Я в это верю, этого достаточно.
— Грустно осознавать, что вы умираете зря.
— Я умру за свою веру. Есть ли у человека более веская причина для смерти?
— Нет, — признал я.
— И разве можно найти лучшее место, чем это? — продолжил он. — Тут все началось, мистер Роджас. Меньше чем в сутках пути от подножия горы находится ущелье Олдовай, где человек сделал первые шаги на двух ногах. Эту гору Бог даровал моему народу, и отсюда мы пошли на север и на запад, покоряя всех, кто стоял у нас на пути. Великие люди поднимались на эту гору, мистер Роджас, поэты и вожди, охотники и исследователи, писатели и воины. И здесь испустило дух величайшее животное всех времен. — Он помолчал, окинул взглядом равнину, вздохнул. — Нет, лучшего места для смерти мне не найти.
Я устыдился того, что ему пришлось все это мне объяснять, и, чтобы скрыть смущение, быстро спросил:
— А вы не боитесь?
Он долго думал, потом покачал головой.
— Моя жизнь меня не радовала, мистер Роджас. Единственное, что я могу сделать сам, — это покончить с ней. Так что смерть меня не страшит.
— Я был бы в ужасе, — признался я.
— Каждое живое существо проходит путь, неизменно оканчивающийся смертью. Разница между нами состоит в том, что я с детства признаю эту неизбежность, а вы стараетесь ее игнорировать.
— Возможно, — с неохотой согласился я, думая о том, что различий у нас несколько больше, но не смог их найти. — Но я не уверен, что пошел бы на это, даже если бы меня к этому готовили.
— Если б вы знали, что все дорогие вам люди, все предки, которых вы чтили, останутся проклятыми до скончания века, пока вы не проведете обряд очищения, думаю, у вас достало бы сил.
— Едва ли я смог бы убедить себя, что все это правда.
— Это вопрос веры, не логики.
— Но если вы ошибаетесь…
— Тогда один несчастный человек расстанется с жизнью чуть раньше положенного срока. И это событие не станет ни личной, ни вселенской трагедией.
Я обдумал услышанное и не нашел возражений. Мы помолчали. Потом я пожаловался, что замерз. Мандака собрал хворост и разжег костер.
— Садитесь поближе к огню, мистер Роджас, — предложил он, и я последовал его совету. — Так лучше?
— Да, благодарю вас, — ответил я, наслаждаясь идущим от костра теплом, терпким запахом дыма.
— Знаете, — заговорил Мандака, не отрывая глаз от язычков пламени, — человек несчетные тысячи лет вот так сидел у костра, готовил пищу, грелся, отгонял хищников. Теперь мы создаем искусственную среду обитания, производим еду из химических отходов. Условия нашей жизни меняются, но меняемся ли мы?
— Мы, несомненно, продвинулись в своем развитии, — вставил я.
— Я не об этом. Появилось ли что-то более важное, чем ощущения тепла, сытости, безопасности? Поэтому куда легче сделать это здесь… — Он обвел рукой гору, небо, усеянное звездами. — ..В колыбели человечества, у этого костра.
— Должно быть, иначе мы бы сюда не пришли.
— А почему мы здесь?
— Чтобы совершить невозможное.
— Невозможное совершил Бутамо, раб, семь тысяч лет тому назад.
Я обдумал его слова.
— Сегодня перед вами стоит задача потруднее.
— Все это я мог проделать, не уходя к звездам.
— Иначе вы не нашли бы бивни, — напомнил я.
— Тогда, наверное. Господь хотел, чтобы я побывал на звездах и понял, что нет ничего важнее этой ночи здесь, на Килиманджаро.
— И смерти.
— И смерти, — согласился он. Я задумчиво смотрел на огонь. Никогда раньше я не сидел у костра и пришел к выводу, что мне это нравится.
— Как вы думаете, что ждет вас впереди? — наконец спросил я.
— После смерти?
— Да.
Он пожал плечами:
— Пока мне это знать не дано.
— Небытие?
— Возможно.
— Может, небытие — это все, что нашли остальные масаи.
— А может, это все, что они искали.
— Если не небытие, тогда что? Он ответил не сразу.
— Может, я окажусь во времени, предшествующем смерти слона, живущим в гармонии с природой.
— По мне это далеко не рай.
— Неужели? Оглянитесь вокруг, мистер Роджас. Мы покоряем один мир и находим тысячу других. Мы устанавливаем дружеские отношения с одной цивилизацией и уничтожаем тысячу других. Мы излечиваем одну болезнь и сталкиваемся с тысячью новых. На каждое наше достижение возникает тысяча неразрешимых проблем. Может, райский сад не начало пути, а конечная точка?
— По вашему тону ясно, что вы готовы к смерти. — Я придвинулся к костру, спасаясь от холода.
— Умирают все. А я умру не напрасно.
— Вы на это надеетесь.
— Я знаю.
— Но если Сендейо ошибся…
— Моя смерть все равно будет что-то да значить. — Он улыбнулся. — Похоже, вы хотите меня отговорить. Вас мое намерение задело за живое, а я подозреваю, что раньше с вами такого не случалось.
— Это правда, — с неохотой признал я. — Но стоит ли ради этого умирать?
— Не знаю, — ответил Мандака. — Надеюсь, что да.
— Я бы предпочел остаться безразличным.
— Я бы предпочел, чтобы кто-то из масаи, живущих до меня, сделал то, что предстоит мне сегодня. Так что наши благие пожелания не будут реализованы.
— Это несправедливо.
— В жизни далеко не всегда находится место справедливости.
— Я нашел бивни. Выполнил свою работу. На том следовало поставить точку.
— Вы не из тех, кто останавливается на полпути. Для вас точка будет поставлена лишь по написании последней главы истории бивней.
Я помолчал, обдумывая его слова.
— Все равно мне это не по душе.
— Всю профессиональную жизнь вы имели дело с параметрами мертвых животных. Через несколько часов я присоединюсь к ним, а вы сможете вернуться в бесстрастный мир исследователя. А пока предлагаю вам подумать о Слоне Килиманджаро.
— Он мертв почти восемь тысяч лет. Чего о нем думать?
— Если души масаи затерялись между этой жизнью и следующей, как провел эти годы он? Проспал ли их вечным сном или, наоборот, душа его не знала покоя, требуя вернуть ту ее часть, что вы разыскали на просторах галактики? Подумайте об этом, мистер Роджас. Если мое деяние не освободит от заклятия мой народ, возможно, ваше упокоит наконец величайшее из животных.
— Хотелось бы в это верить.
— Но вы не верите? Я покачал головой.
— Мне очень жаль вас, мистер Роджас, — вздохнул Мандака. — Это беда — верить лишь в то, что можно увидеть, замерить, пощупать руками.
— А мне очень жаль вас, — искренне ответил я — Не верить в это — тоже беда.
Он вгляделся в далекую равнину.
— Что вы там высматриваете? — спросил я.
— Прошлое, — последовал ответ. — Настоящее. Может, даже будущее.
— Ваше будущее? — удивился я. Он усмехнулся:
— Мое будущее определилось семь тысяч лет тому назад и через час оборвется. Видите? — Он указал на небо. — Взошла полная луна, чтобы призвать меня до того, как хлынет дождь.
— Что-то я не вижу облаков. — Я посмотрел на звездное небо.
— Будет дождь, — уверенно заявил он и направился к гравитационным тележкам. — Пора начинать.
Он вывел тележки на обрыв, выходящий к равнине, в сорока футах от костра, осторожно положил бивни на землю, приказал тележкам вернуться на прежнее место.
— Обряд я совершу здесь, глядя на земли моих предков, где ветви не заслоняют меня от взгляда Бога.
— Вроде бы Сендейо говорил, что масаи должны построить для бивней алтарь.
— Бивни на священной горе, которую даровал нам Бог, — ответил Мандака. — Они лежат на Его траве и растениях. Его ветках и корешках. Какой алтарь, сработанный человеком, сравнится с этим?
Он достал из тюка сплетенную из травы сеть, длиной десять футов, шириной — четыре.
— Эта сеть, — он расстелил ее между бивнями, — сплетена из трав, растущих на планетах, где побывали бивни.
Покончив с сетью, он собрал хворост и с десяток сухих стволов, положил все на сеть.
— Когда я умру, завалите мое тело хворостом и сухими стволами и зажгите костер.
— Если вы этого хотите.
— Хочу. А потом не забудьте разбросать мои кости и развеять пепел.
— Не забуду.
— Я понимаю, вам это будет противно, но помните, что я уже ничего не почувствую.
— Я все сделаю.
— Я знаю. — Мандака посмотрел на небо. — Еще пять минут.
И пока я протягивал руки к костру, чтобы отогнать холод, он медленно разделся и, обнаженный, выпрямился во весь роит под лунным светом, пробивающимся сквозь листву. Потом наклонился над гравитационной тележкой, достал из тюка головной убор из гривы льва. За головным убором последовало ожерелье из когтей льва, еще несколько минут он разрисовывал лицо.
И наконец вытащил длинный нож.
— Он принадлежал брату Сендейо, Ленане, верховному вождю всех масаи.
— Нож впечатляет, — без особого энтузиазма ответил я.
— У нас есть еще одно дело. Мандака подошел ко мне.
— Есть? Он кивнул:
— Протяните руку.
— Зачем?
— Просто протяните, — потребовал он. Я протянул, он схватил ее левой рукой и надрезал мой большой палец ножом, который держал в правой. Я вскрикнул от боли и удивления.
— Что это вы задумали? — Я отдернул руку.
— В церемонии могут участвовать только масаи. — Мандака надрезал свой большой палец и прижал его к моему. — Если по какой-то причине я допустил ошибку и вам придется ее исправлять, вы должны быть масаи. Вот почему наша кровь должна соединиться и смешаться.
Он подержал свой кровоточащий палец у моего, потом убрал руку.
— И теперь я — масаи? — Я инстинктивно сунул палец в рот.
— Нет, — ответил он. — Но большего я сделать не могу, и Бог, надеюсь, меня поймет. — Он посмотрел на меня. — Но и ты должен мне помочь.
— Как?
— Вынь палец изо рта. Масаи не обращают внимания на физическую боль.
— Даже ту, которую предстоит испытать вам?
— Я сделаю то, что должен. Но если проявлю слабость…
— Что тогда?
— Тогда тебе придется убить меня, прежде чем я закричу.
— Нет! — Я отпрянул. — Так мы не договаривались!
— Я знаю. И надеюсь, что до этого не дойдет. — Он помолчал. — Но ты мой единственный друг, а теперь и брат. Если тебе покажется, что я готов закричать, ты должен перерезать мне горло, прежде чем звук достигнет моих губ и сорвется с них.
— Я не смогу этого сделать! — запротестовал я.
Он долго смотрел на меня, потом одобрительно кивнул.
— Ты — мой друг и брат и сделаешь то, что должно сделать, — уверенно заявил он.
Я открыл рот, чтобы возразить, но он уже отвернулся от меня и зашагал к бивням. Долго стоял перед ними, что-то бормоча на незнакомом мне языке, потом лег на кучу хвороста и стволов между бивнями.
Начал произносить имена, как я догадался, особо отличившихся верховных вождей масаи. Поднял правую руку, лунный свет блеснул на длинном лезвии ножа Ленаны.
— Сендейо! — воскликнул он, когда нож застыл над его сердцем. — Все сделано! Fezi Nyupi, все исполнено!
И он вогнал нож себе в грудь.
Тело его застыло, нож выпал из руки, пальцы сомкнулись на бивнях. Рот раскрылся, но ни звука не сорвалось с губ.
Я наблюдал, как он еще секунд двадцать извивался от боли. Не выдержал, подбежал к нему, опустился рядом на колени. Он посмотрел на меня, ужасная гримаса перекосила его лицо, но он попытался улыбнуться. Я взял его за руку, не замечая, что его пальцы буквально впиваются в мою кожу.
На мгновение рука его расслабилась, потом вновь сжала мою, я поднял нож, надеясь, что мне не придется им воспользоваться, но зная, что я им воспользуюсь, даже против воли, чтобы помочь ему осуществить начертанное судьбой.
Глаза его уже не видели меня, хватка слабела, но он еще дышал, снова и снова тело его выгибалось от боли. Но вот успокоилось и тело.
— Сделано через семь тысячелетий, — выдохнул он и умер.
Я с трудом подавил тошноту, но ничего не смог поделать со слезами. Все еще плача, я собрал хворост, сухие стволы, завалил ими тело и поджег его погребальный костер.
Вернулся к нашему костерку, наблюдая, как языки пламени вздымаются к небу. Время от времени я бросал в огонь новые стволы, и к рассвету на обрыве остались лишь обугленные кости Букобы Мандаки и обугленные бивни Слона Килиманджаро.
А когда взошло солнце, раздался оглушающий удар грома и хлынул ливень. Я надел перчатки, подошел к шипящим углям и, следуя полученным указаниям, стал разбрасывать кости Мандаки.
Дождь лил все сильнее, и мне пришлось поставить навес, чтобы укрыться от потоков воды.
Он продолжался два часа, а когда закончился, я направился к обрыву, чтобы докончить начатое.
Но меня ждал сюрприз. Обрыв, на котором горел погребальный костер, снесло вниз вместе с костями Мандаки и бивнями. Я осторожно заглянул вниз, но увидел лишь густую растительность, мокрую после дождя, блестящую под лучами жаркого африканского солнца.
Еще час я собирал веши, укладывал их на гравитационные тележки, а затем двинулся вниз по склону, к подножию Килиманджаро.
ОДИННАДЦАТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6304 г. Г.Э.)
Двумя неделями позже я возвратился в свой кабинет, лишь на несколько минут заскочив в квартиру. И квартира, и кабинет показались мне чужими. В кабинете было душно, стены просто давили на меня. Я приказал компьютеру охладить и освежить воздух. Это не помогло, пришлось спасаться прозрачностью стен.
Я принял молекулярный душ, переоделся, заказал пару пирожных и кофе на завтрак, сел за стол.
— Компьютер?
— Да, Дункан Роджас?
— Я хочу, чтобы ты ввел сноску в четыреста девятое земное издание «Рекордов охоты», выпущенное издательством «Уилфорд Брэкстон».
— Ожидаю…
— Бивней Слона Килиманджаро больше не существует. Они находились на Бортаи II, когда звезда стала сверхновой. Никаких следов от них не осталось.
— Исполнено.
— Пошли соответствующее извещение во все библиотеки и музеи.
— Приступаю… Исполнено.
Несколько последующих минут я провел, просматривая корреспонденцию и служебные материалы, поступившие от руководства. Потом открылась дверь, и в кабинет вошла Хильда Дориан.
— Я узнала, что ты вернулся.
— Вчера вечером.
— Спасибо, что позвонил, — с сарказмом бросила она.
— Я устал.
Она в изумлении вытаращилась на меня.
— Позволишь присесть?
Я пожал плечами.
Она приказала креслу приблизиться, села.
— Где твой наставник?
— Наставник?
— Мандака.
— Он умер.
— На Земле? Я кивнул.
— Ты сообщил об этом властям? Я кивнул.
— От чего он умер?
— Сердечный приступ.
— Ты привез тело для вскрытия?
— Нет. Родственников у него нет, а он просил похоронить его на Земле.
Последовал еще один изумленный взгляд.
— Ты изменился.
— Правда? Она кивнула:
— Еще больше замкнулся в себе.
— Я не заметил.
— И стал совсем уж молчаливым.
— Задавай вопросы.
— Зачем? Ты все равно солжешь.
— Почему ты так решила? — Разубеждать ее я не счел нужным.
— Дункан, я узнала о твоем возвращении, увидев, какое распоряжение ты отдал компьютеру.
— Освежить воздух?
— Занести в банк памяти информацию об уничтожении бивней при взрыве сверхновой.
— А, ты об этом…
— Вроде бы ты говорил мне, что бивни на Небесной Сини.
— Я ошибся.
— И отправился с Мандакой на Землю без бивней? Пообщаться с духами его предков?
— Бивни утеряны. Я не хочу, чтобы их разыскивал кто-то еще.
— Это решение должен принимать ты?
— Больше некому.
— Мандака действительно умер?
— Мандака действительно умер. Хильда нахмурилась.
— Ты, часом, его не убил? — стрельнула она вопросом.
— Нет, я его не убил. Но был готов.
— Не понимаю тебя.
— Знаю, что не поймешь.
— Я думала, он был твоим другом.
— Это точно, — искренне ответил я. Она долго смотрела на меня, потом в ее голосе появились нотки сочувствия, — Тогда мне очень жаль тебя, Дункан. Я знаю, как трудно ты сходишься с людьми. Надеюсь, ты найдешь себе нового друга.
— Я тоже на это надеюсь.
Мы поговорили еще несколько минут, я напомнил, что хочу пригласить ее и Гарольда в ресторан, после чего она вернулась к себе, а я остался один, чтобы разобраться в своих чувствах.
Но эмоции — не факты, чем больше стараешься выстроить их ряд, тем больше они перепутываются между собой. В конце концов я пришел к выводу, что сопереживание — из тех эмоций, что лучше оставить Хильде и ей подобным, кто полагает, что это добродетель. Я попытался побыть таким, как они, но мне стало очень уж не по себе, и я решил больше не играть в эти игры.
Ближе к полудню мне уже заметно полегчало: медленно, но верно я становился самим собой. Вечером я повел Хильцу и Гарольда в «Древние времена», ресторан и театр одновременно. Выполнив обещанное, поздним вечером вернулся в кабинет и попытался определить размах крыльев недавно убитой Дьявольской совы. К тому времени, когда я начал сравнивать довольно-таки противоречивые показания, все мысли о Мандаке и бивнях окончательно выскочили у меня из головы.
Уснул я, когда забрезжил рассвет.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
БИВНИ (6304 г. Г.Э.)
Я наблюдал, как бивни, мои бивни, в потоке воды плывут по склону Килиманджаро, чтобы соединиться с моим прахом, покоящимся под толщей земли, и ожидание мое наконец-то окончилось.
Я очень стар, я многое повидал. Я видел темную пещеру на Беламоне XI и сотрясающие твердь ураганы Афинии. Я сталкивался с охотниками, ворами, религиозными фанатиками, хорошими людьми и плохими, Даже теперь, когда зрение мое слабеет, я все еще вижу цепь событий, которая привела Букобу Мандаку на священную гору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Грустно осознавать, что вы умираете зря.
— Я умру за свою веру. Есть ли у человека более веская причина для смерти?
— Нет, — признал я.
— И разве можно найти лучшее место, чем это? — продолжил он. — Тут все началось, мистер Роджас. Меньше чем в сутках пути от подножия горы находится ущелье Олдовай, где человек сделал первые шаги на двух ногах. Эту гору Бог даровал моему народу, и отсюда мы пошли на север и на запад, покоряя всех, кто стоял у нас на пути. Великие люди поднимались на эту гору, мистер Роджас, поэты и вожди, охотники и исследователи, писатели и воины. И здесь испустило дух величайшее животное всех времен. — Он помолчал, окинул взглядом равнину, вздохнул. — Нет, лучшего места для смерти мне не найти.
Я устыдился того, что ему пришлось все это мне объяснять, и, чтобы скрыть смущение, быстро спросил:
— А вы не боитесь?
Он долго думал, потом покачал головой.
— Моя жизнь меня не радовала, мистер Роджас. Единственное, что я могу сделать сам, — это покончить с ней. Так что смерть меня не страшит.
— Я был бы в ужасе, — признался я.
— Каждое живое существо проходит путь, неизменно оканчивающийся смертью. Разница между нами состоит в том, что я с детства признаю эту неизбежность, а вы стараетесь ее игнорировать.
— Возможно, — с неохотой согласился я, думая о том, что различий у нас несколько больше, но не смог их найти. — Но я не уверен, что пошел бы на это, даже если бы меня к этому готовили.
— Если б вы знали, что все дорогие вам люди, все предки, которых вы чтили, останутся проклятыми до скончания века, пока вы не проведете обряд очищения, думаю, у вас достало бы сил.
— Едва ли я смог бы убедить себя, что все это правда.
— Это вопрос веры, не логики.
— Но если вы ошибаетесь…
— Тогда один несчастный человек расстанется с жизнью чуть раньше положенного срока. И это событие не станет ни личной, ни вселенской трагедией.
Я обдумал услышанное и не нашел возражений. Мы помолчали. Потом я пожаловался, что замерз. Мандака собрал хворост и разжег костер.
— Садитесь поближе к огню, мистер Роджас, — предложил он, и я последовал его совету. — Так лучше?
— Да, благодарю вас, — ответил я, наслаждаясь идущим от костра теплом, терпким запахом дыма.
— Знаете, — заговорил Мандака, не отрывая глаз от язычков пламени, — человек несчетные тысячи лет вот так сидел у костра, готовил пищу, грелся, отгонял хищников. Теперь мы создаем искусственную среду обитания, производим еду из химических отходов. Условия нашей жизни меняются, но меняемся ли мы?
— Мы, несомненно, продвинулись в своем развитии, — вставил я.
— Я не об этом. Появилось ли что-то более важное, чем ощущения тепла, сытости, безопасности? Поэтому куда легче сделать это здесь… — Он обвел рукой гору, небо, усеянное звездами. — ..В колыбели человечества, у этого костра.
— Должно быть, иначе мы бы сюда не пришли.
— А почему мы здесь?
— Чтобы совершить невозможное.
— Невозможное совершил Бутамо, раб, семь тысяч лет тому назад.
Я обдумал его слова.
— Сегодня перед вами стоит задача потруднее.
— Все это я мог проделать, не уходя к звездам.
— Иначе вы не нашли бы бивни, — напомнил я.
— Тогда, наверное. Господь хотел, чтобы я побывал на звездах и понял, что нет ничего важнее этой ночи здесь, на Килиманджаро.
— И смерти.
— И смерти, — согласился он. Я задумчиво смотрел на огонь. Никогда раньше я не сидел у костра и пришел к выводу, что мне это нравится.
— Как вы думаете, что ждет вас впереди? — наконец спросил я.
— После смерти?
— Да.
Он пожал плечами:
— Пока мне это знать не дано.
— Небытие?
— Возможно.
— Может, небытие — это все, что нашли остальные масаи.
— А может, это все, что они искали.
— Если не небытие, тогда что? Он ответил не сразу.
— Может, я окажусь во времени, предшествующем смерти слона, живущим в гармонии с природой.
— По мне это далеко не рай.
— Неужели? Оглянитесь вокруг, мистер Роджас. Мы покоряем один мир и находим тысячу других. Мы устанавливаем дружеские отношения с одной цивилизацией и уничтожаем тысячу других. Мы излечиваем одну болезнь и сталкиваемся с тысячью новых. На каждое наше достижение возникает тысяча неразрешимых проблем. Может, райский сад не начало пути, а конечная точка?
— По вашему тону ясно, что вы готовы к смерти. — Я придвинулся к костру, спасаясь от холода.
— Умирают все. А я умру не напрасно.
— Вы на это надеетесь.
— Я знаю.
— Но если Сендейо ошибся…
— Моя смерть все равно будет что-то да значить. — Он улыбнулся. — Похоже, вы хотите меня отговорить. Вас мое намерение задело за живое, а я подозреваю, что раньше с вами такого не случалось.
— Это правда, — с неохотой признал я. — Но стоит ли ради этого умирать?
— Не знаю, — ответил Мандака. — Надеюсь, что да.
— Я бы предпочел остаться безразличным.
— Я бы предпочел, чтобы кто-то из масаи, живущих до меня, сделал то, что предстоит мне сегодня. Так что наши благие пожелания не будут реализованы.
— Это несправедливо.
— В жизни далеко не всегда находится место справедливости.
— Я нашел бивни. Выполнил свою работу. На том следовало поставить точку.
— Вы не из тех, кто останавливается на полпути. Для вас точка будет поставлена лишь по написании последней главы истории бивней.
Я помолчал, обдумывая его слова.
— Все равно мне это не по душе.
— Всю профессиональную жизнь вы имели дело с параметрами мертвых животных. Через несколько часов я присоединюсь к ним, а вы сможете вернуться в бесстрастный мир исследователя. А пока предлагаю вам подумать о Слоне Килиманджаро.
— Он мертв почти восемь тысяч лет. Чего о нем думать?
— Если души масаи затерялись между этой жизнью и следующей, как провел эти годы он? Проспал ли их вечным сном или, наоборот, душа его не знала покоя, требуя вернуть ту ее часть, что вы разыскали на просторах галактики? Подумайте об этом, мистер Роджас. Если мое деяние не освободит от заклятия мой народ, возможно, ваше упокоит наконец величайшее из животных.
— Хотелось бы в это верить.
— Но вы не верите? Я покачал головой.
— Мне очень жаль вас, мистер Роджас, — вздохнул Мандака. — Это беда — верить лишь в то, что можно увидеть, замерить, пощупать руками.
— А мне очень жаль вас, — искренне ответил я — Не верить в это — тоже беда.
Он вгляделся в далекую равнину.
— Что вы там высматриваете? — спросил я.
— Прошлое, — последовал ответ. — Настоящее. Может, даже будущее.
— Ваше будущее? — удивился я. Он усмехнулся:
— Мое будущее определилось семь тысяч лет тому назад и через час оборвется. Видите? — Он указал на небо. — Взошла полная луна, чтобы призвать меня до того, как хлынет дождь.
— Что-то я не вижу облаков. — Я посмотрел на звездное небо.
— Будет дождь, — уверенно заявил он и направился к гравитационным тележкам. — Пора начинать.
Он вывел тележки на обрыв, выходящий к равнине, в сорока футах от костра, осторожно положил бивни на землю, приказал тележкам вернуться на прежнее место.
— Обряд я совершу здесь, глядя на земли моих предков, где ветви не заслоняют меня от взгляда Бога.
— Вроде бы Сендейо говорил, что масаи должны построить для бивней алтарь.
— Бивни на священной горе, которую даровал нам Бог, — ответил Мандака. — Они лежат на Его траве и растениях. Его ветках и корешках. Какой алтарь, сработанный человеком, сравнится с этим?
Он достал из тюка сплетенную из травы сеть, длиной десять футов, шириной — четыре.
— Эта сеть, — он расстелил ее между бивнями, — сплетена из трав, растущих на планетах, где побывали бивни.
Покончив с сетью, он собрал хворост и с десяток сухих стволов, положил все на сеть.
— Когда я умру, завалите мое тело хворостом и сухими стволами и зажгите костер.
— Если вы этого хотите.
— Хочу. А потом не забудьте разбросать мои кости и развеять пепел.
— Не забуду.
— Я понимаю, вам это будет противно, но помните, что я уже ничего не почувствую.
— Я все сделаю.
— Я знаю. — Мандака посмотрел на небо. — Еще пять минут.
И пока я протягивал руки к костру, чтобы отогнать холод, он медленно разделся и, обнаженный, выпрямился во весь роит под лунным светом, пробивающимся сквозь листву. Потом наклонился над гравитационной тележкой, достал из тюка головной убор из гривы льва. За головным убором последовало ожерелье из когтей льва, еще несколько минут он разрисовывал лицо.
И наконец вытащил длинный нож.
— Он принадлежал брату Сендейо, Ленане, верховному вождю всех масаи.
— Нож впечатляет, — без особого энтузиазма ответил я.
— У нас есть еще одно дело. Мандака подошел ко мне.
— Есть? Он кивнул:
— Протяните руку.
— Зачем?
— Просто протяните, — потребовал он. Я протянул, он схватил ее левой рукой и надрезал мой большой палец ножом, который держал в правой. Я вскрикнул от боли и удивления.
— Что это вы задумали? — Я отдернул руку.
— В церемонии могут участвовать только масаи. — Мандака надрезал свой большой палец и прижал его к моему. — Если по какой-то причине я допустил ошибку и вам придется ее исправлять, вы должны быть масаи. Вот почему наша кровь должна соединиться и смешаться.
Он подержал свой кровоточащий палец у моего, потом убрал руку.
— И теперь я — масаи? — Я инстинктивно сунул палец в рот.
— Нет, — ответил он. — Но большего я сделать не могу, и Бог, надеюсь, меня поймет. — Он посмотрел на меня. — Но и ты должен мне помочь.
— Как?
— Вынь палец изо рта. Масаи не обращают внимания на физическую боль.
— Даже ту, которую предстоит испытать вам?
— Я сделаю то, что должен. Но если проявлю слабость…
— Что тогда?
— Тогда тебе придется убить меня, прежде чем я закричу.
— Нет! — Я отпрянул. — Так мы не договаривались!
— Я знаю. И надеюсь, что до этого не дойдет. — Он помолчал. — Но ты мой единственный друг, а теперь и брат. Если тебе покажется, что я готов закричать, ты должен перерезать мне горло, прежде чем звук достигнет моих губ и сорвется с них.
— Я не смогу этого сделать! — запротестовал я.
Он долго смотрел на меня, потом одобрительно кивнул.
— Ты — мой друг и брат и сделаешь то, что должно сделать, — уверенно заявил он.
Я открыл рот, чтобы возразить, но он уже отвернулся от меня и зашагал к бивням. Долго стоял перед ними, что-то бормоча на незнакомом мне языке, потом лег на кучу хвороста и стволов между бивнями.
Начал произносить имена, как я догадался, особо отличившихся верховных вождей масаи. Поднял правую руку, лунный свет блеснул на длинном лезвии ножа Ленаны.
— Сендейо! — воскликнул он, когда нож застыл над его сердцем. — Все сделано! Fezi Nyupi, все исполнено!
И он вогнал нож себе в грудь.
Тело его застыло, нож выпал из руки, пальцы сомкнулись на бивнях. Рот раскрылся, но ни звука не сорвалось с губ.
Я наблюдал, как он еще секунд двадцать извивался от боли. Не выдержал, подбежал к нему, опустился рядом на колени. Он посмотрел на меня, ужасная гримаса перекосила его лицо, но он попытался улыбнуться. Я взял его за руку, не замечая, что его пальцы буквально впиваются в мою кожу.
На мгновение рука его расслабилась, потом вновь сжала мою, я поднял нож, надеясь, что мне не придется им воспользоваться, но зная, что я им воспользуюсь, даже против воли, чтобы помочь ему осуществить начертанное судьбой.
Глаза его уже не видели меня, хватка слабела, но он еще дышал, снова и снова тело его выгибалось от боли. Но вот успокоилось и тело.
— Сделано через семь тысячелетий, — выдохнул он и умер.
Я с трудом подавил тошноту, но ничего не смог поделать со слезами. Все еще плача, я собрал хворост, сухие стволы, завалил ими тело и поджег его погребальный костер.
Вернулся к нашему костерку, наблюдая, как языки пламени вздымаются к небу. Время от времени я бросал в огонь новые стволы, и к рассвету на обрыве остались лишь обугленные кости Букобы Мандаки и обугленные бивни Слона Килиманджаро.
А когда взошло солнце, раздался оглушающий удар грома и хлынул ливень. Я надел перчатки, подошел к шипящим углям и, следуя полученным указаниям, стал разбрасывать кости Мандаки.
Дождь лил все сильнее, и мне пришлось поставить навес, чтобы укрыться от потоков воды.
Он продолжался два часа, а когда закончился, я направился к обрыву, чтобы докончить начатое.
Но меня ждал сюрприз. Обрыв, на котором горел погребальный костер, снесло вниз вместе с костями Мандаки и бивнями. Я осторожно заглянул вниз, но увидел лишь густую растительность, мокрую после дождя, блестящую под лучами жаркого африканского солнца.
Еще час я собирал веши, укладывал их на гравитационные тележки, а затем двинулся вниз по склону, к подножию Килиманджаро.
ОДИННАДЦАТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6304 г. Г.Э.)
Двумя неделями позже я возвратился в свой кабинет, лишь на несколько минут заскочив в квартиру. И квартира, и кабинет показались мне чужими. В кабинете было душно, стены просто давили на меня. Я приказал компьютеру охладить и освежить воздух. Это не помогло, пришлось спасаться прозрачностью стен.
Я принял молекулярный душ, переоделся, заказал пару пирожных и кофе на завтрак, сел за стол.
— Компьютер?
— Да, Дункан Роджас?
— Я хочу, чтобы ты ввел сноску в четыреста девятое земное издание «Рекордов охоты», выпущенное издательством «Уилфорд Брэкстон».
— Ожидаю…
— Бивней Слона Килиманджаро больше не существует. Они находились на Бортаи II, когда звезда стала сверхновой. Никаких следов от них не осталось.
— Исполнено.
— Пошли соответствующее извещение во все библиотеки и музеи.
— Приступаю… Исполнено.
Несколько последующих минут я провел, просматривая корреспонденцию и служебные материалы, поступившие от руководства. Потом открылась дверь, и в кабинет вошла Хильда Дориан.
— Я узнала, что ты вернулся.
— Вчера вечером.
— Спасибо, что позвонил, — с сарказмом бросила она.
— Я устал.
Она в изумлении вытаращилась на меня.
— Позволишь присесть?
Я пожал плечами.
Она приказала креслу приблизиться, села.
— Где твой наставник?
— Наставник?
— Мандака.
— Он умер.
— На Земле? Я кивнул.
— Ты сообщил об этом властям? Я кивнул.
— От чего он умер?
— Сердечный приступ.
— Ты привез тело для вскрытия?
— Нет. Родственников у него нет, а он просил похоронить его на Земле.
Последовал еще один изумленный взгляд.
— Ты изменился.
— Правда? Она кивнула:
— Еще больше замкнулся в себе.
— Я не заметил.
— И стал совсем уж молчаливым.
— Задавай вопросы.
— Зачем? Ты все равно солжешь.
— Почему ты так решила? — Разубеждать ее я не счел нужным.
— Дункан, я узнала о твоем возвращении, увидев, какое распоряжение ты отдал компьютеру.
— Освежить воздух?
— Занести в банк памяти информацию об уничтожении бивней при взрыве сверхновой.
— А, ты об этом…
— Вроде бы ты говорил мне, что бивни на Небесной Сини.
— Я ошибся.
— И отправился с Мандакой на Землю без бивней? Пообщаться с духами его предков?
— Бивни утеряны. Я не хочу, чтобы их разыскивал кто-то еще.
— Это решение должен принимать ты?
— Больше некому.
— Мандака действительно умер?
— Мандака действительно умер. Хильда нахмурилась.
— Ты, часом, его не убил? — стрельнула она вопросом.
— Нет, я его не убил. Но был готов.
— Не понимаю тебя.
— Знаю, что не поймешь.
— Я думала, он был твоим другом.
— Это точно, — искренне ответил я. Она долго смотрела на меня, потом в ее голосе появились нотки сочувствия, — Тогда мне очень жаль тебя, Дункан. Я знаю, как трудно ты сходишься с людьми. Надеюсь, ты найдешь себе нового друга.
— Я тоже на это надеюсь.
Мы поговорили еще несколько минут, я напомнил, что хочу пригласить ее и Гарольда в ресторан, после чего она вернулась к себе, а я остался один, чтобы разобраться в своих чувствах.
Но эмоции — не факты, чем больше стараешься выстроить их ряд, тем больше они перепутываются между собой. В конце концов я пришел к выводу, что сопереживание — из тех эмоций, что лучше оставить Хильде и ей подобным, кто полагает, что это добродетель. Я попытался побыть таким, как они, но мне стало очень уж не по себе, и я решил больше не играть в эти игры.
Ближе к полудню мне уже заметно полегчало: медленно, но верно я становился самим собой. Вечером я повел Хильцу и Гарольда в «Древние времена», ресторан и театр одновременно. Выполнив обещанное, поздним вечером вернулся в кабинет и попытался определить размах крыльев недавно убитой Дьявольской совы. К тому времени, когда я начал сравнивать довольно-таки противоречивые показания, все мысли о Мандаке и бивнях окончательно выскочили у меня из головы.
Уснул я, когда забрезжил рассвет.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
БИВНИ (6304 г. Г.Э.)
Я наблюдал, как бивни, мои бивни, в потоке воды плывут по склону Килиманджаро, чтобы соединиться с моим прахом, покоящимся под толщей земли, и ожидание мое наконец-то окончилось.
Я очень стар, я многое повидал. Я видел темную пещеру на Беламоне XI и сотрясающие твердь ураганы Афинии. Я сталкивался с охотниками, ворами, религиозными фанатиками, хорошими людьми и плохими, Даже теперь, когда зрение мое слабеет, я все еще вижу цепь событий, которая привела Букобу Мандаку на священную гору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32