— Но, может быть, она вовсе не дарила ее?.. Можно ли сомневаться! Конечно, подарила! Будь я проклят, если я не заставлю ее когда-нибудь пожалеть об этом подарке!
Облегчив себя этой угрозой, Скэрти быстро спрятал на груди под камзолом перчатку, снятую со шляпы Голтспера.
— Ступай… — сказал он одному из сопровождавших его солдат, — ступай сейчас же в сад, если он есть в этой проклятой дыре, а если нет, добеги до лужайки и нарви цветов. Все равно каких, лишь бы они были красные, ярко-красные. Ну, ступай рви, да поживей!
Солдат, приученный не задавать вопросов, а повиноваться, молча бросился выполнять это странное приказание.
— А ты, — продолжал Скэрти, обращаясь к другому солдату, — собери-ка бумаги. Да вот эту сумку захвати. Ее, видно, только что уложили. Смотри, чтобы все это было доставлено в Бэлстрод! Обыщи каждую комнату в доме и забери все оружие и все бумаги, какие попадутся. Словом, ты свое дело знаешь! Поторапливайся!
Солдат поспешно приступил к обыску, и Скэрти на минуту остался один.
— Будь это мое дело, — пробормотал он, — мне следовало бы поинтересоваться документами, которые разбросаны здесь. Не сомневаюсь, что там можно найти имена многих предателей и всякий компрометирующий материал, которым можно изобличить половину здешних сквайров. Наверно, многие из них, благодаря этим бумажкам, получили бы право на бесплатную квартиру в Тауэре. Но меня это мало занимает, хотя, поскольку я теперь ввязался в это дело, мне, право, ничего не стоит разделаться с этой шайкой предателей! Ну, а что касается Голтспера и сэра Мармадьюка, тут мне не надо никаких письменных доказательств их преступления. Моих устных показаний, подтвержденных Стаббсом, будет достаточно, чтобы снести голову одному из них, а может быть, и обоим! К черту бумажонки!
И он с раздражением отошел от письменного стола, но вдруг, словно спохватившись, бросился обратно.
— Не торопись, Ричард Скэрти! Как знать… может быть, среди этой кучи предательской писанины лежит где-нибудь любовное письмецо? Как это мне не пришло в голову!
И он стал поспешно перебирать ворох бумаг и, вытаскивая из конвертов письма, бегло просматривал, нет ли написанных женской рукой и не стоит ли где подпись Марион Уэд.
Ему пришлось разочароваться. Все корреспонденты Генри Голтспера были мужчины, он не обнаружил ни одного любовного письма.
Он уже готов был отказаться от своих поисков, как вдруг его внимание привлек какой-то пакет: на нем была королевская печать.
— Что за черт! — воскликнул он. — Письмо от короля! Любопытно, что может его величество писать этому верному подданному!.. Как! Оно адресовано мне?! «Капитану Скэрти, командиру отряда королевских кирасиров. Бэлстрод Парк. Графство Бэкингемшир». Украденная депеша! Вот так история! Генри Голтспер — ночной грабитель или, во всяком случае, сообщник грабителя! Иначе как бы это могло к нему попасть? Так, так… Значит, его ждет позорная смерть вора, а не государственного преступника! Не плаха, а петля! Ох, как вы будете каяться и упрекать себя, мисс Марион, когда узнаете, что ваша перчатка досталась грабителю! Вот это будет сюрприз!.. Эй ты, достал цветы?
— Достал, господин капитан. Это самые лучшие, какие я мог найти. Здесь, в этой дыре, ничего, кроме сорняков, и нет, да и те вянут.
— Тем лучше. Мне и надо, чтобы они были увядшие. Подойдут как раз, и цвет такой, как надо. Пойди-ка сюда! Сложи их в маленький букетик и прикрепи к этой шляпе. Подсунь так, чтобы их держала пряжка. Чтобы вид был. Ну, поживей!
Солдат пустил в ход свои неуклюжие пальцы, и через несколько секунд немного потрепанный букетик был прикреплен пряжкой к шляпе Черного Всадника, на том самом месте, где раньше красовалась белая перчатка.
— Хорошо, — сказал Скэрти, направляясь к выходу. — Бери с собой эту шляпу. Ты наденешь ее на голову пленника. Да смотри, чтобы он не видел, что мы тут подменили! Держи ее так, чтобы никто ничего не заметил. Понял?
Солдат выслушал это секретное распоряжение с понимающим видом и, кивнув, бросился выполнять его.
Стаббс между тем уже приказал кирасирам усадить Голтспера на коня. Чтобы лишить его всякой возможности бежать, ему связали руки за спиной и прикрутили ремнями к седлу и стременам. По бокам возле него гарцевали два кирасира с саблями наголо.
Но даже и в этом унизительном положении Генри Голтспер не производил впечатления преступника. Он сидел с гордо поднятой головой, сохраняя невозмутимое спокойствие, которое отличает мужественного человека даже в плену. И это благородное мужество внушало невольное уважение его грубым стражам, которые совсем недавно были свидетелями его торжества на поединке.
— Экая жалость! — шепнул один из них. — Экая жалость, что он не на нашей стороне! Вот был бы знатный кирасир!
— Наденьте шляпу мастеру Голтсперу! — насмешливо крикнул Скэрти, садясь на коня. — А то как бы ветер не растрепал эти прекрасные кудри. Они будут так красивы на плахе! Ха-ха-ха!
Повинуясь приказанию, пленнику надели шляпу.
Трубач протрубил «Вперед!», и кирасиры по два в ряд, со Скэрти во главе, Стаббсом в арьергарде и Голтспером в центре, медленно двинулись по лужайке, увозя хозяина Каменной Балки.

Глава 39. ПЬЯНЫЙ ДЭНСИ

Видя, что его присутствие не может принести никакой пользы хозяину, а для него самого может оказаться гибельным, Грегори Гарт спрятался на чердаке Каменной Балки и оттуда в маленькое слуховое оконце наблюдал за происходившим.
Только после того, как последний кирасир Скэрти выехал из ворот усадьбы, бывший грабитель спустился из своего убежища и вышел на крыльцо.
Движимый тем же инстинктом, индеец также спрятался и появился теперь одновременно с Гартом; они стояли друг против друга, но не могли обменяться ни словом, не могли поделиться своими мыслями.
Грегори не понимал жестов индейца, а тот не понимал английской речи: Голтспер всегда говорил с ним на его родном языке.
Да им, собственно, и нечего было сказать друг другу. Оба видели, как захватили их покровителя и хозяина. Ориоли понимал только одно: хозяин попал в руки врагов. Гарт яснее представлял себе, что это за враги и почему они схватили Голтспера.
Они оба видели его связанным пленником, и обоим пришла в голову мысль: нельзя ли как-нибудь его освободить?
Индейцу эта мысль была подсказана инстинктом, а будь на месте Гарта какой-нибудь другой англичанин, вряд ли ему могла прийти в голову такая мысль. Но у бывшего грабителя, по роду его занятий, был большой опыт по части тюрем, и, так как ему не раз случалось выбираться из узилища, он считал это вполне осуществимым. Он сразу начал обдумывать, какие следует принять меры, чтобы выручить и освободить Генри Голтспера.
Гарту очень недоставало какого-нибудь человека с головой, с которым можно было бы посоветоваться. У индейца, может быть, была и неплохая голова, но Гарту не было от нее никакой пользы, так как он не мог извлечь из нее ни одной мысли.
— Экое несчастье! — воскликнул он после нескольких тщетных попыток объясниться с Ориоли знаками. — Ничего от него не добьешься! Никакого толку! Меньше, чем от моих старых чучел: все-таки они мне помогали. Ну что ж, придется мне обмозговать это дело без него.
Действительно, хотел этого Грегори или нет, но ничего другого ему не оставалось, так как индеец, убедившись, что его не понимают, отказался от попыток объясниться с Гартом. Покинув грабителя, он, повинуясь своему инстинкту, отправился по следам отряда с надеждой, что он может быть полезнее своему хозяину, будучи около него.
— Предан, как пес, — пробормотал Грегори, следя за ним взглядом. — Вот так и мои помошнички были мне преданы. Сэр Генри когда-то его выручил, так он теперь за него в огонь и в воду готов… Ну, а как же все-таки пособить хозяину? — рассуждал сам с собой Грегори. — Его повезли в Бэлстрод, там они стоят на квартире. Но только долго его тут держать не станут. Разве они для него такую тюрьму готовят? Ньюгейт или Тауэр — вот куда они его упрячут, и не позднее, чем завтра. Если бы удалось освободить его по дороге! Нет, боюсь, не выйдет! Мои соратники на такое дело не годятся. Ведь их там чертова сила, этих самых кирасиров. Нечего и думать!.. Хотел бы я знать, когда они его переправлять будут? Ежели не сегодня, тогда, может, можно будет что-нибудь и сделать. Эх, кабы мне с кем-нибудь дельным посоветоваться!.. Не верю я, хоть убей, что старый Дэнси предатель! Никак этого не может быть, да еще после всего того, что он мне вчера рассказывал! Нет, он ничего про это не знает. Все это дело рук проклятого Уэлфорда… Пойду-ка я к Дэнси! Посмотрю, может ли это статься, чтобы он в такой подлости был замешан. А может, и дочка его чем-нибудь да поможет! Она-то не откажется. Коли меня мои глаза не обманывают, она без памяти влюблена в сэра Генри… Да, вот сейчас прямо и пойду к Дэнси! У меня в тех краях еще дельце есть, так уж я одним махом сразу двух зайцев убью… Ну и подлюга же этот Уэлфорд! Не я буду, если не измолочу его так, что на нем живого местечка не останется! Ух!
И с этой угрозой Грегори вошел в дом — по-видимому, для того, чтобы приготовиться к своему визиту к Дэнси.
Хотя он собирался идти сейчас же, прошло добрых полчаса, прежде чем он вышел из Каменной Балки. Слишком большим соблазном оказались для него раскрытая кладовая и винный погреб. Хотя кирасиры хорошо похозяйничали и там и здесь, они все же не успели опустошить их дочиста. Гарту осталось достаточно разных припасов, чтобы приготовить себе порядочный завтрак, и вволю вина, чтобы запить его.
После завтрака нашлось еще дело, которое задержало его минут на двадцать. В спальне хозяина и в других комнатах, куда не заглянули кирасиры, осталось много ценных вещей, которые легко можно было унести. Все эти вещи, у которых теперь не было хозяина, могли пропасть; любой вор мог зайти и вынести их под плащом.
Грегори был не такой человек, чтобы оставить на произвол судьбы ценные вещи; он отыскал большой мешок и сложил в него серебряные кубки, подсвечники, оружие и прочие ценности, а также кое-что из одежды. Набив мешок доверху, он взвалил его на плечи и понес из дома подальше, в кусты. Там он нашел укромное местечко и спрятал свою добычу так тщательно, что самый зоркий человек мог бы пройти рядом, ничего не заметив.
Сказать, что Грегори украл эти вещи, было бы несправедливо по отношению к нему. Он просто спрятал их до возвращения владельца. Но так же неверно было бы утверждать, что в то время, когда он старательно прятал мешок с вещами, у него не мелькала мысль, что он может стать его собственностью.
Может быть, он говорил себе, что, если Генри Голтспер никогда не вернется в Каменную Балку и ему, Гарту, не придется увидеться с ним, это добро будет ему некоторым вознаграждением за утрату любимого хозяина.
Разумеется, он отнюдь не желал этого, потому что тотчас же отправился к Дэнси, чтобы попытаться с его помощью освободить Голтспера, а успех этой попытки лишал его всякой надежды завладеть спрятанным добром.
Подходя к вырубке, где стояла хижина Дика Дэнси, он увидел человека, который, пошатываясь, брел от его дома. Он тут же исчез за деревьями, по Грегори все же успел узнать в этом пьяном человеке лесоруба Уэлфорда.
Постояв несколько секунд и убедившись, что он удаляется, Гарт пошел к жилищу Дика Дэнси.
Уэлфорд действительно был пьян, как никогда в жизни.
Когда они с Дэнси еще затемно возвращались домой после ночной работы в Каменной Балке, даже в предрассветных сумерках нетрудно было заметить, что оба они идут пошатываясь. Они то и дело натыкались на деревья, а Уэлфорд один раз совсем потерял равновесие и на топком месте плюхнулся головой в грязь.
Правда, тропинка после дождя стала скользкой, но вряд ли это было причиной того, что они так нетвердо держались на ногах. Языки у них тоже заплетались, и это уж безусловно было следствием не дождя, а иной, гораздо более крепкой, жидкости.
Дэнси был очень весел и оживлен, и речь его беспрестанно прерывалась хихиканьем. Он был очень доволен этой ночью и несколько раз на ходу вынимал из кармана пригоршню серебра и потряхивал ее на ладони, чтобы послушать, как звенят настоящие королевские денежки.
Ладонь Уэлфорда, по-видимому, была не так щедро «смазана», но, несмотря на это, и он также был в прекрасном настроении. У него было нечто, помимо чаевых, что доставляло ему удовлетворение, но он не считал нужным посвящать в это своего приятеля. Вряд ли это было содержимое глиняной фляги, украденной им из подвала Каменной Балки; нет, хмель, который опьянял его сильнее выпитого джина, был совсем иного порядка: он был опьянен радостью, радостью предвкушения близкой гибели ненавистного ему человека.
Он не знал, что с ним сделают. Его новый хозяин даже не намекнул ему, для какой цели потребовались ему те услуги, которые он оказал ему нынче ночью. Но как ни туго соображал Уэлфорд, он понимал, что его каким-то образом освободят от соперника, и притом без всякого риска или усилий с его стороны. Мало того, ведь он жаждал отомстить Голтсперу, — и вот теперь он будет отомщен, не только не подвергаясь ни малейшей опасности, но ему даже обещали щедрую награду за его необременительные и добровольные услуги.
Вот это-то и приводило Уэлфорда в такое возбужденное состояние, а частые возлияния еще усиливали это возбуждение.
Когда они подошли к хижине Дэнси, Уэлфорду, конечно, захотелось заглянуть к нему. Да и сам Дэнси не собирался его отпускать: фляга с джином, украденная Уэлфордом из подвала Каменной Балки, была спрятана у него под полой, и Дэнси знал, что в ней еще далеко до дна. Уэлфорд с радостью согласился на предложение зайти и допить джин, и оба, шатаясь, ввалились в хижину и грузно плюхнулись на скамью. Уэлфорд поставил флягу на стол; достали оловянные чарки, и оба лесника продолжали попойку, которая была прервана ходьбой.
Солнце взошло, и красотка Бетси давно была на ногах; ее позвали прислуживать.
Ни тому, ни другому не хотелось есть — кладовая Каменной Балки испортила обоим аппетит, — но винный погреб только обострил их жажду.
Сначала Уэлфорд почти не замечал, как холодно обращается с ним дочь хозяина. Он был так упоен тем, что скоро избавится от своего страшного соперника, что не обращал внимания на хмурый вид своей возлюбленной. Он уже чувствовал себя ее господином.
Но мало-помалу его снова начали одолевать ревнивые опасения. Когда он увидел, как Бетси подошла к двери и остановилась, задумчиво глядя вдаль, словно поджидая кого-то, Уэлфорд не вытерпел, несмотря на присутствие отца, и разразился потоком брани.
— Чего ты там глазеешь, проклятая! — закричал он, едва выговаривая слова.
— Чего торчишь у двери?.. И как это ты только позволяешь, Дик Дэнси!
— А… ик… парень… что ты, Уилл?.. ик… Бетси, что у вас там… ик… ик…
— Проклятая девка! А ты — старый дурак, Дик: позволяешь ей бегать за этим ч-чертом!
— Что ты, Уилл? За как-ким… ик… ч-чертом? О… ик… ком ты говоришь?
— Она з-знает, о ком я говорю, оч-чень хор-рошо знает, хоть и глядит овечкой! А он из нее сделает ш-шлюху, если уже не сделал!
— Отец, долго ты будешь это слушать? — вскричала Бетси, отходя от двери и обращаясь к своему естественному защитнику. — Ты слышишь, как он меня называет, и это уж не первый раз! Слышишь, отец, запрети ему так разговаривать со мной!
— Отец и сам когда-нибудь увидит, что это правда! — злобно пробормотал Уэлфорд.
— П-правда! — повторил Дэнси с жалостным видом. — П-прав да… Ч-что такое правда, а, Бетси?
— Он назвал меня шлюхой, — ответила девушка, с неохотой повторяя бранное слово.
— Он… т-тебя н-назвал ш-шлюхой? Да я из него щ-щепок наделаю! К-как он с-смел?
И Дэнси попытался подняться на ноги, явно намереваясь привести в исполнение свою угрозу.
Но попытка его оказалась безуспешной: едва поднявшись, пьяный лесник снова плюхнулся на скамью, которая покачнулась и затрещала под его увесистым телом, словно собираясь развалиться на части.
— Д-да, и назвал! — насмешливо продолжал Уэлфорд, успокоившись при виде беспомощного состояния старого Дика, которого в трезвом виде он побаивался.
— А ты и стоишь, чтобы тебя так называли! Ты и есть, как я говорю, ш-шлюха!
— Ты слышишь, отец? Он опять то же говорит!
— Ч-что он т-такое г-говор-рит, а, дочка?
И Бетси снова во всеуслышание повторила оскорбительное слово:
— Что я шлюха.
На этот раз Дэнси реагировал более энергично. Его попытка подняться на ноги увенчалась успехом.
Удерживаясь за спинку большого кресла, он двинулся на Уэлфорда, крича:
— Уилл Уэлфорд…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44