отвечал часовой, — если только вы уверены, что вам необходимо повидать его самой.
— Да-да, необходимо!
— А я, значит, не так понял! Я думал, вам надо было только передать ему что-то с той девушкой, которую вы послали. Она уже была здесь, видела его и ушла. А вы, верно, с ней разминулись?
— С кем?
— Да вот с той девушкой, которую вы к нему посылали.
— Я… я никого не посылала.
Она едва вымолвила эти слова; голос ее прерывался от волнения.
«Эге! — подумал Уайтерс. — Так, значит, это еще кто-то скучает по моему арестанту! Ну и хват этот Голтспер! Похоже, все здешние дамы бегают за ним. Ну что ж, надо быть справедливым. Чем эта хуже той, которая посылала Бетси? Эта сама пришла, а не посылала других. Выходит дело — по справедливости, надо ее пропустить».
— Вот что, миледи, — сказал он, обращаясь к посетительнице, — я не возражаю, пропущу вас на минутку, только обещайте, что вы не будете задерживаться.
— — Обещаю вам, милый Уайтерс! И вот вам награда за это. Примите мою благодарность за вашу благородную доброту!
Белая ручка с тонкими пальчиками, унизанными драгоценными кольцами, выскользнула из-под плаща, и в свете непрерывно полыхавших молний Уайтерс увидел розовую ладонь, полную золотых монет.
Не говоря ни слова, он быстро протянул свою громадную лапищу, и, едва нежная ручка, коснувшись его ладони, высыпала на нее пригоршню золотых монет, он тут же зажал их в кулаке и мигом переправил в карман.
— Дайте мне вашу руку, миледи, — сказал он, входя в калитку, и, взяв дрожащие пальчики своей спутницы, осторожно повел ее за собой.
Они прошли по темному проходу и остановились у двери кладовой. Уайтерс отодвинул засов и приоткрыл дверь.
— Эй, мастер! — окликнул он из-за двери. — Здесь к вам еще одна дамочка поговорить пришла, но только не задерживайтесь, как в прошлый раз… Проходите, миледи, он вас ждет.
Поддержав ее, чтобы она не споткнулась о порог, Уайтерс закрыл за ней дверь на засов, а сам направился к калитке. Он все еще не оставил надежды увидеть Бетси, а кроме того, ему не терпелось проверить свое сокровище и убедиться еще раз, при свете молнии, что монеты золотые.
Если бы фонарь, оставленный Уайтерсом в кладовой, стоял, как и прежде, на скамье, Марион Уэд (читатель, разумеется, уже догадался, что это была она) ни минуты не оставалась бы в заблуждении. Но когда Бет Дэнси, оставшаяся на месте Генри Голтспера, услышала, как отодвигается засов, она подумала, что это проверка или смена караула и, испугавшись, что ее обнаружат, схватила фонарь и поставила его в угол за ящик.
Кладовая погрузилась во мрак, и Бетси, надеясь, что ее, может быть, не узнают и примут в темноте за Голтспера, снова уселась на скамью.
Так оно и случилось. Марион робко приблизилась к скамье и дрожащим голосом произнесла имя Голтспера.
Голос, ответивший ей, сразу вывел ее из заблуждения. Это был не Голтспер, ошибиться было невозможно: ей ответила из темноты женщина.
Прежде чем Марион успела прийти в себя от изумления, фигура, сидевшая на скамье, поднялась и, сделав несколько шагов, остановилась у стены, на которую падал свет от стоявшего вблизи фонаря.
Марион Уэд узнала это лицо, оно не раз преследовало ее во сне: перед ней стояла Бет Дэнси!
Глухой стон вырвался из груди Марион. Она поняла все!
Так, значит, это и есть та девушка, которую будто бы послали с поручением к узнику! Кто же ее мог послать? Никто. Она пришла сама, а он скрылся. Она пришла спасти его и осталась на его месте.
Эти мысли с лихорадочной быстротой проносились в голове Марион, в то время как она молча смотрела на стоявшую перед ней Бетси.
И Бетси тоже смотрела на нее, не говоря ни слова; она догадалась, что привело сюда эту леди, закутанную в бархатный плащ. Если черные волосы и темные сверкающие глаза дочери лесника преследовали во сне Марион Уэд, то и Бет Дэнси нередко лишала покоя златокудрая леди с сияющими голубыми очами.
Соперницы стояли друг против друга: Марион — подавленная, смущенная, Бет
— довольная, торжествующая.
Несколько секунд длилось это гнетущее молчание. Наконец Марион повернулась, чтобы уйти, но Бет окликнула ее:
— Вы звали Генри Голтспера, мисс Марион? Его здесь нет.
— Я это и без вас вижу, — холодно ответила гордая Марион, задетая вызывающим тоном дочери лесника.
— Но ведь вы думали, что он здесь, не правда ли?
Марион не сочла нужным ответить.
— Ясно, а то зачем бы вам приходить сюда! Вы хотели освободить его, да только вы опоздали, мисс Марион! У мистера Голтспера есть друзья, которые заботятся о нем не меньше вашего, а может быть, еще и побольше. Вы видите здесь одного из его друзей.
— Это вы его друг?
Этот вопрос вырвался у Марион потому, что она вспомнила, что ей говорил Уайтерс о какой-то девушке, которую послала знатная леди.
Быть может, Бет и есть эта посланница и у Марион есть какая-нибудь тайная соперница одного с нею круга?
Эта мысль несколько утешила Марион, воскресив в ней надежду, но ответ Бетси мгновенно уничтожил их:
— Странный вопрос, мисс Марион! А кого же вы видите здесь, как не меня? Да, я не побоялась рискнуть жизнью, чтобы спасти его! Вы думаете, я пошла бы на это ради кого-нибудь другого! Нет! Будь это хоть сама королева — а она, я слышала, тоже любит его, как вы и я!
— Не такой уж это большой риск, — возразила Марион, возмущенная дерзким тоном своей соперницы. — Вы-то, во всяком случае, не многим рискуете!
— Вот как! Ну, а вы, если бы вовремя явились и спасли его, а? Вы ничем не рискуете?
Марион повернулась и пошла к двери, не желая продолжать этот разговор, от которого у нее разрывалось сердце.
— Постойте! — воскликнула ее мучительница, словно наслаждаясь страданием своей жертвы. — Вы, кажется, огорчены, что лишились случая доказать мистеру Голтсперу свою дружбу? Вы хотите что-нибудь сделать для него? Так вот, оставайтесь здесь на моем месте и выпустите меня. А я обещаю вам рассказать об этом мастеру Голтсперу, как только его увижу. Поверьте, это будет услуга ему! Ну как, согласны?
— Дерзкая девчонка! Отстаньте от меня с вашими дурацкими предложениями! Я больше не желаю разговаривать с вами!
И Марион, дрожа от негодования и обиды, громко постучала в дверь, забыв о всякой осторожности и о предупреждениях часового.
Уайтерс уже давно сторожил у двери и мигом отодвинул засов.
Леди молча переступила порог и быстро пошла к воротам.
Когда Марион вышла из калитки, ее чуть не сбило с ног ветром. Дождь лил как из ведра, но она шла, не разбирая дороги, не замечая ни ветра, ни дождя.
В груди Марион тоже бушевала буря, и мрак, царивший в ее душе, не уступал мраку, окутавшему небо и землю.
Генри Голтспер более не существовал для нее. Ее даже не радовало его освобождение, хотя всего каких-нибудь полчаса назад она готова была на все, чтобы освободить его.
После того как она так долго мечтала о нем, после того как она, поборов свою стыдливость, сама открылась ему в любви, узнать, что ее покинули… нет, хуже! — просто пренебрегли ею ради вот этой грубой простолюдинки! О, как это было унизительно! Какой мучительной горечью была отравлена ее душа! С каким жгучим стыдом вспомнила она о своем ослеплении! И как она могла не видеть этого раньше, когда все это было так явно, у нее на глазах! Конечно, эта связь между ними существует уже давно. Только любовь могла побудить дочь лесника отважиться на такой шаг. И как она должна быть уверена в его любви, чтобы пойти на такое самопожертвование! Какая женщина решится на это ради человека, который ее не любит?
Так рассуждала Марион Уэд, хотя она рассуждала не совсем правильно.
Ведь это могла быть просто случайная связь, а не настоящая любовь. Принимая во внимание огромную разницу в общественном положении обоих, такая связь казалась бы наиболее вероятной.
Но если даже такое предположение приходило в голову Марион, ей от этого было ничуть не легче. Напротив, это еще сильнее заставляло ее чувствовать свое унижение.
Не помня себя, Марион бежала по темному парку и не заметила, как очутилась около веранды.
Но вместо того чтобы укрыться от грозы под ее кровлей, она остановилась у крыльца и, откинув капюшон, подставила свое пылающее лицо холодным струям дождя и яростному ветру, как будто надеясь, что это принесет ей облегчение. Так она стояла, ломая руки, и словно взывала к небесам.
— О! Если бы я могла излить свое горе в слезах, как эти черные тучи проливаются дождем! Завтра от них не останется и следа, небо будет светло и ясно, а для меня и завтра будет все тот же мрак! О Боже, мне больше ничего не осталось в жизни! Один мрак!
— Марион!
Голос этот раздался как будто с неба. Что это? Неужели ей показалось? Может быть, это отдаленный раскат грома? Но разве гром может звучать так нежно? Вот опять и где-то совсем близко:
— Марион!
Яркий свет молнии озарил хорошо знакомое ей лицо и высокую фигуру — перед ней стоял Генри Голтспер!
Глава 45. БУРЯ И ПОКОЙ
Чтобы объяснить присутствие здесь Голтспера, вернемся к тому моменту, когда он, выбежав из калитки, бросился в кусты, чтобы, минуя лужайку, незаметно пробраться к тому месту, где его дожидались Дэнси и Гарт. Он помнил, что где-то здесь поблизости, за кустами, начинался ров, окружавший усадьбу. Спуститься в него не представляло труда, так как он сейчас был без воды. Укрывшись за высокой стеной вала, Голтспер мог спокойно пройти по сухому дну и, обогнув дом, выйти к склону холма против западной стены. Если даже за ним сразу погнались, ров будет для него надежным укрытием.
Подойдя к откосу, Голтспер спрыгнул вниз и прежде всего сбросил с себя сковывавшую его движения юбку и плащ.
Затем он осторожно выглянул за парапет вала, чтобы удостовериться, нет ли за ним погони. Это было как раз в тот момент, когда часовой вышел за калитку посмотреть, не вернулась ли Бетси. Голтспер в темноте не мог видеть, но слышал, как стукнула щеколда, и до него донеслось бормотанье солдата.
Внезапно сверкнула молния, и глазам Голтспера предстала высокая женская фигура и изумленное лицо часового. Голтспер сразу узнал Марион Уэд, и в первое мгновенье его охватило чувство возмущения и боли.
Что привело ее сюда, в этот поздний час? Может быть, она пришла сюда на свидание со Скэрти?
Но эти ревнивые подозрения сразу сменились чувством бурной, ликующей радости, когда он увидел, как она протянула часовому пригоршню золота.
«Как я мог подозревать ее! — с раскаянием подумал Голтспер. — Она пришла ко мне в темницу. Я должен искупить свою вину перед ней! Скэрти украл перчатку — в этом нет сомнений. Если она пришла ко мне, если она, рискуя всем, решилась на такой отчаянный шаг, как смею я подозревать ее в кокетстве? Ах, я готов рискнуть свободой и даже своей головой, лишь бы узнать наверняка, что она пришла сюда ради меня!»
Он попытался выбраться изо рва, чтобы вернуться к воротам. Но ему это не удалось, так как парапет был много выше его головы, хотя ему было видно поверх него, когда он поднимался на выступ противоположной стены. После нескольких безуспешных прыжков он убедился, что ему все равно не дотянуться до края и что все его усилия тщетны.
«Но ведь есть же мостик! — вспомнил он. — И, кажется, где-то здесь, недалеко…»
Он пошел вдоль наружного края рва, не думая о том, что его могут увидеть. Кругом стоял кромешный мрак. Едва он успел сделать несколько шагов, хлынул дождь. Идти стало еще труднее, нога скользила по глинистому откосу рва, а когда он наконец, выбравшись наверх, подошел к мосту, ворота на нем оказались закрыты. При всей его ловкости, Голтсперу стоило немалого труда перелезть через них; но наконец, одолев это препятствие, он очутился по ту сторону рва, в кустах около цветника.
Отсюда ему были видны ворота, ведущие во двор, но там, по-видимому, никого уже не было. Он с огорчением подумал, что опоздал, но в ту же минуту услышал стук открываемой калитки и в резком, ослепительном свете молнии увидел темную фигуру в плаще, быстро двигавшуюся к дому.
Голтспер стоял, не двигаясь с места. Может ли он быть уверен в том, что она приходила к нему? А если это не так, каково будет его положение? Конечно, он не боялся предательства. Но что он может сказать Марион, встретившись с ней? Он будет только смешон. Не лучше ли избежать этой встречи?
Но его колебания длились всего несколько секунд. Ведь это, может быть, последний раз, и больше у него уже не будет возможности поговорить с Марион!
Эта мысль придала ему смелости. Он вышел из кустов и, видя, что Марион остановилась около веранды, тихонько подошел сзади и окликнул ее.
Марион, услышав его голос, в первую минуту забыла обо всем.
— Это вы, Генри! — воскликнула она, задыхаясь от радости, что видит его свободным и невредимым.
Вдруг она вспомнила, кому он обязан своей свободой, и дерзкие речи его спасительницы снова зазвучали у нее в ушах. Она смерила его холодным взглядом.
— Я, право, удивлена, сэр, — сдержанно продолжала она. — Мне казалось, что к этому времени вы должны быть уже далеко от этих мест.
— Да, должен, но…
— Вы можете, не колеблясь, сказать мне, что вас задержало. Я знаю причину. Ее угадать нетрудно.
— Марион!
— Я не сомневаюсь, что ваша спасительница скоро присоединится к вам!
— Значит, вы знаете, как мне удалось бежать? — воскликнул обрадованный Голтспер. Из слов Марион он понял только одно: она была у него в темнице; ему и в голову не пришло заподозрить здесь какой-то намек. — Вы были там? Вы видели…
— …ту, которая вас заменила, сэр. Неудивительно, что вы беспокоитесь о ее судьбе — она оказала вам большую услугу. Могу успокоить вас: она чувствует себя прекрасно, она горда своим подвигом… и вот только разве немножко беспокоится, как бы ей поскорее присоединиться к вам. Но вы не волнуйтесь! Она не заставит себя долго ждать. Такая смышленая девушка проведет и дюжину часовых!
— Марион!
— Я понимаю, вам досадно, что это не Бетси! Жаль, что она заставляет вас дожидаться, да еще в такой ливень!.. Ну, я бегу домой от дождя. Доброй ночи, сэр, или, если угодно, доброго утра!
— Марион! Марион! Не уходите! Не покидайте меня! Умоляю вас, выслушайте меня!
Эта отчаянная мольба невольно заставила Марион остановиться.
— Я ждал не ее, — сказал Голтспер, начиная понимать странное поведение Марион. — Я ждал вас, Марион, только вас!
— Такая жалкая ложь, сэр, недостойна вас, недостойна порядочного человека! Как вы могли ожидать увидеть меня здесь? О Боже! И я могла доверить свою репутацию этому человеку, который…
— Который отдаст жизнь свою, чтобы сохранить ее незапятнанной! Поверьте мне, Марион, ведь я только для того и остался, чтобы поговорить с вами. Я увидел вас изо рва, когда бежал. Разве я мог надеяться на такой счастливый случай! Я видел, как вы подошли к воротам и вошли в калитку. Я чуть не обезумел от счастья, когда подумал, что вы, может быть, пришли навестить меня! Я даже не могу… не могу сказать вам, что я почувствовал… у меня нет слов!
Марион впивала в себя эти слова, и сердце ее, оживая надеждой и радостью, тянулось к нему, как цветок тянется к солнцу.
Капюшон ее все еще был откинут на плечи, ветер трепал ее золотистые волосы, дождь бил ей в лицо, но она ничего не замечала. Голтспер нежно взял ее за руку и повел на веранду.
Глава 46. «БЕГИТЕ, БЕГИТЕ!»
Тишина после бури, день после ночи, солнечное сияние, прогоняющее мрак, — пожалуй, только с этим и можно сравнить блаженное состояние влюбленных, переживших такие страшные мучения.
Для обоих это была минута чистейшего счастья, не омраченного никакими сомнениями. Оба даже забыли о том, что привело их к такому ужасному ослеплению и отравило их души ядом ревности. Но после первых минут самозабвенного восторга утихшие подозрения снова проснулись, и Марион вспомнила о цветах на его шляпе, а Голтспер — о злополучной перчатке.
Ни он, ни она не могли объяснить, что это значит. Марион помнила только, что она потеряла свою перчатку, что она долго искала ее и не нашла.
Шляпа Голтспера все еще была у него на голове. До сих пор он не имел возможности снять ее, так как весь день просидел со связанными руками.
Когда Марион сказала ему об этих цветах и он, сорвав шляпу с головы, увидел букет, на лице его выразилось явное недоумение; он молча выдернул цветы из-под пряжки и с негодованием швырнул их прочь. Марион не могла усомниться в его искренности, но, устремив на него грустный взгляд, она положила руку ему на плечо и сказала:
— О, мой Генри, мне страшно подумать… но что, если когда-нибудь вы так же поступите…
— Что вы хотите сказать, Марион?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Да-да, необходимо!
— А я, значит, не так понял! Я думал, вам надо было только передать ему что-то с той девушкой, которую вы послали. Она уже была здесь, видела его и ушла. А вы, верно, с ней разминулись?
— С кем?
— Да вот с той девушкой, которую вы к нему посылали.
— Я… я никого не посылала.
Она едва вымолвила эти слова; голос ее прерывался от волнения.
«Эге! — подумал Уайтерс. — Так, значит, это еще кто-то скучает по моему арестанту! Ну и хват этот Голтспер! Похоже, все здешние дамы бегают за ним. Ну что ж, надо быть справедливым. Чем эта хуже той, которая посылала Бетси? Эта сама пришла, а не посылала других. Выходит дело — по справедливости, надо ее пропустить».
— Вот что, миледи, — сказал он, обращаясь к посетительнице, — я не возражаю, пропущу вас на минутку, только обещайте, что вы не будете задерживаться.
— — Обещаю вам, милый Уайтерс! И вот вам награда за это. Примите мою благодарность за вашу благородную доброту!
Белая ручка с тонкими пальчиками, унизанными драгоценными кольцами, выскользнула из-под плаща, и в свете непрерывно полыхавших молний Уайтерс увидел розовую ладонь, полную золотых монет.
Не говоря ни слова, он быстро протянул свою громадную лапищу, и, едва нежная ручка, коснувшись его ладони, высыпала на нее пригоршню золотых монет, он тут же зажал их в кулаке и мигом переправил в карман.
— Дайте мне вашу руку, миледи, — сказал он, входя в калитку, и, взяв дрожащие пальчики своей спутницы, осторожно повел ее за собой.
Они прошли по темному проходу и остановились у двери кладовой. Уайтерс отодвинул засов и приоткрыл дверь.
— Эй, мастер! — окликнул он из-за двери. — Здесь к вам еще одна дамочка поговорить пришла, но только не задерживайтесь, как в прошлый раз… Проходите, миледи, он вас ждет.
Поддержав ее, чтобы она не споткнулась о порог, Уайтерс закрыл за ней дверь на засов, а сам направился к калитке. Он все еще не оставил надежды увидеть Бетси, а кроме того, ему не терпелось проверить свое сокровище и убедиться еще раз, при свете молнии, что монеты золотые.
Если бы фонарь, оставленный Уайтерсом в кладовой, стоял, как и прежде, на скамье, Марион Уэд (читатель, разумеется, уже догадался, что это была она) ни минуты не оставалась бы в заблуждении. Но когда Бет Дэнси, оставшаяся на месте Генри Голтспера, услышала, как отодвигается засов, она подумала, что это проверка или смена караула и, испугавшись, что ее обнаружат, схватила фонарь и поставила его в угол за ящик.
Кладовая погрузилась во мрак, и Бетси, надеясь, что ее, может быть, не узнают и примут в темноте за Голтспера, снова уселась на скамью.
Так оно и случилось. Марион робко приблизилась к скамье и дрожащим голосом произнесла имя Голтспера.
Голос, ответивший ей, сразу вывел ее из заблуждения. Это был не Голтспер, ошибиться было невозможно: ей ответила из темноты женщина.
Прежде чем Марион успела прийти в себя от изумления, фигура, сидевшая на скамье, поднялась и, сделав несколько шагов, остановилась у стены, на которую падал свет от стоявшего вблизи фонаря.
Марион Уэд узнала это лицо, оно не раз преследовало ее во сне: перед ней стояла Бет Дэнси!
Глухой стон вырвался из груди Марион. Она поняла все!
Так, значит, это и есть та девушка, которую будто бы послали с поручением к узнику! Кто же ее мог послать? Никто. Она пришла сама, а он скрылся. Она пришла спасти его и осталась на его месте.
Эти мысли с лихорадочной быстротой проносились в голове Марион, в то время как она молча смотрела на стоявшую перед ней Бетси.
И Бетси тоже смотрела на нее, не говоря ни слова; она догадалась, что привело сюда эту леди, закутанную в бархатный плащ. Если черные волосы и темные сверкающие глаза дочери лесника преследовали во сне Марион Уэд, то и Бет Дэнси нередко лишала покоя златокудрая леди с сияющими голубыми очами.
Соперницы стояли друг против друга: Марион — подавленная, смущенная, Бет
— довольная, торжествующая.
Несколько секунд длилось это гнетущее молчание. Наконец Марион повернулась, чтобы уйти, но Бет окликнула ее:
— Вы звали Генри Голтспера, мисс Марион? Его здесь нет.
— Я это и без вас вижу, — холодно ответила гордая Марион, задетая вызывающим тоном дочери лесника.
— Но ведь вы думали, что он здесь, не правда ли?
Марион не сочла нужным ответить.
— Ясно, а то зачем бы вам приходить сюда! Вы хотели освободить его, да только вы опоздали, мисс Марион! У мистера Голтспера есть друзья, которые заботятся о нем не меньше вашего, а может быть, еще и побольше. Вы видите здесь одного из его друзей.
— Это вы его друг?
Этот вопрос вырвался у Марион потому, что она вспомнила, что ей говорил Уайтерс о какой-то девушке, которую послала знатная леди.
Быть может, Бет и есть эта посланница и у Марион есть какая-нибудь тайная соперница одного с нею круга?
Эта мысль несколько утешила Марион, воскресив в ней надежду, но ответ Бетси мгновенно уничтожил их:
— Странный вопрос, мисс Марион! А кого же вы видите здесь, как не меня? Да, я не побоялась рискнуть жизнью, чтобы спасти его! Вы думаете, я пошла бы на это ради кого-нибудь другого! Нет! Будь это хоть сама королева — а она, я слышала, тоже любит его, как вы и я!
— Не такой уж это большой риск, — возразила Марион, возмущенная дерзким тоном своей соперницы. — Вы-то, во всяком случае, не многим рискуете!
— Вот как! Ну, а вы, если бы вовремя явились и спасли его, а? Вы ничем не рискуете?
Марион повернулась и пошла к двери, не желая продолжать этот разговор, от которого у нее разрывалось сердце.
— Постойте! — воскликнула ее мучительница, словно наслаждаясь страданием своей жертвы. — Вы, кажется, огорчены, что лишились случая доказать мистеру Голтсперу свою дружбу? Вы хотите что-нибудь сделать для него? Так вот, оставайтесь здесь на моем месте и выпустите меня. А я обещаю вам рассказать об этом мастеру Голтсперу, как только его увижу. Поверьте, это будет услуга ему! Ну как, согласны?
— Дерзкая девчонка! Отстаньте от меня с вашими дурацкими предложениями! Я больше не желаю разговаривать с вами!
И Марион, дрожа от негодования и обиды, громко постучала в дверь, забыв о всякой осторожности и о предупреждениях часового.
Уайтерс уже давно сторожил у двери и мигом отодвинул засов.
Леди молча переступила порог и быстро пошла к воротам.
Когда Марион вышла из калитки, ее чуть не сбило с ног ветром. Дождь лил как из ведра, но она шла, не разбирая дороги, не замечая ни ветра, ни дождя.
В груди Марион тоже бушевала буря, и мрак, царивший в ее душе, не уступал мраку, окутавшему небо и землю.
Генри Голтспер более не существовал для нее. Ее даже не радовало его освобождение, хотя всего каких-нибудь полчаса назад она готова была на все, чтобы освободить его.
После того как она так долго мечтала о нем, после того как она, поборов свою стыдливость, сама открылась ему в любви, узнать, что ее покинули… нет, хуже! — просто пренебрегли ею ради вот этой грубой простолюдинки! О, как это было унизительно! Какой мучительной горечью была отравлена ее душа! С каким жгучим стыдом вспомнила она о своем ослеплении! И как она могла не видеть этого раньше, когда все это было так явно, у нее на глазах! Конечно, эта связь между ними существует уже давно. Только любовь могла побудить дочь лесника отважиться на такой шаг. И как она должна быть уверена в его любви, чтобы пойти на такое самопожертвование! Какая женщина решится на это ради человека, который ее не любит?
Так рассуждала Марион Уэд, хотя она рассуждала не совсем правильно.
Ведь это могла быть просто случайная связь, а не настоящая любовь. Принимая во внимание огромную разницу в общественном положении обоих, такая связь казалась бы наиболее вероятной.
Но если даже такое предположение приходило в голову Марион, ей от этого было ничуть не легче. Напротив, это еще сильнее заставляло ее чувствовать свое унижение.
Не помня себя, Марион бежала по темному парку и не заметила, как очутилась около веранды.
Но вместо того чтобы укрыться от грозы под ее кровлей, она остановилась у крыльца и, откинув капюшон, подставила свое пылающее лицо холодным струям дождя и яростному ветру, как будто надеясь, что это принесет ей облегчение. Так она стояла, ломая руки, и словно взывала к небесам.
— О! Если бы я могла излить свое горе в слезах, как эти черные тучи проливаются дождем! Завтра от них не останется и следа, небо будет светло и ясно, а для меня и завтра будет все тот же мрак! О Боже, мне больше ничего не осталось в жизни! Один мрак!
— Марион!
Голос этот раздался как будто с неба. Что это? Неужели ей показалось? Может быть, это отдаленный раскат грома? Но разве гром может звучать так нежно? Вот опять и где-то совсем близко:
— Марион!
Яркий свет молнии озарил хорошо знакомое ей лицо и высокую фигуру — перед ней стоял Генри Голтспер!
Глава 45. БУРЯ И ПОКОЙ
Чтобы объяснить присутствие здесь Голтспера, вернемся к тому моменту, когда он, выбежав из калитки, бросился в кусты, чтобы, минуя лужайку, незаметно пробраться к тому месту, где его дожидались Дэнси и Гарт. Он помнил, что где-то здесь поблизости, за кустами, начинался ров, окружавший усадьбу. Спуститься в него не представляло труда, так как он сейчас был без воды. Укрывшись за высокой стеной вала, Голтспер мог спокойно пройти по сухому дну и, обогнув дом, выйти к склону холма против западной стены. Если даже за ним сразу погнались, ров будет для него надежным укрытием.
Подойдя к откосу, Голтспер спрыгнул вниз и прежде всего сбросил с себя сковывавшую его движения юбку и плащ.
Затем он осторожно выглянул за парапет вала, чтобы удостовериться, нет ли за ним погони. Это было как раз в тот момент, когда часовой вышел за калитку посмотреть, не вернулась ли Бетси. Голтспер в темноте не мог видеть, но слышал, как стукнула щеколда, и до него донеслось бормотанье солдата.
Внезапно сверкнула молния, и глазам Голтспера предстала высокая женская фигура и изумленное лицо часового. Голтспер сразу узнал Марион Уэд, и в первое мгновенье его охватило чувство возмущения и боли.
Что привело ее сюда, в этот поздний час? Может быть, она пришла сюда на свидание со Скэрти?
Но эти ревнивые подозрения сразу сменились чувством бурной, ликующей радости, когда он увидел, как она протянула часовому пригоршню золота.
«Как я мог подозревать ее! — с раскаянием подумал Голтспер. — Она пришла ко мне в темницу. Я должен искупить свою вину перед ней! Скэрти украл перчатку — в этом нет сомнений. Если она пришла ко мне, если она, рискуя всем, решилась на такой отчаянный шаг, как смею я подозревать ее в кокетстве? Ах, я готов рискнуть свободой и даже своей головой, лишь бы узнать наверняка, что она пришла сюда ради меня!»
Он попытался выбраться изо рва, чтобы вернуться к воротам. Но ему это не удалось, так как парапет был много выше его головы, хотя ему было видно поверх него, когда он поднимался на выступ противоположной стены. После нескольких безуспешных прыжков он убедился, что ему все равно не дотянуться до края и что все его усилия тщетны.
«Но ведь есть же мостик! — вспомнил он. — И, кажется, где-то здесь, недалеко…»
Он пошел вдоль наружного края рва, не думая о том, что его могут увидеть. Кругом стоял кромешный мрак. Едва он успел сделать несколько шагов, хлынул дождь. Идти стало еще труднее, нога скользила по глинистому откосу рва, а когда он наконец, выбравшись наверх, подошел к мосту, ворота на нем оказались закрыты. При всей его ловкости, Голтсперу стоило немалого труда перелезть через них; но наконец, одолев это препятствие, он очутился по ту сторону рва, в кустах около цветника.
Отсюда ему были видны ворота, ведущие во двор, но там, по-видимому, никого уже не было. Он с огорчением подумал, что опоздал, но в ту же минуту услышал стук открываемой калитки и в резком, ослепительном свете молнии увидел темную фигуру в плаще, быстро двигавшуюся к дому.
Голтспер стоял, не двигаясь с места. Может ли он быть уверен в том, что она приходила к нему? А если это не так, каково будет его положение? Конечно, он не боялся предательства. Но что он может сказать Марион, встретившись с ней? Он будет только смешон. Не лучше ли избежать этой встречи?
Но его колебания длились всего несколько секунд. Ведь это, может быть, последний раз, и больше у него уже не будет возможности поговорить с Марион!
Эта мысль придала ему смелости. Он вышел из кустов и, видя, что Марион остановилась около веранды, тихонько подошел сзади и окликнул ее.
Марион, услышав его голос, в первую минуту забыла обо всем.
— Это вы, Генри! — воскликнула она, задыхаясь от радости, что видит его свободным и невредимым.
Вдруг она вспомнила, кому он обязан своей свободой, и дерзкие речи его спасительницы снова зазвучали у нее в ушах. Она смерила его холодным взглядом.
— Я, право, удивлена, сэр, — сдержанно продолжала она. — Мне казалось, что к этому времени вы должны быть уже далеко от этих мест.
— Да, должен, но…
— Вы можете, не колеблясь, сказать мне, что вас задержало. Я знаю причину. Ее угадать нетрудно.
— Марион!
— Я не сомневаюсь, что ваша спасительница скоро присоединится к вам!
— Значит, вы знаете, как мне удалось бежать? — воскликнул обрадованный Голтспер. Из слов Марион он понял только одно: она была у него в темнице; ему и в голову не пришло заподозрить здесь какой-то намек. — Вы были там? Вы видели…
— …ту, которая вас заменила, сэр. Неудивительно, что вы беспокоитесь о ее судьбе — она оказала вам большую услугу. Могу успокоить вас: она чувствует себя прекрасно, она горда своим подвигом… и вот только разве немножко беспокоится, как бы ей поскорее присоединиться к вам. Но вы не волнуйтесь! Она не заставит себя долго ждать. Такая смышленая девушка проведет и дюжину часовых!
— Марион!
— Я понимаю, вам досадно, что это не Бетси! Жаль, что она заставляет вас дожидаться, да еще в такой ливень!.. Ну, я бегу домой от дождя. Доброй ночи, сэр, или, если угодно, доброго утра!
— Марион! Марион! Не уходите! Не покидайте меня! Умоляю вас, выслушайте меня!
Эта отчаянная мольба невольно заставила Марион остановиться.
— Я ждал не ее, — сказал Голтспер, начиная понимать странное поведение Марион. — Я ждал вас, Марион, только вас!
— Такая жалкая ложь, сэр, недостойна вас, недостойна порядочного человека! Как вы могли ожидать увидеть меня здесь? О Боже! И я могла доверить свою репутацию этому человеку, который…
— Который отдаст жизнь свою, чтобы сохранить ее незапятнанной! Поверьте мне, Марион, ведь я только для того и остался, чтобы поговорить с вами. Я увидел вас изо рва, когда бежал. Разве я мог надеяться на такой счастливый случай! Я видел, как вы подошли к воротам и вошли в калитку. Я чуть не обезумел от счастья, когда подумал, что вы, может быть, пришли навестить меня! Я даже не могу… не могу сказать вам, что я почувствовал… у меня нет слов!
Марион впивала в себя эти слова, и сердце ее, оживая надеждой и радостью, тянулось к нему, как цветок тянется к солнцу.
Капюшон ее все еще был откинут на плечи, ветер трепал ее золотистые волосы, дождь бил ей в лицо, но она ничего не замечала. Голтспер нежно взял ее за руку и повел на веранду.
Глава 46. «БЕГИТЕ, БЕГИТЕ!»
Тишина после бури, день после ночи, солнечное сияние, прогоняющее мрак, — пожалуй, только с этим и можно сравнить блаженное состояние влюбленных, переживших такие страшные мучения.
Для обоих это была минута чистейшего счастья, не омраченного никакими сомнениями. Оба даже забыли о том, что привело их к такому ужасному ослеплению и отравило их души ядом ревности. Но после первых минут самозабвенного восторга утихшие подозрения снова проснулись, и Марион вспомнила о цветах на его шляпе, а Голтспер — о злополучной перчатке.
Ни он, ни она не могли объяснить, что это значит. Марион помнила только, что она потеряла свою перчатку, что она долго искала ее и не нашла.
Шляпа Голтспера все еще была у него на голове. До сих пор он не имел возможности снять ее, так как весь день просидел со связанными руками.
Когда Марион сказала ему об этих цветах и он, сорвав шляпу с головы, увидел букет, на лице его выразилось явное недоумение; он молча выдернул цветы из-под пряжки и с негодованием швырнул их прочь. Марион не могла усомниться в его искренности, но, устремив на него грустный взгляд, она положила руку ему на плечо и сказала:
— О, мой Генри, мне страшно подумать… но что, если когда-нибудь вы так же поступите…
— Что вы хотите сказать, Марион?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44