– Этот бизнес имеет свою атмосферу, достаточно раз соприкоснуться с ней, чтобы ее почувствовать.
С его стороны было ошибкой позволить себе так взволноваться. Внутри его груди словно бы отдиралась какая-то пленка.
– Как он выглядел? Лео?
– Очень гладкий. Так, что мороз по коже, – настоящий нарк.
– Да, точно, это он. Он ужасно обаятельный.
Кэрол подняла киянку, посмотрела на нее пустым взглядом и положила обратно.
– Знаешь, – медленно проговорила она, – мне нравится Грег. Он очень мне нравится. Но когда наступает мертвый сезон, я не получаю от этого парня ни единого словечка. Ни звонка, ни е-мэйла. Он может где-нибудь лазать по горам, или снимать водопады, или трахаться с кем-нибудь, но он никогда не позовет меня, никогда!
Она помрачнела.
– Вот почему тебе стоит быть поласковее с Джейни. Это не то что другие романы у нас в бригаде, если это можно назвать романами, – то, что у нас происходит, когда сходятся вместе наши торнадоловы. Но Джейн по-настоящему любит Джерри. Она предана ему, она ласкова с ним, ради Джерри она готова идти хоть в пекло! Если бы у меня была такая сестра, а я была ее братом, я постаралась бы хоть немного присматривать за своей бедной сестренкой, я постаралась бы как-то помочь ей, сделать так, чтобы у нее все было хорошо…
Алекс некоторое время переваривал это странное заявление и пришел к единственно возможному заключению. В его гортани уже начинало серьезно саднить.
– Ты что, хочешь сказать, что ты трахалась с Лео? – Кэрол воззрилась на него. На ее лице было написано признание вины.
– Надеюсь, мне никогда не придется бить тебя, Алекс. Потому что с такими парнями, как ты, трудно удержаться, чтобы не ударить.
– Ничего, – хрипло произнес он. – Я так и думал, что у Лео в лагере должен быть свой человек. Поэтому я и не сказал никому до сих пор. Все не могу сообразить, как бы мне донести новости до его высочества.
– Ты хочешь, чтобы я рассказала об этом Джерри?
– Да. Если ты не против. Это было бы неплохо. – Он перевел дыхание.
– Скажи Джерри, что я не хотел пускать Лео в лагерь, пока Джерри не даст своего согласия.
– Ты знаешь, кто такой Лео? – медленно проговорила Кэрол. – Лео – это то, чем мог бы стать Джерри, если бы хотел трахать людям мозги вместо того, чтобы трахаться со всей вселенной.
– Я не знаю, что такое Джерри, – ответил Алекс. – Я еще никогда не видел ничего похожего на Джерри. Но Лео… спроси любого нарковакеро в Латинской Америке про такого, как Лео, и любой тебе скажет, что это за парень и чем он занимается. Об этом могут не знать здесь, в Estados Unidos, Соединенных Штатах (исп.).
но в Сальвадоре знают, и в Никарагуа знают, везде все всё знают, черт побери, – это не секрет ни для кого!
Его скрутил приступ кашля.
– Что за чертовщина с тобой происходит, Алекс? Ты выглядишь ужасно.
– А вот это вторая вещь, о которой я хотел поговорить с тобой, – сказал Алекс.
Запинаясь, он принялся объяснять ей, в чем дело. К тому времени, как он закончил, Кэрол была довольно бледной.
– И они называют это промыванием легких? – спросила она.
– Ну да. Но не важно, как они это называют. Суть в том, что это работает, это действительно помогло мне!
– Дай-ка мне посмотреть на твою канистру.
Алекс с усилием взгромоздил пластиковую медицинскую канистру на верстак. Кэрол, прищурившись, всмотрелась в красно-белую клейкую этикетку.
– Пальмитиновая кислота, – медленно прочла она вслух. – Анионные липиды. Силиконовое поверхностно-активное вещество. Фосфатидилглицерин… Боже милосердный, что за ведьмовское зелье! А это что еще за дерьмо, вот это, вся эта писанина на испанском?
– «Изотерма РА/SР-В1-25m на NANCO(3)буферизованной солевой субфазе», – быстро перевел Алекс. – Здесь в основном просто повторение по-испански тех же самых основных ингредиентов.
– И я должна засунуть трубку тебе в глотку и закачать тебе внутрь это дерьмо? А после этого перевернуть тебя вверх ногами?
– Да, в целом все правильно.
– Прости, но это без вариантов.
– Кэрол, послушай. Я болен. Я болен гораздо сильнее, чем кто-нибудь из вас представляет. У меня глобальный синдром, и в настоящий момент он собирается приняться за меня по-настоящему. И если ты мне не поможешь – если хоть кто-нибудь мне не поможет, – я могу попросту загнуться здесь у вас, и это займет совсем немного времени.
– Почему ты не хочешь вернуться домой?
– Дома мне не смогут помочь, – просто сказал Алекс. – Все их деньги не могут мне помочь; никто не может понять, что со мной не так. Нельзя сказать, чтобы они не пытались, но, видишь ли, это не просто энцефалит, или холера, или еще какая-нибудь из этих штуковин, которые убьют тебя по-быстрому и успокоятся. Мне не так повезло. То, чем я болен, – это одно из этих комплексных заболеваний. Экологическое, генетическое – черт его разберет. Меня начали штопать с тех пор, как мне исполнилось шесть дней. Если бы я родился в какое-нибудь другое время, я был бы мертв еще в люльке.
– Неужели ты не можешь позвать кого-нибудь другого, кто бы проделал с тобой эту долбаную штуку? Джейни? Или Эда? Эллен Мэй?
– Могу. Наверное. И я попрошу их об этом, если мне придется это сделать. Но видишь ли, я не хочу, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.
– Ох, – проговорила Кэрол. – Да, я понимаю, почему… Знаешь, Алекс, я давно гадаю, почему ты околачиваешься здесь у нас. Любой может сказать, что вы с Джейни не очень-то ладите друг с другом. И дело не в том, что тебе так уж понравилось играться с нашей веревкой. Ты здесь потому, что ты прячешься. Или прячешь что-то.
– Да, верно, – ответил Алекс. – Я действительно хотел спрятаться. То есть даже не столько от этих contrabandista mйdicos, Подпольных врачей (исп.).
которых я кинул там, в Нуэво-Ларедо, – у них, конечно, крутая организация в своем роде, но, черт побери, им же на самом деле глубоко наплевать на меня, у них там перед этой их клиникой целая очередь доходяг-недоумков, длиннее, чем Рио-Гранде! Нет, я хотел укрыться здесь от своей собственной треклятой жизни – не от жизни, а от этой вот херни, которой я занимаюсь и которую другие люди зовут жизнью. Я ведь действительно близок к смерти, Кэрол. Это не какие-то мои фантазии, я здесь ничего не выдумываю. Я не могу точно сказать тебе, что со мной не так, но я знаю, что это правда, потому что я жил в этом теле всю свою жизнь и теперь чувствую это. От меня осталось совсем немного. Кто бы там что ни делал, какие бы деньги ни тратил, сколько бы лекарств в меня ни закачивали, я не думаю, что доживу до двадцати двух.
– Господи, Алекс!
– Я решил укрыться здесь, у вас, потому что, как бы это… здесь другая жизнь. Более настоящая. Я не так уж много делаю для бригады – просто потому, что не так уж много могу сделать; я слишком болен и слаб для этого. Но когда я здесь, со всеми вами, я просто обычный парень, а не парень, собирающийся откинуть копыта.
Он с минуту помолчал, напряженно размышляя.
– Но знаешь, Кэрол, это еще не все. То есть так было сначала и до сих пор так, но на самом деле мое отношение изменилось. Знаешь что? Мне здесь интересно!
– Интересно?
– Вот-вот. Мне интересно, что это за эф-шесть – эта огромная штуковина, которая нам угрожает. Я теперь действительно в нее верю. Я просто знаю, что она там есть! Я знаю, что это действительно случится! И я действительно хочу увидеть это.
Кэрол тяжело опустилась на складной походный стул. Она положила голову на руки – на свои сильные, морщинистые руки. Когда она снова подняла лицо, оно было мокрым от слез.
– Тебе обязательно надо было прийти доставать меня, да? Обязательно надо было рассказывать именно мне о том, что ты умираешь?
– Прости, Кэрол, но ты здесь единственная, кому я действительно доверяю.
– Потому что у меня большое мягкое сердце, ты, маленький ублюдок! Потому что ты знаешь, как меня достать! Господи Боже, это ведь как раз то, через что я прошла с Лео! Ничего удивительного, что ты так быстро раскусил его. Потому что между вами нет и на грош разницы!
– Да, если не считать того, что он убивает людей, а я, мать твою, умираю сам! Брось, Кэрол…
– Мы никого не убивали, – горько сказала Кэрол. – Все эти взломы – все это убивает только вещи, не больше. Лео знал это. Черт подери, Лео был лучшим из всех, кто у нас был! Никто не мог бы обвинить нас в том, что мы косим людей, хотя мы могли бы делать это с легкостью. Но мы только пытались убить машины. Расправиться с ними. Со всей этой поганью, которая убила наш мир, – со всеми этими бульдозерами, и углеобогатительными заводами, и лесозаготовительными машинами, и дымовыми трубами, с Голиафом, с Чудовищем, с Бегемотом, со Зверем! С Этим!
Она содрогнулась всем телом и вытерла слезы со щек тыльными сторонами ладоней.
– Потому что было уже слишком поздно останавливать это как-то по-другому, а мы все знали чертовски хорошо, что происходит с миром… И если ты решил, что подполье давно в прошлом, то ты глубоко ошибаешься! Оно никуда не делось. Нет, черт возьми, – просто эти люди сильно изменились. У них теперь есть власть, у многих из них. Кое-кто из них даже в правительстве – в том, что можно назвать правительством в наши дни… Теперь у них есть реальная власть, а не та беспомощная выпендрежная бунтарская возня, которой они занимались раньше, со своими Молотовыми, и разводными ключами, и дерьмовыми манифестами. Я имею в виду настоящую власть, настоящие планы – и это ужасная власть и ужасные планы. И все эти люди такие же, как он.
– Прости…
– Однако такие ребята, как ты… новые ребятишки, маленькие безнадежные засранцы… Да, люди могут привыкнуть ко всему, это точно, – если они достаточно молоды! Черт побери, да раньше люди вопили от ужаса при мысли о смерти от какого-нибудь дерьма вроде ТБ или холеры, а теперь вы говорите об этом, даже голос не повышая, просто делаете из этого свой маленький секрет и продолжаете смотреть телевизор, пока тихонько не свалитесь мертвыми на диван… Люди просто смирились с тем, что живут в аду! Они просто не обращают внимания; они уверены, что мир всегда, всегда будет становиться только хуже, и они не хотят даже слышать об этом и только говорят спасибо, что не угодили в переселенческий лагерь!
– Я не собираюсь сдаваться, Кэрол. Я прошу тебя помочь мне. Пожалуйста, помоги мне.
– Послушай, я ведь не врач, я не могу делать ничего такого. Это слишком ужасно, это похоже на то, как это было в лагерях.
– Кэрол, – проскрипел он, – меня не заботят лагеря беженцев. Меня не заботят твои чокнутые приятели луддиты. Я знаю, что тогда было тяжело, и ужасно, и все такое, но мне тогда было всего пять лет, и для меня это все история – мертвая история. В настоящий момент я живу в лагере – в этом самом лагере, в этот самый момент; и если я умру в нем, я буду считать, что мне посчастливилось! У меня вообще не будет никакой истории. Я не протяну и одного года! Единственное, чего я хочу, – увидеть эту штуку, которая на нас надвигается, и это все, чего я у тебя прошу!
Он тяжело оперся на стол.
– Если по-честному, я надеюсь, что этот эф-шесть убьет меня. Мне вроде как нравится такая идея, это выглядит достойно и избавит всех вокруг от лишней суеты. Так что если ты немного поможешь мне в этом, думаю, что я буду способен увидеть его, стоя на собственных ногах, и может быть, мне удастся сойти за человека, пока он будет меня убивать. Ты ведь поможешь мне? Пожалуйста, Кэрол! Пожалуйста!
– Хорошо, хорошо. Кончай реветь.
– Ты первая начала.
– Да. Я такая глупая. – Она поднялась с места. – Я плачу. У меня слишком длинный язык, и я совершенно не умею разбираться в ситуации; именно поэтому я и зависаю здесь в чертовой заднице, вместо того чтобы жить настоящей жизнью в каком-нибудь настоящем городе, где какой-нибудь смазливый коп понемногу вытянул бы из меня информацию, а потом повытаскивал бы всю семейку моих прежних дружков из их кооперативных квартир и привлек их по обвинению в терроре и саботаже. Я прирожденная дура, я совершеннейшее ничтожество!
Она вздохнула.
– Слушай, но если мы собираемся все это проделывать, надо покончить с этим побыстрее, пока нас никто не увидел, потому что то, что ты просишь меня сделать, – это самое настоящее извращение, а Грег очень ревнивый парень.
– О'кей. Хорошо, я согласен. Спасибо тебе. – Алекс вытер глаза рукавом.
– И я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, медикаментозный. Я хочу, чтобы ты обещал мне прекратить доставать свою сестру. Ей не нужны дополнительные проблемы из-за какого-то чертова придурка вроде тебя. Она хороший человек, она прямодушна и желает добра.
– Может быть, и так, – сказал Алекс. – Но когда мы были детьми, она била меня так, что просто кошмар. У меня есть пленки с записью, где она пытается задушить меня подушкой.
– Что-о?
– Мне было три, ей восемь. Я тогда много кашлял – наверное, это действовало ей на нервы.
Кэрол долго смотрела на него, потом потерла покрасневшие глаза большими пальцами.
– Ну что ж, наверное, тебе придется просто простить ей это.
– Я прощаю ее, Кэрол! Конечно. Ради тебя – все что угодно.
Алекс взобрался на верстак и лег на спину. Он вытащил из кармана джинсов узкую прозрачную трубку и плоский пакетик с анестетической пастой.
– На вот, возьми и наверни ее на патрубок, который торчит из канистры.
– Ого, да эта канистра горячая!
– Да, я сегодня весь день держал ее под прямыми солнечными лучами, и сейчас она чертовски близка к температуре крови.
– Не могу поверить, что мы действительно занимаемся подобным делом.
– У меня вся жизнь такая.
Алекс закинул голову назад и на пробу попытался расслабить гортань.
– Ты не в курсе случайно, на сколько Джерри ее опустил? Я имею в виду в финансовом отношении?
– Мне кажется, Алекс, он выкачал ее почти полностью. Не то чтобы специально, просто ему наплевать на все, кроме взламывания ураганов.
– Ну ладно, только не говори никому… Дело в том, что я сделал Хуаниту своей единственной наследницей. Думаю, это поможет бригаде хоть немного. То есть на самом деле там довольно много.
Кэрол замялась.
– Это было довольно глупо с твоей стороны, говорить мне это. Я ведь тоже в бригаде, ты же знаешь.
– Ничего. Я хотел, чтобы ты это знала.
– То есть ты действительно доверяешь мне, так?
– Кэрол, мне кажется, ты здесь единственный по-настоящему хороший человек. И один из немногих действительно хороших людей, которых я встречал в своей жизни. Спасибо тебе за то, что помогала мне. Спасибо за то, что за мной присматривала. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что происходит, поэтому я сказал тебе, вот и все. Очень может быть, что во время этой операции я протяну ноги. Постарайся тогда не очень горевать.
Он вскрыл пакет с анестетической пастой, рукой в смарт-перчатке размазал ее по мундштуку трубки и затем, одним жестом, потребовавшим от него всей его смелости, аккуратно засунул в собственную глотку. Успешно миновав корень языка, Алекс ощутил, как трубка скользнула вниз вдоль его саднящей, распухшей гортани, спускаясь к пульсирующему центру груди. Он бы смог заставить себя продолжать, и может быть, даже говорить при этом, но тут включился в дело анестетик, и все силы улетели от него, словно стайка вспугнутых перепелок, оставив его пустым, холодным и слабым.
А потом пошла жидкость.
«Вы хорошо плаваете, Алекс?»
Она была холодной. Она была слишком холодной, холодной, как смерть, холодной, как красная глина Ларедо. Гигантская трескучая отрыжка вырвалась из его легких. С выпученными от ужаса глазами он попытался глотнуть воздуха и почувствовал, как жидкость внутри него огромной волной скользнула в туберкулы, словно мертвая, безумная, холодная амеба. Его зубы стиснули патрубок, и, испугавшись, он резко сел. Жидкость всколыхнулась, словно в полупустом пивном бочонке, и Алекс разразился судорожным кашлем.
Кэрол стояла рядом, все еще сжимая в руках канистру и являя собой воплощение отвращения и ужаса. Алекс потянул за шланг, он тащил и тащил его, словно ведя смертельную борьбу с неким отвратительным солитером, и в конце концов шланг вышел из него полностью, вместе со вспененной лужицей рвоты. Кэрол отпрыгнула назад, поскольку жидкость продолжала извергаться из канистры, шланг, плюясь, мотался взад и вперед, а Алекс все не мог остановить кашель. Его легкие казались ему сделанными из окровавленной пенорезины.
Он встал. Он чувствовал ужасную слабость, но был по-прежнему в сознании. Несмотря на то что синяя жидкость наполняла Алекса едва не наполовину, он по-прежнему был в сознании. Он нес в себе эту тяжесть, словно некую непристойную карикатурную беременность.
Потом он попытался заговорить. Обратив лицо к Кэрол, он задвигал губами, и из него выполз звук, словно утопающий енот, а рот наполнился большими лопающимися перекисшими пузырями.
Внутри него что-то хрустнуло, и началась настоящая боль. Он упал на колени, перегнулся пополам и принялся извергать жидкость на блистерное покрытие пола – мощными толчками, огромными пенящимися сгустками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
С его стороны было ошибкой позволить себе так взволноваться. Внутри его груди словно бы отдиралась какая-то пленка.
– Как он выглядел? Лео?
– Очень гладкий. Так, что мороз по коже, – настоящий нарк.
– Да, точно, это он. Он ужасно обаятельный.
Кэрол подняла киянку, посмотрела на нее пустым взглядом и положила обратно.
– Знаешь, – медленно проговорила она, – мне нравится Грег. Он очень мне нравится. Но когда наступает мертвый сезон, я не получаю от этого парня ни единого словечка. Ни звонка, ни е-мэйла. Он может где-нибудь лазать по горам, или снимать водопады, или трахаться с кем-нибудь, но он никогда не позовет меня, никогда!
Она помрачнела.
– Вот почему тебе стоит быть поласковее с Джейни. Это не то что другие романы у нас в бригаде, если это можно назвать романами, – то, что у нас происходит, когда сходятся вместе наши торнадоловы. Но Джейн по-настоящему любит Джерри. Она предана ему, она ласкова с ним, ради Джерри она готова идти хоть в пекло! Если бы у меня была такая сестра, а я была ее братом, я постаралась бы хоть немного присматривать за своей бедной сестренкой, я постаралась бы как-то помочь ей, сделать так, чтобы у нее все было хорошо…
Алекс некоторое время переваривал это странное заявление и пришел к единственно возможному заключению. В его гортани уже начинало серьезно саднить.
– Ты что, хочешь сказать, что ты трахалась с Лео? – Кэрол воззрилась на него. На ее лице было написано признание вины.
– Надеюсь, мне никогда не придется бить тебя, Алекс. Потому что с такими парнями, как ты, трудно удержаться, чтобы не ударить.
– Ничего, – хрипло произнес он. – Я так и думал, что у Лео в лагере должен быть свой человек. Поэтому я и не сказал никому до сих пор. Все не могу сообразить, как бы мне донести новости до его высочества.
– Ты хочешь, чтобы я рассказала об этом Джерри?
– Да. Если ты не против. Это было бы неплохо. – Он перевел дыхание.
– Скажи Джерри, что я не хотел пускать Лео в лагерь, пока Джерри не даст своего согласия.
– Ты знаешь, кто такой Лео? – медленно проговорила Кэрол. – Лео – это то, чем мог бы стать Джерри, если бы хотел трахать людям мозги вместо того, чтобы трахаться со всей вселенной.
– Я не знаю, что такое Джерри, – ответил Алекс. – Я еще никогда не видел ничего похожего на Джерри. Но Лео… спроси любого нарковакеро в Латинской Америке про такого, как Лео, и любой тебе скажет, что это за парень и чем он занимается. Об этом могут не знать здесь, в Estados Unidos, Соединенных Штатах (исп.).
но в Сальвадоре знают, и в Никарагуа знают, везде все всё знают, черт побери, – это не секрет ни для кого!
Его скрутил приступ кашля.
– Что за чертовщина с тобой происходит, Алекс? Ты выглядишь ужасно.
– А вот это вторая вещь, о которой я хотел поговорить с тобой, – сказал Алекс.
Запинаясь, он принялся объяснять ей, в чем дело. К тому времени, как он закончил, Кэрол была довольно бледной.
– И они называют это промыванием легких? – спросила она.
– Ну да. Но не важно, как они это называют. Суть в том, что это работает, это действительно помогло мне!
– Дай-ка мне посмотреть на твою канистру.
Алекс с усилием взгромоздил пластиковую медицинскую канистру на верстак. Кэрол, прищурившись, всмотрелась в красно-белую клейкую этикетку.
– Пальмитиновая кислота, – медленно прочла она вслух. – Анионные липиды. Силиконовое поверхностно-активное вещество. Фосфатидилглицерин… Боже милосердный, что за ведьмовское зелье! А это что еще за дерьмо, вот это, вся эта писанина на испанском?
– «Изотерма РА/SР-В1-25m на NANCO(3)буферизованной солевой субфазе», – быстро перевел Алекс. – Здесь в основном просто повторение по-испански тех же самых основных ингредиентов.
– И я должна засунуть трубку тебе в глотку и закачать тебе внутрь это дерьмо? А после этого перевернуть тебя вверх ногами?
– Да, в целом все правильно.
– Прости, но это без вариантов.
– Кэрол, послушай. Я болен. Я болен гораздо сильнее, чем кто-нибудь из вас представляет. У меня глобальный синдром, и в настоящий момент он собирается приняться за меня по-настоящему. И если ты мне не поможешь – если хоть кто-нибудь мне не поможет, – я могу попросту загнуться здесь у вас, и это займет совсем немного времени.
– Почему ты не хочешь вернуться домой?
– Дома мне не смогут помочь, – просто сказал Алекс. – Все их деньги не могут мне помочь; никто не может понять, что со мной не так. Нельзя сказать, чтобы они не пытались, но, видишь ли, это не просто энцефалит, или холера, или еще какая-нибудь из этих штуковин, которые убьют тебя по-быстрому и успокоятся. Мне не так повезло. То, чем я болен, – это одно из этих комплексных заболеваний. Экологическое, генетическое – черт его разберет. Меня начали штопать с тех пор, как мне исполнилось шесть дней. Если бы я родился в какое-нибудь другое время, я был бы мертв еще в люльке.
– Неужели ты не можешь позвать кого-нибудь другого, кто бы проделал с тобой эту долбаную штуку? Джейни? Или Эда? Эллен Мэй?
– Могу. Наверное. И я попрошу их об этом, если мне придется это сделать. Но видишь ли, я не хочу, чтобы об этом знал кто-нибудь еще.
– Ох, – проговорила Кэрол. – Да, я понимаю, почему… Знаешь, Алекс, я давно гадаю, почему ты околачиваешься здесь у нас. Любой может сказать, что вы с Джейни не очень-то ладите друг с другом. И дело не в том, что тебе так уж понравилось играться с нашей веревкой. Ты здесь потому, что ты прячешься. Или прячешь что-то.
– Да, верно, – ответил Алекс. – Я действительно хотел спрятаться. То есть даже не столько от этих contrabandista mйdicos, Подпольных врачей (исп.).
которых я кинул там, в Нуэво-Ларедо, – у них, конечно, крутая организация в своем роде, но, черт побери, им же на самом деле глубоко наплевать на меня, у них там перед этой их клиникой целая очередь доходяг-недоумков, длиннее, чем Рио-Гранде! Нет, я хотел укрыться здесь от своей собственной треклятой жизни – не от жизни, а от этой вот херни, которой я занимаюсь и которую другие люди зовут жизнью. Я ведь действительно близок к смерти, Кэрол. Это не какие-то мои фантазии, я здесь ничего не выдумываю. Я не могу точно сказать тебе, что со мной не так, но я знаю, что это правда, потому что я жил в этом теле всю свою жизнь и теперь чувствую это. От меня осталось совсем немного. Кто бы там что ни делал, какие бы деньги ни тратил, сколько бы лекарств в меня ни закачивали, я не думаю, что доживу до двадцати двух.
– Господи, Алекс!
– Я решил укрыться здесь, у вас, потому что, как бы это… здесь другая жизнь. Более настоящая. Я не так уж много делаю для бригады – просто потому, что не так уж много могу сделать; я слишком болен и слаб для этого. Но когда я здесь, со всеми вами, я просто обычный парень, а не парень, собирающийся откинуть копыта.
Он с минуту помолчал, напряженно размышляя.
– Но знаешь, Кэрол, это еще не все. То есть так было сначала и до сих пор так, но на самом деле мое отношение изменилось. Знаешь что? Мне здесь интересно!
– Интересно?
– Вот-вот. Мне интересно, что это за эф-шесть – эта огромная штуковина, которая нам угрожает. Я теперь действительно в нее верю. Я просто знаю, что она там есть! Я знаю, что это действительно случится! И я действительно хочу увидеть это.
Кэрол тяжело опустилась на складной походный стул. Она положила голову на руки – на свои сильные, морщинистые руки. Когда она снова подняла лицо, оно было мокрым от слез.
– Тебе обязательно надо было прийти доставать меня, да? Обязательно надо было рассказывать именно мне о том, что ты умираешь?
– Прости, Кэрол, но ты здесь единственная, кому я действительно доверяю.
– Потому что у меня большое мягкое сердце, ты, маленький ублюдок! Потому что ты знаешь, как меня достать! Господи Боже, это ведь как раз то, через что я прошла с Лео! Ничего удивительного, что ты так быстро раскусил его. Потому что между вами нет и на грош разницы!
– Да, если не считать того, что он убивает людей, а я, мать твою, умираю сам! Брось, Кэрол…
– Мы никого не убивали, – горько сказала Кэрол. – Все эти взломы – все это убивает только вещи, не больше. Лео знал это. Черт подери, Лео был лучшим из всех, кто у нас был! Никто не мог бы обвинить нас в том, что мы косим людей, хотя мы могли бы делать это с легкостью. Но мы только пытались убить машины. Расправиться с ними. Со всей этой поганью, которая убила наш мир, – со всеми этими бульдозерами, и углеобогатительными заводами, и лесозаготовительными машинами, и дымовыми трубами, с Голиафом, с Чудовищем, с Бегемотом, со Зверем! С Этим!
Она содрогнулась всем телом и вытерла слезы со щек тыльными сторонами ладоней.
– Потому что было уже слишком поздно останавливать это как-то по-другому, а мы все знали чертовски хорошо, что происходит с миром… И если ты решил, что подполье давно в прошлом, то ты глубоко ошибаешься! Оно никуда не делось. Нет, черт возьми, – просто эти люди сильно изменились. У них теперь есть власть, у многих из них. Кое-кто из них даже в правительстве – в том, что можно назвать правительством в наши дни… Теперь у них есть реальная власть, а не та беспомощная выпендрежная бунтарская возня, которой они занимались раньше, со своими Молотовыми, и разводными ключами, и дерьмовыми манифестами. Я имею в виду настоящую власть, настоящие планы – и это ужасная власть и ужасные планы. И все эти люди такие же, как он.
– Прости…
– Однако такие ребята, как ты… новые ребятишки, маленькие безнадежные засранцы… Да, люди могут привыкнуть ко всему, это точно, – если они достаточно молоды! Черт побери, да раньше люди вопили от ужаса при мысли о смерти от какого-нибудь дерьма вроде ТБ или холеры, а теперь вы говорите об этом, даже голос не повышая, просто делаете из этого свой маленький секрет и продолжаете смотреть телевизор, пока тихонько не свалитесь мертвыми на диван… Люди просто смирились с тем, что живут в аду! Они просто не обращают внимания; они уверены, что мир всегда, всегда будет становиться только хуже, и они не хотят даже слышать об этом и только говорят спасибо, что не угодили в переселенческий лагерь!
– Я не собираюсь сдаваться, Кэрол. Я прошу тебя помочь мне. Пожалуйста, помоги мне.
– Послушай, я ведь не врач, я не могу делать ничего такого. Это слишком ужасно, это похоже на то, как это было в лагерях.
– Кэрол, – проскрипел он, – меня не заботят лагеря беженцев. Меня не заботят твои чокнутые приятели луддиты. Я знаю, что тогда было тяжело, и ужасно, и все такое, но мне тогда было всего пять лет, и для меня это все история – мертвая история. В настоящий момент я живу в лагере – в этом самом лагере, в этот самый момент; и если я умру в нем, я буду считать, что мне посчастливилось! У меня вообще не будет никакой истории. Я не протяну и одного года! Единственное, чего я хочу, – увидеть эту штуку, которая на нас надвигается, и это все, чего я у тебя прошу!
Он тяжело оперся на стол.
– Если по-честному, я надеюсь, что этот эф-шесть убьет меня. Мне вроде как нравится такая идея, это выглядит достойно и избавит всех вокруг от лишней суеты. Так что если ты немного поможешь мне в этом, думаю, что я буду способен увидеть его, стоя на собственных ногах, и может быть, мне удастся сойти за человека, пока он будет меня убивать. Ты ведь поможешь мне? Пожалуйста, Кэрол! Пожалуйста!
– Хорошо, хорошо. Кончай реветь.
– Ты первая начала.
– Да. Я такая глупая. – Она поднялась с места. – Я плачу. У меня слишком длинный язык, и я совершенно не умею разбираться в ситуации; именно поэтому я и зависаю здесь в чертовой заднице, вместо того чтобы жить настоящей жизнью в каком-нибудь настоящем городе, где какой-нибудь смазливый коп понемногу вытянул бы из меня информацию, а потом повытаскивал бы всю семейку моих прежних дружков из их кооперативных квартир и привлек их по обвинению в терроре и саботаже. Я прирожденная дура, я совершеннейшее ничтожество!
Она вздохнула.
– Слушай, но если мы собираемся все это проделывать, надо покончить с этим побыстрее, пока нас никто не увидел, потому что то, что ты просишь меня сделать, – это самое настоящее извращение, а Грег очень ревнивый парень.
– О'кей. Хорошо, я согласен. Спасибо тебе. – Алекс вытер глаза рукавом.
– И я хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, медикаментозный. Я хочу, чтобы ты обещал мне прекратить доставать свою сестру. Ей не нужны дополнительные проблемы из-за какого-то чертова придурка вроде тебя. Она хороший человек, она прямодушна и желает добра.
– Может быть, и так, – сказал Алекс. – Но когда мы были детьми, она била меня так, что просто кошмар. У меня есть пленки с записью, где она пытается задушить меня подушкой.
– Что-о?
– Мне было три, ей восемь. Я тогда много кашлял – наверное, это действовало ей на нервы.
Кэрол долго смотрела на него, потом потерла покрасневшие глаза большими пальцами.
– Ну что ж, наверное, тебе придется просто простить ей это.
– Я прощаю ее, Кэрол! Конечно. Ради тебя – все что угодно.
Алекс взобрался на верстак и лег на спину. Он вытащил из кармана джинсов узкую прозрачную трубку и плоский пакетик с анестетической пастой.
– На вот, возьми и наверни ее на патрубок, который торчит из канистры.
– Ого, да эта канистра горячая!
– Да, я сегодня весь день держал ее под прямыми солнечными лучами, и сейчас она чертовски близка к температуре крови.
– Не могу поверить, что мы действительно занимаемся подобным делом.
– У меня вся жизнь такая.
Алекс закинул голову назад и на пробу попытался расслабить гортань.
– Ты не в курсе случайно, на сколько Джерри ее опустил? Я имею в виду в финансовом отношении?
– Мне кажется, Алекс, он выкачал ее почти полностью. Не то чтобы специально, просто ему наплевать на все, кроме взламывания ураганов.
– Ну ладно, только не говори никому… Дело в том, что я сделал Хуаниту своей единственной наследницей. Думаю, это поможет бригаде хоть немного. То есть на самом деле там довольно много.
Кэрол замялась.
– Это было довольно глупо с твоей стороны, говорить мне это. Я ведь тоже в бригаде, ты же знаешь.
– Ничего. Я хотел, чтобы ты это знала.
– То есть ты действительно доверяешь мне, так?
– Кэрол, мне кажется, ты здесь единственный по-настоящему хороший человек. И один из немногих действительно хороших людей, которых я встречал в своей жизни. Спасибо тебе за то, что помогала мне. Спасибо за то, что за мной присматривала. Ты заслуживаешь того, чтобы знать, что происходит, поэтому я сказал тебе, вот и все. Очень может быть, что во время этой операции я протяну ноги. Постарайся тогда не очень горевать.
Он вскрыл пакет с анестетической пастой, рукой в смарт-перчатке размазал ее по мундштуку трубки и затем, одним жестом, потребовавшим от него всей его смелости, аккуратно засунул в собственную глотку. Успешно миновав корень языка, Алекс ощутил, как трубка скользнула вниз вдоль его саднящей, распухшей гортани, спускаясь к пульсирующему центру груди. Он бы смог заставить себя продолжать, и может быть, даже говорить при этом, но тут включился в дело анестетик, и все силы улетели от него, словно стайка вспугнутых перепелок, оставив его пустым, холодным и слабым.
А потом пошла жидкость.
«Вы хорошо плаваете, Алекс?»
Она была холодной. Она была слишком холодной, холодной, как смерть, холодной, как красная глина Ларедо. Гигантская трескучая отрыжка вырвалась из его легких. С выпученными от ужаса глазами он попытался глотнуть воздуха и почувствовал, как жидкость внутри него огромной волной скользнула в туберкулы, словно мертвая, безумная, холодная амеба. Его зубы стиснули патрубок, и, испугавшись, он резко сел. Жидкость всколыхнулась, словно в полупустом пивном бочонке, и Алекс разразился судорожным кашлем.
Кэрол стояла рядом, все еще сжимая в руках канистру и являя собой воплощение отвращения и ужаса. Алекс потянул за шланг, он тащил и тащил его, словно ведя смертельную борьбу с неким отвратительным солитером, и в конце концов шланг вышел из него полностью, вместе со вспененной лужицей рвоты. Кэрол отпрыгнула назад, поскольку жидкость продолжала извергаться из канистры, шланг, плюясь, мотался взад и вперед, а Алекс все не мог остановить кашель. Его легкие казались ему сделанными из окровавленной пенорезины.
Он встал. Он чувствовал ужасную слабость, но был по-прежнему в сознании. Несмотря на то что синяя жидкость наполняла Алекса едва не наполовину, он по-прежнему был в сознании. Он нес в себе эту тяжесть, словно некую непристойную карикатурную беременность.
Потом он попытался заговорить. Обратив лицо к Кэрол, он задвигал губами, и из него выполз звук, словно утопающий енот, а рот наполнился большими лопающимися перекисшими пузырями.
Внутри него что-то хрустнуло, и началась настоящая боль. Он упал на колени, перегнулся пополам и принялся извергать жидкость на блистерное покрытие пола – мощными толчками, огромными пенящимися сгустками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42