(Дворник с неубедительным усердием принялся мести, продавец газет покосился, а торговец заводными пауками отдал честь.) Босая женщина, не старая и не молодая, осторожно выбралась из машины, держа в руке одну туфлю.
– Большое спасибо, – поблагодарила она.
– Не за что, мэм.
Инспектор притронулся к козырьку своей кепки и забрался в машину, которая укатила за угол.
Мун посмотрел на нее, и она ответила ему усталым взглядом, обнаружив определенную красоту, не тронутую ни бегом лет, ни разъедающим действием ночи. Ноги полноватые, но длинные, юбка заканчивалась прямо над расставленными коленями, туго натянувшими подол. Несмотря на холод, ее твидовое пальто было свободно наброшено на широкие плечи, открывая полную грудь, а воротник был поднят, прикрывая немытые темные волосы.
Мун придержал открытую дверь.
– Доброе утро, леди Малквист.
– О господи, неужели уже утро? – Голос с ароматом виски и печально растянутые полные губы.
– Да, миледи.
– Я так и знала. Просто нагнетала эффект своего освобождения из тюрьмы.
Они вошли в прихожую, и Мун закрыл дверь.
– Я… э-э… секретарь лорда Малквиста.
– Босуэлл.
– Ну да. Мун.
– Он мне рассказывал.
Она весело взглянула на него, а потом закрыла глаза как будто от боли.
– Ррр. Мои похмелья родом прямиком из Откровения.
Из-за лестницы таинственно возник Бердбут:
– Доброе утро, миледи. Простите, не услышал вашего звонка.
– Ничего страшного, меня впустил мистер Мун. Его светлость здесь, то есть дома, то есть встал?
– Его светлость ожидается домой с минуты на минуту, миледи.
– Откуда?
– Из полицейского участка в Гайд-парке, миледи.
– Гайд-парк! Только не говорите мне, что его арестовали за домогательства.
– Его светлость позвонил вчера поздно ночью – точнее, полагаю, сегодня рано утром, – дабы сообщить, что его арестовали на лодке посреди Серпентина, – сказал Бердбут.
– А что именно он делал на лодке посреди Серпентина глубокой ночью?
– Насколько я понимаю, катался, миледи.
– Не понимаю, Бердбут, – сказала она.
Мун почувствовал, что здесь он может кое-что добавить, но понял, что это не заслуживает объяснения.
– Быть может, вы помните, что королевский дар графам Малквистам включает в себя право в любое время отстреливать, а также ставить ловушки и силки на диких птиц, населяющих или посещающих непроточные водоемы, лежащие между Брикстоном и Масуэлл-Хилл, ввиду чего лорду Малквисту выделен ключ от ворот Александры, – напомнил Бердбут.
– Бердбут, я не верю, что в Гайд-парке водятся хоть какие-нибудь дикие птицы.
– Возможно, что и так, миледи. Как бы там ни было, констебли заявили, что его права не простираются на катание на лодке после заката. Его светлость позвонил, потому что не смог связаться с сэром Мортимером.
– Час назад сэр Мортимер был дома, потому что я смогла с ним связаться.
– Да, миледи, – сказал Бердбут. – Вскоре после этого мне все-таки удалось переговорить с сэром Мортимером. Он сообщил мне о ваших затруднениях, миледи.
– Он был зол?
– Мне он показался несколько отстраненным.
– А когда вы передали ему послание его светлости?
– Сэр Мортимер воспринял его довольно раздраженно, миледи. Впрочем, он дал мне понять, что предпримет шаги для освобождения его светлости. Сказал, что это в последний раз, и просил меня так и передать его светлости.
– Оставлять сообщения с лакеями – плохой признак, Бердбут. Впрочем, боюсь, мы все-таки используем старика. Что-нибудь еще?
Бердбут виновато кашлянул.
– Я заметил, что с утра пораньше сержант Харрис из особого отдела и два констебля обосновались перед нашим домом, действуя независимо от полицейского участка в Гайд-парке.
– Зачем?
– Не знаю, миледи, но полагаю, что это как-то связано с сообщением, которое я заметил в сегодняшнем утреннем номере «Таймс»: там шла речь о некой миссис Гермионе Каттл, которую вчера вечером на Пэлл-Мэлл сбила запряженная парой лошадей карета, исчезнувшая с места происшествия.
У Муна перехватило дыхание. Толстый тюк, рухнувший на дорогу, и рулон бумаги, разматывающийся через улицу, – казалось, это картина из другой жизни, он едва мог поверить, что она вторгнется в его жизнь сейчас. «У нее было прошение», – сказал он, но слишком тихо, чтобы они обратили на него внимание. Он уставился на стену, и тюк в его сознании больше не двигался.
Он услышал, что голос леди Малквист изменился.
– С ней все в порядке?
– Боюсь, что она погибла, миледи.
Пауза. Мун взглянул ей в лицо, и его потрясли настоящие чувства. Казалось, он давно не видел чего-то столь настоящего.
– Она была замужем?
– Да, миледи. Я так понимаю, что ее муж…
– А дети у нее есть? – нетерпеливо спросила она.
– Нет, миледи.
Она отвернулась, повернулась обратно, и ее голос стал прежним.
– В доме есть еда?
– Совсем чуть-чуть, миледи. «Хэрродз» опять прекратил поставки.
– О боже. Быть может, сэр Мортимер их как-нибудь уломает?
– Я ему сообщил, миледи.
– Хорошо, Бердбут. Пришлите наверх Эсме.
Бердбут опять кашлянул.
– Боюсь, мистер и миссис Тревор вчера оставили нашу службу.
– Они же сказали, что дадут нам еще неделю.
– А миссис Минтон ушла этим утром. Сегодня я попробую готовить сам, хотя, возможно, и не столь искусно, как миссис Минтон, миледи.
Она сложила полные губы в благодарную гримасу, предназначенную лакею, и Мун с удивлением ощутил укол ревности. «Я буду вам готовить! Только назовите, и я…»
– Похоже, Бердбут, все близится к концу.
– Да, миледи.
– Ну что ж. Спасибо.
– Благодарю вас, миледи.
«Лакей уходит.
МУН (падая на колени и возбужденно целуя руки леди Малквист). Моя дорогая леди Малквист, молю вас, осушите свои сладкие слезы и положитесь на мою верную службу, ибо я скорее умру, чем…»
– Мистер Мун, вы не сделаете для меня кое-что?
– Молю вас… я… конечно…
Она подошла к лестнице.
– Выпивка находится в кладовке, в запертом шкафчике, ключ от которого лежит в библиотеке за книгой «Piscator Felix»[17] Феннера. Это большая книга цвета бренди, смешанного с розовым шампанским, а их я в свое время намешала изрядно. Благодарю вас. Положив руку на перила, она посмотрела на него с усталой улыбкой, отнявшей у Муна всю его любовь.
– Это книга по рыболовству.
Она поднялась еще на две ступеньки и опять обернулась.
– Пожалуйста, не уроните бутылку. Она обошлась мне в пять фунтов, включая сведения о ее местонахождении.
Мун смотрел на нее, пока она не дошла до конца лестницы, но она больше не обернулась.
Фитч все еще спал и на сей раз не проснулся, когда Мун открыл дверь библиотеки. Поиски книги отняли у него несколько минут. Во время поисков он ощутил волнение, какого не испытывал с одного летнего дня на берегу реки, когда игривое дитя с волосами цвета меда и со сладостной попкой приказало ему украсить себя цветочными гирляндами и вознаградило поцелуем, твердым, как зубы.
Маленький латунный ключик. Мун взял его и поставил книгу на место. Тихонько вышел из библиотеки. Фитч выглядел озабоченным даже во сне.
За лестницей он обнаружил дверь, которая выглядела достаточно непритязательно, чтобы вести в помещения для слуг. Он вошел в нее и оказался в выложенном камнем коридорчике. Вторая дверь слева вела на кухню. Бердбут утюжил «Таймс».
– Привет, – сказал Мун. – Где тут кладовка?
– Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?
– Да, – ответил Мун. – Где кладовка?
– Через коридор напротив, сэр.
Мун открыл дверь напротив. Каморка с каменными полками. Он отыскал запертый шкафчик и вставил в скважину ключ.
– Простите, сэр, его светлость дал мне определенные указания…
– Довольно, довольно, Бердбут, у меня тоже есть определенные указания, я по горло сыт указаниями, так что перестаньте поджимать губы и выдайте-ка нам живительной влаги.
«Какая жалость, вылитый Вустер».[18] Его мозг сжался и очистился, как грязная вода, превращающаяся в лед. Он был вне себя от счастья.
Почти полная бутылка виски оказалась единственной вещью в шкафчике. Мун ухватил ее, улыбнулся величественному окаменелому лакейскому лику и двинул на выход.
– Если вы позволите, сэр, возможно, будет лучше запереть шкафчик и вернуть ключ на место?
– Хорошая мысль, Бердбут. Замести следы, а? Ключ лежит в библиотеке за «Piscator Felix», книгой по рыболовству, написанной парнем, чье имя высекут на моем лбу, как только я его вспомню.
– Феннер, сэр. Преподобный Годольфус Феннер, священник начала Викторианской эпохи.
– Он самый, Бердбут.
«И, одарив старого слугу одной из своих самых лучезарных улыбок, я поспешил наверх, прижимая к груди целительную жидкость и скалясь, точно охотничий пес, который возвращается к хозяину с первым фазаном в этом сезоне».
Наверху первого лестничного пролета он обнаружил большие двойные двери с золотой лепниной, выкрашенные в кремовый цвет. Мун вспомнил, что проходил их по пути в гардеробную лорда Малквиста во время своего первого визита. Он чуть приоткрыл их и увидел себя в висящем напротив зеркале глядящим на себя через щелку в больших двойных дверях, выкрашенных в сиреневый цвет. Стены тоже сиреневые, со множеством картин, в том числе портретов, по всей видимости принадлежащих предкам. Большая прямоугольная комната с высокими окнами и красивыми креслами, кушетками и столиками, расставленными без привязки к фокальной точке на восточном ковре. Люстра, несколько ламп и два украшенных камина в дальних концах комнаты. Пахло чистотой и холодом.
Мун закрыл двери и поднялся на третий этаж. Верхняя прихожая представляла собой пустой квадрат, ограничивающий лестничный колодец. Он вспомнил, что гардеробная лорда Малквиста находится за углом налево. Он постучал в ближайшую дверь и услышал отклик леди Малквист. Он вошел и оказался в детской.
Небольшая красивая комната с детской кроваткой красного дерева в стиле ампир с пологом из белого муслина, стул для кормления, обитый бархатом персикового цвета, плетеная колыбелька, шкатулка для шитья, раскрашенная цветами, пустая бутылка из-под виски, очень красивая лошадь-качалка и грустная коричневая обезьянка, которая уставилась на Муна слепыми глазами-пуговицами. Все пахло новизной, как в магазине. Ребенок отсутствовал.
Мун попятился из детской и наткнулся на леди Малквист, открывшую дверь в соседнюю комнату. Она разделась и облачилась в туго перепоясанный красный махровый халат.
– Не сюда, мистер Мун. – Она улыбнулась, широко открыла рот и показала туда пальцем. – Вот сюда.
– Простите, я…
– Не зайдете ли на минутку – дома так пусто, а я не люблю одиночества и не знаю, что… может быть, ванна меня усыпит.
Он прошел за ней в спальню, большую и белую, отделанную золотом, драпированную лимонным, центральное место в которой занимала кровать с балдахином – белая, позолоченная, задрапированная, она казалась уменьшенной копией самой комнаты. В стене напротив находились две застекленные двери, которые вели на декоративные балкончики, выходящие на улицу. Справа – закрытая дверь в детскую, а слева – еще две, одна из них открытая, за ней виднелся черный кафель и шумела вода. Он узнал ванную с прошлого визита, когда заметил ее из гардеробной лорда Малквиста (с той стороны закрытой двери).
– Муж сказал, что вы геройски вели себя в тот день, когда сбежал его мерзкий лев.
– Правда?
– И вернули ему сокола.
– Вообще-то я ничего не делал. Просто стоял и смотрел.
– Думаю, он считает, что это героическая поза. Вы что-то сказали насчет выпивки?
– Э-э… да.
Он забыл принести бокал.
– Простите, я…
– Ничего страшного, я открою зубами. Вы нальете или мне?
– Я думаю, возможно…
Он отдал ей бутылку. Леди Малквист откупорила ее, поднесла ко рту и жадно отпила.
– Мммм! Уфф! Как раз вовремя. Выпьете?
– Нет, благодарю, миледи, я не пью.
– Вообще-то я тоже. Иногда пропускаю бутылочку перед обедом.
Она жадно глотнула еще раз, закатив глаза и глядя на него в поисках неодобрения. Но Мун был очарован. Когда она пошла к туалетному столику (на самом деле это была мраморная полка, вделанная в стену под зеркалом в золоченой раме), он двинулся за ней, смутно чего-то ожидая.
– Боси, вы когда-нибудь попадали в тюрьму?
– Нет, миледи.
– Даже на ночь?
– Боюсь, что нет. – («Но я отдам свою жизнь за вас, и вы можете звать меня хоть Котом в сапогах, мне все равно».)
– Я попадала в тюрьму четырежды, – выразительно сказала она. – Точнее, в камеры полицейских участков. – И опять отпила, закатив глаза, но на сей раз весело. – Уф, так-то лучше. Боси, в тюрьме, знаете ли, не выпьешь. Меня поместили в тюрьму мягкого режима. Без решеток. Остроумно?
Ее широкая счастливая улыбка блеснула в зеркале, пронзив его. Она оседлала прямоугольный табурет и поставила бутылку, промахнувшись с расстоянием и брякнув ею о мраморную столешницу.
– Представляете, каково загреметь туда на месяц, это же спятить можно. К счастью, сержант всегда очень мил в таких делах и разрешает мне позвонить сэру Мортимеру. И вот я опять здесь.
– Мне очень приятно, – с никчемным пылом сказал Мун.
– Сэр Мортимер рвал и метал. Сказал, что я его компрометирую. Сэр Мортимер, он такой чопорный. – Она задумалась. – Пока не узнаешь его поближе.
– Кто он такой? – подозрительно спросил Мун.
– Какой-то там председатель, понимаете, – компании, комиссии, комитеты и все такое прочее. – Она взяла бутылку и на сей раз отпила довольно умеренно. – Присядьте же на минутку. Расскажите, каково вам босуэльничать.
У стены рядом с туалетным зеркалом стоял стул с прямой спинкой. Мун сел на него, обвил ногами гнутые ножки и сложил руки на коленях.
– Вы считаете, Малквист заслуживает «Жизнеописания»?
Он не понял.
– Жизнеописания?
– Мунов «Малквист». В этом есть классическая нотка. «Бессвязные странствия девятого графа». Смахивает на стиль докторишки, вы так не считаете?
– Докторишки? – ошеломленно, но охотно спросил Мун.
– Вы его читали?
– Нет, – отважился Мун.
Она рассмеялась над этим с неожиданным восторгом, и он улыбнулся, внося свою лепту.
– Боси!
Он улыбнулся.
– Вы много босуэльничаете? Он улыбнулся.
– Ммм?
– Что? О…
– Я спросила, много ли вы босуэльничаете? На ругих.
– Ну, – сказал Мун, – не совсем… Видите ли, эту мысль мне подал дядя моей жены. Он напечатал мне карточки, у меня есть карточки. И медная табличка. Но мы так толком и не начали, потому что он… понимаете, семья упекла его в богадельню… Он слишком серьезно все воспринимал, но был очень лавным.
– Мозги набекрень?
– Он был очень славным.
– Дядя Сэмюэль?
– Джексон. Дядя Джексон. – Он вспомнил дядю Джексона. – Ученый.
Он беспокойно задумался, сколько сейчас времени.
Леди Малквист задумчиво отпила из бутылки, поймала его взгляд и обхватила себя руками.
– Что бы вы хотели сделать больше всего? – спросила она с серьезным интересом, который он узнал по детским играм в какое-твое-любимое-блюдо.
– Ну, – ответил он, эта игра ему нравилась, – думаю, я хотел бы вернуться в деревню, где жил в детстве.
– Ловить жуков.
– Топтать дикие цветы.
– Лазить по деревьям.
– Строить шалаши.
– Но ведь не всегда было лето.
– Нет.
«Летом я обычно бродил по лесам, и все листья висели на месте, и это было здорово, и осенью тоже, шурша палой листвой, но однажды, когда я лежал на спине под деревом и смотрел на лист, как раз когда я на него смотрел, он слетел с дерева, беззвучно, неожиданно, просто слетел и упал на меня. Желтый. Лист каштана. Мне нравится, когда ты улавливаешь мгновение в непрерывности вещей, потому что когда ты своими глазами видишь слетающий вот так лист, то понимаешь, что такое лето и осень».
Он почувствовал, что ее рука убирает волосы с его лба.
– Что это, Боси?
– Преподобный Годольфус Феннер. – Он хихикнул. – Порезался.
– А нога?
Он опустил глаза и недоуменно посмотрел на свою голую щиколотку и хвосты платка.
– Ничего страшного.
Она участливо посмотрела на него:
– Боси, вы совсем за собой не следите. – Она отпила из бутылки. – Много вы зарабатываете босуэльничаньем?
– Ну, пока что ничего.
– А чем вы еще занимаетесь?
– Пишу книгу, – ответил Мун.
– Боси, вы писатель, что ли?
– Да.
– И что же это за книга?
– Вроде истории.
– Чего?
– Мира.
– История мира?
– Да, – сказал Мун.
– Ну и ну, Боси. И далеко вы забрались?
– Пока что я делаю заметки, – сказал Мун. – Готовлю материал. Каждый день хожу в библиотеку. То есть ходил, но… вы понимаете.
– Вы очень интересуетесь историей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Большое спасибо, – поблагодарила она.
– Не за что, мэм.
Инспектор притронулся к козырьку своей кепки и забрался в машину, которая укатила за угол.
Мун посмотрел на нее, и она ответила ему усталым взглядом, обнаружив определенную красоту, не тронутую ни бегом лет, ни разъедающим действием ночи. Ноги полноватые, но длинные, юбка заканчивалась прямо над расставленными коленями, туго натянувшими подол. Несмотря на холод, ее твидовое пальто было свободно наброшено на широкие плечи, открывая полную грудь, а воротник был поднят, прикрывая немытые темные волосы.
Мун придержал открытую дверь.
– Доброе утро, леди Малквист.
– О господи, неужели уже утро? – Голос с ароматом виски и печально растянутые полные губы.
– Да, миледи.
– Я так и знала. Просто нагнетала эффект своего освобождения из тюрьмы.
Они вошли в прихожую, и Мун закрыл дверь.
– Я… э-э… секретарь лорда Малквиста.
– Босуэлл.
– Ну да. Мун.
– Он мне рассказывал.
Она весело взглянула на него, а потом закрыла глаза как будто от боли.
– Ррр. Мои похмелья родом прямиком из Откровения.
Из-за лестницы таинственно возник Бердбут:
– Доброе утро, миледи. Простите, не услышал вашего звонка.
– Ничего страшного, меня впустил мистер Мун. Его светлость здесь, то есть дома, то есть встал?
– Его светлость ожидается домой с минуты на минуту, миледи.
– Откуда?
– Из полицейского участка в Гайд-парке, миледи.
– Гайд-парк! Только не говорите мне, что его арестовали за домогательства.
– Его светлость позвонил вчера поздно ночью – точнее, полагаю, сегодня рано утром, – дабы сообщить, что его арестовали на лодке посреди Серпентина, – сказал Бердбут.
– А что именно он делал на лодке посреди Серпентина глубокой ночью?
– Насколько я понимаю, катался, миледи.
– Не понимаю, Бердбут, – сказала она.
Мун почувствовал, что здесь он может кое-что добавить, но понял, что это не заслуживает объяснения.
– Быть может, вы помните, что королевский дар графам Малквистам включает в себя право в любое время отстреливать, а также ставить ловушки и силки на диких птиц, населяющих или посещающих непроточные водоемы, лежащие между Брикстоном и Масуэлл-Хилл, ввиду чего лорду Малквисту выделен ключ от ворот Александры, – напомнил Бердбут.
– Бердбут, я не верю, что в Гайд-парке водятся хоть какие-нибудь дикие птицы.
– Возможно, что и так, миледи. Как бы там ни было, констебли заявили, что его права не простираются на катание на лодке после заката. Его светлость позвонил, потому что не смог связаться с сэром Мортимером.
– Час назад сэр Мортимер был дома, потому что я смогла с ним связаться.
– Да, миледи, – сказал Бердбут. – Вскоре после этого мне все-таки удалось переговорить с сэром Мортимером. Он сообщил мне о ваших затруднениях, миледи.
– Он был зол?
– Мне он показался несколько отстраненным.
– А когда вы передали ему послание его светлости?
– Сэр Мортимер воспринял его довольно раздраженно, миледи. Впрочем, он дал мне понять, что предпримет шаги для освобождения его светлости. Сказал, что это в последний раз, и просил меня так и передать его светлости.
– Оставлять сообщения с лакеями – плохой признак, Бердбут. Впрочем, боюсь, мы все-таки используем старика. Что-нибудь еще?
Бердбут виновато кашлянул.
– Я заметил, что с утра пораньше сержант Харрис из особого отдела и два констебля обосновались перед нашим домом, действуя независимо от полицейского участка в Гайд-парке.
– Зачем?
– Не знаю, миледи, но полагаю, что это как-то связано с сообщением, которое я заметил в сегодняшнем утреннем номере «Таймс»: там шла речь о некой миссис Гермионе Каттл, которую вчера вечером на Пэлл-Мэлл сбила запряженная парой лошадей карета, исчезнувшая с места происшествия.
У Муна перехватило дыхание. Толстый тюк, рухнувший на дорогу, и рулон бумаги, разматывающийся через улицу, – казалось, это картина из другой жизни, он едва мог поверить, что она вторгнется в его жизнь сейчас. «У нее было прошение», – сказал он, но слишком тихо, чтобы они обратили на него внимание. Он уставился на стену, и тюк в его сознании больше не двигался.
Он услышал, что голос леди Малквист изменился.
– С ней все в порядке?
– Боюсь, что она погибла, миледи.
Пауза. Мун взглянул ей в лицо, и его потрясли настоящие чувства. Казалось, он давно не видел чего-то столь настоящего.
– Она была замужем?
– Да, миледи. Я так понимаю, что ее муж…
– А дети у нее есть? – нетерпеливо спросила она.
– Нет, миледи.
Она отвернулась, повернулась обратно, и ее голос стал прежним.
– В доме есть еда?
– Совсем чуть-чуть, миледи. «Хэрродз» опять прекратил поставки.
– О боже. Быть может, сэр Мортимер их как-нибудь уломает?
– Я ему сообщил, миледи.
– Хорошо, Бердбут. Пришлите наверх Эсме.
Бердбут опять кашлянул.
– Боюсь, мистер и миссис Тревор вчера оставили нашу службу.
– Они же сказали, что дадут нам еще неделю.
– А миссис Минтон ушла этим утром. Сегодня я попробую готовить сам, хотя, возможно, и не столь искусно, как миссис Минтон, миледи.
Она сложила полные губы в благодарную гримасу, предназначенную лакею, и Мун с удивлением ощутил укол ревности. «Я буду вам готовить! Только назовите, и я…»
– Похоже, Бердбут, все близится к концу.
– Да, миледи.
– Ну что ж. Спасибо.
– Благодарю вас, миледи.
«Лакей уходит.
МУН (падая на колени и возбужденно целуя руки леди Малквист). Моя дорогая леди Малквист, молю вас, осушите свои сладкие слезы и положитесь на мою верную службу, ибо я скорее умру, чем…»
– Мистер Мун, вы не сделаете для меня кое-что?
– Молю вас… я… конечно…
Она подошла к лестнице.
– Выпивка находится в кладовке, в запертом шкафчике, ключ от которого лежит в библиотеке за книгой «Piscator Felix»[17] Феннера. Это большая книга цвета бренди, смешанного с розовым шампанским, а их я в свое время намешала изрядно. Благодарю вас. Положив руку на перила, она посмотрела на него с усталой улыбкой, отнявшей у Муна всю его любовь.
– Это книга по рыболовству.
Она поднялась еще на две ступеньки и опять обернулась.
– Пожалуйста, не уроните бутылку. Она обошлась мне в пять фунтов, включая сведения о ее местонахождении.
Мун смотрел на нее, пока она не дошла до конца лестницы, но она больше не обернулась.
Фитч все еще спал и на сей раз не проснулся, когда Мун открыл дверь библиотеки. Поиски книги отняли у него несколько минут. Во время поисков он ощутил волнение, какого не испытывал с одного летнего дня на берегу реки, когда игривое дитя с волосами цвета меда и со сладостной попкой приказало ему украсить себя цветочными гирляндами и вознаградило поцелуем, твердым, как зубы.
Маленький латунный ключик. Мун взял его и поставил книгу на место. Тихонько вышел из библиотеки. Фитч выглядел озабоченным даже во сне.
За лестницей он обнаружил дверь, которая выглядела достаточно непритязательно, чтобы вести в помещения для слуг. Он вошел в нее и оказался в выложенном камнем коридорчике. Вторая дверь слева вела на кухню. Бердбут утюжил «Таймс».
– Привет, – сказал Мун. – Где тут кладовка?
– Я могу вам чем-нибудь помочь, сэр?
– Да, – ответил Мун. – Где кладовка?
– Через коридор напротив, сэр.
Мун открыл дверь напротив. Каморка с каменными полками. Он отыскал запертый шкафчик и вставил в скважину ключ.
– Простите, сэр, его светлость дал мне определенные указания…
– Довольно, довольно, Бердбут, у меня тоже есть определенные указания, я по горло сыт указаниями, так что перестаньте поджимать губы и выдайте-ка нам живительной влаги.
«Какая жалость, вылитый Вустер».[18] Его мозг сжался и очистился, как грязная вода, превращающаяся в лед. Он был вне себя от счастья.
Почти полная бутылка виски оказалась единственной вещью в шкафчике. Мун ухватил ее, улыбнулся величественному окаменелому лакейскому лику и двинул на выход.
– Если вы позволите, сэр, возможно, будет лучше запереть шкафчик и вернуть ключ на место?
– Хорошая мысль, Бердбут. Замести следы, а? Ключ лежит в библиотеке за «Piscator Felix», книгой по рыболовству, написанной парнем, чье имя высекут на моем лбу, как только я его вспомню.
– Феннер, сэр. Преподобный Годольфус Феннер, священник начала Викторианской эпохи.
– Он самый, Бердбут.
«И, одарив старого слугу одной из своих самых лучезарных улыбок, я поспешил наверх, прижимая к груди целительную жидкость и скалясь, точно охотничий пес, который возвращается к хозяину с первым фазаном в этом сезоне».
Наверху первого лестничного пролета он обнаружил большие двойные двери с золотой лепниной, выкрашенные в кремовый цвет. Мун вспомнил, что проходил их по пути в гардеробную лорда Малквиста во время своего первого визита. Он чуть приоткрыл их и увидел себя в висящем напротив зеркале глядящим на себя через щелку в больших двойных дверях, выкрашенных в сиреневый цвет. Стены тоже сиреневые, со множеством картин, в том числе портретов, по всей видимости принадлежащих предкам. Большая прямоугольная комната с высокими окнами и красивыми креслами, кушетками и столиками, расставленными без привязки к фокальной точке на восточном ковре. Люстра, несколько ламп и два украшенных камина в дальних концах комнаты. Пахло чистотой и холодом.
Мун закрыл двери и поднялся на третий этаж. Верхняя прихожая представляла собой пустой квадрат, ограничивающий лестничный колодец. Он вспомнил, что гардеробная лорда Малквиста находится за углом налево. Он постучал в ближайшую дверь и услышал отклик леди Малквист. Он вошел и оказался в детской.
Небольшая красивая комната с детской кроваткой красного дерева в стиле ампир с пологом из белого муслина, стул для кормления, обитый бархатом персикового цвета, плетеная колыбелька, шкатулка для шитья, раскрашенная цветами, пустая бутылка из-под виски, очень красивая лошадь-качалка и грустная коричневая обезьянка, которая уставилась на Муна слепыми глазами-пуговицами. Все пахло новизной, как в магазине. Ребенок отсутствовал.
Мун попятился из детской и наткнулся на леди Малквист, открывшую дверь в соседнюю комнату. Она разделась и облачилась в туго перепоясанный красный махровый халат.
– Не сюда, мистер Мун. – Она улыбнулась, широко открыла рот и показала туда пальцем. – Вот сюда.
– Простите, я…
– Не зайдете ли на минутку – дома так пусто, а я не люблю одиночества и не знаю, что… может быть, ванна меня усыпит.
Он прошел за ней в спальню, большую и белую, отделанную золотом, драпированную лимонным, центральное место в которой занимала кровать с балдахином – белая, позолоченная, задрапированная, она казалась уменьшенной копией самой комнаты. В стене напротив находились две застекленные двери, которые вели на декоративные балкончики, выходящие на улицу. Справа – закрытая дверь в детскую, а слева – еще две, одна из них открытая, за ней виднелся черный кафель и шумела вода. Он узнал ванную с прошлого визита, когда заметил ее из гардеробной лорда Малквиста (с той стороны закрытой двери).
– Муж сказал, что вы геройски вели себя в тот день, когда сбежал его мерзкий лев.
– Правда?
– И вернули ему сокола.
– Вообще-то я ничего не делал. Просто стоял и смотрел.
– Думаю, он считает, что это героическая поза. Вы что-то сказали насчет выпивки?
– Э-э… да.
Он забыл принести бокал.
– Простите, я…
– Ничего страшного, я открою зубами. Вы нальете или мне?
– Я думаю, возможно…
Он отдал ей бутылку. Леди Малквист откупорила ее, поднесла ко рту и жадно отпила.
– Мммм! Уфф! Как раз вовремя. Выпьете?
– Нет, благодарю, миледи, я не пью.
– Вообще-то я тоже. Иногда пропускаю бутылочку перед обедом.
Она жадно глотнула еще раз, закатив глаза и глядя на него в поисках неодобрения. Но Мун был очарован. Когда она пошла к туалетному столику (на самом деле это была мраморная полка, вделанная в стену под зеркалом в золоченой раме), он двинулся за ней, смутно чего-то ожидая.
– Боси, вы когда-нибудь попадали в тюрьму?
– Нет, миледи.
– Даже на ночь?
– Боюсь, что нет. – («Но я отдам свою жизнь за вас, и вы можете звать меня хоть Котом в сапогах, мне все равно».)
– Я попадала в тюрьму четырежды, – выразительно сказала она. – Точнее, в камеры полицейских участков. – И опять отпила, закатив глаза, но на сей раз весело. – Уф, так-то лучше. Боси, в тюрьме, знаете ли, не выпьешь. Меня поместили в тюрьму мягкого режима. Без решеток. Остроумно?
Ее широкая счастливая улыбка блеснула в зеркале, пронзив его. Она оседлала прямоугольный табурет и поставила бутылку, промахнувшись с расстоянием и брякнув ею о мраморную столешницу.
– Представляете, каково загреметь туда на месяц, это же спятить можно. К счастью, сержант всегда очень мил в таких делах и разрешает мне позвонить сэру Мортимеру. И вот я опять здесь.
– Мне очень приятно, – с никчемным пылом сказал Мун.
– Сэр Мортимер рвал и метал. Сказал, что я его компрометирую. Сэр Мортимер, он такой чопорный. – Она задумалась. – Пока не узнаешь его поближе.
– Кто он такой? – подозрительно спросил Мун.
– Какой-то там председатель, понимаете, – компании, комиссии, комитеты и все такое прочее. – Она взяла бутылку и на сей раз отпила довольно умеренно. – Присядьте же на минутку. Расскажите, каково вам босуэльничать.
У стены рядом с туалетным зеркалом стоял стул с прямой спинкой. Мун сел на него, обвил ногами гнутые ножки и сложил руки на коленях.
– Вы считаете, Малквист заслуживает «Жизнеописания»?
Он не понял.
– Жизнеописания?
– Мунов «Малквист». В этом есть классическая нотка. «Бессвязные странствия девятого графа». Смахивает на стиль докторишки, вы так не считаете?
– Докторишки? – ошеломленно, но охотно спросил Мун.
– Вы его читали?
– Нет, – отважился Мун.
Она рассмеялась над этим с неожиданным восторгом, и он улыбнулся, внося свою лепту.
– Боси!
Он улыбнулся.
– Вы много босуэльничаете? Он улыбнулся.
– Ммм?
– Что? О…
– Я спросила, много ли вы босуэльничаете? На ругих.
– Ну, – сказал Мун, – не совсем… Видите ли, эту мысль мне подал дядя моей жены. Он напечатал мне карточки, у меня есть карточки. И медная табличка. Но мы так толком и не начали, потому что он… понимаете, семья упекла его в богадельню… Он слишком серьезно все воспринимал, но был очень лавным.
– Мозги набекрень?
– Он был очень славным.
– Дядя Сэмюэль?
– Джексон. Дядя Джексон. – Он вспомнил дядю Джексона. – Ученый.
Он беспокойно задумался, сколько сейчас времени.
Леди Малквист задумчиво отпила из бутылки, поймала его взгляд и обхватила себя руками.
– Что бы вы хотели сделать больше всего? – спросила она с серьезным интересом, который он узнал по детским играм в какое-твое-любимое-блюдо.
– Ну, – ответил он, эта игра ему нравилась, – думаю, я хотел бы вернуться в деревню, где жил в детстве.
– Ловить жуков.
– Топтать дикие цветы.
– Лазить по деревьям.
– Строить шалаши.
– Но ведь не всегда было лето.
– Нет.
«Летом я обычно бродил по лесам, и все листья висели на месте, и это было здорово, и осенью тоже, шурша палой листвой, но однажды, когда я лежал на спине под деревом и смотрел на лист, как раз когда я на него смотрел, он слетел с дерева, беззвучно, неожиданно, просто слетел и упал на меня. Желтый. Лист каштана. Мне нравится, когда ты улавливаешь мгновение в непрерывности вещей, потому что когда ты своими глазами видишь слетающий вот так лист, то понимаешь, что такое лето и осень».
Он почувствовал, что ее рука убирает волосы с его лба.
– Что это, Боси?
– Преподобный Годольфус Феннер. – Он хихикнул. – Порезался.
– А нога?
Он опустил глаза и недоуменно посмотрел на свою голую щиколотку и хвосты платка.
– Ничего страшного.
Она участливо посмотрела на него:
– Боси, вы совсем за собой не следите. – Она отпила из бутылки. – Много вы зарабатываете босуэльничаньем?
– Ну, пока что ничего.
– А чем вы еще занимаетесь?
– Пишу книгу, – ответил Мун.
– Боси, вы писатель, что ли?
– Да.
– И что же это за книга?
– Вроде истории.
– Чего?
– Мира.
– История мира?
– Да, – сказал Мун.
– Ну и ну, Боси. И далеко вы забрались?
– Пока что я делаю заметки, – сказал Мун. – Готовлю материал. Каждый день хожу в библиотеку. То есть ходил, но… вы понимаете.
– Вы очень интересуетесь историей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17