В то время, как и в наши дни, многие представители двуногой породы, мало чем отличающиеся от обезьян по своему развитию, вели паразитическое существование и превозносили власть любого тирана, именующего себя королем.
Однако не все были таковы. И среди крупных государственных деятелей, и среди простых людей немало было истинных патриотов, бесстрашно призывающих к созданию нового строя — республики.
И постепенно это начинало находить отклик не только в городах, но и во многих деревнях и селениях по всей Англии. Но никогда никто не посмел бы заикнуться об этом в деревне Фулмир. Человека, который отважился бы произнести вслух слово «республика», немедленно обвинили бы в измене и предали позорной казни, не дав сказать ни слова в свое оправдание.
Дороти ненавидела всякую мысль о республике, как все низкие души, которые ненавидели ее во все века и продолжают ненавидеть и теперь. Как нам ни жаль, что приходится отнести прелестную Дэйрелл к этой категории, но крошка Дороти была не только маленького роста, но и душа у нее была маленькая. За хорошеньким личиком скрывалась жестокая, себялюбивая натура, но с помощью тонких уловок и кокетства Дороти сумела завоевать успех и стать притягательным центром довольно обширного круга людей, которые ею восхищались.
Во всяком случае, масса знатных господ, откликнувшихся на ее приглашение и съехавшихся на Фулмирское озеро, чтобы принять участие в охоте, свидетельствовала об ее популярности в светском обществе.
Встретившись в условленном месте, веселая кавалькада двинулась по берегу озера. Цапли и дикие утки с криком поднимались из камышей, соколы настигали их, словно крылатые стрелы, собаки бросались искать дичь в камышах и кустарниках. Хозяева ловчих соколов заключали пари, и зрители, затаив дыхание, следили за пернатыми хищниками и громкими возгласами приветствовали победителя. Так, соревнуясь, гости обогнули озеро, а затем поднялись на вершину холма и уселись в тени деревьев на зеленой лужайке, где радушный хозяин уже заранее приготовил для них роскошное угощение.
Мы не будем описывать подробно этот веселый завтрак под открытым небом, остроумную беседу, подогретую прекрасным вином, галантные любезности и шутки, расточаемые в изобилии. Остановимся на разговоре, который должен быть интересен читателю, поскольку он привлек внимание всей нашей компании. Разговор этот начала Дороти Дэйрелл.
— Мне жаль, что, кроме охоты, — сказала она, обращаясь к своим гостям, — я не могу предложить вам ничего более захватывающего. После того зрелища, которым мы наслаждались в Бэлстрод Парке, я боюсь, наш праздник покажется пресным. Ах, если бы среди нас появился Черный Всадник! Как жестоко с вашей стороны, капитан Скэрти, что вы лишили нас этого удовольствия!
— Я весьма сожалею, — отвечал капитан, которому вряд ли доставили удовольствие ее слова, — что служебный долг вынудил меня поступить с мятежником так…
— Не извиняйтесь, капитан Скэрти, — вмешался сэр Фредерик, приходя на помощь смущенному кирасиру. — Мы все знаем, что вы поступили, как подобает честному слуге его величества. Хорошо, если бы в наше смутное время и другие проявляли такую же энергию! — И сэр Фредерик язвительно покосился на своего соседа — сэра Мармадьюка Уэда, к которому он отнюдь не питал дружеских чувств. — Единственно, о чем можно пожалеть, — что этому бунтовщику, кто бы он ни был, удалось убежать. Но я надеюсь, что его скоро поймают и он получит по заслугам.
— А чего же он, по-вашему, заслуживает? — спокойно спросил сэр Мармадьюк.
— Плахи! — запальчиво вскричал сэр Фредерик, который успел изрядно угоститься своим отборным вином. — А чего же другого может заслуживать авантюрист, строящий заговоры против своего короля? Я отрубил бы ему голову, как кочан капусты!
— Вы этим добились бы только того, что приготовили бы почву для десятка новых, — сдержанно возразил сэр Мармадьюк.
— Ну и пусть! Мы с ними поступим так же. Эту власть не отнимут у нас, несмотря на предательский парламент, который король так неосмотрительно согласился созвать!
— Ах, папа! — притворно жалобным тоном воскликнула Дороти. — Не говорите об отрубленных головах! Мне было бы очень жаль, если бы узник капитана Скэрти лишился своей головы! Я так рада, что он убежал от вас, капитан!
— Это что еще такое, дочка? — грозно спросил сэр Фредерик, поворачиваясь к дочери. — Откуда эта жалость? Я только сегодня утром слышал, как ты говорила совсем другое!
— Но я тогда еще не знала, что… что…
— Чего вы не знали? — послышались со всех сторон любопытные возгласы.
— Что есть кто-то, кому не безразлична судьба этого несчастного. Кому…
Лукавый взгляд, брошенный Дороти в сторону Марион Уэд, не ускользнул от внимания златокудрой девушки; заметил его и Скэрти.
— А кто же интересуется его судьбой? — спросил сэр Фредерик, испытующе глядя на дочь.
— Ну, прежде всего его жена, — ответила Дороти с многозначительным ударением на последнем слове.
— Жена? — подхватило сразу несколько голосов. — Черный Всадник женился? Мы этого не знали!
— Я тоже всего только час назад узнала об этом, — продолжала Дороти, довольная произведенной ею сенсацией. — Мне рассказал об этом кузен Уайленд. Он только сегодня приехал, а до сих пор был при дворе. Мистер Голтспер, оказывается, пользуется широкой известностью, но только не под тем именем, под которым он пожелал предстать перед нами, простыми деревенскими жителями Бэкингемшира.
— Совершенно верно, — сказал юноша в придворном костюме, стоявший позади Дороти. — Джентльмен, о котором говорит моя кузина, женат. Я думал, это все знают.
— Но откуда же нам знать, милый Уайленд? — с очаровательным простодушием спросила Дороти. — Мистер Голтспер здесь ни с кем не знаком, кроме, кажется, сэра Мармадьюка и его семьи, да и то, если не ошибаюсь, едва-едва! — И она с невинной улыбкой повернулась к сэру Мармадьюку.
— Это правда, — ответил сэр Мармадьюк. — Я недавно познакомился с джентльменом, о котором вы говорите. И я понятия не имел, что он женат. Но какое это имеет отношение…
— Ах, господа, — вмешался молодой придворный, — вы, наверно, не знаете настоящего имени кавалера, который называет себя Голтспером! Он был довольно видной персоной при дворе. Только это было еще до меня, но мне многие рассказывали о нем. А потом произошел, кажется, какой-то скандал…
— Ну, ну, Уайленд! — перебила его хорошенькая кузина. — Никаких скандалов здесь! Что бы там ни было, держите это при себе!
— Имя!.. Его имя! — хором закричало несколько голосов, и большинство присутствующих, оживившись при слове «скандал», с явным нетерпением повернулись к придворному, надеясь услышать пикантное разоблачение.
Придворный назвал имя, хорошо известное в этом обществе и лет десять тому назад часто упоминавшееся рядом с именем английской королевы.
Это сообщение произвело совсем неожиданное впечатление. Человек, о котором до сих пор говорили в таком уничтожающем тоне, оказывается, был фаворитом, что, по мнению большинства собравшихся здесь дворян, должно внушать не презрение, а зависть.
Паж королевы, ее любимец, чье загадочное исчезновение вызвало скандал при дворе, — все это внушало интерес к Черному Всаднику. Ах, если бы они только знали, что этот никому не известный Генри Голтспер — тот самый Генри, которому когда-то расточала улыбки королева! Сколько друзей нашлось бы у него в этом обществе! Теперь уже никто не решался назвать его авантюристом.
Даже сердце заносчивой Дороти внезапно смягчилось, когда она услышала имя, произнесенное кузеном Уайлендом.
Гости сэра Фредерика не говорили о скандале при дворе, по крайней мере открыто. Может быть, кое-кто и шептался об этом, но скандал был слишком стар, чтобы представлять интерес даже для самых заядлых сплетников.
Разговор постепенно перешел на другие темы, но небольшая кучка, окружавшая молодого Уайленда, продолжала расспрашивать его, жадно интересуясь разными подробностями матримониальных дел заговорщика.
Но молодой придворный знал немного и мог рассказать слушателям не больше того, что они уже знали и раньше: Генри тайно вступил в брак с одной из придворных дам королевы Генриетты, и тотчас же за бракосочетанием последовало событие, в котором принимала участие сама королева, — дело кончилось разлучением супругов, причем Генри потерял большую часть своего состояния. Вскоре после этого он оставил придворную службу и исчез из Англии; как многие отважные, предприимчивые молодые люди того времени, он эмигрировал в колонии.
Надо отдать справедливость юному Уайленду: он не позволял себе никаких враждебных выпадов по адресу человека, о котором рассказывал. Он ничего не знал о том, чем была вызвана эта супружеская ссора и кто, собственно, был виноват. Ему было неизвестно, что причиной внезапного разрыва между Генри и его невестой-женой была ревность королевы и что это она своими преследованиями обратила его в бегство.
Наконец, тема эта утратила всякий интерес, и у молодежи пошли свои разговоры и шутки.
Одна только Марион Уэд не принимала участия в общем разговоре. Она не могла оправиться от этого неожиданного удара.
Чувствуя себя не в силах притворяться веселой, она незаметно отделилась от компании и скрылась в чаще деревьев. Ей казалось, что сердце у нее не выдержит и разорвется. Ноги у нее подкашивались, и она бессильно прислонилась к стволу высокого бука.
Так вот, значит, какое препятствие могло разлучить их! Могло! О, какая ложь!
Марион с горечью вспоминала теперь каждое слово Голтспера в ту ночь, когда они виделись последний раз.
«Он лгал мне — он скрыл, что у него есть жена! А я поклялась принадлежать ему навеки. О Боже, дай мне силы отступиться от моей клятвы! Я не должна, не смею думать о нем. Нас разделяет пропасть! Но что я могу сделать со своим сердцем? Увы, я люблю его, несмотря на этот чудовищный обман! Но, может быть, я несправедлива к нему? Разве я не сама первая сказала ему о своей любви? Я помню, в эту последнюю ночь он несколько раз порывался сказать мне что-то. О, я могла бы простить ему, если бы он рассказал мне все без утайки! А теперь — нет! Я не могу, не смею! Но сердце мое все равно не изменится, хотя жизнь для меня кончена!»
Марион стояла, прислонясь к дереву, глядя перед собой угасшим взором, и даже не повернула голову, услышав звук приближающихся шагов. Горе сделало ее бесчувственной ко всему.
— Марион! Где ты? — раздался голос Лоры. — Я везде ищу тебя!
— Здесь, Лора, — тихо отозвалась Марион, делая над собой усилие, чтобы казаться спокойной.
— Ax, милая кузина, я сейчас расскажу тебе такую историю! — весело тараторила Лора, пробираясь сквозь чащу кустарников; наконец, вынырнув из-за ветвей, она остановилась перед Марион с пылающими щеками и вздымающейся грудью. — Ну, как ты думаешь, душечка, что это такое? Попробуй угадай!
— Ты знаешь, я плохой отгадчик, Лора. Надеюсь, ты не потеряла своего любимого сокола?
— Нет, слава Богу, этого не случилось! Но кое-что я потеряла.
— Что же это такое?
— Поклонника!
— Ах! — вырвалось у Марион, но она тотчас же овладела собой и спросила спокойным тоном: — Уж не ухаживал ли Уолтер за Дороти Дэйрелл?
— Нет. Ну ее, эту Дороти!
— Или, может быть, за кем-нибудь, к кому у тебя больше оснований ревновать? За Уинифрид Уайленд?
— Нет, что ты! Ничего такого страшного! Но у меня есть еще поклонник — и вот его-то я и потеряла!
— Ах, вот как! Ты признаешься, что у тебя есть другой? А Уолтеру ты об этом сказала?
— Ах, ну что тебе дался Уолтер! Как ты думаешь, о ком я говорю?
— Должно быть, о капитане Скэрти, которым ты так восхищаешься. Наверно, это и есть поклонник, которого ты потеряла?
— Нет, этого еще не случилось!
— Как! Значит, есть еще третий или, во всяком случае, был? Вот неисправимая кокетка!
— Ну, что ты! Я вовсе даже и не поощряла его ухаживаний. Уверяю тебя, никогда! Скажи сама, разве ты когда-нибудь замечала?
— Мне будет легче тебе ответить, когда я узнаю, кто этот потерянный поклонник.
— Боже мой, кто! Ну конечно, корнет Стаббс!
— Ах, вот кто! Но я вижу, дорогая кузина, что ты легко примирилась с этой потерей. Ну, как же это вышло, расскажи!
— Представь себе, Марион, — проникновенным тоном сказала Лора, обнимая свою подругу, — этот наглец опять сделал мне предложение!
— Как! Второй раз объяснение в любви? Ну, знаешь, я бы на твоем месте считала это скорее приобретением, а не потерей!
— Да, но подумай только: второй раз объясняется в любви и на этот раз гораздо решительнее, чем в первый! Он даже и слушать не желал моего отказа!
— Но что же ты ему все-таки ответила?
— В первый раз, как я тебе рассказывала, я просто отказала ему. Ну, а на этот раз я говорила с ним очень резко. Уверяю тебя, я была страшно возмущена! Но этот наглец не желал ничего слушать и продолжал приставать ко мне, точно он совершенно уверен, что может заставить меня сказать «да»! Я никак не могла отделаться от него. Я даже пригрозила, что он дождется от меня пощечины. И так оно и было бы, если бы в это время к нам кто-то не подошел и не избавил меня от его приставаний. Я бы не возмущалась так, если бы хоть когда-нибудь давала ему повод для такого поведения! Надо же быть таким нахалом!
— А ты рассказала об этом Уолтеру?
— Нет, и прошу тебя, не говори ему, милая Марион! Ты же знаешь, что Уолтер ревновал меня к Стаббсу даже без всяких оснований. Он сейчас же вызовет его на дуэль, а я вовсе не хочу этого! Ни за что на свете! Хотя я была бы рада, если бы кто-нибудь другой, только не Уолтер, проучил его! Помнишь, как твой храбрый Генри проучил… Ах! — воскликнула она, увидев искаженное страданием лицо Марион. — Прости меня, кузина! Я совсем забыла… От этого объяснения со Стаббсом у меня все вылетело из головы. О, милая Марион, ведь это, может быть, еще и неверно? Может быть, это ошибка? Ведь Дороти Дэйрелл такая злюка — она может выдумать что угодно! А этот надутый щеголь, брат Уинифрид Уайленд, — такой же фальшивый, как и его кузина. Ему, как и Дороти, нельзя верить. Милая Марион, прошу тебя, не верь этому! Наверно, это какое-то недоразумение. Голтспер не может быть женат, а если это правда, значит, он подлый…
— Лора! — перебила ее Марион. — Я тебе приказываю… умоляю тебя… не говори ни слова о том, что ты знаешь, никому, даже Уолтеру! И я прошу тебя, не говори о нем так, как ты сейчас сказала. Если даже он и такой, как ты думаешь, мне больно слышать, когда это повторяют!
— Но ты же не можешь любить его, если это правда!
— Я ничего не могу с этим поделать. Для меня все кончено. Но я не могу не любить его!
— Милая, милая моя Марион! — воскликнула Лора, чувствуя, как Марион, прижавшись к ее груди, сотрясается от рыданий. — Мне так жаль тебя, бедняжка Марион! Не плачь, дорогая! Это пройдет. Когда-нибудь ты перестанешь думать о нем!
— Никогда! — с рыданием вырвалось у Марион.
Подняв голову, она вытерла слезы и, призвав на помощь всю свою гордость, постаралась принять спокойный вид, а затем, под руку с Лорой, решительно направилась к лужайке, чтобы присоединиться к компании, от которой она недавно бежала.

Глава 55. ПЕРЧАТКУ ВЕРНУЛИ!

Весь день Марион принуждала себя казаться веселой и поддерживать оживленный разговор. Наконец спустились сумерки, туман поднялся над озером, и компания стала собираться домой.
Но и ночь не принесла облегчения Марион Уэд. Мысли, терзавшие ее, не давали ей забыться ни на минуту. Она долго металась без сна и несколько раз вскакивала с постели и бродила по комнате, не находя себе места.
Образ Генри Голтспера, навеки запечатленный в ее сердце, неотступно стоял перед ее глазами, но каждое воспоминание о нем было отравлено ядом.
До этого дня Марион не представляла себе, что значит настоящее страдание. Муки ревности, которые ей пришлось испытать, были ничто в сравнении с тем, что она переживала сейчас. В разлуке с возлюбленным, в постоянных опасениях за его судьбу она все же не чувствовала себя несчастной; она жила, окрыленная надеждой и сладостными воспоминаниями об их встрече. Правда, она иногда задумывалась над его словами и с тревогой спрашивала себя, не скрывается ли за ними что-то, о чем он не решался сказать.
Но она старалась сейчас же отогнать от себя эти несправедливые подозрения. Разве она могла сомневаться в нем? Ведь он дал ей слово вернуть перчатку, если он ее разлюбит. И как он тогда смеялся над ней и уверял ее, что этого не может случиться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44