Смирнов головешкой по новой доске написал "Саша" и отправился домой.
По пути все принюхивался к себе - ходил, пылился, потел предостаточно. Как
немолодой уже человек, он более всего опасался, что окружающие могут
почувствовать запах старой псины, исходящий от него.

Под душем как следует помылся с мылом. Переоделся в свежее и уселся
перед балконом. И скучно что-то стало. Набрал казаряновский телефон.
- Ты что делаешь, Ромка?
- Дрова рублю! - злобно отозвался в трубке Казарян.
- Бросай колун, езжай ко мне, - приказал Смирнов.
- Ты что думаешь, у меня других забот нет?! - бешено залопотала
трубка. - Крестничек твой, Армен, цветок жизни, мать его за ногу, тут
такое устроил!
- Ты его от моего имени высеки, Рома.
- Его высечешь, - пожаловался Казарян и добавил: - Я ему морду набил.
- Ну, вот видишь, все дела сделаны, валяй ко мне.
- Не могу, Саня.
- Ты что, еще прощения у Армена не попросил?
- Ага.
- Ну и черт с тобой! - вдруг обиделся Смирнов и бросил трубку.
Альки - нету, Ромки - нету, дела - нету. А всего-то половина шестого.
Смирнов включил телевизор. Всюду бурлила жизнь. Спорили, кричали,
иронизировали - убежденно, с удовольствием, без тормозов. Хорошо!
Убедившись, что все в порядке, Смирнов телевизор выключил и пристроился на
диванчике. Ногу натрудил, и она заныла. Ныла, ныла и стала понемногу
затихать. Незаметно подкатило томное преддверие сна. И - надо же, грянули
длинные звонки междугородной. Естественно, Лидия.
- Ну, как ты там? - так, между прочим, осведомилась через тысячу с
гаком верст Лида.
- Да все нормально.
- А дела?
- Какие дела? - удивился жениной осведомленности Смирнов, но вовремя
вспомнил, что смылся он в Москву по наспех сочиненному поводу - хлопотать
о пересмотре его не по чину скромной пенсии. - А-а, дела! Дела в порядке.
Обратился в министерство с подробнейшим ходатайством. Алька помогал бумагу
составлять. Теперь вот жду аудиенции.
Врал Смирнов убедительно, как в молодые годы. Лида верила.
- Ты к Валерке обратись. Он поможет.
- Не буду я обращаться к твоему знатному брату, - мрачно и на этот
раз абсолютно искренне заявил Смирнов.
- Почему ты его не любишь, Саша? - в который раз задала вопрос Лида.
- О, господи! - взмолился Смирнов и, давая понять, что разговор о
брате безоговорочно прекращается, спросил: - Как дома?
- Дома как положено, - холодно ответила обиженная Лида и задала
главный вопрос: - Когда появишься?
- Да, понимаешь, все зависит от начальства. Подожду немного для
приличия, а потом начну действовать: ходить, нажимать...
- В Москве хорошо, Саша? - спросила Лида. И Смирнов не стал
притворяться, ответил:
- Хорошо.
- Дурачок ты! - ответила всепонимающая Лида. - Как нагуляешься, бери
бабку Варьку с выводком - и к нам.
- Будет сделано!
- Пьете втроем сильно?
- Да что ты, Лида!
- Знаю я вас. Ну, в общем, скучаю без тебя. Целую. - И повесила там,
далеко-далеко, трубку.
Пронесло. Смирнов обрадовался - захотел есть. Прошел на кухню, открыл
холодильник, посмотрел на початую бутылку водки, только посмотрел, достал
масло, яйца, быстренько сделал яичницу и с огурчиками-помидорчиками умял
ее. Попил кофейку со сливками и осоловел. Вышел на балкон - развеяться.
Город утихал. Ушел общий шум, и стали прорезаться отдельные звуки: звонкий
детский голос, грубый мужской смех, грохот бросаемых магазинными
грузчиками ящиков. Прибегал и убегал автомобильный шелест. День кончился,
но до темноты еще далеко. Нет конца безработной субботе. А впереди еще
воскресенье.
Он покопался в Алькиных кассетах. "Если наступит завтра". На три
часа. Подходит. И интересно все-таки, что будет, если наступит завтра.
Смирнов включил видео. Начались головокружительные приключения дамочки,
чья фантастически обаятельная улыбка шоково действовала на персонажей и
зрителей. Смирнов с трудом прервался на программу "Время", и, даже не
дослушав прогноз погоды, вновь кинулся вслед за дамочкой в немыслимые
авантюры. Не заметил, как совсем стемнело.
Дамочка-авантюристка вместе со своим напарником-любовником решили
грабануть амстердамских ювелиров. Смирнов напрягся в ожидании. И тут
вырубилось электричество. Тьма беспросветная до тех пор, пока не проступил
серо-туманный просвет окна, по которому Смирнов сориентировался в
настоящем моменте жизни. Осторожно поднял, ощупал ставшую привычной
самшитовую палку и опасливо, как по болоту, направился к двери.
Из-за двери уже доносились взволнованные соседские голоса, еле
слышимые - хорошо была оббита дверь. И вдруг совсем рядом:
- А у Спиридоновых кто-нибудь дома есть?
Снизу визгливый женский голос:
- Да есть, есть! Я видела, у них свет горел. Все о перестройке
говорит, а о таком безобразии молчать будет. Как же, мелочь, пустяк, не до
того великому журналисту!
Язва, живущая этажом ниже. Она уже интересовалась у Смирнова, кто он
такой. Смирнов открыл дверь, вышел на площадку и объявил злорадно:
- Нету великого журналиста! На даче он. А что надо?
- Надо, чтобы электричество было. Хотя бы без демократизации, -
откликнулась снизу местная ведьма и, считая разговор со Смирновым
законченным, сказала кому-то: - Вы в ДЭЗ звоните, а я в аварийную службу.
Смирнов потоптался малость в полной темноте и, как слепец, выставив
вперед руки, направился к родимой двери. Наткнулся на нее, закрытую, хоть
он и не закрывал ее. Видимо, сквозняком притянуло. Слава богу, защелка на
предохранителе. Он вошел в прихожую, в почти такую же тьму. Почти
незаметно светился дверной проем в столовую. Он последовал туда.
Что это было? Озарение, звериный инстинкт, предчувствие страшной
опасности от закрытой не им двери? Или вторым зрением увидел нечто? Что
это было?
Сам от себя такого не ожидая, он рухнул на одно - здоровое - колено и
двумя руками вознес над собой палку. Нечто гибко-тяжелое обрушилось на
палку и отлетело в сторону. Тотчас Смирнов со страшной силой опустил палку
вниз перед собой. И попал: кто-то глухо взревел. Смирнов слегка
расслабился, за что и поплатился: его безжалостно ударили ногой в живот.
На мгновенье он потерял сознание.
Очнулся он, когда его, как мешок, волокли к балкону. Не волокли -
волок. Человек, беспрерывно матерясь шепотом, тащил его по паркету за
воротник рубашки одной рукой. Попал, видно, Смирнов, попал.
Смирнов скользил по полу, туго соображая. Палки в руке не было.
Теперь только одно: сохраниться, сохранить силы на последнее. Не
сопротивляться пока, не сопротивляться. Человек втянул его на балкон,
наклонился над ним и тихо спросил:
- Оклемался, падло?
За грудки поднял Смирнова, приставил к стене. Смирнов понял, что
сейчас будет, и как мог напряг брюшной пресс. Человек с левой, всем, чем
мог, ударил его в солнечное сплетение.
Теперь согнись и мягко ползи по стене - пусть думает, что попал.
Смирно безвольно сел на пол. Человек за грудки вновь поднял его и заглянул
в глаза. Они знали друг друга, они узнали друг друга. Удовлетворенный
увиденным, человек сказал:
- Ну а теперь, полковник, пора выходить в открытый космос.
Пора, солдат, он прав, пора! Смирнов кинул свою
девяностокилограммовую тушу на человека, ударил его позвоночником о
железные перильца балкона, подсев, перекинул за ноги податливое в шоке
чужое тело через балконное ограждение и сел на кафельный пол.
В открытый космос вышел не он, вышел другой, чье тело издало
несильный звук, встретившись с землей.
Смирнов метнулся к входной двери - закрыть, закрыть как следует.
Закрыл на все замки и опал, сполз вниз на преддверный пыльный коврик. Нос
намокал внутри и снаружи - от слез, от пота ли? Смирнов шмыгнул влажным
носом, привалился к двери и закрыл глаза.
Сколько он так сидел - ему неизвестно. Открыл глаза потому, что
изменился световой режим: из дверного проема столовой легла на коридорный
пол жесткая полоса нестерпимо яркого света. Электричество врубили. Он
встал, включил дополнительно и верхний свет, включил лампочку в прихожей,
включил лампочку в коридоре.
Решился наконец: выйдя на балкон, посмотрел вниз.
Не было там ничего: ни толпы, ни кареты "скорой помощи", ни разбитого
падением тела. Вполне сносно освещенный окнами тротуар, чуть дальше -
скверик, еще дальше - пустые сгоревшие дома. Смирнов решительно направился
на кухню, достал из холодильника початую бутылку водки, кривой пупырчатый
огурец, а из шкафа - стакан. Налил полный, не отрываясь, принял его и,
закусив несоленым огурцом, стал ждать, когда в желудке уляжется доза.
Дождался и пошел в столовую искать.
Палку нашел сразу: она была на виду. А штуку, которой ему хотели
проломить башку, обнаружил после долгого ползания на четвереньках под
телевизионным столиком.
Нет, не проламывать башку должна была эта штука. Отключать без
следов. Добротно и изящно исполненная резиновая короткая дубинка со
свинцовым стержнем внутри.
Смирнов сел в кресло, положил дубинку на журнальный столик, придвинул
к себе телефон, но звонить медлил, ожидая водочного удара. Снизошло-таки:
обнаружился добрый костерок в желудке, отпустило напряженные мышцы живота,
сладостно загудели суставчики.
Он набрал номер, долго слушал длинные звонки и сказал в ответ на
хриплое - со сна - казаряновское "да":
- Ты мне нужен, Рома.
- Ты знаешь, который сейчас час?! - закричал возмущенный Казарян.
Смирнов глянул на часы. Было без двадцати минут час. Ответил:
- Знаю.
- Пьяный, что ли? - уже миролюбиво поинтересовался Казарян.
- Рома, моя машинка у тебя далеко запрятана?
- Так серьезно, Саня?
- Да.
- Буду через полчаса. Жди.
- И с машинкой, - распорядился Смирнов.

Через полчаса он спросил у закрытой двери:
- Кто?
- Открывай, Саня, - ответил неподражаемый казаряновский голос.
Смирнов открыл, и в прихожую ввалился оживленный, энергичный,
успокаивающий Роман:
- Ну, что тут у тебя?
...После того, как он в подробностях узнал, что у Смирнова, они
сидели в креслах, и Казарян небрежно вертел в руках резиновую дубинку.
Повертел, повертел, положил на журнальный столик, заломил за спину правую
свою руку, и, задрав куртку, вытащил из-под ремня хорошо упакованный
сверток:
- Держи.
Смирнов, щелкнув резинкой, размотал пластиковый пакет, гремя вощеной
бумагой, раскрыл непонятное, в промасленной тряпке, раскинул на столе
тряпицу и обнаружил пистолет с пятью снаряженными обоймами. Родной свой
парабеллум, принесенный им в сегодняшний мир с той войны.
- С ним спокойнее, - признался Смирнов и, виновато улыбнувшись, стал
тщательно обтирать тряпкой свою машинку. Ствол, рукоять, обоймы.
- Уж куда как спокойнее! - проворчал Казарян. - Теперь нам бы
догадаться, зачем тебя убивают.
- Яснее ясного. "Привал странников".
- Это - повод, Саня, а причина? Ну, что тут особенного?
Посуществовало недельку кооперативное кафе, оказалось нерентабельным и
закрылось.
- Рентабельность не неделькой определяется. Но для чего-то оно
существовало - вот это я и хочу знать.
- Знание - сила, - согласился Казарян. - Страшная сила. Выходит, ты
хочешь знать такое, что лучше этого и не знать.
- И, значит, такое скверное, что для сокрытия этой скверноты без
колебаний идут на убийство.
- Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Не нравится мне
эта детская игра, Саня. Ох, не нравится!
- Я тебе не успел сказать кое-что, Рома. Я узнал гражданина
Советского Союза, которого запустил в космос. Это Андрей Глотов, известный
на Москве бомбардир.
- И что, от этого тебе легче или тяжелее?
- От этого мне все еще непонятней. Глотов, как раз перед моим
отъездом в Среднюю Азию, был осужден за избиение, приведшее к смерти, на
двенадцать лет. В конце, следовательно, восемьдесят второго года. Как тебе
известно, за такие дела срок не косят. Ему бы в лагере строгого режима
чалиться, а он с балконов прыгает.
- Шуточки у вас, боцман...
- Я себя бодрю, Рома. - Смирнов смотрел на Казаряна. - Тот
автомобиль, который должен был увезти мой труп, увез труп Глотова. Ни
шума, ни криков, ни следов - ничего не было. Сон, бред, галлюцинация.
Только вот дубинка здесь. Почему увезли? Боялись? Чего? Труп ничего не
скажет.
- Может, живой еще был? - перебил Казарян.
- Если и живой, то ненадолго. Оставить его - хороший шанс связать мне
руки. Примитивного грабителя я выбрасываю с балкона. Длинное дело о
превышении мер необходимой самообороны, гражданин под следствием,
оправдывается, некогда ему "Привал" копать, да и веры ему маловато...
Почему увезли труп Глотова, увезли быстро и без колебаний? Скорее всего
боялись, что его опознают.
- Он же в бегах, Саня.
- Ну и что ж? В данном случае он не беглый, он - мертвый. Зачем его
прятать? Я буду копать "Привал" дальше, - сказал Смирнов и тоже выпил.
- Чем я могу тебе помочь? - повторил Казарян.
- Это опасно, Рома.
- Я испугался, - зло сказал Казарян. - Но все-таки?
- Я пытался расколоть Дениса, бармена из "Космоса", твоего знакомого.
И мимо...
- Ну конечно. Куда тебе, с твоими старомодными представлениями о
добре и зле, на такую межконтинентальную штучку. Что тебе от него надо?
- Какие-нибудь концы. Кто его в "Причал" нанимал, через кого, был ли
кто-нибудь из известных ему клиентом этого кафе? В общем, на кого можно
выйти?
- Он мой, Саня. Еще что?
Смирнов встал с кресла, взял самшитовую свою палку, подкинул, поймал.
- До чего же я умный, Рома! Помогла мне эта палочка! Ой, как помогла!
- Пошел к двери выключить верхний свет. Выключил. Уютнее стало, интимнее.
Добавил: - А ничего они с электричеством придумали!
- Они и с тобой неплохо придумали. Только не предполагали, что
старичок еще в такой приличной форме.
- Надо завтра узнать, что там с электричеством было. - Смирнов
вернулся в кресло.
- А что это тебе даст?
- Ничего. Просто хочется знать, как они работают.
- Судя по всему, чисто. Серьезная шайка...
- Это не шайка, Рома. И даже не банда. Это команда. Спецотряд особого
назначения.
- Чей?
- На этот вопрос я и ищу ответ.
Казарян придвинул телефон. Набрал номер и ждал, ждал, ждал.
- На кой черт ты ее будишь?! - возмутился Смирнов.
- Ничего, пусть жирок растрясет. - И в трубку: - Я здесь у Сани
заночую.
И все. И бросил трубку.
- Зачем ты так с Зоей-то?
- А жена! Хочу - казню, хочу - милую.
- Я до сих пор не пойму, почему ты на ней женился.
- Она мне сына родила.
Светлело небо за окном. Не сговариваясь, они вышли на балкон. Долго
вглядывались в темно-серую муть асфальта внизу. Ничего, естественно, не
увидели.
- Спать, - сказал Смирнов. - Завтра как следует посмотрим.
- Сегодня, - поправил его Казарян. - И ни хрена не найдем.
- Скорее всего, - согласился с ним Смирнов. - Но все-таки посмотрим с
утра.

Какое там утро! Глаза еле продрали к десяти, кое-как позавтракали и
спустились вниз. На асфальте, как раз под Алькиными окнами, дети
нарисовали классы (или ранее были нарисованы?) и, расставляя-соединяя
ноги, прыгали увлеченно. Два мальчика и девочка. Казарян попрыгал тоже.
Дети на это время прервались и снисходительно наблюдали за причудами
пожилого дяди.
Другой пожилой дядя оглядывал окрестности. Пожалуй, только здесь, в
старых переулках, сохранилась истинная Москва. Малолюдство, отлаженный
покой, привычное течение жизни. Бабка вешала белье. Суровый пролетарий
ковырялся во внутренностях древнего "Москвича". Представители самых разных
сословных слоев, знающих друг друга с пеленок, обсуждали, стоя вольным
кругом, нечто важное. Скорее всего игру "Спартака". Жены представителей с
детскими колясками сидели в тени. А на солнцепеке в скверике тяжело дремал
похмельный. Порядок. Картиночка понятная, приятная на вид.
- Пошли, - подойдя, сказал Казарян.
- Коли так, то пошли, - откликнулся Смирнов, и они отправились к
казаряновскому автомобилю.
Автомобиль уехал, и тогда похмельный и ничем не приметный мужичок лет
тридцати перестал дремать, поднялся со скамейки и пошел по своим делам.

В машине Смирнов спросил:
- Ты пьяного в скверике видел?
- Видел. Вполне убедителен.
- Вполне, вполне, - подтвердил Смирнов. - Только одно смущает: если
бы свой, местный, не дремал бы, а трепался со своими, если приблудный, с
ночи потерянный, то какого черта на солнцепеке, а не в тени, свободные
скамейки и в тени имеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19