Алик, обозначив правый
уклон, тут же резко ушел влево и достал Паленого правым крюком в печень. И
- пока не упал - прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих
полноценных удара. Но для Паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с
каратэистом. Обработанный Казарян, правда, уже сидел, держась за разбитое
лицо.
Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что хотя и
пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед
последним своим прямым ударом и достал одного.
Завыв мотором, "восьмерка" на первой скорости, рывками, двинулась к
полю битвы.
- С ручника сними, дура! - заорал Казарян. Галя услышала, и машина
остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: - Быстро, быстро.
Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке
наконец-то забулькал милицейский свисток.
- Да поедешь ты? - страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они
поехали.
Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала
приближающаяся электричка. Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал
Гале:
- Подвинься.
Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через
окошко показывал большой палец.
- Что ж не помог? - мрачно спросил Казарян.
- Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.
- Долго искал.
Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел
блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами.
Подняли шлагбаум.
На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал
пугачевскую "Делу - время, делу - время, потехе - час!". Галя вдруг, как
тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.
- Пристегнись, - сказал Казарян.
Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян
добавил:
- И успокойся.
- Как вы можете, как вы можете так! - запричитала она и опять
закрылась ладонями.
- Не понял, - строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица,
посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.
- Вы - мясники! Вы понимаете, что вы - мясники, убийцы?
- Не понимаем, - всерьез отозвался Смирнов.
- А, да что с вами разговаривать! - Галя махнула руками и заплакала.
- Ты лучше поплачь, - посоветовал Казарян. - Помогает.
Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:
- Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?
- Дурак ты, Алька, - ответил ему Смирнов.
- Ловко ты этого каратэиста достал, - вспомнил Казарян.
- Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратэистов все точно
объяснил. Вся эта хренотень - набор штампов. У хорошего каратэиста их
шестнадцать, у приличного - восемь, а у таких вот - четыре, не больше. И
обязательно с копыта начинают. Так что достать такого - дело нехитрое.
- А ножки ослабли. И в коленях - мандраж, - проанализировал свое
состояние Алик.
- Сам же говорил - нас теперь на два удара хватает. И все.
Следовательно, ты использовался полностью.
- Да, ребятки, старость - не радость! - любимым своим трюизмом
откликнулся Смирнов.
- Старички, - про себя решила притихшая уже Галя. - Богобоязненные
старички. - И хихикнула.
Казарян покосился на нее и спросил:
- Отошла?
- Симпатично погуляли. Развеялись слегка.
Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику.
Умываясь в ванной, Алик увидел себя в зеркале и огорченным криком
задал вопрос Смирнову и Казаряну, устало возлежащим в креслах перед
выключенным телевизором:
- Когда же я себе личность так покарябал?
- Во-первых, известно когда, - ответил Казарян. - А во-вторых, не ты,
а паренек, которого ты достал. Он падал, ручками от огорчения взмахнул
слегка и тебя задел.
- Да... А мне в понедельник записываться на телевидении, - сообщил,
войдя в столовую, Алик и вальяжно рухнул на диван.
- Загримируют, - мрачно успокоил его Смирнов.
Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
- Что это было, Саня?
- А я не знаю, - с идиотским смешком ответил Смирнов.
- Темнишь? - попытался догадаться Казарян.
- Зачем мне это нужно?
- Тогда объясни, почему и куда копаешь, - предложил Алик. Смирнов
начал издалека:
- Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была
собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное,
что ее приводило в ярость - аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в
скверике нашем, а там парочка одна вместо того, чтобы на скамейке сидеть,
на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал
учинила! Всякая аномалия - непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо
явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться,
милиционеры с крыш падают...
- Зачем тебе все это, Саня? - перебил его Казарян.
- Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
- И больше ничего сказать не можешь?
- Пока ничего.
- Ну, хоть соображения ума имеются?
- Соображения ума имеются.
- Мы чем можем помочь? - вступил в разговор Алик.
- Кстати, я узнавал в ОДТС, - сказал Казарян. - Заказов на сторону по
искусственному кирпичу цех не выполнял.
- Значит, ворованный, - решил Смирнов. - Концов, следовательно, не
найдешь.
- Так чем же мы тебе можем помочь? - повторил свой вопрос Алик.
- Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший
лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним.
Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
- Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
- И что он обо мне говорил?
- Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал.
Так это я разговаривал.
- Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил
Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
- Нет.
- А о наркотиках вообще в этот день разговор был?
- В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень
интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
- С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи
поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
- Не жалуюсь, - согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей
памяти. - Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника
спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить...
- Ну и?..
- Ну и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А
начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил
пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все
это случилось...
- Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком
говорил?
- Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять
ничего...
- А что он хотел понять?
- Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел
посоветоваться.
- Страна Советов, - сказал Смирнов. - Спасибо тебе, Ночевкин.
- Так помог чем-нибудь? - обрадовался старший лейтенант.
- Еще как!
Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу к жене
своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу. Уехал временным, на
два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным
днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке
сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой "Посадки нет",
пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон и выбрал
местечко посимпатичнее.
Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл
к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское
шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго - не
по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но на что-то
хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была
красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар
Смирова пропустил.
Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов,
по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.
Мило, очень мило, главное - малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в
углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных
скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека
искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик
лезть.
А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и
початое - пей - не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не
узнавая, посмотрел на Смирнова.
- Налей коньяку сотку. И водички запить, - сделал заказ Смирнов.
Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил.
Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстрационному
разглядыванию Дениса.
- Что-нибудь еще? - не выдержал Денис.
- Не узнаешь? - спросил Смирнов.
- А почему я вас должен узнавать? Вы - киноартист? - изысканно хамя,
вопросом на вопрос, ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек
из кармана мятую пачку "Беломора", коробок спичек, закурил. Морщась от
плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную
мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью,
Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал
назидательно:
- Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать
должен.
- Я, как высокий профессионал, должен обслуживать клиента быстро и
вежливо. И все.
- Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?
- А, собственно, о чем?
- О "Привале странников", например.
- Я туризмом не увлекаюсь. - И глазом не моргнул. Ушлый паренек.
- А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?
- В каком смысле?
- В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. -
Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. -
Налей-ка еще сто.
- Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? - Денис тоже улыбнулся и
артистично налил.
- Ты еще и консультант, - отметил Смирнов, придвигая стакан.
- Извините, я на минуту отлучусь, - сообщил Денис и исчез за
незаметной дверью в деревянной стене. Смирнов самую малость поскучал один,
а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было,
чем они там занимаются. Самый здоровый и веселый тотчас поймал его взгляд
и, приветствуя, поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда
скандинавы - все - вскричали:
- Гип-гип ура!
А Смирнов ответил:
- Давайте, ребятки, давайте!
Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый - свое: скандинавы -
открывать очередную бутылку, Смирнов - двигать пепельницу по стойке.
Вернулся Денис. Спросил холодно:
- Чем еще могу быть полезен?
- Рассказом о "Привале странников".
- Я вас не понимаю, гражданин.
- Тебя Денисом зовут?
- Могли бы вы обращаться ко мне на "вы"?
- Вас Денисом зовут?
- Да, меня зовут Денисом.
- Три дня тому назад вы, Денис, обслуживали меня в кооперативном кафе
"Привал странников". Вы и сейчас в нем работаете?
- Вы что-то путаете, гражданин. Работаю я здесь.
- Да ну? - удивился Смирнов и махом принял вторые сто граммов.
Выдохнул, запил и продолжил: - Учти, мой петушок, я приду с двумя
свидетелями, и ты расколешься до задницы.
- Вы - работник правоохранительных органов?
- Я - пенсионер.
- Тогда вот что, гражданин пенсионер. Выметайтесь-ка из помещения.
Смирнов через стойку схватил Дениса за грудки, но словесно оформить
свои действия не успел, потому что за его спиной негромко и строго
спросили:
- Что здесь происходит?
Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным
малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую
полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с
высокого стульчика, а Денис пояснил:
- Гражданин выпил лишнего и буянит.
- Подробнее, - предложил изложить молодой человек.
- Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно,
руки распускает. Вы же сами видели.
Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу
и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:
- Пройдемте, товарищ.
Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:
- Мы еще увидимся, Денис.
Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек
не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:
- Сюда, пожалуйста.
Уютный такой закуток - кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два
креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом
пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным
обязанностям:
- Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт
или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.
Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану
Покатилову свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием
осмотрел толстенькую книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь.
Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и
обаятельно улыбнулся.
- Солидный документ, коллега.
- Какой дали!
- Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать,
но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в
присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.
- Чем это?
- Извините, но от вас - как из бочки...
- Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и
близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон,
которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину
нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в
отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?
- А вы шутник, Александр Иванович, - заметил капитан Покатилов и
снова раскрыл смирновскую книжечку. - Никак не разберу, кем подписано ваше
удостоверение.
- Чурбановым, капитан. Чурбановым.
- Да-а... Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?
- То, что произошло с Чурбановым, капитан?
- Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши
заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.
- Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?
- Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.
- У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано
Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.
- А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?
- Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан...
- А вы скажите. Мы ведь вдвоем.
- Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон
- плохой, потому что шумит. Старый.
Капитан Покатилов засмеялся, вышел из-за стола и сказал пенсионеру
Смирнову:
- Пойдемте. Я вас провожу до выхода.
Опять пошли по коридору. К лифту. Не оборачиваясь к идущему сзади
Покатилову, невинно спросил:
- Бармен Денис - дружочек твой?
И на этот раз капитан не ответил. Посмеялся только опять.
Леню Махова побеспокоить бы. Но отдыхает сыщик. Пусть себе отдыхает.
Заслужил. Смирнов сорок восьмым доехал до Сретенских ворот, по
Рождественскому бульвару спустился к Трубной и на тридцать первом двинул к
Остоженке. Петровский, Страстной, Тверской, Суворовский, Гоголевский -
скромное бульварное полукольцо. Ни привлекать, ни завлекать, ни отвлекать,
- так, деревца да дома в кривой рядочек. Что же вы делаете с ним,
московские бульвары? Ни обид от невысказанной только что гордыни, ни
болезненной жажды поиска, ни горечи прожитого, ни обвального страха перед
тем, что осталось жить самую малость... Он и Москва. И нет никого. И нет
ничего. А есть непоколебимая вера, что это навсегда: он и Москва.
Сразу прошел к пепелищу. Мальчишкам было хорошо: дверь была открыта.
А теперь, когда все сгорело к чертовой матери, вход законопатили как
следует - двухметровыми дефицитными новыми досками. Крепки задним умом
отцы района. Ох, крепки! Смирнов погулял вокруг пожарища - примеривался.
Не прорваться среди бела дня, заметят, изобличат, разгневаются. Виноватым
за все сделают, потому что крайне необходим в данном случае кто-нибудь
виноватый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
уклон, тут же резко ушел влево и достал Паленого правым крюком в печень. И
- пока не упал - прямым в подбородок. Все. Израсходовал оба своих
полноценных удара. Но для Паленого этого было достаточно. Он лежал рядом с
каратэистом. Обработанный Казарян, правда, уже сидел, держась за разбитое
лицо.
Четверо пятились от старичков, старательно демонстрируя, что хотя и
пятятся, но нападут. Не сейчас, но вот-вот. Казарян кинул себя вперед
последним своим прямым ударом и достал одного.
Завыв мотором, "восьмерка" на первой скорости, рывками, двинулась к
полю битвы.
- С ручника сними, дура! - заорал Казарян. Галя услышала, и машина
остановилась рядом с ними. Казарян распахнул дверцу: - Быстро, быстро.
Алик и Саня, беззвучно матерясь, пролезли на заднее сиденье. Вдалеке
наконец-то забулькал милицейский свисток.
- Да поедешь ты? - страшным голосом заорал Казарян на Галю, и они
поехали.
Переезд через фрязинскую ветку был закрыт: издалека стучала
приближающаяся электричка. Казарян открыл дверцу, обошел капот и сказал
Гале:
- Подвинься.
Сзади подкатил таксомотор и гуднул. Казарян обернулся. Таксист через
окошко показывал большой палец.
- Что ж не помог? - мрачно спросил Казарян.
- Не успел. Пока монтировку искал, вы уже дело сделали.
- Долго искал.
Казарян влез за руль. Пошарил по карманам, нашел коробочку, поел
блестящих шариков. Пробежала электричка, уютно светя желтыми окнами.
Подняли шлагбаум.
На Ярославском шоссе Казарян дал девяносто и виртуозно засвистал
пугачевскую "Делу - время, делу - время, потехе - час!". Галя вдруг, как
тот, что сидел на площади, прикрыла лицо ладонями.
- Пристегнись, - сказал Казарян.
Галя отняла руки от лица, щелкнула ремнем безопасности. Казарян
добавил:
- И успокойся.
- Как вы можете, как вы можете так! - запричитала она и опять
закрылась ладонями.
- Не понял, - строго заметил Казарян. Галя снова отняла руки от лица,
посмотрела на него, обернулась и быстро глянула на Алика с Саней.
- Вы - мясники! Вы понимаете, что вы - мясники, убийцы?
- Не понимаем, - всерьез отозвался Смирнов.
- А, да что с вами разговаривать! - Галя махнула руками и заплакала.
- Ты лучше поплачь, - посоветовал Казарян. - Помогает.
Галя заплакала в голос, а Алик спросил у Смирнова:
- Ты за этим в Москву приехал, развлечься? Скучно там, у моря?
- Дурак ты, Алька, - ответил ему Смирнов.
- Ловко ты этого каратэиста достал, - вспомнил Казарян.
- Мне один капитан-десантник, афган, про этих каратэистов все точно
объяснил. Вся эта хренотень - набор штампов. У хорошего каратэиста их
шестнадцать, у приличного - восемь, а у таких вот - четыре, не больше. И
обязательно с копыта начинают. Так что достать такого - дело нехитрое.
- А ножки ослабли. И в коленях - мандраж, - проанализировал свое
состояние Алик.
- Сам же говорил - нас теперь на два удара хватает. И все.
Следовательно, ты использовался полностью.
- Да, ребятки, старость - не радость! - любимым своим трюизмом
откликнулся Смирнов.
- Старички, - про себя решила притихшая уже Галя. - Богобоязненные
старички. - И хихикнула.
Казарян покосился на нее и спросил:
- Отошла?
- Симпатично погуляли. Развеялись слегка.
Въехали в Москву. Довезли Галю до ее дома, а сами поехали к Алику.
Умываясь в ванной, Алик увидел себя в зеркале и огорченным криком
задал вопрос Смирнову и Казаряну, устало возлежащим в креслах перед
выключенным телевизором:
- Когда же я себе личность так покарябал?
- Во-первых, известно когда, - ответил Казарян. - А во-вторых, не ты,
а паренек, которого ты достал. Он падал, ручками от огорчения взмахнул
слегка и тебя задел.
- Да... А мне в понедельник записываться на телевидении, - сообщил,
войдя в столовую, Алик и вальяжно рухнул на диван.
- Загримируют, - мрачно успокоил его Смирнов.
Помолчали недолго. Алик не выдержал, спросил:
- Что это было, Саня?
- А я не знаю, - с идиотским смешком ответил Смирнов.
- Темнишь? - попытался догадаться Казарян.
- Зачем мне это нужно?
- Тогда объясни, почему и куда копаешь, - предложил Алик. Смирнов
начал издалека:
- Помните, у меня собачка была, Бетькой звали. Замечательная была
собачка, добрая, умная, к миру расположенная, всех любила. Единственное,
что ее приводило в ярость - аномалии. Помню, однажды гуляли мы с ней в
скверике нашем, а там парочка одна вместо того, чтобы на скамейке сидеть,
на травке расположилась. Так Бетька, миролюбивая Бетька, такой скандал
учинила! Всякая аномалия - непорядок, а непорядок терпеть нельзя. Налицо
явный непорядок. Открывается кафе, только для того, чтобы закрыться,
милиционеры с крыш падают...
- Зачем тебе все это, Саня? - перебил его Казарян.
- Я же объясняю: я, как Бетька, в ярость впадаю от аномалий.
- И больше ничего сказать не можешь?
- Пока ничего.
- Ну, хоть соображения ума имеются?
- Соображения ума имеются.
- Мы чем можем помочь? - вступил в разговор Алик.
- Кстати, я узнавал в ОДТС, - сказал Казарян. - Заказов на сторону по
искусственному кирпичу цех не выполнял.
- Значит, ворованный, - решил Смирнов. - Концов, следовательно, не
найдешь.
- Так чем же мы тебе можем помочь? - повторил свой вопрос Алик.
- Подождите пока, ребятки. Пусть вначале свечусь я один.
Наконец он застал Ночевкина. Одуревший к концу дежурства младший
лейтенант долго пялился на Смирнова, пока не сообразил, кто перед ним.
Сообразил и обрадовался своей сообразительности:
- Так мне о вас лейтенант Перфилов говорил!
- И что он обо мне говорил?
- Что вы интересовались, кто последний с Юрой Трындиным разговаривал.
Так это я разговаривал.
- Тогда у меня к тебе, лейтенант, несколько вопросов. Первый: говорил
Трындин тебе, что получил анонимное письмо о наркотиках?
- Нет.
- А о наркотиках вообще в этот день разговор был?
- В этот день не было. А вообще-то он этими делами очень
интересовался. Я капитану Махову из МУРа об этом уже рассказывал.
- С Маховым я побеседую про наркотики. А ты мне об этом дне расскажи
поподробнее. Ну, вспомни, вспомни, Ночевкин! У тебя же хорошая память!
- Не жалуюсь, - согласился Ночевкин и обратился к своей хорошей
памяти. - Первый раз он забежал к нам часов в двенадцать, начальника
спрашивал, а начальника не было. Тогда он решил в райисполком сходить...
- Ну и?..
- Ну и пошел. Через час вернулся и опять начальника спросил. А
начальник все еще с совещания не возвращался. Тогда Трындин решил
пообедать и по участку прогуляться. Больше я его не видел. А в пять все
это случилось...
- Подробности, подробности, Ночевкин! Что он о визите в райисполком
говорил?
- Говорил, что чертовщина какая-то получается, путаница, не понять
ничего...
- А что он хотел понять?
- Кто его знает. Наверное, об этом с начальником хотел
посоветоваться.
- Страна Советов, - сказал Смирнов. - Спасибо тебе, Ночевкин.
- Так помог чем-нибудь? - обрадовался старший лейтенант.
- Еще как!
Суббота была, ленивая летняя суббота. Алик уехал на дачу к жене
своей, которая пасла там свою любимую внучку Ксюшу. Уехал временным, на
два дня, подпаском. И для Романа суббота была святым армянским семейным
днем. Так что приходилось гулять в одиночестве.
Смирнов доковылял до центра. У чумового "Детского мира", на остановке
сорок восьмого троллейбуса с устрашающей табличкой "Посадки нет",
пользуясь видимыми признаками своей инвалидности, влез в салон и выбрал
местечко посимпатичнее.
Троллейбус повернул на Кузнецком мосту и через Большую Лубянку поплыл
к Сретенке. Москва, Москва! Мещанская, Крестовский мост, Ярославское
шоссе. Вот и сельскохозяйственная выставка.
К входу в полуцилиндр "Космоса" Смирнов добирался довольно долго - не
по его ногам стала эффектная лестница. У хода бдел швейцар. Но на что-то
хитрое имеется кое-что с винтом. Смирнов извлек книжечку. Книжечка была
красного сафьяна с золотом. Такие простым смертным не дают. Швейцар
Смирова пропустил.
Бар искал самостоятельно, без расспросов. Нашел-таки, в конце концов,
по табличкам, благо знал, как слово "бар" по-иностранному пишется.
Мило, очень мило, главное - малолюдно. Не время еще, не вечер; лишь в
углу настойчиво наливалась шампанским четверка молодых громадных
скандинавов, да за стойкой тихо грустил под импровизацию Дейва Брубека
искомый Денис. Повезло на этот раз. Только вот опять на высокий стульчик
лезть.
А на полках-то, на полках! И советское, и заграничное, и полное, и
початое - пей - не хочу! Хорошо быть иностранцем! Денис вопросительно, не
узнавая, посмотрел на Смирнова.
- Налей коньяку сотку. И водички запить, - сделал заказ Смирнов.
Денис без улыбки (не уважал аборигенов) заказ мгновенно выполнил.
Смирнов споловинил, запил водичкой и приступил к демонстрационному
разглядыванию Дениса.
- Что-нибудь еще? - не выдержал Денис.
- Не узнаешь? - спросил Смирнов.
- А почему я вас должен узнавать? Вы - киноартист? - изысканно хамя,
вопросом на вопрос, ответил поднаторевший во всем бармен. Смирнов извлек
из кармана мятую пачку "Беломора", коробок спичек, закурил. Морщась от
плебейского дыма, Денис придвинул к брошенной на стойку пачке фирменную
мальборовскую пепельницу. Воспользовавшись барменовской любезностью,
Смирнов осторожно уронил в пепельницу обгоревшую кривую спичку и сказал
назидательно:
- Ты, как высокий профессионал, клиента с первого раза срисовывать
должен.
- Я, как высокий профессионал, должен обслуживать клиента быстро и
вежливо. И все.
- Следовательно, со мной разговаривать не хочешь?
- А, собственно, о чем?
- О "Привале странников", например.
- Я туризмом не увлекаюсь. - И глазом не моргнул. Ушлый паренек.
- А чем ты увлекаешься, если не секрет? Не нумизмат ли?
- В каком смысле?
- В самом прямом. Как любитель и коллекционер денежных знаков. -
Смирнов допил сотку и ухмыльнулся, обнажив хищную искусственную челюсть. -
Налей-ка еще сто.
- Мне кажется, что вам достаточно, но что ж? - Денис тоже улыбнулся и
артистично налил.
- Ты еще и консультант, - отметил Смирнов, придвигая стакан.
- Извините, я на минуту отлучусь, - сообщил Денис и исчез за
незаметной дверью в деревянной стене. Смирнов самую малость поскучал один,
а потом от нечего делать обернулся к гуляющим скандинавам: любопытно было,
чем они там занимаются. Самый здоровый и веселый тотчас поймал его взгляд
и, приветствуя, поднял полный фужер. Смирнов салютовал стаканом. Тогда
скандинавы - все - вскричали:
- Гип-гип ура!
А Смирнов ответил:
- Давайте, ребятки, давайте!
Поняли друг друга и продолжили занятия. Каждый - свое: скандинавы -
открывать очередную бутылку, Смирнов - двигать пепельницу по стойке.
Вернулся Денис. Спросил холодно:
- Чем еще могу быть полезен?
- Рассказом о "Привале странников".
- Я вас не понимаю, гражданин.
- Тебя Денисом зовут?
- Могли бы вы обращаться ко мне на "вы"?
- Вас Денисом зовут?
- Да, меня зовут Денисом.
- Три дня тому назад вы, Денис, обслуживали меня в кооперативном кафе
"Привал странников". Вы и сейчас в нем работаете?
- Вы что-то путаете, гражданин. Работаю я здесь.
- Да ну? - удивился Смирнов и махом принял вторые сто граммов.
Выдохнул, запил и продолжил: - Учти, мой петушок, я приду с двумя
свидетелями, и ты расколешься до задницы.
- Вы - работник правоохранительных органов?
- Я - пенсионер.
- Тогда вот что, гражданин пенсионер. Выметайтесь-ка из помещения.
Смирнов через стойку схватил Дениса за грудки, но словесно оформить
свои действия не успел, потому что за его спиной негромко и строго
спросили:
- Что здесь происходит?
Смирнов отпустил Дениса и обернулся. Молодой человек с приятным
малозначительным лицом, в идеально сидящем на нем светлом, в тонкую
полоску костюме благожелательно смотрел на него. Смирнов медленно сполз с
высокого стульчика, а Денис пояснил:
- Гражданин выпил лишнего и буянит.
- Подробнее, - предложил изложить молодой человек.
- Обвиняет меня в каких-то непонятных грехах, ругается непристойно,
руки распускает. Вы же сами видели.
Молодой человек извлек из нагрудного кармана опять же красную книжицу
и сказал, сочувствующе глядя Смирнову в глаза:
- Пройдемте, товарищ.
Товарищ Смирнов обернулся к Денису и пообещал:
- Мы еще увидимся, Денис.
Они пошли. Они шли длинным коридором до тех пор, пока молодой человек
не сказал, тронув сзади Смирнова за плечо:
- Сюда, пожалуйста.
Уютный такой закуток - кабинет в миниатюре. Столик, стульчик, два
креслица. Молодой человек прошел за столик, сел на стульчик и, жестом
пригласив Смирнова в креслице, представился и приступил к своим служебным
обязанностям:
- Капитан Покатилов. Будьте любезны, удостоверение личности. Паспорт
или что-то, объясняющее, кто вы и что вы.
Уже сидящий в креслице Смирнов без сопротивления протянул капитану
Покатилову свой сафьяновый документ. Капитан с видимым удовольствием
осмотрел толстенькую книжицу, сперва снаружи, потом заглянул внутрь.
Наметанным глазом сверил фотографию с оригиналом, закрыл книжечку и
обаятельно улыбнулся.
- Солидный документ, коллега.
- Какой дали!
- Неудобно мне, Александр Иванович, вам, именно вам, нотации читать,
но, к сожалению, приходится. Не стоило бы здесь, в гостинице, в
присутствии иностранцев, дискредитировать звание почетного милиционера.
- Чем это?
- Извините, но от вас - как из бочки...
- Господи, ничего не изменилось! Один мой друг, самый давний и
близкий друг, лет двадцать пять тому назад сформулировал жизненный закон,
которым следует руководствоваться любому непривилегированному гражданину
нашей страны. Звучит он примерно так: если я хоть чуть-чуть выпивши, то в
отношениях с милицией труслив и беспринципен. Он прав, капитан Покатилов?
- А вы шутник, Александр Иванович, - заметил капитан Покатилов и
снова раскрыл смирновскую книжечку. - Никак не разберу, кем подписано ваше
удостоверение.
- Чурбановым, капитан. Чурбановым.
- Да-а... Прискорбный факт, не правда ли, Александр Иванович?
- То, что произошло с Чурбановым, капитан?
- Опять шутите, опять шутите. Прискорбный факт в том, что ваши
заслуги перед милицией оценил государственный преступник Чурбанов.
- Намекаешь на то, что никаких заслуг не было?
- Да ни на что я не намекаю. Просто размышляю.
- У меня еще одно удостоверение имеется. На орден. Подписано
Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Брежневым.
- А Лаврентий Павлович вас никак не отмечал?
- Ох, если бы не закон Спиридонова! Сказал бы я тебе, капитан...
- А вы скажите. Мы ведь вдвоем.
- Но разговорчик-то ты пишешь? У меня слух хороший, а твой магнитофон
- плохой, потому что шумит. Старый.
Капитан Покатилов засмеялся, вышел из-за стола и сказал пенсионеру
Смирнову:
- Пойдемте. Я вас провожу до выхода.
Опять пошли по коридору. К лифту. Не оборачиваясь к идущему сзади
Покатилову, невинно спросил:
- Бармен Денис - дружочек твой?
И на этот раз капитан не ответил. Посмеялся только опять.
Леню Махова побеспокоить бы. Но отдыхает сыщик. Пусть себе отдыхает.
Заслужил. Смирнов сорок восьмым доехал до Сретенских ворот, по
Рождественскому бульвару спустился к Трубной и на тридцать первом двинул к
Остоженке. Петровский, Страстной, Тверской, Суворовский, Гоголевский -
скромное бульварное полукольцо. Ни привлекать, ни завлекать, ни отвлекать,
- так, деревца да дома в кривой рядочек. Что же вы делаете с ним,
московские бульвары? Ни обид от невысказанной только что гордыни, ни
болезненной жажды поиска, ни горечи прожитого, ни обвального страха перед
тем, что осталось жить самую малость... Он и Москва. И нет никого. И нет
ничего. А есть непоколебимая вера, что это навсегда: он и Москва.
Сразу прошел к пепелищу. Мальчишкам было хорошо: дверь была открыта.
А теперь, когда все сгорело к чертовой матери, вход законопатили как
следует - двухметровыми дефицитными новыми досками. Крепки задним умом
отцы района. Ох, крепки! Смирнов погулял вокруг пожарища - примеривался.
Не прорваться среди бела дня, заметят, изобличат, разгневаются. Виноватым
за все сделают, потому что крайне необходим в данном случае кто-нибудь
виноватый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19