- В ОГПУ не понесу, мужу скажу, что видела.
- Ну, мужу - это святое.
Руфина пошла проводить их до Лесной. Евдокии Михайловне было близко на Грузинский вал, Надежда потащилась с ними, чтоб остаться потом с Руфиной наедине.
- Если я правильно тебя поняла, ты мне доверяешь.
- Правильно поняла.
- А почему?
- Не знаю. Лицо у тебя такое, наверное, поэтому.
- Но у нас с мужем очень откровенные отношения.
- Ты об этом говорила. Только мне кажется, что доверие такого рода возможно до тех пор, пока не касается судьбы других людей.
Иосиф, когда сообщила, , что видела на улице листовку, сказал:
- Я знаю. Нехорошее, неприятное и непартийное письмо.
Но это было позже, когда она вернулась из Челябинска.
Вернулась потрясенная и разрушенная увиденным. Общежития рабочих мало отличались от того страшного, населенного клопами барака в Серпухове, где они жили однажды до революции, и о котором с содроганием вспоминала мамаша.
Коварского отбили, но ей уже никогда не забыть промозглые, прокуренные, нищие комнаты заводских парткома и профкома, не забыть рабочего поселка с заледеневшими помоями, на которых они оскальзывались на улицах, стаи тощих бездомных собак и таких же худых, затравленных детишек в детском комбинате.
Привезли подарки от Академии и фабрики "Большевик", бывшей "Сиу". Дети не знали, как обращаться с завёрнутыми в фантики конфетами, смотрели ошарашенно, пробовали на зуб. Пришлось показать: развернули бумажки и заодно очистили апельсины.
Надежда случайно увидела, как в пищеблоке, откуда для них принесли серо-голубую манную кашу ("Деликатес для гостей. Что же едят ежедневно дети?"), так вот увидела случайно, как поварихи жадно поедают кожуру привезенных ими апельсинов.
Люди ходили по улицам, согнувшись, словно ощущали над собой какую-то огромную страшную плиту, готовую сорваться и упасть в любую минуту. И всюду портреты Иосифа. Надежда чувствовала, как снова ее рассудок становится зыбким.
Лицо человек, вместе с которым она спала, ела, тепло и запах которого ощущала каждый день в течение многих-многих лет превратилось в схему, чертеж, состоящий из унифицированных деталей, вроде проекта червячного редуктора, лежащего на стекле в ее спальне.
Руфина, кажется, заметила ее состояние, сказала весело:
- Обрати внимание: в разных краях облик Иосифа Виссарионовича несколько меняется? Я была в Казахстане, там он здорово смахивает на казаха, здесь - на рабочего, такой же худой и изможденный. Больше всего он похож на себя, я думаю, в Москве, но тебе виднее.
Они очень сблизились за эту поездку. Руфина умела удивительно просто и весело обращаться с людьми. Даже белоглазый, высушенный, похожий на воблу секретарь партячейки размяк и притащил им в обкомовскую гостиницу огромного копченого леща. Руфина тут же раздобыла где-то шкалик водки, и они, уминая леща, окончательно оформили судьбу Коварского самым благоприятным для него образом.
В поезде Руфина говорила о мрачных настроениях в Академии, о нищете челябинских рабочих, о насилии в деревне. Надежде иногда удавалось перевести разговор на другое - на прошлое Руфины. И здесь было не только нежелание слушать недозволенное, но и искренний интерес к жизни новой подруги. Руфина легко поддавалась и часами очень смешно рассказывала об экспедиции вглубь Китая, о распрях членов миссии, о воспаленных воинских самолюбиях, как в среде военных советников, так и китайских полководцев.
- Там очень смешно все получалось: генерал, он же помещик покупал лошадей и провиант для своей армии у себя же. Сплошное удовольствие! В Дайрене разругались до того, что ели за разными столами, приходилось бегать, как собачке, от одних к другим. Тоже Гражданская война только на жалчайшем уровне.
- Почему "тоже"? У нас нет гражданской войны.
- А ты считаешь, что резкое падение производства на втором году пятилетки - это не результат Гражданской войны, которая идет по всей стране?
- О каком падении производительных сил ты говоришь, когда заводы и фабрики рапортуют о выполнении плана.
- Попробовали бы не рапортовать. За невыполнение плана снимают с работы, отдают под суд, обвиняют в оппортунизме.
- Тебя послушать - страна обезумела. Мы все летим в пропасть.
- А разве это не так? Ты посмотри, как выкачивают из населения последние драгоценности, последние золотые кресты и кольца. Все уходит за границу: ковры, картины, антиквариат. Я уж не говорю о сельхозпродуктах за бесценок.
- Я думаю, Иосиф этого не знает, его обманывают.
Почему-то вспомнились его золотые часы "Лонжин" с портретом на крышках: он и Ленин. Подарил на пятидесятилетие ЦК - увесистый шматок золота на увесистой цепочке. Всякий раз, когда видела, морщилась:
- Очень буржуазно. Не представляю, чтобы такие были у Ильича. НЭП и тебя заразил своими соблазнами нравов.
- Какие соблазны ты имеешь ввиду?
- Все эти разлагающие привилегии, преимущества и поблажки, которые с такой скоростью распространяются в среде партийцев.
- А ты за уравниловку? Любовь к уравниловке - удел завистливых ничтожеств.
- Пусть я ничтожество, но Ленин...
- Ты думаешь, что твой Ленин привилегиями не пользовался? Ты бывала в Горках и привилегий не заметила? Да он давно бы отбросил копыта, если бы не Ферстер и Кемперер. Знаешь, сколько они стоили? А содержание усадьбы и этих двух, прости-господи? Да ты сама - ярчайший пример привилегий. Садовники, охрана, дачи на Кавказе и в Крыму.
- Мне они не нужны. В той же "Зензиновке" меня вполне бы устроил дом отдыха ЦИК. Мне не нужны приватные пикники с участием Берии на тонких ножках, но с неизменным топором за поясом.
- Все в одну кучу, но "Карфаген должен быть разрушен", Лаврентию не место в нашей компании.
- И ни в какой другой. Ему вообще не место среди нормальных людей, он - выродок.
- Еб твою мать! - он вдруг весело хмыкнул. - итак, еб твою мать, чего ты к нему прицепилась. Ревнуешь, боишься, что он мне женщин поставляет. Да пойми ты, Епифан несчастный, мне никто не нужен, но предупреждаю: будешь проедать мне плешь - прогоню.
Разговор происходил недавно в Сочи. Чтобы не разругаться перед отъездом, проглотила "прогоню", ушла на пляж к детям. Отсюда вид крытого черепицей дома с башенкой в зарослях кипарисов и магнолий почему-то показался очень древним, таким, наверное, был дворец Креона, откуда выгнали Медею.
"Наконец-то, понятно, кто я. Вот мои дети, играют на берегу, а там, под горой, живет Ясон. Все сходится, я тоже убежала с ним от родных, и меня тоже ждет расплата. Если бы рядом был Эрих, я бы рассказала ему, что у меня комплекс Медеи, но его нет, и надо его забыть".
В Москве мела метель. Она гнала их к остановке трамвая, зашвырнула в ледяной вагон. Руфине этот маршрут подходил: довозил почти что до дома, а она решила сойти на Садовом и оттуда автобусом. Трамвай дернулся и замер в Грохольском. Мрачный водитель в ватнике вылез и гремел, матерясь, чем-то железным. Они вышли и побежали на садовое к автобусу. Тут повезло: автобус подошел быстро, но у Самотеки стал тоже дергаться и остановился. Руфина хохотала: "Сплошное удовольствие! Мне уже недалеко, пошли ко мне, я дам валенки". Но Надежда осталась ждать другого автобуса. Ветер кружил огромные хлопья, несся с воем по пустынной Садовой, снежинки щекотали лицо. Откуда-то из белой колышащейся завесы вынырнуло такси. Она чуть не упала под колеса.
- Мне, пожалуйста, к Троицким воротам.
- А где это такие?
- Кремль.
Он обернулся, глянул угольным в черных кругах глазом:
- Жаловаться, что ли на ночь глядя собралась? "Товарищ Сталин, я вам докладываю не по службе, а по душе, товарищ Сталин, работа адова будет сделана и делается уже".
- Вы образованный человек, Маяковского знаете наизусть.
- Вот ведь как точно - "адова", адова, адова за кусок хлеба. И сам продался за чечевичную похлебку, потому и пустил пулю в висок. Где же вы там живете у Троицких? Там ведь учреждения одни, никто туда не ездит. В Лоскутке? Точно - в Лоскутке. Система коридорная, дровяное отопление, керосинки - в общем все радости жизни. Вы ведь тоже, небось, из "бывших"?
- Можно и так сказать.
- А еще как? А, черт! - машина вдруг остановилась как мертвая. Ни звука.
Остаток пути добежала, придерживая одной рукой шляпу, в другой саквояжик с вещичками и подарками детям. В Челябинске на толкучке купила Светланочке пуховый капор и варежки - Васе.
Дома в столовой под кремовым абажуром дети играли с мамашей и Федей в домино. В центре стола стояла ваза с персиками.
- А нам папа персиков прислал! - крикнула Светлана.
- И лимонов, - добавил Вася.
Утром в Академии Руфина отвела ее в сторону:
- Его вчера исключили из партии. Политбюро подтвердило решение президиума Це-ка-ка. Сделай что-нибудь.
Она даже не стала спрашивать, о ком идет речь: замершим сердцем поняла - о Мартемьяне Никитиче.
- Что же я могу сделать?
- Понимаешь, он же провокатор такой же, как был подослан к Бухарину помнишь, комсомолец Платонов.
- Кто провокатор?
- Да Немов этот, который написал заявление, поговори, это же абсурд партизана, участника Гражданской, кандидата в члены ЦК - из партии. Но мужа своего не проси, ему важно лишить Бухарина опоры в московской организации, тут сюжет продуман, попроси кого-нибудь другого... из ГПУ.
- Хорошо, я попробую
Лекцию записывала, не вникая в смысл, потому что странно сжималось сердце, будто летела на качелях вниз или падала в черную бездонную пропасть.
Но она знала, что качели эти раскачала и к краю пропасти подошла не сама. Ее снова втянули обстоятельства, чужая воля и тот темный зов еды, который всегда ощущала в своей крови.
Иосиф приехал помолодевший, вместо старых прокуренных, гниловатых зубов сияли белизной на загорелом лице новые коронки.
И в первый же день - скандал. Она сидела в кабинете, разбирала его бумаги, когда позвонил Бухарин. Иосиф отвечал односложно и вдруг, не попрощавшись, положил трубку.
- Хер моржовый! Я, оказывается, - "проповедник террора". Ишь ты! Ха! Мразь, тряпка! Его надо добить.
- Тебе не кажется, что всех, кто не пресмыкается перед тобой, как Пятаков, например, по твоему мнению надо добить?
- А что это ты его жалеешь? Спала, наверное, с ним. Ну ладно, ладно шутка. Ты что не понимаешь, что у них смычка с Углановым, мечтают о дворцовом перевороте. Не вздумай звонить об этом разговоре. Он уже полные штаны насрал. Увидишь, будет каяться. Будет, будет... а я натравлю других на него, чтоб вскрыли его двурушничество. А потом выступлю в защиту. Вот так, Татка!
- Значит, все теперь зависит только от тебя?
- Правильно мыслите, товарищ, - он был в благодушном настроении, избегал ссоры, а ее что-то толкало изнутри.
- Может, ты хочешь, чтоб тебя короновали?
- А меня короновали на XVI съезде. Ты теперь - царица. Выбирай любой дворец. Здесь нам уже тесно. Давай переедем в Потешный.
- Потешный? Как раз, чтоб потешались. Зачем обязательно дворец? Люди вокруг плохо живут. Рабочие Челябинска, мои товарищи в Академии, они...
- Плевал я на твоих товарищей, - он действительно плюнул на пол. - Вот так я плевал. Опять тебя на уравниловку потянуло.
Надежда подумала, что зря разозлила его. Надо было использовать хорошее настроение и поговорить о Рютине. Теперь уж нельзя. Но именно потому, что понимала что нельзя, не вовремя спросила.
- А что с Мартемьяном Никитичем?
- Пиздец твоему Мартемьяну Никитичу. Политбюро исключение подтвердило, пускай им теперь ОГПУ занимается. А что это ты так озабочена его судьбой. Понравился? Вроде Кирова, маленький, но вот с таким шлангом, - он сделал неприличный жест. - Да? На твой вопрос отвечаю - получит то, что заслужил. Ну что у вас там в Академии, что говорят, какое еще бузотерство придумали?
- Какой смысл разговаривать, если ты все время материшься.
- Хорошо. Не надо. Ты настроена противоречить. Давай о другом. Сетанка становится очень забавной и умной. Чего не скажешь о Васе.
- Вася хороший мальчик. У него новая привязанность - лошади. Он с ними замечательно умеет обращаться. У вас со Светланой новая игра?
- Ей нравится.
- Лелька это плохая девочка?
- Мы ее прогоняем.
- По-моему это неправильно. Ребенок начинает чувствовать что-то вроде раздвоения личности: она и хорошая Сетанка и плохая Лелька.
- Это ты на курорте своем набралась умных слов: "раздвоение личности"?
- Просто при имени Лелька я представляю мужланистую Трещалину, становится неприятно.
- Что ты имеешь против Трещалиной?
- Ничего не имею. А что я могу иметь общего с полковой дамой.
Он подошел к ней, взял за подбородок, крепко сжал:
- Ты только с виду такая постная, такая правильная, на самом деле ты дрянь! - оттолкнул ее лицо. - Дрянь , а я по тебе дурак скучал! Мы же так хорошо сидели, убирайся вон!
В Академии Руфина смотрела вопросительно. Она молчала. В один из дней поехали в общежитие готовиться по бригадному методу. Руфина запаздывала, что было странно и не кстати. От их бригады именно она должна была сдавать зачет по математике. Правда, кто-то пошутил, что правильнее было бы послать Надежду: новый преподаватель Иванцов явно к ней неравнодушен. Краснеет, запинается, роняет мел, все из-за нее, замечено давно.
Надежду томило тяжелое предчувствие. И день был плохой - тринадцатое, и месяц - ноябрь, с короткими днями, ожиданием зимы, голыми деревьями всегда был для нее худшим временем года. Вернулись головные боли, не такие сильные как прежде, но неожиданные, застигающие врасплох. Она все время мерзла, болел низ живота, временами тошнило. Нужно было идти к гинекологу, но откладывала со дня на день, а чтобы заглушить боль и тоску, снова стала носить в сумочке китайскую коробочку с кофеином.
Руфина, наконец, пришла. На голубоватом лице с покрасневшим от холода носом, проступили веснушки, сделав кожу похожей на перепелиное яйцо. Кто-то побежал ставить чайник, кто-то курить на улицу, и когда Руфина направилась к ней, она уже знала: новость будет ужасной.
- Сегодня его арестовали. Шьют контрреволюционную агитацию и пропаганду.
Больше всего боялась, что встретит Иосифа и не сможет легко и простодушно объяснить, что решила зайти к Зине. Во-первых, никогда не умела врать, во-вторых, а, может быть, и во-первых, лгать Иосифу было последней глупостью: он сам лукавый, каким-то таинственным образом, как тараканы чувствуют взгляд человека, чуял ложь.
Все окна ее квартиры были освещены, значит, Иосиф дома. Но облегчения не испытала; ноги не несли. Как хорошо было бы придти сейчас домой, увидеть детей, Иосифа, поужинать, проверить у Васи уроки, поиграть со Светланой, уложить их и засесть за конспекты. Такое обыденное, ежедневное, временами раздражающее, сейчас показалось потерянным раем. Она ощущала, что совершает поступок НЕПОПРАВИМЫЙ, что последствия его предугадать невозможно и все же твердой рукой позвонила в квартиру Орджоникидзе. Ей повезло, Серго был один и, наверное, работал с бумагами, потому что секунду смотрел затуманенно, будто не узнавал. Но узнав, просиял. У них всегда было особое отношение друг к другу. Она знала о его вспыльчивости, о приступах бешеной ярости, но эта, неприятная в других, особенность совсем не мешала испытывать к нему чувство безграничного доверия. Может быть потому, что и у ее отца бывали такие же вспышки, и она знала, что, в отличие от Иосифа с его железным самообладанием и тихим голосом, взрывы свидетельствовали об искренности и отсутствии мстительности. Мстительность же она почитала худшим качеством.
Серго был в толстых из разноцветной шерсти постолах, гимнастерка без ремня свисала даже несколько по-бабьи, но все равно - в том, как помог снять пальто, в походке, в жестах, просвечивали ухватки джигита и кровь дворянина.
Принялся накрывать чай, какой-то особый, из местечка Кобулети, единственном месте в мире, где растет именно такой чай.
Это тоже было особенностью Серго - придумывать обычным вещам необыкновенные истории. Споласкивал заварочный чайник. Засыпал из жестяной коробочки по виду обыкновенную заварку и рассказывал, что чай этот должны собирать только девушки: "Понимаешь, о чем я говорю? Только девушки и только на рассвете, когда луна еще видна на небе".
Надежда любовалась им: смуглое лицо, великолепные зубы, крупные сухие руки.
- Ты что так меня разглядываешь? Наконец заметил, что мы похожи?
- Мы!
- Да, да. Если не обращать внимания на мои усы, то мы похожи как брат и сестра, это Зина первая сказала.
- Ну разве что носами, - она засмеялась.
- Не только. У нас лицевой угол одинаковый, и рот, я не понимаю, почему я должен тебя уговаривать? Ты не хочешь признать меня еще одним твоим братом?
- Да нет, я не возражаю... Тогда я правильно пришла: то, о чем я тебя хочу попросить, я могла бы попросить только брата.
И она, как со скалы в воду, рассказала ему о встрече с Рютиным в Сочи, о знакомстве с Евдокией Михайловной, о Руфине, и даже почему-то о коте Арсении, приносящем парализованному мальчику полузадушенных крыс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32