Магистр Пиотровский, имея дело с умозрительными сущностями,
такими как "совесть", или же "абсолют", весь свой немалый, надо признать,
потенциал сосредоточил на прохождении заведомо тупикового пути, а именно:
определении объема, так сказать, и формы этих сугубых условностей,
представлении таковых в наглядном виде, скажем, на экране дисплея, и
вообще рассматривал последнее как оперативный материал. В представлениях
покойного магистра гипотетическая область воображения занимает чуть ли не
главенствующее место, обнимая собою целый космос, а часто и далее.
Основной принцип его, не раз опровергнутый ведущими стогастами страны,
звучит так: все сущее - воображено, следовательно, воображенное, химера
есть все то, что мы привыкли полагать твердой реальностью. Пиотровский
утверждает (заблуждаясь, разумеется), что мир был воображен однажды
верховным существом и населен субъекто-объектами этой вселенской фантазии
(это мы с вами!), способными, в свою очередь, на автономное воображение,
т.е. на создание иллюзии внутри иллюзии. Выражение "искра божья", по
магистру следует толковать буквально, как вторичную частицу изначального
творения.
Гроб с останками покойного будет помещен в боеголовку ракеты и
выстрелен в пространство.

УРАГАН ДЖИНО
Перед этим Шкляр помнит немногое - вечереющая улица, по которой
спешили они с женой, обремененные какой-то ношей, покупками, снедью, вроде
помидор, а почему спешили - рядом совсем, за флагштоком горсовета
громоздилась туча, темная до трупной фиолетовости, и оттуда рокотала,
близилась немолчная канонада грома, но - без молний, что необычно. И еще
помнил, жена еще воскликнула, оглянувшись - о, ураган! И после этого
впечатления Шкляра недостоверны.
В частности, откуда взялась столешница, в которую он вцепился смаху,
в момент проваливания - ведь сперва показалось, что они ухнули в какую-то
шахту под брусчаткой и камнем летят ко дну, в кромешной тьме, в куче хлама
и обломков - когда вдруг его на какой-то миг вытолкнуло из этой шахтной
черноты, и в ошеломленном сознании запечатлелись громады сизых туч, а в
просветах - кварталы уходящего вниз, убывающего, уменьшающегося города. И
снова - совершенно однородная, непроницаемая толща тумана, и в ней -
как-то захребетно это ощутилось - кружило его, закручивало по гигантской
дуге, так, что дух спирало и не было сил даже заорать. Шкляр перевалился
набок на своей столешнице (она дрожала и гудела от напора воздуха, словно
бубен), и, вцепившись в ее края, будто распятый, несся в этой тьме, среди
адских завихрений, то швырявших в неисповедимые низины, то опять
взметавших его вверх, подобно камню из пращи. К тому моменту до Шкляра
дошло, что их захватил вихрь, смерч, они попали в смерч.
Меж тем постепенно светлело и развиднялось вокруг, и тут лишь
выяснилось, каким бешеным движением был Шкляр окружен и заверчен. И -
удивительно в этот момент - ужас и чувство неминучей гибели сразу как-то
улетучилось. - Покой, - сказал он сам себе, хотя все вокруг, повторяю,
неистовствовало. Облачные массы, скручиваясь в жгуты, завивались вверх,
где в зените редкие облачка, сбившись в кучку, вертелись грациозно, мирно,
словно пенка в кофейной чашке. Но вот, вылетев на периферию, они (Шкляр и
столешница), оказались под темно-синим чистым небесным куполом, высоко над
облачным морем. "Сейчас замерзну насквозь, за считанные секунды, - подумал
он, - и оземь грохнется мертвая ледяная глыба. Самый, вроде,
безболезненный переход в тот мир (это Шкляр соображал насчет замерзнуть),
но никогда не думалось, что так... своеобычно, что ли". Но холода не
ощущалось, чувствовалась чуть ли не жара, как из духовки, этот смерч,
видать, захватил гигантские объемы нагретого воздуха. Шкляр мчал на своем
плотике-доске по направлению к заходящему солнцу, но его все время сносило
к центру тайфуна, к пресловутому "глазу бури"; спустя некоторое время
Шкляр понял, что описывает гигантскую спираль, радиусом в десятки
километров. Розовые закатные громады вспучивались там и сям, творили все
новый небесный ландшафт.
"Здесь должны водиться ангелы", - подумалось. Он взглянул вниз, в
блеклую темень облачности, объявшей все под доскою, уходившей за горизонт,
и лишь теперь заметил, сколько разного добра вознеслось в небеса с этим
вихрем - прямо таки целые реки и скопления всякого скарба проносились под
ним, от цветных полотнищ рваных очертаний до шкафов и диванов, издали,
вроде, неповрежденных, но при ближайшем рассмотрении искореженных до
неузнаваемости. Масса побитых мелких предметов, неопределимых издали. И,
как венец всего, подобная гигантской летучей мыши, кружила над тучами
огромная железная кровля, вместе со всем своим стропильным остовом. Там,
похоже, копошились люди.
- Эй! Э-э-э-э-э-й! - послышалось Шкляру.
Кто мог тут кричать? Он глянул туда-сюда и заметил вдали
трепыхавшийся зеленый лоскут, в котором с большим трудом признал жену.
Жена? Он начисто забыл о ней с момента катастрофы, и теперь с изумлением,
будто заново узнавая, смотрел, как она стремительно приближается к нему по
пологой дуге, сноровисто пользуясь распяленным подолом, работая руками
(мы, так уж повелось, обречены на какую-то роковую смехотворность в самых
страшных обстоятельствах).
- Уф-ф...
Она, наконец, ухватилась за край столешницы и подтянулась. Воздушное
течение занесло ей ноги вбок, и Шкляр, поймав жену за локоть, с трудом
втащил ее наверх. Столешница накренилась; видимо, ее аэродинамика не
рассчитана была на двойной вес. Надо же - совершенно забыл о жене! А
бедняга, видать, за эти считанные минуты (Шкляр глянул на часы и отметил,
что прошло уже никак не меньше двадцати минут) и вовсе сдвинулась - на ее
простоватом, обычно вяло-безучастном лице сейчас полыхал красными пятнами
экстаз.
- Вот это да! Вот так влетели!
Шкляр глянул на жену с опаской.
- Рита! Что с тобой? Мы сейчас разобьемся, ты это знаешь?
- А-а, чепуха... Какая красота, посмотри только!
- Рита... а дети?
Рита глянула мельком, и Шкляр понял, что это не безумие, а просто,
может быть, какая-то конечная стадия просветления, в которой такие вопросы
уже не важны. Ветер начал спадать, и они явственно подались вниз.
- Вить, как мы жили? - вдруг спокойно спросила жена. От ее недавней
экзальтации и следа не осталось. Шкляр немного подумал.
- Неважно, - признался он наконец.
- Вить, а мы виноваты?
- Не знаю... В чем-то, наверное, да.
- А что с нами будет?
Шкляр снова изумился - что за вопрос, но тут же до него дошел смысл.
И все же он попытался увернуться.
- Ну... шансов мало. Километров десять, как-никак.
- Я не об этом, - со скрытой страстью прервала жена. - С меня хватит
тридцати метров. Я о том, что дальше?
"Боже, если б я знал", - подумал Шкляр. В облачных просветах под ними
сверкнуло. - Внизу море, - сказал он вслух.
- Так что же? - не отставала жена. Вдруг резко полоснуло холодом; они
явно выходили из круга теплого воздушного выброса.
- Ну, откуда мне знать...
- Ты всегда был у нас самый... - жена искала слово и не заметила
обмолвки "был", - осведомленный. Вить, для чего все было?
- Ах, оставь! Почем я знаю...
- Сейчас, наверное, все выяснится, - с надеждой сказала жена. Шкляр
же лишь крепче вцепился в кромки снижающейся, почти пикирующей столешницы.
Он подумал, что за жизнь свою столько раз оказывался в таких вот страшных
и, вместе с тем, унизительных позициях; нынешняя, пожалуй, еще не худшая.
Распятый на доске, с безумной женою в изножьи, Шкляр стремительно влетел в
пурпурную тучу, горой высившуюся над облачной пустыней. Внутри шел теплый
ливень. Шкляр подставил ладонь и оплеснул лицо.
- Все будет хорошо, Рита, - сказал он жене, - все самое плохое уже
позади.

ИЗ ПРОТОКОЛА ОПОЗНАНИЯ
...Неизвестный, по свидетельству фарцовщика Бугаева П.С., имевшего с
ним постоянный контакт на почве мелкой перепродажи, рассказал однажды, что
еще во время оккупации, будучи в критических обстоятельствах, срочно сжег
свою униформу и документы (неясно, советские, или аусвайс, равно как и
форма). Для большей надежности, видимо, опасаясь пыток в случае поимки,
неизвестный обратился к гипнотизеру, который за небольшую плату (ведро
картошки) вытеснил из памяти неизвестного всю его биографию,
предшествующую сожжению документов. Таким образом, этот человек с
практически чистым сознанием начал новую жизнь безо всякого официального
укоренения.
Бугаев П.С. показал, что неизвестный никогда и не стремится к
получению какого-то другого удостоверения личности, или же узаконенного
места жительства, он избрал бродячий образ жизни, поскольку был для этого
достаточно умел и экипирован. Необычность этого бомжа, по его собственному
признанию, была в том, что после акта сожжения бумаг у него будто
оборвался внутренний временной фактор; возраст его как-бы
стабилизировался. Свидетель Бугаев сам признает, что неизвестному на вид
всегда было лет 45; свидетель познакомился с ним, занявшись спекуляцией в
сравнительно молодом возрасте, затем, в результате естественного
взросления Бугаева, они как бы стали ровесниками, а спустя некоторое время
свидетель ощутил себя уже значительно старше неизвестного. Занятый
всегдашними проблемами перепродажи, Бугаев не обращал особого внимания на
такие качества коллеги, хотя тот время от времени похвалялся своим
здоровьем.
Вскрытие тела показало своеобычную особенность его организма, а
именно - древовидное строение конечностей и туловища, с четкой кольцевой
структурой ствола, если можно применить такой термин. Число годовых колец
в поясничном срезе 90-92, что примерно должно соответствовать возрасту
неизвестного, если принять его версию. Существенное следствие: такого рода
органические особенности ставят под сомнение первоначальный вывод
медэксперта - летальный исход вследствие переохлаждения (замерзание) на
неотапливаемом чердаке. Возможно, это была просто стадия зимней
окоченелости, каковую ежегодно проходят все деревья нашей климатической
полосы.
Вывод: Установление личности неизвестного крайне желательно, ибо
упомянутый ключевой факт его биографии (сожжение документов) может
получить полярное истолкование: либо мы имеем дело с героем, участником
подполья, либо же, наоборот, с предателем, заметавшим следы. В каждом
случае ему полагается соответствующее захоронение.

РЕКЛАМКА
Человек, всегда готовый к худшему - это не обязательно боевик,
выходящий на звонок в прихожую с автоматом наизготовку; не тот, кто
запасся рыцарскими доспехами, или импортным противогазом; не тот, который
предусмотрительно застолбил себе местечко на трех-четырех кладбищах
города, а тот, кто вживил себе в тело капсулу-пеленгатор!
Капсула-пеленгатор, испуская строго индивидуальный регулярный сигнал,
позволяет нашим службам держать клиента под контролем практически
постоянно. Возможные похитители не способны экранировать капсулу (так она
сконструирована), пеленг будет идти даже после сожжения тела, спустя сотни
лет...

ЯЗЫК ЖИВОТНЫХ
Язык животных... Кто этим не интересовался? Попугаи, дельфины,
макаки, собаки, воробьи, кузнечики, ластоногие, скрытощележаберные,
корытообразные, яйцекрадущие, двоякоживущие - все они, оказывается, без
умолку общаются между собой - по-своему.
Аспирант Невалящий с детства фанатически увлекся этим, а затем
увлечение приняло такой тяжкий характер, что ему пришлось закончить биофак
(специальный курс зоолингвистики) и защитить диссертацию. К концу обучения
молодой ученый стал так здорово понимать живые существа, что иной раз
воспринимал достаточно свободно даже речь растений.
Надо отметить, что здесь в ходу такая теория - чем ближе к человеку
существо, тем больше оно от него набирается. Комнатная герань, к примеру,
знает тридцать-сорок слов из лексикона домохозяйки, георгин с парковой
клумбы - и того больше, но там есть и матерщина, а вот колхозный огурец
слышит обычно лишь два слова: "Будь здоров!", и то, когда им уже
закусывают.
Мечтой Невалящего было попасть в нетронутый край лопухов,
допетровский, так сказать, где сохранился еще древний диалект растений,
свободный от всяких современных включений. Хотелось нетронутой, подлинной
глубинки. Чего-чего, а это добро у нас в дефиците никогда не значилось,
можно подобрать на любой вкус. Нашлось такое сельцо со старинным названием
Укромина, в каковом не видели приезжего со времен, пожалуй, Александра
Македонского. Да и то - ежели б всемирный диктатор во главе своих армий
появился здесь однажды и окинул взором бесконечные гряды лысоватых
холмиков, поросших кое-где невзрачным кустарником - нетрудно представить
его реакцию.
- М-да... - сказал бы полководец неопределенно и махнул войскам:
заворачивай, мол, бойцы, в Мессопотамию, тут завоевывать нечего. Край этот
отродясь слыл неперспективным, то есть.
Но кандидат Невалящий вовсе не разделял мнение Македонского; он
пришел в восторг от мохнатого диалекта простецких елок и растрепанных
берез. Ночевал он в палатке и дни напролет бродил по окрестностям Укромины
со своим портативным магнитофоном, подсаживаясь то к тому, то к иному
кустику, записывая и собеседуя, он опомнился лишь, когда его съестные
припасы подошли к финишу. Надо отметить, что Укромина была полностью
покинута жителями ввиду всесторонней ее неперспективности, лишь на отшибе
в двух избушках размещалась небольшая метеостанция, регулярно сообщавшая в
центр о погоде в этой забытой местности. Невалящий доел последнюю банку
ставриды, и взоры его обратились туда. "Небось, тоже люди, помогут", -
решил он оптимистически.
В самом деле, на метеостанции хозяйничала молодой метеоролог
Анастасия; увидев ее, аспирант на миг позабыл о цели своего визита.
Возможно, и Македонский тоже изменил бы свое решение, хотя, как утверждали
многие метеорологи, ничего особенного в Анастасии и не было; но, опять же,
каждый из них не прочь был провести вдвоем с ней зимовку где-нибудь на
Новой земле. Причина, по которой возле девицы не кишели коллеги по
профессии, выяснилась позднее, пока же Невалящий бессознательно отметил
этот факт. Он осмотрел просторный двор, где квохтали куры, бегал цепной
пес, принайтовленный к длинному тросу, хрупала траву корова на огороженном
лужку - а посреди этого благосостояния улыбалась ему очаровательная
Анастасия.
Конечно же, она накормила голодного аспиранта, естественно, что они
вспомнили студенческие годы, само собой выяснилось, что они из одного
города, и вполне понятно, что рядом с метеостанцией аспирант Невалящий
обнаружил множество говорящих растений, но - удивительное дело - говорили
они ему только об Анастасии. Да, теперь, беря интервью у обшарпанной
осинки, Невалящий следил одним глазом, как Анастасия грациозно, словно
Диана, заполевавшая борова, возится с воздушным шаром-зондом, как она,
обворожительно щурясь, заносит в журнал показания самописцев, как опрятно
выметает двор, или задает корм птичью. Ничего подобного, оказывается,
аспирант не видел в жизни.
К концу недели, что прожил аспирант возле метеостанции, он почти
утратил дар общения с "зеленым другом", как популярно называют у нас
растительность, зато в голове его созревало и крепло определенное решение,
выражалось оно в форме летучих мыслей, похожих на белоснежные
облачка-барашки. Шли они обычно чередой и выглядели так: ...А почему бы
нет... сходство интересов и характеров... оба как-то в науке... должна
оценить мой уникальный дар... прелесть, просто-таки... И много подобных
облачков.
Откуда бралась такая уверенность аспиранта? Очевидно, его
преследовало распространенное убеждение, заблуждение скорей, насчет того,
что женщин неотвратимо влечет какое-то уникальное качество избранника,
расцениваемое ими как талант. В среду Невалящий, оставив без внимания
тянувшуюся к нему всеми листочками и что-то лепетавшую крапиву, решительно
приступил к обольстительной вещунье погоды.
- Анастасия!
Девушка потупилась, предвидя неизбежное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19