В этом состязании на скорость кирасир с самого начала оказался в невыгодном положении. Передние копыта черного жеребца уже задевали задние копыта его лошади. Еще секунда — и он будет настигнут! Шпага противника уже сверкала за его спиной, всего в каких-нибудь десяти футах.
— Сдавайтесь или проститесь с жизнью! — решительно потребовал Голтспер.
— Никогда! — столь же решительно раздалось в ответ. — Ричард Скэрти никогда не сдается и уж во всяком случае не…
— Да падет ваша кровь на вашу голову! — воскликнул Черный Всадник и, пригнувшись в седле, заставил взвиться на дыбы своего коня; тот, одним прыжком одолев расстояние, отделявшее его от коня кирасира, очутился с ним бок о бок, и в ту же секунду шпага Голтспера сверкнула в горизонтальном выпаде.
В толпе пронесся вопль: все с ужасом ждали, что капитан кирасиров вот-вот рухнет с седла, пронзенный этим ударом. Кираса в то время представляла собой только нагрудную броню, спина оставалась незащищенной.
И, несомненно, такой удар мог бы оказаться смертельным для капитана, если бы его не спас случай: конь Голтспера, рванувшись вперед, ударил передним копытом по задней ноге лошади Скэрти, и та, отпрянув на скаку, спасла своего хозяина от этого смертельного удара — удар пришелся не в спину, а в правую руку, чуть пониже плеча; шпага, вонзившись, ударила острием в стальную кольчугу под мышкой, а шпага кирасира выскользнула из его руки и отлетела в сторону.
Капитан кирасиров, выбитый из седла, рухнул на землю, а его лошадь с болтающимися поводьями умчалась вперед, оглашая воздух неистовым ржанием.
— Просите пощады или приготовьтесь к смерти! — вскричал Голтспер и, соскочив с коня, схватил левой рукой капитана за ворот, а правой угрожающе занес над ним шпагу.
— Остановитесь! — прохрипел Скэрти. — Остановитесь! — повторил он, разражаясь проклятьями. — На этот раз вам повезло. Прошу пощады!
— Все! — сказал Голтспер, вкладывая шпагу в ножны. И, повернувшись спиной к побежденному, молча зашагал прочь.
Толпа, сбежав с откосов рва, обступила победителя, поздравляя и приветствуя его радостными криками. Какая-то девушка в красном платье, протиснувшись вперед, бросилась перед ним на колени и протянула ему букет цветов. Это была подвергнувшаяся оскорблению красотка Марианна, которая так трогательно выражала ему свою благодарность.
Две пары глаз следили за этой сценой с ревнивой горечью: синие глаза Марион Уэд и зеленые глаза Уилла Уэлфорда, выступавшего в роли прославленного разбойника. Пожалуй, сам смелый Робин никогда не ревновал так свою возлюбленную Марианну!
Марион Уэд видела подношение цветов и видела, как они были приняты. Она видела, как Голтспер взял их из рук Марианны и поклонился ей с приветливой улыбкой. Марион не пришло в голову спросить себя: а мог ли он поступить иначе? Охваченная жестокими подозрениями, не помня себя, она незаметно спустилась с вала и бросилась бежать без оглядки домой, под родительскую кровлю.
Хотя капитан Скэрти лишился возможности продолжать бой, рана его оказалась неопасной. Он был ранен в правую руку и временно потерял способность владеть ею.
Он пострадал гораздо более нравственно, чем физически. По его мрачному, пылающему лицу солдаты и любопытные, обступившие его, видели, что его лучше оставить в покое — он не нуждается ни в их сочувствии, ни в их соболезнованиях.
Ему помогли подняться и оказали необходимую помощь. Когда раненую руку освободили от стальных нарукавников и фельдшер из его отряда остановил кровь, хлеставшую из раны, и наложил повязку, капитан Скэрти молча удалился с места своего падения и направился к валу, где стоял сэр Мармадьюк со своими друзьями. Дамы уже разошлись; после этого кровавого зрелища ни у кого не было охоты продолжать игры.
Сэр Мармадьюк остался на валу главным образом для того, чтобы выяснить, с какой целью капитан Скэрти пожаловал в его усадьбу.
Он не желал больше оставаться в неведении на этот счет и уже собирался допросить незваного гостя, но, увидев, что Скэрти сам направляется к нему, решил выждать.
По лицу Скэрти видно было, что он желает объясниться с хозяином дома.
Сэр Мармадьюк молча ждал, предоставив капитану начать разговор.
Подойдя к валу, Скэрти властно осведомился, здесь ли сэр Мармадьюк.
Он обратился с этим вопросом к поселянам, стоявшим на откосе, но те, видя, что сэр Мармадьюк здесь, и не зная, желает ли он, чтобы они отвечали утвердительно, промолчали.
Наглый тон капитана так возмутил сэра Мармадьюка, что он тоже не счел нужным ответить. Скэрти повторил свой вопрос. На этот раз сэр Мармадьюк был уже не в силах смолчать.
— Да, он здесь, — сказал он коротко. — Я — сэр Мармадьюк Уэд.
— Рад слышать это, достойный сэр. Мне надо сказать вам несколько слов. Может быть, вы предпочтете, чтобы это было конфиденциально? Я вижу, вы в компании…
— Я не веду никаких конфиденциальных разговоров с незнакомыми людьми! — с достоинством отвечал сэр Мамадьюк. — Если вы желаете что-то сказать, сэр, вы можете говорить громко.
— Как вам угодно, сэр Мармадьюк, — с насмешливой учтивостью поклонился Скзрти. — Но если, к моему глубокому огорчению, мы до сих пор не были знакомы, я надеюсь, что это неприятное положение в ближайшем времени окончится и мы с вами скоро хорошо познакомимся.
— Что вы хотите сказать, сэр? Что вам здесь надо?
— Я рассчитываю на ваше гостеприимство, сэр Мармадьюк. Кстати сказать, у вас превосходный парк и вместительное помещение. Хватит места для всех моих подчиненных, не правда ли? И вряд ли, по правилам вежливости, мы можем остаться незнакомыми друг другу, если будем есть, пить и спать под одной кровлей с вами.
— Есть, пить и спать под одной кровлей? Вы смеетесь, сэр!
— В этом нет ничего удивительного, сэр Мармадьюк. Предвкушение отдыха на такой приятной квартире не может не радовать меня.
— После полученного вами урока, — презрительно отвечал сэр Мармадьюк, — казалось бы, естественней видеть вас в менее легкомысленном настроении!
— Капитан Скэрти получил достаточно ран на своем веку, чтобы не обращать внимания на пустяковую царапину, на которую вы изволите намекать… Но мы зря теряем время, сэр Мармадьюк. Я голоден, и мои солдаты тоже, нас мучит жажда. Мы были бы не прочь закусить и выпить.
— Но что же мешает вам удовлетворить ваши желания? В трех милях отсюда на дороге стоит харчевня.
— Зачем нам так далеко ходить, когда есть и ближе! — с наглой усмешкой возразил Скэрти. — Наша харчевня здесь.
И с этими словами он указал на замок сэра Мармадьюка, величественно возвышавшийся на вершине противоположного холма.
— Довольно, сэр! — сказал хозяин дома. — Прекратите ваши загадки. Если вы хотите что-то сказать, говорите прямо.
— Я с превеликим удовольствием подчиняюсь вам, сэр Мармадьюк. Поверьте, мне уже давно пора подкрепиться, и я не имею ни малейшего желания продолжать этот бесполезный разговор… Корнет Стаббс, — обратился он к своему подчиненному, — если я не ошибаюсь, королевский приказ у вас в кармане; прошу вас, достаньте его и ознакомьте с его содержанием этого почтенного джентльмена.
Корнет, уже успевший снова облачиться в доспехи, засунул руку под стальную кирасу и достал из камзола сложенный вчетверо пергамент, запечатанный большой красной печатью. Сломав печать, он развернул его и прочел вслух:
«Его величество король — сэру Мармадьюку Уэду.
Его величество, полагаясь на преданность сэра Мармадьюка Уэда из Бэлстрод Парка в графстве Бэкингемшир, предлагает ему поместить на постой у себя в доме конный отряд кирасиров капитана Скэрти и содержать его впредь до того, как его величество сочтет нужным отозвать своих кирасиров на королевскую службу. Его величество поручает капитана Скэрти гостеприимному радушию сэра Мармадьюка как достойного джентльмена и храброго офицера, честно служившего своей стране и своему королю.
Подписано и скреплено большой королевской печатью в Уайтхолле, 15 сего октября, Аппо Domini 1640.
Carolus Rex».

Глава 21. КАМЕННАЯ БАЛКА

Путешественник, чей путь лежит через Чилтернские холмы, нередко, поднявшись на вершину гряды, видит кругом себя кольцо гор, а глубоко внизу — замкнутую со всех сторон, круглую, как чаша, долину.
Эти ложбины среди холмов бывают иногда довольно значительных размеров, в несколько сотен акров. В них иногда можно увидеть притаившийся в глубине скромный крестьянский домик с обработанным участком, а иногда и дворянскую усадьбу, раскинувшуюся среди зеленых пастбищ, окруженных со всех сторон стеной леса, опоясывающего вершины холмов.
Эти прелестные пейзажи похожи на живописные картины в круглой раме.
Такую картину некогда представляла собой долина Каменной Балки: красивый дом посреди густо разросшегося цветущего парка, в зеленой рамке букового леса, окаймляющего склоны холмов.
Было время, когда и парк и дом в Каменной Балке содержались в образцовом порядке. Теперь то и другое носило следы запустения и упадка. Так картина, оставшаяся висеть на стене опустевшего дома, покрывается пылью и краски ее тускнеют от времени.
И самый дом, и примыкавшие к нему дворовые строения — все казалось заброшенным и имело какой-то нежилой вид. Если бы не дым, поднимавшийся иногда из одной-единственной уцелевшей трубы, то, глядя на этот дом с вершины холма, можно было бы с уверенностью сказать, что здесь никто не живет. Кусты в парке превратились в непроходимые заросли, луга, поросшие дроком, пучками колючей травы и чертополохом, напоминали скорее дикий пустырь, чем цветущее пастбище, а козы, бродившие по этому пустырю, стали такими же пугливыми, как лани, щипавшие траву рядом с ними, которые, едва заслышав чьи-нибудь шаги, мгновенно исчезали в лесной чаще.
В ограде усадьбы не видно было ни домашней скотины, ни птицы, и редко-редко человеческий голос раздавался в этой пустынной тишине, где слышно было только пронзительное верещанье сойки, доносившееся из ближнего леса, звонкий свист дрозда в зарослях кустарника да однообразное карканье грачей на вершинах высоких вязов, которые темной стеной стояли вокруг дома, сплошь унизанные гнездами.
И в самом деле, в усадьбе «Каменная Балка» давно уже никто не жил, если не считать седовласого сторожа, старого, отставного солдата, который считался не столько обитателем дома, сколько его постоянной принадлежностью. Он и его пес, такой же дряхлый, как и он сам, и не менее почтенный кот были на протяжении многих лет единственными хозяевами Балки.
Никто из окрестных селений не знал, кому, собственно, принадлежит усадьба. Даже в то время, когда она была еще обитаемой, последние жильцы только арендовали дом, а хозяин, как говорили, поселился в чужеземных краях, чуть ли не где-то в колониях, в Виргинии, если верить слухам.
Да вряд ли кто особенно интересовался этим: Каменная Балка лежала в стороне от проселочных дорог, и редко кому случалось проходить мимо нее. Очень немногие могли бы сказать, что видели заброшенную усадьбу собственными глазами. Даже в селениях, лежащих всего в каких-нибудь пяти милях от этого места, были люди, которые вовсе не знали об ее существовании, или, может, когда-то знали, да забыли.
Но с некоторых пор о старом доме в Каменной Балке стали поговаривать. О нем пошли толки на рынках и в других местах, где имели обыкновение сходиться поселяне.
Это объяснялось тем обстоятельством, что в один прекрасный день внезапно обнаружилось, что неизменная принадлежность дома — старик сторож куда-то исчез, а на его месте водворился новый жилец.
Неизвестный, поселившийся в Каменной Балке, его образ жизни, его загадочное появление — словом, все, связанное с ним, было окружено какой-то таинственностью.
Кое-кто из поселян, сумевших под тем или иным предлогом побывать в доме, рассказывал, что новый жилец привез с собой всего-навсего одного слугу, краснокожего, с длинными, прямыми, черными, как смоль, волосами, а зовут его Ориоли, и похоже — он из тех самых индейцев, которые однажды приезжали в Англию из заокеанских колоний.
Рассказывали еще, что этот Ориоли то ли не хочет, то ли вовсе не умеет говорить на английском языке. Во всяком случае, никто из побывавших в Каменной Балке не смог выведать у него ничего относительно его хозяина.
Однако сам хозяин довольно скоро познакомился с окрестными крестьянами. Встречаясь с ними на деревенском базаре или на праздничных гуляньях, он охотно вступал с ними в разговор, интересовался условиями их жизни и не упускал случая объяснить им, что они должны отстаивать свои права, а не потакать насилию и несправедливости. Эти беседы находили отклик в сердцах чилтернских жителей, ибо они затрагивали то, что у них давно наболело в душе, то, что они давно уже чувствовали сами, но не решались высказать из страха перед «Звездной палатой». Человек, который не боялся высказать эти чувства вслух, не мог не снискать уважения честных фермеров Бэкингемского графства. Таким образом, не прошло и месяца после водворения нового жильца в старом доме Каменной Балки, как он уже завоевал расположение окрестных жителей.
Этот человек обладал многими качествами, способствовавшими его популярности среди поселян. Он был из хорошей семьи, прекрасно воспитан. Его поведение, его манеры не позволяли в этом усомниться; крестьяне на этот счет обладают верным чутьем. Кроме того, у него была благородная внешность, которая поражает взор не красотой черт, а неукротимой смелостью и мужественным самообладанием, внушающими невольное восхищение. Одевался он без излишней роскоши, но все на нем было дорогое и отличного качества. Он прекрасно ездил верхом, и его великолепный вороной конь был под стать своему всаднику. Со всеми простой и приветливый, без тени того барственного снисхождения, которое так отталкивает деревенских людей, Генри Голтспер, отличавшийся чистосердечием и бескорыстием подлинно благородного человека, не мог не завоевать любовь и уважение жителей Чилтернских холмов. Вот каков был победитель в поединке, который пронзил руку капитана Скэрти и сердце Марион Уэд!

***

Наступила ночь. Празднество в усадьбе сэра Мармадьюка Уэда окончилось рано. Неожиданное появление кирасиров и последовавшие за тем волнующие события положили конец играм и развлечениям.
После таких трагических происшествий никого не привлекало метание колец в цель или игра в мяч. Даже борьба и фехтование и те казались скучными после этого захватывающего поединка, который едва не окончился смертью одного из участников.
Задолго до того, как стемнело, толпа разошлась с площадки. В парке еще спустя некоторое время можно было увидеть кучки людей, оставшихся не ради развлечения, а просто из любопытства или для того, чтобы поговорить о том, что творится в доме сэра Мармадьюка Уэда, куда капитан кирасиров направился со своим отрядом тотчас же после того, как было прочитано вслух ироническое воззвание короля к гостеприимству хозяина замка.
Победитель в поединке одним из первых покинул праздник. Он, по-видимому, не сразу вернулся домой; или, может быть, ему пришлось еще раз уехать из дому, потому что в этот поздний час он только что свернул с проезжей дороги на тропинку, которая, как уже описывалось выше, вьется по склонам холмов и ведет к Каменной Балке; по взмыленному коню всадника можно было сказать, что он проделал немалый путь.
Так как тропинка почти все время бежит лесом, кругом стоит глухой мрак, хотя на небе светит яркий месяц. О чем думает всадник, догадаться нетрудно. Кто, как не Марион Уэд, которую он так часто встречал на этой тропинке, владеет сейчас его мыслями!
Вот он выехал на просеку и, остановившись под развесистым буком, снял шляпу с головы и смотрит не отрываясь при свете луны на белую перчатку под султаном из черных перьев.
На лице его глубокая нежность, которая вдруг сменяется страхом, как будто он то верит, то сомневается. Трудно понять эту смену выражений на его лице, если не знать всех перипетий его жизни. Никто, кроме него самого, не сумел бы сказать, что за этим скрывается.
У Генри Голтспера есть над чем призадуматься, но сейчас его больше всего удручает мысль о той, которая подарила ему эту перчатку, — он все еще верит, что это не случайность, а дар, — но только она почему-то не хочет ни вспоминать об этом, ни видеться с ним. Шесть дней прошло с тех пор, как он получил от нее этот дар, и за все это время, до праздника, он ни разу не видел ее. Она не показывалась из-за ограды парка, и на этой лесной тропинке он ни разу не обнаружил следов ее лошади.
Почему она прекратила прогулки и так внезапно положила конец этим сладостным встречам в лесу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44