Он заглянул в прихожую и прокрался к лестнице. Посмотрел наверх, но никого не увидел. У двери в гостиную опять замер, впрыгнул в комнату и резко заглянул за дверь. Никого. Мун подошел к Воскресшему Христу и пнул его в спину.
– Вставай, – сказал Мун. – Ты не спишь.
Воскресший Христос лежал неподвижно.
– Ты притворяешься, я знаю. Ты встал и выключил музыку.
Воскресший Христос продолжал дрыхнуть с раззявленным ртом.
– Кто выключил музыку? – рявкнул Мун.
Он оглянулся. Шкала радио мерцала зеленым. Кнопка на проигрывателе горела красным. Он вспомнил, что вертушка проигрывателя останавливается автоматически. Когда он включил приемник, голоса и музыка смешались. Он вернул иглу на место и услышал, как станция с тихим потрескиванием исчезла из эфира.
Мун вернулся на кухню и принялся печатать свой дневник.
«29 января. По своей привычке проснулся поздно…»
Печатал он плохо, а когда приходилось обдумывать предложения, обнаружил, что у него нет стиля и все выходит напыщенным. Он решил, что для его целей это сгодится. Но утрата записной книжки изрядно все затрудняла. Что-то он не мог вспомнить: краткую речь лорда Малквиста перед домом умирающего героя; цвет его смокинга; разговоры о его книге, жене, оладьях. Все это Мун запамятовал и был достаточно честен, чтобы чувствовать себя виноватым. Он полагал, что результаты работы первого дня придутся девятому графу не по вкусу. Джейн вернулась домой голая и зареванная. Он соблазнил ее стоя, прижав к стене.
И тут его разбудил Воскресший Христос.
Он тряс Муна за плечо, что-то безумно бормоча.
– Эй!
Мун сел на стуле. Он уснул за столом. Чувствовал он себя отвратительно, лицо затекло и побледнело.
– Эй! Тут произошло смертоубивство! Говорю вам, по всей лавочке валяются трупы!
– Ничего страшного, – сказал Мун. – Я в курсе.
Он подошел к раковине и плеснул водой в лицо. Нога затекла и болела.
– Тогда кто это сделал?
Мун прохромал мимо него в гостиную. Все краски в комнате выглядели выцветшими. Мари и генерал лежали там, где он их оставил. Повсюду валялись осколки разбитой бутылки и овчарки. Мун не знал, что делать.
«Для таких случаев должна быть специальная служба. Пришлите сюда несколько парней, пока не вернулась моя жена. Трупы ее раздражают. Они и меня раздражают. Не хочу иметь с этим ничего общего. Я буду наверху, а когда спущусь, все должно быть в порядке. Чек пришлю по почте».
– Это не я, так-растак, я человек мирный.
– Ты был пьян, – сказал Мун. – Откуда тебе знать?
Воскресший Христос посмотрел на него и в долгом дружеском отрицании выпустил из щек воздух. Он покачал головой:
– Что я… слушьте, я никогда их прежде не видел.
– Не бери в голову, – сказал Мун. – Избавься от них и прибери здесь. Моя жена скоро вернется.
– Избавиться от них?
– Да. Я буду наверху, чек пришлю… я тебе заплачу.
– Обождите минутку, ваша честь, обождите минутку – от тел не так-то легко избавиться. К тому же при чем тут я, я их вовсе не убивал.
– Я этого и не говорил.
– Правда? – Воскресший Христос с надеждой и мольбой посмотрел на него.
– Я сказал, что если бы их убил ты, ты бы этого не знал, потому что был пьян.
– Но я не убивал.
– Тогда все в порядке. Я звоню в полицию.
– В полицию? Да, еще минутку, сэр, я не знаю, что мне…
– Они знают, что делать, – сказал Мун. – Это их работа.
Он выглянул в окно. Начинало светать. Осел стоя спал у ограды.
– Слушьте, я хочу сказать, у меня нет опыта… я не знаю, как это сделать, – сказал Воскресший Христос.
– Это довольно легко. Просто вытащи их на улицу, найди какое-нибудь место и там брось.
Воскресший Христос опять покачал головой:
– Ничего я в этом не понимаю. Нельзя же ходить по улицам и таскать вот так тела.
– Не думаю, – сказал Мун. Он так не думал. Несмотря ни на что. – Мне надо здесь прибраться, – добавил он.
Мун сдвинул к стенам всю мебель с ковра. Подтащил генерала к Мари и набросил на них ковер. Так-то лучше. После долгой возни ему удалось довольно туго завернуть оба тела в ковер.
– Принеси веревку.
Воскресший Христос осмотрелся, пытаясь понять, где в комнате лежит веревка.
– А где вы держите веревки, ваша честь?
– Мы не держим веревок, – сказал Мун. – Не знаю.
Он раздраженно прошел на кухню. Он никогда нигде не видел ни кусочка веревки. Поднялся наверх и вернулся с поясом от халата Джейн и с кожаным ремнем. Он перевязал свернутый ковер с обоих концов, соорудив семифутовую рождественскую шутиху.
– Вот так, – сказал Мун. – Поехали.
Воскресший Христос бросил на него испуганный взгляд и замямлил:
– Я не могу… я не… не думаете же вы…
– На осла, – сказал Мун.
Он ухватился за один конец ковра, а Воскресший Христос с сомнением взялся за другой. Концы оторвались от земли довольно легко, но середина покоилась на полу.
Они выпустили концы.
– Приведи осла, – сказал Мун.
– Привести? Куда?
– Сюда. Приведи.
Воскресший Христос выглядел так, будто вот-вот расплачется. Но он вышел, а Мун уселся на ковер. Вспомнил, что сидит на Мари, поэтому встал и посмотрел в окно на Воскресшего Христа. Тот за уздечку втягивал осла по ступенькам. Осел вошел в комнату и встал у камина, чувствуя себя как дома, словно в детской сказке. Мун и Воскресший Христос боком взвалили ковер ослу на спину. Он угрожающе закачался.
– Тебе придется сесть сверху, – решил Мун. – Иначе они свалятся.
Воскресший Христос стиснул его руку и взмолился:
– Слушьте, ваша честь, я ж не знаю, куда их везти… меня в любую минуту могут остановить, в любую. Что я им скажу?
– Что ты торговец коврами. Армянин. По-английски не говоришь.
– Но я Воскресший Христос!.. Дело дрянь. Мун и забыл.
– Ну так и скажи им это.
Ковер доставал Воскресшему Христу до плеч.
– Я не могу туда залезть, сэр, – пожаловался он.
Мун подвел осла к стулу с прямой спинкой. Воскресший Христос забрался на стул, словно на собственный эшафот, и перекинул ногу через чудовищное седло.
– Ей-ей, как на верблюде каком-нибудь. – Он опасливо глянул вниз.
Мун вывел осла в прихожую. «Хвала Воскресшему Аллаху. Если я кому-нибудь понадоблюсь, найдете меня в Британском музее, я буду описывать черепки, пока мимо летят годы. С меня и прошлого хватит». Передняя дверь распахнулась, и в проеме нарисовался Долговязый Джон Убоище: ноги врозь, шляпа прямо, левая рука расслабленно висит у бедра. Убоище стрелял с левой руки.
Увидев его, Воскресший Христос тихо вскрикнул.
– Рановато пока, – сказал Убоище. Он внимательно посмотрел на идущего к нему через прихожую осла. – Славно. – Он взял у Муна уздечку и остановил осла. – Занятно.
Мун смотрел. Он тут ни при чем, он просто зритель. Это личная точка зрения.
Воскресший Христос молчал.
– Не понимаю, – сказал Убоище. – Чем он торгует? Фильмами об Иисусе?
– Коврами, – сказал Воскресший Христос. – Я не говорить по-английски, я американец. – Ему удалось изобразить некоторую надменность, но под взглядом Убоища она увяла.
– Всю ночь?
– Да, ваша честь.
Лицо Убоища пыталось передать чувства, которые он не мог выразить словами. Его рука, стремительная, как гремучая змея, дернулась, и револьвер со стуком упал на пол. Он наклонился, подхватил его одним плавным движением, выпрямился и прицелился Воскресшему Христу в грудь.
– Не стреляйте! – взвизгнул Воскресший Христос.
– Ты кувыркался на своем ковре с моей кралей? – проскрежетал Убоище.
– Я никогда ее прежде не видел, – пропищал Воскресший Христос. – Ваша честь, я маленько перебрал огненной водицы и ничегошеньки не помню.
Лицо Убоища расплылось. Он опустил револьвер.
– Ради тебя. – Он разрыдался. – Ради грязного плюгавого неотесанного торговца коврами. Я убью эту сучку.
Он выпустил уздечку, с криком и слезами бросился наверх и исчез на лестничной площадке. Мун пнул осла по задним ногам, и тот размашисто вышел в дверь и спустился по ступенькам. Воскресший Христос чуть не упал, но осел вовремя выровнялся. Мун смотрел, как они враскачку удаляются по улице.
Он слышал, как Убоище распахивает и захлопывает двери и орет: «Фертилити!»
– Ее здесь нет, – сказал Мун, когда снова увидел ковбоя.
Убоище уселся на верхнюю ступеньку и разрыдался в рубашку. Мун поднялся и сел рядом с ним. Убоище подвинулся. Мун ждал, пока он не перестанет плакать. Они сидели на верхней ступеньке.
Убоище шмыгнул носом, вытер глаза рукавом и почесал голову дулом револьвера. Сунул револьвер обратно в кобуру.
– Вот тебе и женщины, – сказал он. – Никогда не догадаешься. Подумать только – этот грязный карлик в ночнушке. Он хоть настоящий?
– Настоящий кто? – спросил Мун.
– Вот это-то я и хочу знать.
«Вот это-то я и хочу знать. Настоящий кто?»
– Скажу вам честно, старина, – сказал Убоище, и мозг Муна отметил нотки нерешительности в его голосе, пока тот не продолжил: – Эта девушка ужасно ко мне относилась, я не стыжусь признаться, что она и вправду мне нравилась, но она играла со мной, понимаете – играла со мной, в игры играла, – да, времечко было то еще…
– А я и вправду вам поверил. Значит, вы не настоящий ковбой? – спросил Мун.
– Боже правый, нет, – ответил Убоище. – Но учтите – мне нравится быть ковбоем.
– А… мистеру Джонсу?
– Тоже. – Он вопросительно посмотрел на Муна: – Вы же не думаете, что он ей нравится, а?
– Нет, не думаю.
Несколько секунд они сидели молча. Мун пытался все переосмыслить, но безуспешно. Убоище вздохнул:
– Знаете, эта девушка… Она мучила меня так, что я и врагу не пожелал бы… ну, Джасперу-то пожелал бы.
– Как вы ее встретили?
– Ну, видите ли, это наш район. Мы ездим по двое. О, она нас привлекла, она была восхитительна. Веселая, знаете ли… – Он задумался. – Едва я ее увидел, так про остальных и думать забыл. – Он плаксиво шмыгнул носом. – Я прошел сущий ад – не спал, не прятался.
– На вашем месте я бы ее бросил, – посоветовал Мун. – Она того не стоит.
– Вы здесь работаете?
– Нет. Вообще-то да, работаю, но у меня, знаете ли, все иначе: я на ней женат.
– На ком?
– На Джейн.
– На Фертилити? – уставился на него Долговязый Джон. – Она мне сказала, что ее мужа убили на дуэли.
– Ничего страшного, – сказал Мун, благодарный Убоищу за то, что тот смутился. – Она такая.
– Все время?
Мун серьезно над этим задумался.
– Да.
– Тогда почему вы с этим миритесь, я бы ее убил.
– Я люблю ее, – сказал Мун, отчаянно оплакивая в душе свою любовь.
– Я вас понимаю, – произнес Убоище.
– Знаете, между ней и этим парнем на осле ничего не было, – сказал Мун.
– Правда?
– Правда, – успокоил его Мун. – Он перепутал. Подумал, что вы говорите о чем-то другом. – Тут он вспомнил. – Мари мертва. Вы убили Мари.
– То есть? Я не видел Мари со вчерашнего дня, – повернулся к нему Убоище.
– Вы застрелили ее через окно.
– Мари?
– Попали ей в грудь.
Убоище тихо присвистнул:
– Господи, какой ужас! Бедная девушка.
– Да, – сказал Мун.
– Где она?
– Он увез ее на осле. В ковре. – Он решил ничего не говорить о генерале.
– Старушка Мари, – сказал Убоище. – Знаете, я никого раньше не убивал.
– Ее вот убили, – сказал Мун.
Смех, да и только.
«– Мари мертва. Ты убил ее, – ровно сказал он, хотя все его существо переполняла ненависть к этому убийце с ледяными глазами.
– Нет, – захныкал Убоище. – Я не видел Мари со вчерашнего дня.
– Ты застрелил ее через окно.
Он протянул руку и железной хваткой стиснул горло сопливого мерзавца. „Грязная крыса!" – процедил он и одним рывком…»
Но он мог только смотреть. Он зритель.
«К тому же если и есть слова, которые можно процедить, „грязная крыса" к ним не относятся».
– Ваш жеребец на улице?
– Кобыла, – сказал Убоище. – Это кобыла.
– Я не вижу ее на улице.
– В конце концов я с нее слез, а она просто пошла дальше. Как заводная. Не думаю, что это настоящий жеребец или кобыла. Думаю, она заводная. Бог знает, где она теперь. Наверняка ушла в море.
– Вы кино снимаете? – спросил Мун.
– Хотелось бы. Этим я бы не прочь заняться.
– Да. Простите, запамятовал ваше имя.
– Д. Дж. Убоище. Надо бы устроиться в кино.
– В кино нет настоящих пуль, – предупредил Мун.
– В кино они без надобности, – сказал Убоище.
Мун чувствовал себя так, будто разговор – это гиря на веревке, которую ему приходится волочить в одиночку. Он неловко встал и спустился по лестнице, одолевая здоровой ногой по одной ступеньке зараз.
– Ногу поранили? – участливо поинтересовался Убоище.
– Нет, – ответил Мун. – Просто еще не привык к новым шпорам. – Он улыбнулся улыбкой невинного лунатика, которому в психушке поручают всякую мелкую работу. – Порезался.
– Дайте-ка взглянуть.
Мун спустился с лестницы, сел, снял туфлю и размотал платок.
– Выглядит паршиво, – сказал Убоище. – Антисептиком промывали?
– Нет, – ответил Мун. – Думаю, у нас его нету.
– Вы что, о столбняке никогда не слыхали? Пойдемте-ка на кухню.
Они прошли на кухню, где Убоище включил холодную воду.
– Дайте платок. – Убоище намочил его и промыл рану.
Мун облокотился на раковину и скорбно повернул голову к окну.
«Увы, он смертен! Нет, не плачь, девица… счастлив тот, кто обретает покой, когда на его глазах солнце восходит над его садом… О, Петфинч, Петфинч, дом мой и сад души моей, позволь мне упокоиться под твоим дерном там, где упадет эта стрела».
– Ну как?
– Отлично, спасибо.
Холодная вода смягчила боль, охладила и сократила рану. Убоище затянул платок.
– Надо держать в чистоте, понимаете?
– Вы очень добры, мистер Убоище. Довольно-таки непоследовательно с вашей стороны. – Он глупо хихикнул. – Могу я вам что-нибудь предложить? Вы завтракали?
– Что это?
– Простите?
– Вот это. Что это?
– А. Вообще-то это бомба.
Убоище взял ее в руки и приложил к уху.
– Тикает, – сказал он.
– Да.
Убоище осторожно положил бомбу и посмотрел на нее.
– Ваша?
– Да.
– Бомба. Настоящая?
– Да, конечно.
Убоище медленно кивнул.
– Тикает, – сказал он.
Он подошел к Муну и остановился перед ним.
– Вы хотите сказать, – спросил он, – что она рванет?
– Не прямо сейчас, но рванет. Часовой механизм поставлен на максимум, но, с другой стороны, я, если захочу, могу нажать кнопочку – тогда она рванет через десять секунд. Дядя моей жены, дядя Джексон, кое-что знал о бомбах, знал, что часто возникает необходимость бросить ее без предупреждения.
– Бросить?
– Это как подложить, только наоборот.
– Куда?
– Под кровать, например.
– Кому?
– Не знаю, – сказал Мун. – У меня есть список.
Убоище осторожно посмотрел на него:
– У вас на кого-то зуб?
– Нет, – сказал Мун. – Не совсем.
– Тогда зачем вам бомба?
– Потому что, мой дорогой Дж. Б., нам нужен взрыв. Дело не просто в каре, дело в том, чтобы заставить людей осознать, – бам! – чтобы они все пересмотрели, поняли, что где-то жизнь пошла наперекосяк, что все пропорции искажены, – надеюсь, я понятно выражаюсь?
Убоище задумчиво оттянул нижнюю губу.
– Д. Дж., – сказал он. – Долговязый Джон Убоище.
Мун поклонился и хихикнул.
– Вы, что ли, писатель? – Убоище обвел рукой пишущую машинку и разбросанную по столу бумагу.
– А, это просто мой дневник. Вообще-то я историк.
– Правда?
– Да, черт подери, правда! – рявкнул Мун.
– Будьте добры произносить мое имя правильно, – мирно сказал Убоище. – Когда Джейн вернется?
– Не знаю.
– Ее давно нет?
– Всю ночь.
Лицо Убоища перекосилось.
– Джаспер, – процедил он (Мун отметил слово, которое можно процедить). – Я убью этого ублюдка. – Он шарахнул кулаком по столу. – Куда они отправились?
– Это не Джаспер, – сказал Мун, но Д. Дж., видимо, его не расслышал. Он стоял сгорбившись и всем своим видом выражая глубокую скорбь. Он взял себя в руки.
– Мне плевать, – сказал Убоище. – Мне просто плевать. – Он отвернулся.
Мун озабоченно тронул его руку:
– Не уходите.
– Прощайте, – сказал Убоище.
– Куда вы?
– К толпе – надо смешаться с толпой.
– Что вы хотите сказать? – спросил Мун, хотя это показалось ему разумным. – Послушайте, выпейте чаю, позавтракайте. Отведайте свинины с бобами.
– Я больше в жизни видеть не хочу банку свинины с бобами. Клянусь, эта лошадь была заводная. Просто шла и шла, когда я соскользнул с ее задницы, – сказал Убоище.
– Это вы принесли бобы? – спросил Мун.
– Подарок, – ответил Убоище. – Знак любви, принятый на Западе. Скажите ей, пусть съест их. Скажите, я всегда буду ее любить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
– Вставай, – сказал Мун. – Ты не спишь.
Воскресший Христос лежал неподвижно.
– Ты притворяешься, я знаю. Ты встал и выключил музыку.
Воскресший Христос продолжал дрыхнуть с раззявленным ртом.
– Кто выключил музыку? – рявкнул Мун.
Он оглянулся. Шкала радио мерцала зеленым. Кнопка на проигрывателе горела красным. Он вспомнил, что вертушка проигрывателя останавливается автоматически. Когда он включил приемник, голоса и музыка смешались. Он вернул иглу на место и услышал, как станция с тихим потрескиванием исчезла из эфира.
Мун вернулся на кухню и принялся печатать свой дневник.
«29 января. По своей привычке проснулся поздно…»
Печатал он плохо, а когда приходилось обдумывать предложения, обнаружил, что у него нет стиля и все выходит напыщенным. Он решил, что для его целей это сгодится. Но утрата записной книжки изрядно все затрудняла. Что-то он не мог вспомнить: краткую речь лорда Малквиста перед домом умирающего героя; цвет его смокинга; разговоры о его книге, жене, оладьях. Все это Мун запамятовал и был достаточно честен, чтобы чувствовать себя виноватым. Он полагал, что результаты работы первого дня придутся девятому графу не по вкусу. Джейн вернулась домой голая и зареванная. Он соблазнил ее стоя, прижав к стене.
И тут его разбудил Воскресший Христос.
Он тряс Муна за плечо, что-то безумно бормоча.
– Эй!
Мун сел на стуле. Он уснул за столом. Чувствовал он себя отвратительно, лицо затекло и побледнело.
– Эй! Тут произошло смертоубивство! Говорю вам, по всей лавочке валяются трупы!
– Ничего страшного, – сказал Мун. – Я в курсе.
Он подошел к раковине и плеснул водой в лицо. Нога затекла и болела.
– Тогда кто это сделал?
Мун прохромал мимо него в гостиную. Все краски в комнате выглядели выцветшими. Мари и генерал лежали там, где он их оставил. Повсюду валялись осколки разбитой бутылки и овчарки. Мун не знал, что делать.
«Для таких случаев должна быть специальная служба. Пришлите сюда несколько парней, пока не вернулась моя жена. Трупы ее раздражают. Они и меня раздражают. Не хочу иметь с этим ничего общего. Я буду наверху, а когда спущусь, все должно быть в порядке. Чек пришлю по почте».
– Это не я, так-растак, я человек мирный.
– Ты был пьян, – сказал Мун. – Откуда тебе знать?
Воскресший Христос посмотрел на него и в долгом дружеском отрицании выпустил из щек воздух. Он покачал головой:
– Что я… слушьте, я никогда их прежде не видел.
– Не бери в голову, – сказал Мун. – Избавься от них и прибери здесь. Моя жена скоро вернется.
– Избавиться от них?
– Да. Я буду наверху, чек пришлю… я тебе заплачу.
– Обождите минутку, ваша честь, обождите минутку – от тел не так-то легко избавиться. К тому же при чем тут я, я их вовсе не убивал.
– Я этого и не говорил.
– Правда? – Воскресший Христос с надеждой и мольбой посмотрел на него.
– Я сказал, что если бы их убил ты, ты бы этого не знал, потому что был пьян.
– Но я не убивал.
– Тогда все в порядке. Я звоню в полицию.
– В полицию? Да, еще минутку, сэр, я не знаю, что мне…
– Они знают, что делать, – сказал Мун. – Это их работа.
Он выглянул в окно. Начинало светать. Осел стоя спал у ограды.
– Слушьте, я хочу сказать, у меня нет опыта… я не знаю, как это сделать, – сказал Воскресший Христос.
– Это довольно легко. Просто вытащи их на улицу, найди какое-нибудь место и там брось.
Воскресший Христос опять покачал головой:
– Ничего я в этом не понимаю. Нельзя же ходить по улицам и таскать вот так тела.
– Не думаю, – сказал Мун. Он так не думал. Несмотря ни на что. – Мне надо здесь прибраться, – добавил он.
Мун сдвинул к стенам всю мебель с ковра. Подтащил генерала к Мари и набросил на них ковер. Так-то лучше. После долгой возни ему удалось довольно туго завернуть оба тела в ковер.
– Принеси веревку.
Воскресший Христос осмотрелся, пытаясь понять, где в комнате лежит веревка.
– А где вы держите веревки, ваша честь?
– Мы не держим веревок, – сказал Мун. – Не знаю.
Он раздраженно прошел на кухню. Он никогда нигде не видел ни кусочка веревки. Поднялся наверх и вернулся с поясом от халата Джейн и с кожаным ремнем. Он перевязал свернутый ковер с обоих концов, соорудив семифутовую рождественскую шутиху.
– Вот так, – сказал Мун. – Поехали.
Воскресший Христос бросил на него испуганный взгляд и замямлил:
– Я не могу… я не… не думаете же вы…
– На осла, – сказал Мун.
Он ухватился за один конец ковра, а Воскресший Христос с сомнением взялся за другой. Концы оторвались от земли довольно легко, но середина покоилась на полу.
Они выпустили концы.
– Приведи осла, – сказал Мун.
– Привести? Куда?
– Сюда. Приведи.
Воскресший Христос выглядел так, будто вот-вот расплачется. Но он вышел, а Мун уселся на ковер. Вспомнил, что сидит на Мари, поэтому встал и посмотрел в окно на Воскресшего Христа. Тот за уздечку втягивал осла по ступенькам. Осел вошел в комнату и встал у камина, чувствуя себя как дома, словно в детской сказке. Мун и Воскресший Христос боком взвалили ковер ослу на спину. Он угрожающе закачался.
– Тебе придется сесть сверху, – решил Мун. – Иначе они свалятся.
Воскресший Христос стиснул его руку и взмолился:
– Слушьте, ваша честь, я ж не знаю, куда их везти… меня в любую минуту могут остановить, в любую. Что я им скажу?
– Что ты торговец коврами. Армянин. По-английски не говоришь.
– Но я Воскресший Христос!.. Дело дрянь. Мун и забыл.
– Ну так и скажи им это.
Ковер доставал Воскресшему Христу до плеч.
– Я не могу туда залезть, сэр, – пожаловался он.
Мун подвел осла к стулу с прямой спинкой. Воскресший Христос забрался на стул, словно на собственный эшафот, и перекинул ногу через чудовищное седло.
– Ей-ей, как на верблюде каком-нибудь. – Он опасливо глянул вниз.
Мун вывел осла в прихожую. «Хвала Воскресшему Аллаху. Если я кому-нибудь понадоблюсь, найдете меня в Британском музее, я буду описывать черепки, пока мимо летят годы. С меня и прошлого хватит». Передняя дверь распахнулась, и в проеме нарисовался Долговязый Джон Убоище: ноги врозь, шляпа прямо, левая рука расслабленно висит у бедра. Убоище стрелял с левой руки.
Увидев его, Воскресший Христос тихо вскрикнул.
– Рановато пока, – сказал Убоище. Он внимательно посмотрел на идущего к нему через прихожую осла. – Славно. – Он взял у Муна уздечку и остановил осла. – Занятно.
Мун смотрел. Он тут ни при чем, он просто зритель. Это личная точка зрения.
Воскресший Христос молчал.
– Не понимаю, – сказал Убоище. – Чем он торгует? Фильмами об Иисусе?
– Коврами, – сказал Воскресший Христос. – Я не говорить по-английски, я американец. – Ему удалось изобразить некоторую надменность, но под взглядом Убоища она увяла.
– Всю ночь?
– Да, ваша честь.
Лицо Убоища пыталось передать чувства, которые он не мог выразить словами. Его рука, стремительная, как гремучая змея, дернулась, и револьвер со стуком упал на пол. Он наклонился, подхватил его одним плавным движением, выпрямился и прицелился Воскресшему Христу в грудь.
– Не стреляйте! – взвизгнул Воскресший Христос.
– Ты кувыркался на своем ковре с моей кралей? – проскрежетал Убоище.
– Я никогда ее прежде не видел, – пропищал Воскресший Христос. – Ваша честь, я маленько перебрал огненной водицы и ничегошеньки не помню.
Лицо Убоища расплылось. Он опустил револьвер.
– Ради тебя. – Он разрыдался. – Ради грязного плюгавого неотесанного торговца коврами. Я убью эту сучку.
Он выпустил уздечку, с криком и слезами бросился наверх и исчез на лестничной площадке. Мун пнул осла по задним ногам, и тот размашисто вышел в дверь и спустился по ступенькам. Воскресший Христос чуть не упал, но осел вовремя выровнялся. Мун смотрел, как они враскачку удаляются по улице.
Он слышал, как Убоище распахивает и захлопывает двери и орет: «Фертилити!»
– Ее здесь нет, – сказал Мун, когда снова увидел ковбоя.
Убоище уселся на верхнюю ступеньку и разрыдался в рубашку. Мун поднялся и сел рядом с ним. Убоище подвинулся. Мун ждал, пока он не перестанет плакать. Они сидели на верхней ступеньке.
Убоище шмыгнул носом, вытер глаза рукавом и почесал голову дулом револьвера. Сунул револьвер обратно в кобуру.
– Вот тебе и женщины, – сказал он. – Никогда не догадаешься. Подумать только – этот грязный карлик в ночнушке. Он хоть настоящий?
– Настоящий кто? – спросил Мун.
– Вот это-то я и хочу знать.
«Вот это-то я и хочу знать. Настоящий кто?»
– Скажу вам честно, старина, – сказал Убоище, и мозг Муна отметил нотки нерешительности в его голосе, пока тот не продолжил: – Эта девушка ужасно ко мне относилась, я не стыжусь признаться, что она и вправду мне нравилась, но она играла со мной, понимаете – играла со мной, в игры играла, – да, времечко было то еще…
– А я и вправду вам поверил. Значит, вы не настоящий ковбой? – спросил Мун.
– Боже правый, нет, – ответил Убоище. – Но учтите – мне нравится быть ковбоем.
– А… мистеру Джонсу?
– Тоже. – Он вопросительно посмотрел на Муна: – Вы же не думаете, что он ей нравится, а?
– Нет, не думаю.
Несколько секунд они сидели молча. Мун пытался все переосмыслить, но безуспешно. Убоище вздохнул:
– Знаете, эта девушка… Она мучила меня так, что я и врагу не пожелал бы… ну, Джасперу-то пожелал бы.
– Как вы ее встретили?
– Ну, видите ли, это наш район. Мы ездим по двое. О, она нас привлекла, она была восхитительна. Веселая, знаете ли… – Он задумался. – Едва я ее увидел, так про остальных и думать забыл. – Он плаксиво шмыгнул носом. – Я прошел сущий ад – не спал, не прятался.
– На вашем месте я бы ее бросил, – посоветовал Мун. – Она того не стоит.
– Вы здесь работаете?
– Нет. Вообще-то да, работаю, но у меня, знаете ли, все иначе: я на ней женат.
– На ком?
– На Джейн.
– На Фертилити? – уставился на него Долговязый Джон. – Она мне сказала, что ее мужа убили на дуэли.
– Ничего страшного, – сказал Мун, благодарный Убоищу за то, что тот смутился. – Она такая.
– Все время?
Мун серьезно над этим задумался.
– Да.
– Тогда почему вы с этим миритесь, я бы ее убил.
– Я люблю ее, – сказал Мун, отчаянно оплакивая в душе свою любовь.
– Я вас понимаю, – произнес Убоище.
– Знаете, между ней и этим парнем на осле ничего не было, – сказал Мун.
– Правда?
– Правда, – успокоил его Мун. – Он перепутал. Подумал, что вы говорите о чем-то другом. – Тут он вспомнил. – Мари мертва. Вы убили Мари.
– То есть? Я не видел Мари со вчерашнего дня, – повернулся к нему Убоище.
– Вы застрелили ее через окно.
– Мари?
– Попали ей в грудь.
Убоище тихо присвистнул:
– Господи, какой ужас! Бедная девушка.
– Да, – сказал Мун.
– Где она?
– Он увез ее на осле. В ковре. – Он решил ничего не говорить о генерале.
– Старушка Мари, – сказал Убоище. – Знаете, я никого раньше не убивал.
– Ее вот убили, – сказал Мун.
Смех, да и только.
«– Мари мертва. Ты убил ее, – ровно сказал он, хотя все его существо переполняла ненависть к этому убийце с ледяными глазами.
– Нет, – захныкал Убоище. – Я не видел Мари со вчерашнего дня.
– Ты застрелил ее через окно.
Он протянул руку и железной хваткой стиснул горло сопливого мерзавца. „Грязная крыса!" – процедил он и одним рывком…»
Но он мог только смотреть. Он зритель.
«К тому же если и есть слова, которые можно процедить, „грязная крыса" к ним не относятся».
– Ваш жеребец на улице?
– Кобыла, – сказал Убоище. – Это кобыла.
– Я не вижу ее на улице.
– В конце концов я с нее слез, а она просто пошла дальше. Как заводная. Не думаю, что это настоящий жеребец или кобыла. Думаю, она заводная. Бог знает, где она теперь. Наверняка ушла в море.
– Вы кино снимаете? – спросил Мун.
– Хотелось бы. Этим я бы не прочь заняться.
– Да. Простите, запамятовал ваше имя.
– Д. Дж. Убоище. Надо бы устроиться в кино.
– В кино нет настоящих пуль, – предупредил Мун.
– В кино они без надобности, – сказал Убоище.
Мун чувствовал себя так, будто разговор – это гиря на веревке, которую ему приходится волочить в одиночку. Он неловко встал и спустился по лестнице, одолевая здоровой ногой по одной ступеньке зараз.
– Ногу поранили? – участливо поинтересовался Убоище.
– Нет, – ответил Мун. – Просто еще не привык к новым шпорам. – Он улыбнулся улыбкой невинного лунатика, которому в психушке поручают всякую мелкую работу. – Порезался.
– Дайте-ка взглянуть.
Мун спустился с лестницы, сел, снял туфлю и размотал платок.
– Выглядит паршиво, – сказал Убоище. – Антисептиком промывали?
– Нет, – ответил Мун. – Думаю, у нас его нету.
– Вы что, о столбняке никогда не слыхали? Пойдемте-ка на кухню.
Они прошли на кухню, где Убоище включил холодную воду.
– Дайте платок. – Убоище намочил его и промыл рану.
Мун облокотился на раковину и скорбно повернул голову к окну.
«Увы, он смертен! Нет, не плачь, девица… счастлив тот, кто обретает покой, когда на его глазах солнце восходит над его садом… О, Петфинч, Петфинч, дом мой и сад души моей, позволь мне упокоиться под твоим дерном там, где упадет эта стрела».
– Ну как?
– Отлично, спасибо.
Холодная вода смягчила боль, охладила и сократила рану. Убоище затянул платок.
– Надо держать в чистоте, понимаете?
– Вы очень добры, мистер Убоище. Довольно-таки непоследовательно с вашей стороны. – Он глупо хихикнул. – Могу я вам что-нибудь предложить? Вы завтракали?
– Что это?
– Простите?
– Вот это. Что это?
– А. Вообще-то это бомба.
Убоище взял ее в руки и приложил к уху.
– Тикает, – сказал он.
– Да.
Убоище осторожно положил бомбу и посмотрел на нее.
– Ваша?
– Да.
– Бомба. Настоящая?
– Да, конечно.
Убоище медленно кивнул.
– Тикает, – сказал он.
Он подошел к Муну и остановился перед ним.
– Вы хотите сказать, – спросил он, – что она рванет?
– Не прямо сейчас, но рванет. Часовой механизм поставлен на максимум, но, с другой стороны, я, если захочу, могу нажать кнопочку – тогда она рванет через десять секунд. Дядя моей жены, дядя Джексон, кое-что знал о бомбах, знал, что часто возникает необходимость бросить ее без предупреждения.
– Бросить?
– Это как подложить, только наоборот.
– Куда?
– Под кровать, например.
– Кому?
– Не знаю, – сказал Мун. – У меня есть список.
Убоище осторожно посмотрел на него:
– У вас на кого-то зуб?
– Нет, – сказал Мун. – Не совсем.
– Тогда зачем вам бомба?
– Потому что, мой дорогой Дж. Б., нам нужен взрыв. Дело не просто в каре, дело в том, чтобы заставить людей осознать, – бам! – чтобы они все пересмотрели, поняли, что где-то жизнь пошла наперекосяк, что все пропорции искажены, – надеюсь, я понятно выражаюсь?
Убоище задумчиво оттянул нижнюю губу.
– Д. Дж., – сказал он. – Долговязый Джон Убоище.
Мун поклонился и хихикнул.
– Вы, что ли, писатель? – Убоище обвел рукой пишущую машинку и разбросанную по столу бумагу.
– А, это просто мой дневник. Вообще-то я историк.
– Правда?
– Да, черт подери, правда! – рявкнул Мун.
– Будьте добры произносить мое имя правильно, – мирно сказал Убоище. – Когда Джейн вернется?
– Не знаю.
– Ее давно нет?
– Всю ночь.
Лицо Убоища перекосилось.
– Джаспер, – процедил он (Мун отметил слово, которое можно процедить). – Я убью этого ублюдка. – Он шарахнул кулаком по столу. – Куда они отправились?
– Это не Джаспер, – сказал Мун, но Д. Дж., видимо, его не расслышал. Он стоял сгорбившись и всем своим видом выражая глубокую скорбь. Он взял себя в руки.
– Мне плевать, – сказал Убоище. – Мне просто плевать. – Он отвернулся.
Мун озабоченно тронул его руку:
– Не уходите.
– Прощайте, – сказал Убоище.
– Куда вы?
– К толпе – надо смешаться с толпой.
– Что вы хотите сказать? – спросил Мун, хотя это показалось ему разумным. – Послушайте, выпейте чаю, позавтракайте. Отведайте свинины с бобами.
– Я больше в жизни видеть не хочу банку свинины с бобами. Клянусь, эта лошадь была заводная. Просто шла и шла, когда я соскользнул с ее задницы, – сказал Убоище.
– Это вы принесли бобы? – спросил Мун.
– Подарок, – ответил Убоище. – Знак любви, принятый на Западе. Скажите ей, пусть съест их. Скажите, я всегда буду ее любить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17