- Вероятнее всего, на Каширку.

И точно - на Каширку. Миновав Окружную, "Нива" прокатила километра
два и замигала правым задним. Притормаживала, притормаживала и стала на
обочине. Злобный Казарян воткнулся за ней чуть ли не впритык. Смирнов
вылез из "Нивы" и оповестил всех:
- Хорошо!
- Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. - Алик открыл дверцу и с
нелюбовью посмотрел на Смирнова: - Мне ровно через час пятьдесят минут
нужно быть на телевидении.
- Успеем, - легкомысленно заверил его Смирнов, а Казаряну сказал: -
Рома, провериться не мешает. Ты меня на километр отпусти и посмотри. А я
тоже погляжу. Поедем по Каширке. От развилки на Домодедово я вас жду
километрах в трех.
- Куда мы едем? - опять заблажил Алик, но поздно - "Нива" понеслась.
Подождав минуту, погнал и Казарян. Он гнал и внимательно осматривал
машины, которые он обгонял и которые обгоняли его. Минут через десять
миновали развилку и вскоре увидели криво приткнувшуюся к обочине "Ниву".
- Ну как? - спросил стоявший рядом с "Нивой" Смирнов.
- Никак. А у тебя? - осведомился Казарян.
- И у меня никак. Я думаю, что их сильно смутило появление второй
машины. Знают, что на двух машинах проверить хвост - раз плюнуть. Скорее
всего на время обсуждения новой раскладки сил нас отпустили.
- Так куда мы едем? - опять заныл Алик.
- Ребятки, я тут недалеко местечко глухое знаю, я там постреляю
чуток, а? - жалобно попросил ребяток Смирнов. Ребятки переглянулись, и
один из них - Казарян - повертел указательным пальцем у виска, показывая
другому - Алику, - что старичок слегка спятил.
Спятивший старичок засмеялся и полез в машину.
Проехали еще километров пяток и за деревней свернули на узкое шоссе,
а с шоссе еще километров через пять - на грунтовую дорогу-полутропу. Лесок
кончился, и открылось безлюдное поле. На опушке Смирнов затормозил. Глухо,
как в танке, будто и нет совсем рядом Москвы.
Смирнов, хромая, погулял по полянке, сбивая пыль с ботинок высокой
травой. Погулял, осмотрелся и попросил у залегших уже на теплую землю
своих дружков:
- Ребята, какой-нибудь ненужный хлам у вас в багажниках валяется?
Стаканы, кружки, поболе что? В деревья стрелять не хочу.
Алик и Казарян нехотя встали и пошли рытья в багажниках. Казарян
принес два граненых стакана и эмалированную кружку в лишаях ржавчины. Алик
притащил хлорвиниловую канистру и прокомментировал свою щедрость:
- Вроде бы канистра мне эта ни к чему, и выбросить жалко.
Смирнов осмотрел дары и резюмировал:
- Ну и барахольщики вы, братцы! Плюшкины, ей-богу! - И стал
расставлять предметы. Два стакана и кружку поставил на предпольный бугорок
- чтобы труднее было стрелять против солнца, а канистру, отойдя метров на
тридцать, - напротив, для оборотки. Оглядел все с удовлетворением и велел
Казаряну: - Командуй, Рома.
- Лицом ко мне, - тихо сказал Казарян и вдруг залаял по командирски:
- С одной руки по трем предметам!
Смирнов мгновенно развернулся и без пауз произвел три выстрела.
- Оборотка! - рявкнул Казарян. - Серия из четырех!
Под выстрелами канистра прыгала, будто приплясывая. Не стерпел
Смирнов, выпустил всю обойму. Хищно оскалился, достал из кармана
снаряженную обойму, перезарядился и, обернувшись к Казаряну и Алику, лихо
подмигнул:
- Ну как?
- От твоей пальбы у меня опять голова разболелась, - сообщил Казарян
и распорядился: - Пойдем посмотрим, что ты натворил.
Стаканы - вдребезги, кружка - с дыркой посредине, у канистры в пупке.
- Ну как? - еще раз осведомился Смирнов. Горделиво.
- Ты в порядке, - заверил его Казарян, а Алик вдруг застрадал:
- Сань, дай я постреляю, а?
- Ты опаздываешь, - напомнил ему Смирнов. - Да и смываться нам надо
отсюда как можно скорее. Мало ли что, кто-нибудь услышал выстрелы, сообщил
куда надо.
- Ну, разок!
- Нет. У меня с собой одна обойма. Пусть целой будет на всякий
случай.
В газету собрали осколки стекла, подобрали кружку, канистру и
расселись по машинам, перед тем, как тронуться, Алик с угрозой напомнил:
- В вашем распоряжении час пять минут!
Понеслись! За двадцать минут добрались до Окружной, на Окружную
затратили полчаса, Ярославское отобрало десять минут. Ровно через час пять
минут Смирнов вылез из "Нивы" на стоянке у мрачного, необъятного глазом
здания телецентра и, подождав, пока подкатит "восьмерка", объявил
подъехавшим, сдержанно торжествуя:
- Час пять минут. Тютелька в тютельку.
- Ты у нас еще ого-го! - поощрил его Алик, выбираясь из "восьмерки",
и спросил у сидящего за рулем задумчивого Казаряна: - Вы куда сейчас?
- Мы-то... - Казарян глянул на часы. - Мы-то в Дом кино, не торопясь.
Ты туда подъедешь или дома ждать нас будешь?
- По обстоятельствам, - Алик сделал ручкой, перебежал стоянку и
скрылся в вертушке.
В ресторане Дома кино Казарян усадил Смирнова, а сам направился к
столику возле окна, где привычно расположился Миня.
- Как живешь, Миня? - спросил Казарян, присаживаясь напротив.
- Твоими молитвами, Рома, - ответил Миня, наблюдая, как от кухни шла
официантка, без заказа неся ему обычное: зелень, гурийскую капусту, черную
икру в вазончике.
- Значит, хорошо, - решил Казарян, зная свои молитвы.
- Не жалуюсь. Зачем я тебе понадобился? Решил мне своего Филонова
продать?
- Продать я его никогда не продам. А обменять могу. При одном
условии.
- Об условии потом. Что ты за него хочешь?
- Маленький такой, сомовский пейзажик с купальницами.
- Ты с ума сошел!
- Не делай вид, что я пронзил твое сердце столь непомерным
требованием. У тебя же два варианта его имеются.
- И чего тебя тянет к мирискусникам, не понимаю.
- Ну так как?
- Я подумаю, Рома. А что за условие?
- Водички бы налил с барского стола, - играясь, занахальничал
Казарян. Миня поспешно налил минералочки. Казарян выпил, выпустил газ
через нос и начал с вопроса:
- Денис, бармен из "Космоса", давно на тебя шестерит?
Миня откинулся на стуле, посмотрел на Казаряна, посмотрел через зал
на столик, от которого тот пришел, ответил круто невпопад. И тоже
вопросом:
- Это Смирнов там сидит?
- Ты его не бойся, Миня. Он в отставке, на заслуженном отдыхе.
- А я его и не боюсь, Рома. Просто интересуюсь. И возьми на заметку:
я вообще ничего не боюсь.
- Это тебе так кажется. Повторяю вопрос: шестерит или не шестерит?
- Шестерит, - с презрением к этому слову произнес Миня. -
Интеллигентный же человек, сын профессора, кинорежиссер, а от милицейского
жаргона избавиться не можешь. Каинова печать.
- Так я тебя слушаю, Миня.
- Денис время от времени оказывает мне мелкие услуги.
- У тебя он, следовательно, почасовик. А у кого он на зарплате?
- У государства, Рома, у государства.
- Ну уж! Такой хватает и ртом, и задницей.
- Больше ничего сообщить не могу.
- Жаль. А я надеялся. Что за человечек он? За жабры взять можно?
- За жабры взять можно кого угодно, как тебе известно. Но его брать
не советую. Он всерьез завязан с филиалом правоохранительных органов при
гостинице. Скажи, пожалуйста, Рома, Денисом экс-полковник Смирнов
интересуется?
- Я интересуюсь, я. И все-таки попытаюсь взять его за жабры. Спасибо
за водичку, Миня. - Казарян поднялся.
- Постой, а Филонов? - прямо-таки по-детски расстроился Миня.
- Не уйдет от тебя Филонов. В субботу созвонимся и устроим свидание
Филонова с Сомовым.
- Ну а продать все-таки не хочешь? Я хорошие деньги дам.
- Я богатый, Миня, я последнее время из картины в картину. Так до
субботы?
- До субботы, Рома.
- Ты что-нибудь заказал?
- А разве надо? - удивился Смирнов. - Может, у Альки поужинаем.
- Провинциальный жмот, - оценил его Казарян и вилкой постучал по
фужеру. Официантка тотчас явилась на звон. - Лялечка, мою закуску и что
там приличное из горячего?
- Шашлыки сегодня неплохие.
- Что ж, тащи шашлык. Все на двоих.
- Ну что, Миня? - не утерпел Смирнов.
- Мимо.
- Совсем-совсем?
- Есть один любопытный нюансик, но об этом потом. Давай поужинаем, -
последнюю фразу Казарян произнес потому, что увидел приближающуюся Лялечку
с подносом.

Я старался, ужин готовил, а вы... - выговаривал им Алик, убирая со
стола в холодильник сыр и колбасу.
- А мы в ресторане были, и ты знал об этом, - отпарировал Казарян. -
Тоже мне, готовил! Колбасы нарезал, вилки положил... Перетрудился!
А Смирнов потребовал:
- Чаю давай!
Молча гоняли чаи.
- Что новенького? - снизошел наконец обиженный Алик.
- На сегодня все новенькое - у Ромки, - сказал Смирнов, - выкладывай
свой нюансик.
- Нюансик такой: Денис в "Космосе" туго завязан с местными стражами
порядка.
- Ну это я и без тебя знаю, - разочарованно протянул Смирнов и
добавил: - Ты, Рома, его не трогай. Настоящего подхода к нему нет, и он не
заговорит до тех пор, пока мы его основательным камушком не придавим.
Будем искать камушек.
- Саня, твои соображения ума уже можно нам сообщить? - осторожно
спросил Алик.
Смирнов ответил не по существу. Он встал и заорал:
- Я бездельничаю! Я теряю время из-за отсутствия информации! И
опаздываю, опаздываю!
- Кино будем смотреть? - лениво полюбопытствовал Казарян.
Смирнов дико на него посмотрел, ничего не понимая, потом понял и
ответил тихо, на выдохе:
- Будем.
Смотрели феллиниевского "Казанову", который на телевизионном экране
потерял всю свою философскую начинку и смотрелся как веселая порнуха.
Досмотрели, Казарян уехал домой, а Алик и Смирнов завалились спать.
И опять им не дал выспаться телефонный звонок. И опять Леонид Махов.
- Новости, Александр Иванович, - бодро сообщил он.
- Давай, - хрипло ответил мутный со сна Смирнов.
- Начну с самых свеженьких. Только что мне сообщили из Калининграда:
гражданин Савостиков Геннадий Григорьевич, известный вам под кличкой
Паленый, в воскресенье вечером утонул в Клязьме.
- В Клязьме утонуть нельзя, - ошалело сказал Смирнов.
- Можно. Пьяный и в луже утонет.
- Он был сильно пьян? - Смирнов проснулся окончательно.
- Говорят, литровка в нем была. Не меньше.
- Дела. Давай удивляй дальше.
- И удивлю. Андрей Витальевич Глотов, бомбардир, кличка Живоглот,
пятьдесят третьего года рождения, осужденный на двенадцать лет, скончался
в апреле 1986 года в больнице лагеря строгого режима от перитонита.
- Ты не ошибаешься, Леонид? - с непонятным азартом спросил Смирнов.
- Не ошибаюсь. Передо мной дело из архива. Вот копия медицинского
заключения, вот и фотография покойника. Впечатляющее личико.
- Леня, сколько времени уйдет на то, чтобы сделать экспрессом копию
этой фотографии?
- Час, Александр Иванович.
- Через час жду тебя с фотографией на Страстном бульваре.
- Вы меня толкаете на должностное преступление. Ну да ладно. У меня и
еще есть что вам сказать.
- При личной встрече, - отрезал Смирнов и бросил трубку.
В ванной шелестел душ. Смирнов заглянул туда и увидел то, что ожидал
увидеть. Жирный Алик с удовольствием стоял под теплым дождичком. На шум,
произведенный Смирновым, открыл один глаз и потребовал ответа:
- Что тебе?
- Я смотаюсь на часок, - проинформировал его Смирнов.
- А куда, Саня?
- Закудакал! В МУР, к Махову. Через час буду. Можешь не беспокоиться.
- Я с тобой, а?
- Нет. У меня с Маховым приватный разговор, - отрезал Смирнов.
Приткнув "Ниву" у ВТО, Смирнов, стуча палкой, прошел на бульвар.
Отыскал скамейку под солнцем и уселся, подставив лицо твердым утренним
лучам. Страстной бульвар, Страстной бульвар! Самый широкий, самый
квадратный, самый непохожий на бульвар московский бульвар. Культурный лес
по московским понятиям. Бодро бежали мимо деловые гости столицы,
прогуливались вырвавшиеся из близлежащих контор клерки в галстуках, редко
прогуливались мамаши с колясками - учреждения вытеснили из жилья
москвичей. Смирнов в томлении прикрыл глаза.
- Здравствуйте, Александр Иванович, - перед ним стоял Махов.
- Привет, Леонид! Принес? Давай.
- Любуйтесь. - Махов протянул ему фотографию.
- Нет, не ошибся, - с удовлетворением сказал Смирнов, изучив
изображение Живоглота.
- В чем, Александр Иванович?
- Да так, пустяки. Ты мне дашь эту фотографию?
- Для того и распечатывал. По другим нашим делам поговорим?
- А как же! Ты присаживайся, присаживайся.
Леонид сел на скамью, раскинул руки по спинке, тоже подставился
солнцу и начал:
- Как всегда, вы правы, Александр Иванович. Ночевкин видел записную
книжку у Трындина, когда тот заходил в отделение последний раз. Ночевкин
запомнил это хорошо, потому что Трындин книжкой нос себе почесывал,
рассказывая о непонятной чертовщине в райисполкоме.
- Вот и книжечка объявилась! - удовлетворенно констатировал Смирнов.
- Она не объявилась, она исчезла, - поправил его Махов. - Вчера весь
день по второму кругу опрашивал свидетелей, и занятная картинка
получается. Подбежали к Трындину почти одновременно четверо. Двое мужчин и
две женщины. Но первым наклонился над ним, якобы для того, чтобы
послушать, бьется ли сердце, гражданин, которого среди опрашиваемых не
оказалось. Гражданин без особых примет.
- Лет тридцати и с наколкой на правой руке. Спасательный круг и
якорь, - добавил Смирнов.
- Как догадались? - обиженно спросил Махов.
- Слишком долго ты, Леня, готовил эффективную концовку.
- И общая картина начинает складываться. Мне очень хочется теперь
по-настоящему прочесать "Привал странников".
- Бумагою запасся?
- А как же! Поедем, Александр Иванович?
- Давай на завтра отложим, а, Леонид! Для того чтобы чесать "Привал",
мне кое-что узнать надо. А концы - будь здоров. Весь день на это уйдет.
Договорились?
- Да и у меня хлопот полон рот. Но очень хочется...
- Завтра, Леня, завтра с утра.
- К девяти я у вас, как штык.

Было половина одиннадцатого.
А в одиннадцать часов пятнадцать минут Смирнов нашел сильно пьяного
Шакина В.В., нашел в зачахнувшей рощице, где обычно забивают "козла".
Сейчас не забивали - рано. Шакин сидел за столиком перед пустым стаканом.
Но бутылки нигде не было: пьян, пьян, но законспирировался.
- Где с утра достал? - спросил Смирнов, сзади положа Шакину руку на
плечо. Шакин не вздрогнул, не испугался, до того был пьян, медленно
повернулся и посмотрел на Смирнова отстраненно растопыренными глазами.
Посмотрел и предложил:
- А-а-а, это ты. Выпить хочешь?
- В честь чего гуляешь?
- Не гуляю - поминаю. Паленого поминаю. Душевный был человек!
- Что ж ты о покойнике - Паленый! Его Геной звали.
- Правильно, Геной. И добрый был. Уважит, бывало, поднесет.
- Ну а еще что скажешь, Вадик?
- У него в последнее время присловье было: "Мы и мертвыми
возвращаемся". А вот утоп и не вернулся. Ах, Паленый, Паленый! - Шакин, не
вынимая бутылки из внутреннего кармана пиджака, ловко налил полстакана.
Посмотрел на Смирнова: - Будешь?
Смирнов ладонью прикрыл стакан:
- Подожди немного, Вадик! - и вытащил из кармана рубахи фотографию. -
Посмотри, этот человек у тебя паспорт купил?
- Этот не этот, какая разница! - не глядя на фотографию, возгласил
Шакин. - И все-то ты с глупостями...
- Ты что, меня не узнаешь, Шакин?! - надавил железным голосом
Смирнов.
- Узнаю. Ты есть главный виновник смерти Паленого. Ты его избил, как
мальчишку, унизил тем самым до невозможности. Он от обиды запил
по-черному, и от того, что пьяный, утонул. Ты - душегуб.
- Прекрати кривляться, ну!!! - рявкнул Смирнов. - И смотри! Этот или
не этот?!
От смирновского рыка Шакин вспомнил про себя, что он есть, и,
собравши последние силы, уставился на фотографию. В глазу появилась
осмысленность.
- Вроде этот, - наконец изрек он.

Жека готовил зал: стелил скатерти на своих столиках, расставляя
фужеры, раскладывая ножи-вилки. Смирнов наблюдал за ним от дверей.
- Поди сюда, Жека! - приказал он.
Жека посмотрел на него, узнал, не торопясь дооформил последний столик
и только после этого направился к Смирнову. А Смирнов на площадку вышел,
устроился на любимом своем подоконнике. Жека стал напротив, сказал:
- О вас после пятницы по Болшеву легенды ходят.
- Обо мне, Жека, легенды ходят не только по Болшеву. Что трезвый,
Паленого не поминаешь?
- Отпоминались. Вчера похоронили.
- А Шакин вон переживает, никак не успокоится.
- Не переживает, а пьет. Пьянь и рвань.
- Что ж ты мне врал, Жека?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19