Коронный разряд поднял ее волосы, так что ее голова стала напоминать подушечку для булавок. Насыщенный поток естественного электричества разряжался с макушки ее головы. Весь ее скальп, ото лба до затылка, чувствовал себя примерно так же, как чувствует веко, когда его осторожно выворачивают наизнанку.
– Я видел такое на Пайкс-Пик, Пайкс-Пик (Pike's Peak) – скалистый пик в штате Колорадо.
– сказал Джерри. – Но я никогда не видел ничего подобного на такой небольшой высоте.
– Это опасно для нас?
– Нет. Все кончится, когда пройдет волна.
– Хорошо. Я не боюсь.
– Продолжай записывать.
– Не волнуйся, я все записала.
Действительно, меньше чем через минуту волна прошла. И огонь отхлынул от них, этот странный насыщенный огонь – исчез бесследно. Так, словно ничего и не было.
Очень сложно спать вместе, когда вам не позволено спать вместе. У Джейн всегда были проблемы со сном, она всегда была готова рыскать с красными глазами и не спать всю ночь. У Джерри таких проблем не было. Джерри был горазд спать урывками, он мог выключить свой виртуальный шлем, лечь тут же на ковер, не снимая с головы этой коробки с темнотой, вздремнуть минут двадцать и потом как ни в чем не бывало подняться и продолжить свои вычисления.
Однако этой ночью, хотя Джерри и лежал молча и неподвижно, он не спал. Голова Джейн устроилась во впадине его левой подмышки – месте, которое подходило ей так, словно было изобретено специально для нее, месте, где прошли самые отрадные и спокойные ночи ее жизни. Они возвращались с охоты и яростно набрасывались друг на друга, а потом она собственнически закидывала поверх него обнаженную ногу, клала голову ему на плечо, закрывала глаза, слышала, как бьется его сердце, – и кувырком летела в густой темный сон, настолько глубокий и исцеляющий, что мог бы привести в порядок саму леди Макбет.
Но не в эту ночь. Ее нервы были настолько туго натянуты, что готовы были визжать, как скрипка марьячи, Марьячи (исп. mariachi) название группы бродячих музыкантов в Мексике.
и она не нашла себе утешения в Джерри. От него пахло как-то не так. И от нее тоже. От нее пахло топической вагинальной мазью – возможно, это был последний эротический запах, известный человечеству. Однако, если хотя бы один из них не отдохнет по-настоящему, произойдет что-то ужасное.
– Джерри? – проговорила она.
В тишине лагеря – шуршании насекомых, отдаленном гуле ветрогенератора – даже самый нежный шепот звучал громко, как выстрел.
– М-м-м?
– Джерри, мне уже лучше, правда, лучше. Может быть, попробуем?
– Не думаю, чтобы это была хорошая идея.
– Ну ладно, может быть, ты и прав, но это еще не значит, что ты должен лежать здесь, жесткий, как доска. Давай я попробую что-нибудь, милый, давай посмотрим, может быть, у меня получится улучшить твое самочувствие.
Прежде чем он смог что-нибудь сказать, ее рука скользнула вниз и схватила его член.
Пенис Джерри был таким необычным и горячим на ощупь, что на одно потрясенное мгновение она подумала, что с ним случилось что-то непоправимо ужасное. А потом сообразила, что на нем не было презерватива. Прежде она касалась его и даже гладила и целовала, но при этом на нем всегда был презерватив.
Что ж, ничего страшного. Это же только пальцы.
– Хорошо? – спросила она.
– Хорошо.
Судя по голосу, он не испытывал недостатка в энтузиазме. И если бы она остановилась, отошла в непроглядную темноту и заставила его надеть презерватив, это была бы мегавстреча. Нет, забудь об этом; хорошо и так, как есть. Она ласкала его, терпеливо и настойчиво, пока ей не начало сводить руку. Тогда она зарылась в глубь спального мешка и какое-то время целовала его, и хотя Джерри не кончил, по крайней мере он начал издавать правильные звуки.
Потом она вылезла из мешка, чтобы глотнуть столь необходимого ей воздуха, и попробовала еще его поласкать.
Это заняло очень долгое время. Вначале она чувствовала ужасное смущение; затем немного привыкла и начала расслабляться, думая, что хотя это и был очень нескладный и неудовлетворительный заменитель секса, но, в конце концов, она делала что-то нужное. По крайней мере пыталась как-то бороться с их затруднениями. Потом она начала думать, что он никогда не кончит, что она недостаточно искусна или недостаточно нежна, чтобы довести его до оргазма, и эта мысль повлекла за собой зияющее чувство провала.
Однако он гладил ее по шее и плечу, воодушевляя, и вот, наконец, задышал уже по-настоящему тяжело. Потом он застонал в темноте, она осторожно пощупала его член и ощутила, как он пульсирует.
Влага на ее пальцах была липкой и какой-то дурацкой, и больше всего напоминала машинное масло. Она уже видела прежде мужское семя, ей был даже знаком его особый, странный запах, но никогда в жизни оно не касалось ее кожи. Это была интимная телесная жидкость. Интимные телесные жидкости очень опасны.
– Мне двадцать шесть лет, – проговорила она, – и это первый раз, когда я прикасаюсь к этой штуке.
Он обхватил рукой ее плечи и привлек к себе.
– Моя милая, – тихо сказал он. – Дорогая моя, это не принесет тебе вреда.
– Я знаю. У тебя нет вирусов. Ты не болен! Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю!
– Ну, у тебя нет способа проверить это.
– Ты когда-нибудь занимался с кем-нибудь сексом без презерватива?
– Нет, никогда; нет конечно!
– Я тоже. Тогда откуда у тебя может взяться венерическое заболевание?
– Ну не знаю. От переливания крови, например. Или внутривенных инъекций. В конце концов, я мог и соврать тебе насчет презервативов.
– Ох, бога ради! Ты не умеешь лгать, я ни разу не слышала, чтобы ты соврал. Ты никогда не лгал мне!
Ее голос задрожал.
– Я не могу поверить, что вот я знала тебя все это время, и ты человек, которого я люблю больше всего на свете, и тем не менее я никогда по-настоящему не знала об этой вот простой вещи, которую ты делаешь, об этой простой штуке, которая появляется из твоего тела.
Она разразилась слезами.
– Не надо плакать, сердечко мое.
– Джерри, ну почему мы живем вот так? – проговорила она. – Что мы сделали такого, чтобы заслужить это? Мы не раним друг друга! Мы любим друг друга! Почему мы не можем быть такими, как все мужчины и женщины? Почему все всегда настолько сложно для нас?
– Это просто для защиты.
– Мне не нужна никакая защита от тебя! Я не хочу защищаться от тебя! Я не боюсь этого! Боже мой, Джерри, это та часть моей жизни с тобой, которой я не боялась никогда! Это то, что у нас есть действительно чудесного, то, что мы действительно умеем делать хорошо.
Джейн прижалась к нему и всхлипнула.
Джерри держал ее в своих объятиях долгое время, пока она тряслась и плакала. Наконец он принялся осторожно снимать поцелуями слезы с ее разгоревшегося, припухшего лица. Они встретились губами, и внезапно она ощутила настолько интенсивный прилив страсти, что ее душа словно стекла с ее губ. Джейн скользнула поверх него, в лужицу остывающей липкой влаги, и сунула его член в свое мучимое болью, снедаемое желанием тело.
И это было действительно больно. Она вовсе не чувствовала себя лучше, она была больна, у нее была молочница. Ее жгло и щипало, но далеко не настолько, чтобы заставить прекратить. Удерживая равновесие, она вытянула руки и принялась раскачиваться на нем в темноте.
– Juanita, yo te quiero. Хуанита, я хочу тебя (исп.).
Это было настолько совершенной, настолько опьяняющей вещью, какую он только мог сказать в этот момент, что она потеряла всякий контроль над собой. Она ушла за пределы боли, в полное безумие. Это длилось, возможно, сорок секунд – сорок эонов в самом горячем тантрическом кругу нирваны. Ее ликующий вопль еще звенел у нее в ушах, когда он схватил ее за бедра с такой силой, что на них наверняка остались синяки, и вогнал себя в нее снизу, и кончил, пульсируя где-то в самой ее глубине.
Джейн соскользнула с него, вымотанная, взмокшая от пота.
Боже мой, – выговорила она.
– Я не мог себе представить, что это будет так. Он казался ошеломленным.
– Да, – задумчиво сказала она, – это было вроде как… быстро.
– Я не мог ничего поделать, – отозвался Джерри. – Я не знал, что ощущения будут такими интенсивными. Это как будто что-то совершенно другое.
– Правда, милый мой? Так тебе было хорошо?
– Да. Очень. Он поцеловал ее.
Она совершенно успокоилась. Все стало ясным и прозрачным. Прежнее истеричное, пронзительное нытье туго натянутых нервов исчезло без следа, сменившись чем-то наподобие нежной вибрации струн ангельской арфы, тронутых осторожной рукой. Во всем внезапно появилась немалая толика доброго здравого смысла.
– Знаешь, Джерри, я тут подумала – может быть, это все из-за латекса?
– Что?
– Может быть, это из-за презервативов у меня проблемы со здоровьем? Вдруг у меня аллергия на латекс, или из чего их теперь делают, и именно поэтому у меня и началась вся эта ерунда.
– С чего это у тебя вдруг могла возникнуть аллергия теперь, когда прошел уже целый год?
– Ну как же, – сказала она, – от многократного контакта с аллергеном.
Он засмеялся.
– Знаешь, у меня ведь действительно бывают аллергии – то есть не настолько, как у Алекса, но парочка все же есть. Мне кажется, с этого времени нам всегда надо заниматься любовью именно так. Это хорошо, это приятно, это просто здорово! Вот разве что… ну, мы гут все промочили. Но это ничего.
– Джейн, если мы всегда будем заниматься любовью 'вот так, ты забеременеешь.
– Елки-палки! Об этом я даже не подумала!
Эта идея изумила ее. Она может забеременеть. Зачать ребенка. Да, это ошеломляющее событие действительно могло произойти; не оставалось больше ничего, что могло бы помешать этому. Она чувствовала себя совершенной дурой, что не подумала об этом сразу, однако так оно и было. Длинные тени болезни и катастрофы заслонили от нее саму идею чего-то подобного.
– Совсем как было у людей раньше, до контроля рождаемости. – Джерри рассмеялся. – Возможно, нам следует считать, что нам повезло. Стояли бы сейчас тридцатые годы девятнадцатого века, и ты была бы задолбанной жизнью профессорской женой, обремененной пятью ребятишками.
– Пять ребятишек меньше чем за год, вот как, профессор? Да вы парень не промах!
Джейн внезапно зевнула, сладко и протяжно. Сон уже подкрадывался к ней, и это был наверняка отличный сон.
– Есть специальные таблетки для таких случаев, такие, на месяц.
– Контрагестивы.
– Вот-вот. Просто съедаешь одну таблетку, и твой период снова возвращается, и никаких проблем! Субсидируется правительством и все такое.
Она обняла его.
– Мне кажется, мы справились с этим, милый. Теперь у нас все будет хорошо. Все будет как надо. Я так счастлива!
Почти все бригадиры были с головой погружены в пересмотр данных. Они сооружали некую очень ответственную интернет-презентацию, чтобы произвести впечатление на какую-то шишку, сетевую знакомую Хуаниты, собиравшуюся нанести визит в их лагерь.
Алексу не показалось, что кто-либо из них одарен каким-нибудь заметным талантом к организации и интернет-презентаций, за возможным исключением разве что самой Хуаниты. Однако это такого типа работа, которая может быть распределена между миллионами дешевых мышеголовых компьютерщиков по всей планете, и, зная Хуаниту, скорее всего, так это и будет сделано.
Кэрол Купер, однако, ни в чем подобном не участвовала. Кэрол занималась сваркой в гараже.
– Я не люблю системы, – поведала она Алексу. – Я очень аналоговый человек.
– Да, – ответил Алекс, откашливаясь, – я заметил это в тебе в тот же момент, как мы встретились.
– А что это у тебя в этой большой пластмассовой канистре?
– Ты еще и очень прямолинейна. Это я тоже заметил.
Кэрол завершила последнее обжигающее прикосновение к изогнутому обрезку хромированной трубы и отложила ее в сторону остывать.
– А ты вдобавок ко всему еще и хитрый маленький ублюдок, для парня твоего возраста. Это надо же было догадаться – присобачить точечной сваркой петлю к концу этой смарт-веревки!
Она сняла свои сварочные очки и надела вместо них простые защитные.
– Да, теперь это смарт-лассо. Лассо – очень полезная штуковина. Команчи обычно ловили с их помощью койотов. С седла, разумеется.
– Разумеется, – насмешливо отозвалась Кэрол. – Ты в курсе, что Джейни выкинула пушку, которую ты ей купил, прямо в очко сортира?
– Так оно и к лучшему. Я как раз думал, что было очень глупо доверить ей огнестрельное оружие.
– Тебе стоит полегче обращаться с Джейни, – предостерегла Кэрол.
Она подняла с пола погнутый бампер от песчаного багги и методично закрепила его в больших настольных тисках. На ее руке, под прорезным бумажным рукавом, он заметил свои часы-барометр. На правом запястье, рядом с бригадирским браслетом.
– Да, надо сказать, вчера вечером она здорово шумела, – задумчиво заметила Кэрол, затягивая тиски. – Знаешь, когда я в первый раз услышала, как Джейни вот так отрывается, я сперва подумала, что на нас кто-то напал. А потом я подумала: боже мой, она же просто решила устроить нам показ своего паршивого статуса, она просто хочет, чтобы все знали, что Джерри наконец-то трахает ее! Но потом, через пару недель, до меня дошло, что Джейни просто иначе не может – ей просто необходимо вопить во всю глотку. Ей просто не будет хорошо, если она не будет вопить!
Кэрол взяла большую киянку со свинцовым набалдашником и обрушила на бампер пару тяжелых корректирующих ударов.
– Но самое странное в этом – это то, как мы все привыкли к этому. Многие месяцы мы смеялись, думали, что это мегавесело, но теперь мы даже не шутим по поводу того, как Джейни вопит. А сейчас, когда ее пару недель не было слышно, мы начали даже серьезно беспокоиться! И вот вчера вечером – ну, ты сам знаешь, как ее прорвало. И сегодня я снова чувствую себя так, как надо! У меня такое чувство, что, может быть, нам все же удастся как-то совладать с этой штукой.
– Люди могут привыкнуть к чему угодно, – сказал Алекс.
– Ничего подобного, дурик, – резко отозвалась Кэрол. – Ты так считаешь только потому, что ты еще молодой.
Она покачала головой.
– Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Тридцать три? – предположил Алекс. Он знал, что ей было сорок два.
– Да что ты, мне почти все сорок! Когда-то у меня был малыш, которому сейчас могло бы быть как раз столько лет, сколько тебе. Но только он помер.
– Очень жаль это слышать.
Кэрол взмахнула киянкой. Дзынь! Бух! Клинк-клинк-клинк.
– Да, говорят, ребенок помогает сохранить брак живым, и это, в общем, на самом деле так, потому что, когда у вас есть ребенок, вам есть на что обращать внимание, кроме как друг на друга. Но никто никогда не говорит о том, что потеря ребенка может убить брак. Брынь! Гр-рум!
– Видишь ли, я тогда была молодой и такой глупенькой, и мы с тем парнем частенько дрались, но, черт побери, я вышла за него по своей воле! Мы подходили друг другу. А потом наш ребенок умер. И мы так и не смогли приноровиться к этому. Никак. Это просто убило нас. Мы после этого просто не могли смотреть друг на друга.
– А от чего умер твой ребенок?
– От энцефалита.
– Серьезно? Моя мама умерла от энцефалита.
– Шутишь! Какая волна?
– Эпидемия двадцать пятого года, она сильно свирепствовала у нас в Хьюстоне.
– А-а, ну это была поздняя. Мой-то малыш номер в две тысячи четырнадцатом. Тогда еще было чрезвычайное положение.
Алекс промолчал.
– Ты не подашь мне вон ту здоровенную струбцину?
Алекс стащил с плеча моток смарт-веревки и положил на нее руку в перчатке. Тонкая черная веревка мгновенно скользнула по блистерному полу, выгнулась, словно кобра, ухватила один конец струбцины своей окованной металлом петлей и подняла ее в воздух. Слегка покачиваясь в петле, инструмент проплыл через помещение и завис в воздухе под рукой у Кэрол.
– Иисусе, да ты здорово наловчился управляться с этой штукой!
Кэрол осторожно, чуть ли не робко, взяла струбцину из петли. Веревка хлестнула обратно и вновь обвилась вокруг плеча Алекса.
– Мне нужно кое-что сказать тебе, – проговорил Алекс.
Она зажала струбциной бампер и навалилась всем телом, сгибая его.
– Я знаю, – проворчала она. – И жду, пока ты начнешь.
– Ты знаешь Лео Малкэхи?
Ее руки замерли на струбцине, она подняла на него глаза, словно олень, завидевший фары автомобиля.
– Ох, черт!
– Да, вижу, что знаешь.
– Знаю. И что насчет Лео?
– Он был здесь в лагере вчера. Приехал на грузовике. Он хотел повидать Джерри – так он сказал.
Кэрол глядела на него во все глаза.
– И что произошло?
– Я отшил его – не позволил ему войти в лагерь. Я сказал, что буду драться и что в палатке сидит человек, готовый его пристрелить. С ним был рейнджер – тот следопыт, который приходил сюда раньше. Его я тоже не пустил.
– Господи Иисусе! Почему?
– Потому что Лео – дерьмо. Потому что он наркоделец, вот почему.
– Откуда ты набрался этой чепухи?
– Послушай, я просто знаю это, ясно? – Алекс кашлянул и понизил голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Я видел такое на Пайкс-Пик, Пайкс-Пик (Pike's Peak) – скалистый пик в штате Колорадо.
– сказал Джерри. – Но я никогда не видел ничего подобного на такой небольшой высоте.
– Это опасно для нас?
– Нет. Все кончится, когда пройдет волна.
– Хорошо. Я не боюсь.
– Продолжай записывать.
– Не волнуйся, я все записала.
Действительно, меньше чем через минуту волна прошла. И огонь отхлынул от них, этот странный насыщенный огонь – исчез бесследно. Так, словно ничего и не было.
Очень сложно спать вместе, когда вам не позволено спать вместе. У Джейн всегда были проблемы со сном, она всегда была готова рыскать с красными глазами и не спать всю ночь. У Джерри таких проблем не было. Джерри был горазд спать урывками, он мог выключить свой виртуальный шлем, лечь тут же на ковер, не снимая с головы этой коробки с темнотой, вздремнуть минут двадцать и потом как ни в чем не бывало подняться и продолжить свои вычисления.
Однако этой ночью, хотя Джерри и лежал молча и неподвижно, он не спал. Голова Джейн устроилась во впадине его левой подмышки – месте, которое подходило ей так, словно было изобретено специально для нее, месте, где прошли самые отрадные и спокойные ночи ее жизни. Они возвращались с охоты и яростно набрасывались друг на друга, а потом она собственнически закидывала поверх него обнаженную ногу, клала голову ему на плечо, закрывала глаза, слышала, как бьется его сердце, – и кувырком летела в густой темный сон, настолько глубокий и исцеляющий, что мог бы привести в порядок саму леди Макбет.
Но не в эту ночь. Ее нервы были настолько туго натянуты, что готовы были визжать, как скрипка марьячи, Марьячи (исп. mariachi) название группы бродячих музыкантов в Мексике.
и она не нашла себе утешения в Джерри. От него пахло как-то не так. И от нее тоже. От нее пахло топической вагинальной мазью – возможно, это был последний эротический запах, известный человечеству. Однако, если хотя бы один из них не отдохнет по-настоящему, произойдет что-то ужасное.
– Джерри? – проговорила она.
В тишине лагеря – шуршании насекомых, отдаленном гуле ветрогенератора – даже самый нежный шепот звучал громко, как выстрел.
– М-м-м?
– Джерри, мне уже лучше, правда, лучше. Может быть, попробуем?
– Не думаю, чтобы это была хорошая идея.
– Ну ладно, может быть, ты и прав, но это еще не значит, что ты должен лежать здесь, жесткий, как доска. Давай я попробую что-нибудь, милый, давай посмотрим, может быть, у меня получится улучшить твое самочувствие.
Прежде чем он смог что-нибудь сказать, ее рука скользнула вниз и схватила его член.
Пенис Джерри был таким необычным и горячим на ощупь, что на одно потрясенное мгновение она подумала, что с ним случилось что-то непоправимо ужасное. А потом сообразила, что на нем не было презерватива. Прежде она касалась его и даже гладила и целовала, но при этом на нем всегда был презерватив.
Что ж, ничего страшного. Это же только пальцы.
– Хорошо? – спросила она.
– Хорошо.
Судя по голосу, он не испытывал недостатка в энтузиазме. И если бы она остановилась, отошла в непроглядную темноту и заставила его надеть презерватив, это была бы мегавстреча. Нет, забудь об этом; хорошо и так, как есть. Она ласкала его, терпеливо и настойчиво, пока ей не начало сводить руку. Тогда она зарылась в глубь спального мешка и какое-то время целовала его, и хотя Джерри не кончил, по крайней мере он начал издавать правильные звуки.
Потом она вылезла из мешка, чтобы глотнуть столь необходимого ей воздуха, и попробовала еще его поласкать.
Это заняло очень долгое время. Вначале она чувствовала ужасное смущение; затем немного привыкла и начала расслабляться, думая, что хотя это и был очень нескладный и неудовлетворительный заменитель секса, но, в конце концов, она делала что-то нужное. По крайней мере пыталась как-то бороться с их затруднениями. Потом она начала думать, что он никогда не кончит, что она недостаточно искусна или недостаточно нежна, чтобы довести его до оргазма, и эта мысль повлекла за собой зияющее чувство провала.
Однако он гладил ее по шее и плечу, воодушевляя, и вот, наконец, задышал уже по-настоящему тяжело. Потом он застонал в темноте, она осторожно пощупала его член и ощутила, как он пульсирует.
Влага на ее пальцах была липкой и какой-то дурацкой, и больше всего напоминала машинное масло. Она уже видела прежде мужское семя, ей был даже знаком его особый, странный запах, но никогда в жизни оно не касалось ее кожи. Это была интимная телесная жидкость. Интимные телесные жидкости очень опасны.
– Мне двадцать шесть лет, – проговорила она, – и это первый раз, когда я прикасаюсь к этой штуке.
Он обхватил рукой ее плечи и привлек к себе.
– Моя милая, – тихо сказал он. – Дорогая моя, это не принесет тебе вреда.
– Я знаю. У тебя нет вирусов. Ты не болен! Ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю!
– Ну, у тебя нет способа проверить это.
– Ты когда-нибудь занимался с кем-нибудь сексом без презерватива?
– Нет, никогда; нет конечно!
– Я тоже. Тогда откуда у тебя может взяться венерическое заболевание?
– Ну не знаю. От переливания крови, например. Или внутривенных инъекций. В конце концов, я мог и соврать тебе насчет презервативов.
– Ох, бога ради! Ты не умеешь лгать, я ни разу не слышала, чтобы ты соврал. Ты никогда не лгал мне!
Ее голос задрожал.
– Я не могу поверить, что вот я знала тебя все это время, и ты человек, которого я люблю больше всего на свете, и тем не менее я никогда по-настоящему не знала об этой вот простой вещи, которую ты делаешь, об этой простой штуке, которая появляется из твоего тела.
Она разразилась слезами.
– Не надо плакать, сердечко мое.
– Джерри, ну почему мы живем вот так? – проговорила она. – Что мы сделали такого, чтобы заслужить это? Мы не раним друг друга! Мы любим друг друга! Почему мы не можем быть такими, как все мужчины и женщины? Почему все всегда настолько сложно для нас?
– Это просто для защиты.
– Мне не нужна никакая защита от тебя! Я не хочу защищаться от тебя! Я не боюсь этого! Боже мой, Джерри, это та часть моей жизни с тобой, которой я не боялась никогда! Это то, что у нас есть действительно чудесного, то, что мы действительно умеем делать хорошо.
Джейн прижалась к нему и всхлипнула.
Джерри держал ее в своих объятиях долгое время, пока она тряслась и плакала. Наконец он принялся осторожно снимать поцелуями слезы с ее разгоревшегося, припухшего лица. Они встретились губами, и внезапно она ощутила настолько интенсивный прилив страсти, что ее душа словно стекла с ее губ. Джейн скользнула поверх него, в лужицу остывающей липкой влаги, и сунула его член в свое мучимое болью, снедаемое желанием тело.
И это было действительно больно. Она вовсе не чувствовала себя лучше, она была больна, у нее была молочница. Ее жгло и щипало, но далеко не настолько, чтобы заставить прекратить. Удерживая равновесие, она вытянула руки и принялась раскачиваться на нем в темноте.
– Juanita, yo te quiero. Хуанита, я хочу тебя (исп.).
Это было настолько совершенной, настолько опьяняющей вещью, какую он только мог сказать в этот момент, что она потеряла всякий контроль над собой. Она ушла за пределы боли, в полное безумие. Это длилось, возможно, сорок секунд – сорок эонов в самом горячем тантрическом кругу нирваны. Ее ликующий вопль еще звенел у нее в ушах, когда он схватил ее за бедра с такой силой, что на них наверняка остались синяки, и вогнал себя в нее снизу, и кончил, пульсируя где-то в самой ее глубине.
Джейн соскользнула с него, вымотанная, взмокшая от пота.
Боже мой, – выговорила она.
– Я не мог себе представить, что это будет так. Он казался ошеломленным.
– Да, – задумчиво сказала она, – это было вроде как… быстро.
– Я не мог ничего поделать, – отозвался Джерри. – Я не знал, что ощущения будут такими интенсивными. Это как будто что-то совершенно другое.
– Правда, милый мой? Так тебе было хорошо?
– Да. Очень. Он поцеловал ее.
Она совершенно успокоилась. Все стало ясным и прозрачным. Прежнее истеричное, пронзительное нытье туго натянутых нервов исчезло без следа, сменившись чем-то наподобие нежной вибрации струн ангельской арфы, тронутых осторожной рукой. Во всем внезапно появилась немалая толика доброго здравого смысла.
– Знаешь, Джерри, я тут подумала – может быть, это все из-за латекса?
– Что?
– Может быть, это из-за презервативов у меня проблемы со здоровьем? Вдруг у меня аллергия на латекс, или из чего их теперь делают, и именно поэтому у меня и началась вся эта ерунда.
– С чего это у тебя вдруг могла возникнуть аллергия теперь, когда прошел уже целый год?
– Ну как же, – сказала она, – от многократного контакта с аллергеном.
Он засмеялся.
– Знаешь, у меня ведь действительно бывают аллергии – то есть не настолько, как у Алекса, но парочка все же есть. Мне кажется, с этого времени нам всегда надо заниматься любовью именно так. Это хорошо, это приятно, это просто здорово! Вот разве что… ну, мы гут все промочили. Но это ничего.
– Джейн, если мы всегда будем заниматься любовью 'вот так, ты забеременеешь.
– Елки-палки! Об этом я даже не подумала!
Эта идея изумила ее. Она может забеременеть. Зачать ребенка. Да, это ошеломляющее событие действительно могло произойти; не оставалось больше ничего, что могло бы помешать этому. Она чувствовала себя совершенной дурой, что не подумала об этом сразу, однако так оно и было. Длинные тени болезни и катастрофы заслонили от нее саму идею чего-то подобного.
– Совсем как было у людей раньше, до контроля рождаемости. – Джерри рассмеялся. – Возможно, нам следует считать, что нам повезло. Стояли бы сейчас тридцатые годы девятнадцатого века, и ты была бы задолбанной жизнью профессорской женой, обремененной пятью ребятишками.
– Пять ребятишек меньше чем за год, вот как, профессор? Да вы парень не промах!
Джейн внезапно зевнула, сладко и протяжно. Сон уже подкрадывался к ней, и это был наверняка отличный сон.
– Есть специальные таблетки для таких случаев, такие, на месяц.
– Контрагестивы.
– Вот-вот. Просто съедаешь одну таблетку, и твой период снова возвращается, и никаких проблем! Субсидируется правительством и все такое.
Она обняла его.
– Мне кажется, мы справились с этим, милый. Теперь у нас все будет хорошо. Все будет как надо. Я так счастлива!
Почти все бригадиры были с головой погружены в пересмотр данных. Они сооружали некую очень ответственную интернет-презентацию, чтобы произвести впечатление на какую-то шишку, сетевую знакомую Хуаниты, собиравшуюся нанести визит в их лагерь.
Алексу не показалось, что кто-либо из них одарен каким-нибудь заметным талантом к организации и интернет-презентаций, за возможным исключением разве что самой Хуаниты. Однако это такого типа работа, которая может быть распределена между миллионами дешевых мышеголовых компьютерщиков по всей планете, и, зная Хуаниту, скорее всего, так это и будет сделано.
Кэрол Купер, однако, ни в чем подобном не участвовала. Кэрол занималась сваркой в гараже.
– Я не люблю системы, – поведала она Алексу. – Я очень аналоговый человек.
– Да, – ответил Алекс, откашливаясь, – я заметил это в тебе в тот же момент, как мы встретились.
– А что это у тебя в этой большой пластмассовой канистре?
– Ты еще и очень прямолинейна. Это я тоже заметил.
Кэрол завершила последнее обжигающее прикосновение к изогнутому обрезку хромированной трубы и отложила ее в сторону остывать.
– А ты вдобавок ко всему еще и хитрый маленький ублюдок, для парня твоего возраста. Это надо же было догадаться – присобачить точечной сваркой петлю к концу этой смарт-веревки!
Она сняла свои сварочные очки и надела вместо них простые защитные.
– Да, теперь это смарт-лассо. Лассо – очень полезная штуковина. Команчи обычно ловили с их помощью койотов. С седла, разумеется.
– Разумеется, – насмешливо отозвалась Кэрол. – Ты в курсе, что Джейни выкинула пушку, которую ты ей купил, прямо в очко сортира?
– Так оно и к лучшему. Я как раз думал, что было очень глупо доверить ей огнестрельное оружие.
– Тебе стоит полегче обращаться с Джейни, – предостерегла Кэрол.
Она подняла с пола погнутый бампер от песчаного багги и методично закрепила его в больших настольных тисках. На ее руке, под прорезным бумажным рукавом, он заметил свои часы-барометр. На правом запястье, рядом с бригадирским браслетом.
– Да, надо сказать, вчера вечером она здорово шумела, – задумчиво заметила Кэрол, затягивая тиски. – Знаешь, когда я в первый раз услышала, как Джейни вот так отрывается, я сперва подумала, что на нас кто-то напал. А потом я подумала: боже мой, она же просто решила устроить нам показ своего паршивого статуса, она просто хочет, чтобы все знали, что Джерри наконец-то трахает ее! Но потом, через пару недель, до меня дошло, что Джейни просто иначе не может – ей просто необходимо вопить во всю глотку. Ей просто не будет хорошо, если она не будет вопить!
Кэрол взяла большую киянку со свинцовым набалдашником и обрушила на бампер пару тяжелых корректирующих ударов.
– Но самое странное в этом – это то, как мы все привыкли к этому. Многие месяцы мы смеялись, думали, что это мегавесело, но теперь мы даже не шутим по поводу того, как Джейни вопит. А сейчас, когда ее пару недель не было слышно, мы начали даже серьезно беспокоиться! И вот вчера вечером – ну, ты сам знаешь, как ее прорвало. И сегодня я снова чувствую себя так, как надо! У меня такое чувство, что, может быть, нам все же удастся как-то совладать с этой штукой.
– Люди могут привыкнуть к чему угодно, – сказал Алекс.
– Ничего подобного, дурик, – резко отозвалась Кэрол. – Ты так считаешь только потому, что ты еще молодой.
Она покачала головой.
– Как ты думаешь, сколько мне лет?
– Тридцать три? – предположил Алекс. Он знал, что ей было сорок два.
– Да что ты, мне почти все сорок! Когда-то у меня был малыш, которому сейчас могло бы быть как раз столько лет, сколько тебе. Но только он помер.
– Очень жаль это слышать.
Кэрол взмахнула киянкой. Дзынь! Бух! Клинк-клинк-клинк.
– Да, говорят, ребенок помогает сохранить брак живым, и это, в общем, на самом деле так, потому что, когда у вас есть ребенок, вам есть на что обращать внимание, кроме как друг на друга. Но никто никогда не говорит о том, что потеря ребенка может убить брак. Брынь! Гр-рум!
– Видишь ли, я тогда была молодой и такой глупенькой, и мы с тем парнем частенько дрались, но, черт побери, я вышла за него по своей воле! Мы подходили друг другу. А потом наш ребенок умер. И мы так и не смогли приноровиться к этому. Никак. Это просто убило нас. Мы после этого просто не могли смотреть друг на друга.
– А от чего умер твой ребенок?
– От энцефалита.
– Серьезно? Моя мама умерла от энцефалита.
– Шутишь! Какая волна?
– Эпидемия двадцать пятого года, она сильно свирепствовала у нас в Хьюстоне.
– А-а, ну это была поздняя. Мой-то малыш номер в две тысячи четырнадцатом. Тогда еще было чрезвычайное положение.
Алекс промолчал.
– Ты не подашь мне вон ту здоровенную струбцину?
Алекс стащил с плеча моток смарт-веревки и положил на нее руку в перчатке. Тонкая черная веревка мгновенно скользнула по блистерному полу, выгнулась, словно кобра, ухватила один конец струбцины своей окованной металлом петлей и подняла ее в воздух. Слегка покачиваясь в петле, инструмент проплыл через помещение и завис в воздухе под рукой у Кэрол.
– Иисусе, да ты здорово наловчился управляться с этой штукой!
Кэрол осторожно, чуть ли не робко, взяла струбцину из петли. Веревка хлестнула обратно и вновь обвилась вокруг плеча Алекса.
– Мне нужно кое-что сказать тебе, – проговорил Алекс.
Она зажала струбциной бампер и навалилась всем телом, сгибая его.
– Я знаю, – проворчала она. – И жду, пока ты начнешь.
– Ты знаешь Лео Малкэхи?
Ее руки замерли на струбцине, она подняла на него глаза, словно олень, завидевший фары автомобиля.
– Ох, черт!
– Да, вижу, что знаешь.
– Знаю. И что насчет Лео?
– Он был здесь в лагере вчера. Приехал на грузовике. Он хотел повидать Джерри – так он сказал.
Кэрол глядела на него во все глаза.
– И что произошло?
– Я отшил его – не позволил ему войти в лагерь. Я сказал, что буду драться и что в палатке сидит человек, готовый его пристрелить. С ним был рейнджер – тот следопыт, который приходил сюда раньше. Его я тоже не пустил.
– Господи Иисусе! Почему?
– Потому что Лео – дерьмо. Потому что он наркоделец, вот почему.
– Откуда ты набрался этой чепухи?
– Послушай, я просто знаю это, ясно? – Алекс кашлянул и понизил голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42