— резко ответил ему Миротворец. — Подумай, Свиба! Разве смогли бы мы убить его, если бы он был богом?
Свиба замер, рыдания застряли у него в горле.
— Никакой он не бог! — сказал Миротворец. — Даже его отец, улин, не был богом, а просто кем-то вроде сверхчеловека! Даже Улагана-человеконенавистника можно уничтожить, и дух Ломаллина уничтожил его, а вслед за тем и его дух! А уж этого-то его позорного, опустившегося получеловеческого сына и того легче убить!
Свиба резко поднял голову:
— Кем же он тогда был?
— Ульгарлом, сыном улина, рожденным от человеческой женщины, порождением изнасилования, кошмара и ужаса. Надсмотрщик рабов, ничего больше. Он младший сводный брат Боленкара, наследника человеконенавистника, наследника его ненависти и гнусных деяний. Не сомневаюсь, что Боленкар и послал его сюда, чтобы он мучил, убивал и калечил вас, чтобы вы сжались от страха и поклялись ему в верности, чтобы он превратил вашу жизнь в пытку!
Потрясенные чемои замерли. Свиба поднялся на ноги и спросил:
— Почему он был послан к нам? У нас ведь совсем маленькое племя, мы живем на отшибе, какое дело до нас таким силам?
— Для того, кто поклялся уничтожить все молодые расы, каждый человек имеет значение, — ответил мудрец, — а ваше племя живет прямо на одной из дорог, ведущих на север Боленкар пытается не пропустить нас в тот далекий край и по слал сюда Ваханака, дабы он превратил вас в орудие нашего убийства.
— Вашего? — изумился Свиба. — Ваханак был послан чтобы остановить вас?
— Чтобы остановить всякого, кто захотел бы пройти на север за тем же, за чем туда идем мы, — подтвердил Миротворец.
— Бог был послан, чтобы остановить простых смертных?
— Вы же видите. — Миротворец показал на поверженного ульгарла. — И этого оказалось недостаточно.
— Вы и впрямь сильны. — Свиба переводил исполненный трепета взор с одного на другого. Луа подняла глаза вздрогнула, начала говорить, но Миротворец прервал ее.
— Именно так. Но все же мы просто люди, как и вы. Вы можете научиться тому, что умеем мы.
— Но как же мы будем жить без нашего бога? — завыл один из чемоев.
— Вот-вот, как? А если серны не придут, если наши овцы передохнут? Если случится засуха?
Кьюлаэра нахмурился; даже боль в боку меркла в сравнении с силой тревог чемоев.
— Это как же? Вы что, думали, что Ваханак заботился о том, чтобы вам было на кого охотиться, и о том, чтобы шли дожди?
— А откуда мы могли знать, что он здесь ни при чем? — ответил Свиба. — Пусть он кричал на нас, пусть он избивал нас своей плетью и баловался с нашими женщинами, когда хотел, но он всегда был с нами, насколько помнят наши деды и мы всегда знали, что он скажет и сделает, если мы нарушим свой долг перед ним!
Китишейн была вне себя, но она не успела ничего сказать, потому что заговорил Миротворец.
— Но не он управляет погодой и урожаем, — жестко сказал он. — Он ничего вам не давал, а отбирал у вас все, в том числе ваше достоинство и мужество. Хотите знать, как все обстоит на самом деле? Здесь, в горах, не бывает засухи, будьте уверены. И если вы будете хорошо содержать овец и заботиться о них, то они не перемрут никогда. Его гибель ничего не отняла у вас, только сделала вас гораздо свободнее. Идите, охотьтесь, заботьтесь о своем скоте, учитесь защищать себя и делать выбор, когда потребуется!
Чемои явно чувствовали себя неуверенно. Свиба подошел к ним и повел их назад, вниз по склону горы. Они уходили один за другим, опасливо оглядываясь на странников.
Когда последний из них скрылся на поворотом, Китишейн взорвалась:
— Трусы, слабаки! До смерти боятся того, кто не может причинить им никакого вреда!
— Но, сестра, — взмолилась Луа, — им просто страшно остаться без правления, без покровительства!
— Неужели они не понимали, что Ваханак вел их только к нищете и упадку? — неистовствовала Китишейн. — Неужели они не понимали, что единственное, от чего им надо было защищаться, — это он?
— Нет, — покачал головой Миротворец. — Он не давал им возможности это понять.
— Постарайся ты это понять, Китишейн, — умоляла Луа. — Попавшие в рабство в конце концов начинают превозносить своего хозяина, чтобы так оправдать собственный позор, — это происходит не потому, что они столь ничтожны, а потому, что их повелитель так могуч. — Она опустила глаза. — Поверь мне, я знаю.
Китишейн уставилась на нее, потом злобно повернулась к Кьюлаэре. Он встретился с ней взглядом и медленно кивнул:
— Все так и есть. — Он кивнул в сторону Миротворца. — Я тоже знаю. Теперь.
Китишейн немного успокоилась и снова повернулась к Луа. Девушка-гном робко улыбнулась.
— И еще не забывай, что эти люди родились рабами и рабами были их отцы. Для них Ваханак был частью окружающего мира.
— Богохульство! И смертельная рана для души!
— Не смертельная — мы же вылечились, — сказала Луа, обменявшись быстрым взглядом с Кьюлаэрой. — Они тоже вылечатся, только у них уйдет на это гораздо больше времени, поскольку они были такими с рождения.
— Вылечатся, — согласился Миротворец, — хотя на это уйдет не один год. Они не только обретут свободу, они начнут радоваться ей. Но не сразу, девица. Не сразу.
Китишейн мрачно уставилась на него и задумалась, потом пожала плечами и отвернулась.
— Хоть рабы, хоть не рабы, они чуть не убили нас! Я не сомневалась, что мы погибнем!
— Что? Горстка диких, нечесаных мужиков убьет тебя, того, кто только что убил их божество? — спросил у нее Миротворец, отчасти насмешливо, отчасти раздраженно. — Ты по-прежнему так мало веришь в себя? Ты только что победила ульгарла!
— Это дело случая, и...
— Нет! Победили сила и сноровка, вдохновение и могучая магия, меткость и боевое искусство! Победила дружба и единство в бою с великаном и дюжиной вооруженных людей! Я могу привести вас к любому другому ульгарлу, и вы победите его!
— Ой, не надо! — вскрикнула Луа. Миротворец тут же растаял:
— Не волнуйся, малышка, пока не собираюсь.
Кьюлаэра постарался забыть о леденящих душу словах и сказал:
— А еще это случилось потому, что ты вместе с нами противостоял магии ульгарла. Без тебя мы бы не справились, Миротворец.
— Да, — признал Миротворец, — пока не справились бы. Йокот не знал, какие заклинания нужно использовать против ульгарла, и вы вчетвером могли бы пасть духом, если бы рядом не было меня. Но магия вашего шамана-гнома с каждым днем становится все искуснее, и теперь вас уже не запугает никакой ульгарл. Но будьте осторожны, ученики, — Боленкар гораздо могущественнее и опаснее своих собратьев, одной хотя бы своей ненавистью и злобой.
— Зачем ты рассказываешь нам о Боленкаре? — дрожащим голосом спросила Луа.
— А зачем ты выстрелила в Ваханака? — ответил ей мудрец вопросом на вопрос.
— Ой, но я же не могла позволить ему убить Кьюлаэру!
Лицо Йокота окаменело, он отвернулся.
— Ой, не надо так, Йокот! — воскликнула Луа. — Кьюлаэра — один из нас, такой же, как ты, такой же, как моя сестра Китишейн! Разве я не должна защищать его?
— Так же, как он защищает тебя?
Гном повернулся к Луа, и если его лицо не потеплело, то по крайней мере ожило.
Кьюлаэра выдавил ухмылку.
— Что это ты так взъелся, шаман? Почему ты хочешь, чтобы она бросила меня на произвол судьбы?
При этом он поморщился.
— А что это ты зажимаешь бок? — хмуро спросил Йокот.
— Так, упражняюсь, — буркнул Кьюлаэра.
— Ага, и пот капает с твоего лба, и дыхание твое столь слабо, что не потревожит и бабочку! — Йокот подошел к воину. — Луа, помоги мне развести костер и вскипятить воды! Китишейн, уложи его! У него не иначе как трещина в ребре, а может, оно и вовсе сломано!
— Если ты сядешь, тебе не станет хуже? — Китишейн подошла и взяла Кьюлаэру за руку.
— С какой стати мне станет хуже? — отрезал он и снова поморщился от боли.
Китишейн задержала на нем взгляд, потом опустилась на колени и протянула ему руки:
— Ну, сядь рядом со мной, воин!
От звука ее голоса Кьюлаэру бросило в жар.
— Пожалуйста.
Ее голос был заботлив, руки манили.
Кьюлаэре захотелось крикнуть и напомнить себе, что она призывает его лишь для того, чтобы полечить, без каких-либо иных помыслов.
— Нечего соблазнять меня, — рявкнул он, а получился стон, поскольку одновременно он пытался опуститься на землю.
Миротворец приблизился к ним и воткнул в землю посох. Кьюлаэра схватился за него, чтобы не потерять равновесия, сел и осторожно вытянул ноги. Половинки сломанного ребра терлись друг о друга, он чуть не закричал от боли, но вовремя успел сдержаться и превратить крик в стон.
— Смелее, мой друг, — сказала Китишейн нежно и сочувственно. — Йокот, не надо ли ему лечь?
— Нет, нужно только, чтобы я мог до него дотянуться.
Гном встал рядом и потрогал грудь воина. Кьюлаэра чуть не заорал и со вздохом выдавил:
— Это что, гном? Месть?
— Милосердие, — сухо ответил Йокот. — Если бы я захотел отомстить, я бы не вмешивался в твою драку с ульгарлом. Тебе повезло сломалось только одно ребро. Стисни зубы, — какое-то время боль будет страшная, но потом останется лишь неприятный зуд.
Он устроился около Кьюлаэры, приложил пальцы к сломанному ребру и начал делать незаметные, но очень точные движения. Кьюлаэра сдавленно застонал. Когда он затих, Йокот поднялся и, перебирая пальцами по сломанной кости, произнес длинную цепь слогов, в которых, казалось, слышалось что-то похожее на музыку. Потом он умолк, отошел в сторону и сказал:
— Посиди немного не двигаясь, Кьюлаэра. — Он повернулся в сторону маленького костерка и висящего над ним котелка с кипящей водой. — Спасибо, Луа.
Йокот снял с пояса маленькие мешочки, взял из каждого и бросил в воду по щепотке порошка, прочитал над кипящей водой заклинание, потом снял сосуд с огня и поставил перед Кьюлаэрой.
— Сиди тихо, пока не перестанет подниматься пар, — сказал он. — Потом выпей, но выпей все, каким бы мерзким ни показался тебе запах. Потом, через какое-то время, можешь встать — и твое ребро станет как прежнее. Оно будет побаливать еще несколько дней, но обычную нагрузку выдержит.
— Я... спасибо тебе, шаман, — произнес Кьюлаэра так, будто не был вполне уверен, правильно ли он произносит слова.
— Буду рад увидеть тебя вновь в добром здравии, — сказал Йокот и поклонился. — В конце концов, это нужно всем. Ведь если ты не сможешь ходить, кто понесет этот жуткий груз Аграпаксу?
— Какой жуткий груз? — промычал Кьюлаэра. Воцарилась тишина. Все начали оглядываться в поисках ящика с золотом.
— Где он? — тихо спросил Йокот. Кьюлаэра снова застонал, но теперь уже не от боли. Китишейн медленно сказала:
— Я падала в трещину. Кьюлаэре пришлось выбирать между сундуком и мной.
— Он сделал правильный выбор, — уверенно заявил Йокот.
— О да! — горячо согласилась Луа. — Будь ты благословен, воин, за то, что спас мою сестру!
Кьюлаэра удивленно посмотрел на нее:
— Ты благословляешь меня?
Луа улыбнулась под маской:
— Я уже давно простила тебя, Кьюлаэра. А ты простил Миротворца?
— Да, если тебе так хочется. — Но, взглянув на мудреца, воин проверил свои чувства и нашел в душе только остатки обиды за истязания, которым подвергал его Миротворец. Ненависть ушла, а с ней и жажда мести. Как, в конце концов, можно ненавидеть человека, который спас тебе жизнь, который слушал, как ты клянешь себя, и никому ни слова не сказал об этом, и который при всем том заставил тебя обрести веру в себя. — Наверное, уже простил.
Мудрец просиял.
— Что такое горстка золота в сравнении с такими откровениями?
Кьюлаэра поднял и опустил плечи, но не осмелился рассмеяться — боялся боли в ребре.
— Для нас это золото мало что значит, Миротворец, но Аграпаксу оно зачем-то нужно, а еще больше оно значит для Орамора. Однако у меня нет жгучего желания прийти к улину и сказать, что я потерял его золото.
— Ну, тогда нам надо найти золото, — пожал плечами Йокот.
— Ага, легко сказать! — фыркнул Кьюлаэра. — Но как же мы спустимся туда, куда упал сундук, тем более теперь, когда та трещина...
Посмотрев на Йокота, он замолчал.
Под маской на лице Йокота сияла улыбка.
— Да, Кьюлаэра. Мы — гномы, народ, привыкший жить глубоко под землей. Для нас и трещины в недрах гор такая же безделица, как для тебя — ветви деревьев. Пойдем, если не боишься, с нами.
— Я не дам вам уйти без меня, я должен сам исправить мою оплошность!
— Это не оплошность! — Луа нахмурила брови. — Ты спасал мою сестру!
Кьюлаэра замер, не в силах молвить ни слова — так поразила его резкость тона девушки-гнома. Йокот воспользовался паузой, чтобы сказать:
— Ты герой, Кьюлаэра, признай это. Давай, пей свое снадобье, а когда твое ребро заживет, начнем спуск!
— Но как? Где? — удалось прохрипеть Кьюлаэре.
— Вот здесь. — Йокот кивнул в сторону пещеры Ваханака. — Всякая пещера — это отверстие в земле, и мое врожденное чутье подсказывает мне, что это отверстие уходит очень глубоко. Ну, Кьюлаэра, или ты боишься посетить жилище бога?
Глава 17
— Войти в жилище бога, может, и побоялся бы, — хмыкнул Кьюлаэра, — но при чем тут Ваханак? — Он повернулся к Миротворцу. — Чему ты улыбаешься?
— Твоим словам, — ответил мудрец.
Кьюлаэра подумал и понял: он поверил-таки, что ульгарл на самом деле не божество. Поверит ли он, что не боги и улины, когда увидит кузнеца Аграпакса?
Он выпил настой трав, после чего Йокот велел ему полежать еще пару часов и заварил для всех другой отвар, попивая который они обсудили приключения последних месяцев. Все были потрясены тем, насколько за это время изменились.
— Йокот стал шаманом, а Кьюлаэра — человеком, достойным всяческого доверия, — говорила Китишейн удивленно. — Луа из робкого воробушка стала лучницей, способной, если надо, убить врага. Только я почти не изменилась, если не считать, что стала искусным бойцом, каким раньше только притворялась.
— О нет, сестра! — возразила Луа. — Ты изменилась гораздо сильнее! Ты стала намного спокойнее, не бросаешься на всякого, кто, на твой взгляд, угрожает тебе, ты стала настолько увереннее в себе, что, не будь я рядом с тобой все это время, я бы тебя не узнала.
— Неужели это так? — изумилась Китишейн.
— Да, — подтвердил Йокот.
— А ты сама ничего не замечала? — хмуро спросил Кьюлаэра.
Китишейн посмотрела на него широко раскрытыми глазами. Он улыбнулся, радуясь в душе ее расположению и обещая себе никогда, ни за что не потерять ее доверия.
— Это ваша работа, мудрец, — вынес приговор Йокот.
— Верно, и я доволен ей. — Миротворец посмотрел на всех поочередно, сияя улыбкой. — Испытания, через которые я вас провел, враги, которым вы противостояли вместе, — все это вывело каждого из вас на путь к себе — таким, какими вы способны стать, на путь, по которому вы будете идти всю свою жизнь, если у вас хватит решимости следовать ему без моих понуканий.
— Такими, какими мы способны стать? — спросил Кьюлаэра. — Что это значит?
— Проще всего объяснить это на твоем примере, Кьюлаэра, потому что твое тело, которое было сильным, но заплывало жиром оттого, что ты себя баловал, стало теперь крепким, стройным и обученным настоящему боевому искусству. Твоя совесть наконец проснулась, стала говорить тебе о справедливости, ты перестал искать оправдания для своих дурных поступков. Последняя схватка показала, что ты обладаешь духом настоящего воина. — Он с улыбкой посмотрел на всех. — Как и все вы. В Кьюлаэре это более заметно, поскольку ему пришлось проделать более долгий путь; в Йокоте перемена проявилась почти так же сильно: он из гнома, владевшего слабой магией, превратился в шамана, управляющего могущественными силами. Но вы, Китишейн и Луа, изменились не меньше, признаком чего является ваша решимость идти к цели, которая у вас даже сильнее, чем у Кьюлаэры и Йокота.
Все удивленно уставились на него. Йокот осторожно поинтересовался:
— А что это за цель?
— Видишь? Ты даже еще и не понял. — Миротворец улыбнулся Китишейн. — Говори, девица. Что ты хочешь сделать?
Ее голос был очень тихим, как будто она боялась, что ее послушают:
— Уничтожить Боленкара.
Мужчины вздрогнули, потом воззрились на Луа, которая почему-то не зарыдала от ужаса. Вместо этого она медленно и серьезно кивнула.
— Значит, ты тоже это поняла, сестрица?
— Да, так и есть! — Кьюлаэра широко раскрыл глаза. — Я это тоже чувствовал, просто не мог выразить словами!
— Как и я! — мрачно сказал Йокот. — Но это правда, ведь так? Фучан, дворецкий-предатель, ульгарл, истязающий горцев, — всех их послал Боленкар, ведь так?
— Да, как и того подонка, что морочил головы жителям моей деревни. — Воспоминания пробудили в Кьюлаэре ненависть. — У гномов тоже был такой?
— Ты еще спрашиваешь? А как ты думаешь, почему они выгнали Луа на поверхность земли и возненавидели меня за то, что я плохо владел магией? — процедил Йокот.
— Всему этому виной Боленкар, верно? — спросил Кьюлаэра.
— Не во всех человеческих страданиях он повинен, — ответил мудрец, — мы и сами легко умеем приносить друг другу несчастья в борьбе за власть, за подруг, своей алчностью и ревностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42