голос гремящего о чем-то Смовака.
- Но Классический Человек умер, и Европа застыла в неподвижности на
столетия упадка, пока не возник Западный Человек. Так возникает каждая
новая культура: в течение тысяч лет не происходит ничего значительного,
пока неожиданно, сметая в сторону старый порядок, и торопясь созидать
новый, не возникнет новый человек с совершенно новым взглядом на мир.
Западный Человек возник на обломках европейского феодализма - и не
перевоплощением Классического Человека, а вновь рожденным, с новыми
началами и принципами.
Западный Человек не только воспринял изменение и бесконечность - он
радовался им - с неиссякаемой, движущей энергией, подобного которой мир
еще не видел. После застоя темных веков все, что создал новый человек,
было восхвалением и символом вновь обретенных свобод. Расчеты Ньютона и
Лейбница были языком вселенной не статичной и ограниченной, но бесконечной
и динамической, вселенной, оружием к изучению которой стали страсть к
научным открытиям, плавания вокруг земного шара. Его искусство отражения
перспективы соединилось с парящими готическими арками в радостном
осознании неограниченного бесконечного пространства. А что стало
доминирующей формой искусства и достигло своего зенита выразительности
вместе с апогеем самой культуры в восемнадцатом веке? Музыка, конечно. Что
же еще воплощала в звуках музыка Моцарта и Бетховена, как не путешествия
скрипок и флейт сквозь богато оркестрованные пространства, пышное
многоцветье барочных портиков и кривые бесконечных расчетов, призвание
разума и силу интеллекта?
Ко остановился и грустно посмотрел в пространство перед собой. В его
голосе появилась нота сожаления.
- Но как и Классический Человек до него - и как любой организм,
который прожил дольше положенного и умирает - Западный Человек тоже не был
бессмертным. И, как и Классический Человек, он отступил перед реальностью,
которой его природа не могла воспринять. И проблемы, которые преследуют
его до сих пор - это последствия.
- Ты хочешь сказать, наши местные, сегодняшние проблемы? - спросил
Рашаззи.
- Да. Классический Человек не мог примириться с бесконечностью
времени и пространства, и Западного Человека создало столкновение с
физической бесконечностью: бесконечность потенциального роста и развития,
которая заложена в сам эволюционный процесс и в творческую мощь разума.
Хотя и свободный от тирании феодализма, Западный Человек тем не менее в
своем видении мира изначально мальтузианец, ограниченный сегодняшним
восприятием и возможностями. Он расширил свой кругозор до горизонта, но не
дальше. Как открыто символизируют это непрерывные функции его математики,
он живет в плавно и равномерно изменяющемся мире, упорядоченном и
цивилизованном, мире, неспособном приспособиться к неожиданным прыжкам.
Случайно ли, что мир Западного Человека начал разваливаться в конце
девятнадцатого века, встав лицом к лицу с разрывами относительности,
квантовой механикой, эволюцией и ограничениями роста промышленной
экономики? Он не может справиться с фазовыми изменениями. Да, конечно,
отдельные личности рассматривали эту концепцию, так же, как и Зенон играл
с математическими бесконечностями; но коллективный разум Западного
Человека был неспособен понять, что значит эта концепция. И таким образом
он вступил в свою собственную темную эпоху упадка.
Мигнул сигнал отбоя. Послышался голос Смовака:
- Эй там, в конце! Пора кончать. Не шумите.
- Оскар, ты шумишь больше, чем все они вместе взятые, - огрызнулся
Мунгабо из-за стола. Группа разошлась по койкам.
- Так подумаешь - мы махонькая часть всего... но если призадуматься,
то ведь правда, - сказал со своей койки Скэнлон, когда Мак-Кейн влез под
одеяло.
- А почему ты так заинтересовался трепом Ко?
- Не знаю. Это новый взгляд на вещи, - Скэнлон помолчал. - Наверное,
человеку приятно думать, кто он есть и что он сделает такого, что значит
хоть что-то, вроде как эти камушки, о которых говорил Ко... По-моему,
каждому приятнее думать, что то, что он сделал, будет устроено в чем-то
стоящем, а не валяться в пыли.
Мак-Кейн повернулся и посмотрел на него. Скэнлон глядел в потолок,
погруженный в мысли. Тут свет выключили.
Полчаса спустя Мак-Кейн все еще лежал в темноте, напрягая все свои
чувства, чтобы уловить ту тишину, которая сказала бы ему, что вся камера
уже заснула. Было не исключено, что система слежки включала в себя
инфракрасные датчики, регистрирующие движения тела в темноте, или другие
штучки, которые Рашаззи не смог обнаружить - в любом случае без риска было
не обойтись.
- О'кей? - прошептал он в темноту, когда решил - пора.
- О'кей, - ответил голос Скэнлона.
- Шагай веселей, - пробормотал сверху Мунгабо.
Мак-Кейн поднял голову и тихо свистнул сквозь зубы. С другой стороны
камеры раздался такой же свист, что значило, что Рашаззи готов. Мак-Кейн
откинул одеяло, и встал на ноги. Он выдвинул из-под своей койки ящик и
поставил его на койку. Затем проделал то же самое с ящиком Скэнлона,
поставив его на свой. Тихо прошел между койками в центральный проход
камеры. Темная фигура Рашаззи уже скрючилась на полу с другой стороны
стола. Мак-Кейн нагнулся под стол и схватил концы проводов, которые
протягивал Рашаззи. Затем он прополз обратно между койками, передал один
провод Скэнлону, а второй потянул под свою койку, туда где стоял ящик.
"Жест доброй воли", который Ко передал Мак-Кейну, были схемы кабелей
с нагревательной и осветительной системами и системой сигнализации,
которая была стандартной для каждой камеры. В частности, они показывали
расположения проводящих полосок с задней стороны облицовочных панелей и
точки подключения к кабелям сигнализации. С помощью этой информации в
нужных местах были просверлены отверстия для подключения перемычек в обход
разрывов сигнализации, и не понадобилось перед этим снимать сами панели.
Дальше, если повезет, они смогут приподнять отключенную панель и
исследовать пространство под ней, не включая сигнализацию. Именно это было
целью сегодняшнего ночного эксперимента.
Скорее всего комитет побега получил эти диаграммы, подкупив и
шантажируя какого-нибудь русского электрика. Ни кто входит в этот комитет,
ни кто конкретно достал эти схемы, Ко не сказал. Их проблема была в том,
что они находились в камере на верхнем уровне, и пройти через пол для них
значило просто оказаться камерой ниже. Поэтому им понадобилась помощь
людей с нижнего уровня.
Мак-Кейн и Скэнлон провели половину вчерашней ночи, по очереди
залезая в тесное пространство под койками и вырезая в мягком алюминиевом
сплаве панели пола два отверстия размером с блюдце в обозначенных на схеме
местах. Мак-Кейн снял диск с его стороны, который вклеили на место с
помощью незастывающей пасты, которую смешал Рашаззи, и нащупал под
отверстием низковольтный кабель. Он оголил примерно дюйм кабеля от
изоляции, подсоединил к нему провод, который передал ему Рашаззи, и
заизолировал его. Тем временем Скэнлон сделал то же самое под своей койкой
и махнул рукой, высунув ее наружу. Теперь им нужно было только ждать, пока
Рашаззи не закончит более сложное подключение с той стороны комнаты. Когда
это будет сделано, то они создадут обходную перемычку через конец камеры в
обход полосок сигнализации по облицовкой пола. Пока Рашаззи возился с
проводами, Хабер и Ко работая под койками с другой стороны камеры уже
откручивали последние крепления, держащие панель.
- Как идем? - шепнул рядом с его ухом голос Скэнлона.
- Уже подключил. Жду Рашаззи.
Рашаззи, вероятно, сейчас измерял сопротивления и напряжения перед
тем, как замкнуть цепь.
- Какие-нибудь догадки насчет того, что внизу?
- Трюмная вода, наверно.
Спускаться будут только Рашаззи и Мак-Кейн. В первый раз не стоит
устраивать экскурсию.
Наконец провод в руках Мак-Кейна дернулся три раза. Он ответил тем
же.
- Оно, - прошептал он Скэнлону. - Они сняли панель. Я думаю, это оно.
- Удачи, Лью.
Мак-Кейн прополз обратно через центральный проход, замер и
прислушался, но не услышал ничего необычного. Двигаясь медленно и
беззвучно, он пересек центр, а затем вполз в проход между двумя
противоположными койками.
Он нащупал край отверстия пальцами. Рашаззи уже спустился. Хабер
протянул в темноте руку и передал ему позаимствованный фонарик, матерчатую
сумку с инструментами, немного нейлоновой веревки, другие мелочи, которые
могли пригодиться. Мак-Кейн легко похлопал немца по руке, а затем медленно
опустился в отверстие между двумя койками. Он чувствовал жесткие выступы
конструкции и силовые балки, еще более давящие и угнетающие в полнейшей
темноте, окружавшей его со всех сторон. Затем он услышал, как сверху
ставят панель на место.
Впереди показался свет, возник силуэт Рашаззи на фоне силовых
элементов, труб и кабелей. Проход был очень узкий, и Мак-Кейн сперва
подумал, а не окончится ли их экспедиция уже здесь. Они начали методично
осматривать окружающее, дюйм за дюймом передвигая фонарики и время от
времени переворачиваясь на другой бок. Рашаззи провел немного времени,
лежа на спине и изучая систему сигнализации у него над головой. Одной из
задач сегодняшней экспедиции было установить вторую перемычку прямо под
полом, чтобы не повторять сегодняшнюю процедуру каждый раз перед тем, как
снимать панель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51