На прошлой неделе он пас коров на юго-восточном склоне, а когда они спустились вниз, оказалось, что две коровы пропали. Оставив стадо сыновьям, Раканья вернулся на Килиманджаро, чтобы найти коров.
И наткнулся на тушу самого большого в мире слона и тело Бутамо, в котором еще теплилась жизнь.
— Кто ты? — спросил Раканья.
— Воды, — едва шевельнулись губы Бутамо в запекшейся крови.
Раканья дал умирающему воды.
— Кто ты? — вновь спросил он.
— Я тебя не понимаю.
Раканья в третий раз повторил вопрос, перейдя с языка масаи на суахили.
— Я — Бутамо.
— Что ты делаешь на нашей горе?
— Вашей горе? — прошептал Бутамо, явно не понимая, что это означает.
— Бог отдал масаи землю между Кириниягой и Килиманджаро, — объяснил Раканья.
— Я убежал от работорговцев, — выдохнул Бутамо, — но слон, которого я застрелил, убил меня. Пожалуйста, спрячь от них мое тело.
— С какой стати?
— Они отнесут меня в мою деревню, чтобы мои собратья знали, что убежать от Шунди невозможно. Птицы выклюют мои глаза, муравьи обглодают плоть, а гиены сожрут кости. Не дозволяй им сделать все это. Закопай меня или сбрось в глубокое ущелье.
— Какая разница, что произойдет с тобой после смерти, — пожал плечами Раканья. — Мне надо искать пропавших коров. — И он встал, чтобы уйти.
— Подожди! — изо всех оставшихся сил выкрикнул Бутамо.
— Что еще, раб?
— Если ты спрячешь мое тело, я скажу тебе, как разбогатеть.
— Я уже богат, — ответил Раканья. — У меня много коров и коз и уже есть три жены.
— В один день ты сможешь удвоить свое богатство. Раканья присел на корточки рядом с Бутамо.
— Как? — спросил он.
— Человек, который охотится за мной, торгует не только рабами, но и слоновой костью. Если ты продашь ему бивни слона, которого я убил, он заплатит тебе так много серебряных монет, что ты сможешь купить целое стадо.
— Масаи не торгуют слоновой костью, мы не пользуемся монетами белого человека.
— На деньги, которые он заплатит тебе, ты сможешь купить пятьдесят коров.
Раканья подумал о том, что шансы найти двух коров практически нулевые, прикинул, сколько коров потребуют за девушку, на которую он недавно положил глаз, задумчиво посмотрел на слоновью тушу.
— Как зовут работорговца? — спросил он.
— Ты спрячешь мое тело?
Раканья кивнул.
— Спрячу.
— Его зовут Шунди, из племени кавирондо. С ним три следопыта-вандеробо.
— Как мне отделить бивни? Раньше я никогда этим не занимался.
— Если ты подождешь три или четыре дня, то сможешь просто выдернуть их.
— Я не могу сидеть здесь столько времени.
— Тогда ты можешь… — Бутамо зашелся в кашле и, больше не произнеся ни слова, умер.
Раканья огляделся, нашел большой заостренный камень, какой мог бы использовать вместо топора, если б камень попался ему около дома. Подошел к туше, ощупал челюсть, нашел то место, где крепился бивень, и начал вырубать его из кожи и мышц.
Работа эта заняла много времени, и когда он отделил оба бивня, уже стемнело. Не обращая внимания на холод, он по одному отнес их на полмили и спрятал под кустами. Потом вернулся к Бутамо, взвалил тело на плечо, подошел к краю ближайшей пропасти и сбросил тело вниз, подождал, пока до него донесся глухой удар (тело упало на землю, пролетев тысячу футов), и вернулся к лишенной бивней туше слона.
Разжег костер, дожидаясь гостей.
Вандеробо нашли его утром, но сам Шунди прибыл уже к полудню. Работорговец обошел тушу слона, отметил, что бивней нет, улыбнулся, посмотрел наконец на Раканью.
— Ты — масаи, не так ли? — спросил Шунди. Раканья кивнул.
— Я преследовал раба. След привел сюда.
— Он здесь, — подтвердил Раканья.
— Где?
— Он мертв.
— Мне нужно его тело.
— Тело ты не получишь. — Раканья пренебрежительно глянул на трех вандеробо.
— Мне нужно тело.
— Ты уйдешь без него, если не хочешь кровавой мести масаи, — ответил Раканья. Шунди всмотрелся в него:
— Ты — единственный масаи, которого я вижу.
— Одного достаточно.
— Не нравится мне наглость масаи. Я думаю, им просто необходимо пожить в рабстве.
Прежде чем кто-то двинулся с места, Раканья пробил копьем грудь одного вандеробо, поднял другое копье, деревянное, которое изготовил вечером.
— У тебя тоже одна жизнь, — заметил он.
— Ты прав. — Шунди вытащил из-за пояса револьвер, взвел курок, прицелился в Раканью. Тот без страха смотрел на револьвер.
— Если ты меня убьешь, то не сможешь найти бивни слона, — Ага! — Шунди улыбнулся. — Вот это уже деловой разговор!
— Нам не о чем говорить, пока ты не выбросишь револьвер.
Шунди сунул револьвер за пояс.
— Ты должен его выбросить, — повторил Раканья — Иначе ты убьешь меня после того, как я отдам тебе бивни.
— Даю тебе слово, что не убью.
— Много ли стоит слово работорговца? — усмехнулся Раканья.
Шунди достал револьвер, печально посмотрел на него, вздохнул и швырнул в пропасть.
— Пошли. — Раканья двинулся вверх по склону. — Я покажу тебе, где бивни.
Они взбирались на гору минут пятнадцать. Потом Раканья подошел к кустам, под которыми спрятал бивни, вытащил их на открытое место.
— Клянусь Аллахом! — воскликнул работорговец. — Никогда не видел таких бивней. — Он опустился на корточки, внимательно осмотрел их. — Ты напортачил, масаи. Отрубил не меньше пяти фунтов от основания бивней.
— Они все равно самые большие бивни на свете.
— Это точно.
— Сколько серебряных монет белого человека ты мне заплатишь?
— Я дам тебе сорок серебряных шиллингов, — ответил Шунди.
— За каждый.
— Это большие деньги, — покачал головой работорговец.
— Бивни того стоят.
— Слишком дорого.
— Тогда они останутся здесь, пока не сгниют. Тебя на Килиманджаро больше не пустят.
Шунди еще раз оглядел бивни, пожал плечами:
— Хорошо. Восемьдесят шиллингов.
— Отсчитай их и положи на землю. Я их подберу Шунди кивнул, достал туго набитый кошель, начал отсчитывать шиллинги.
— Я хочу и это. — Раканья указал на большую золотую монету.
— Это доллар Марии-Терезы. Он стоит много шиллингов.
— Отдай его мне.
— Хорошо. — Шунди положил доллар на землю. — Он твой, если ты отведешь нас вниз, чтобы мы не заблудились.
Раканья собрал монеты, ссыпал их в бурдюк для воды. Подождал, пока каждый из вандеробо взвалил на плечо по бивню, начал спускаться к прогалине, на которой убили слона.
Прогремел выстрел, Раканья упал лицом вниз; умерев еще до того, как коснулся земли.
— Наглый сукин сын, — усмехнулся Шунди с дымящимся револьвером в руке. — Неужели ты мог подумать, что у великого Шунди только один револьвер и он выбросит его только потому, что этого хочет жалкий варвар?
Он подошел к трупу Раканьи, забрал деньги, повернулся к следопытам.
— Следуйте за мной! — приказал он. — И упаси вас Аллах повредить бивни.
Боль ушла. Исчезли все чувства, даже голод и жажда больше не мучили меня, однако покой я не обрел, что-то меня тревожило, и я закричал. Я кричал все громче и громче, пока крик мой не проник в сон самого Сендейо.
Ярко горел костер, освещая обмазанные глиной хижины деревни. Старейшины сидели у огня, за ними широким кругом расположились пятьсот elmorani, гордых воинов-масаи, с разрисованными лицами, с копьями, на наконечниках которых вспыхивали отблески пламени.
Внезапно из темноты появилась высокая фигура Сендейо, брата верховного вождя всех масаи. Он подошел к самому костру.
— Мне приснился сон, дети мои, — заговорил Сендейо. Свет и тень играли на его черном лице.
Он оглядел сидящих, дожидаясь, пока ему ответит самый уважаемый старейшина.
— Расскажи нам твой сон, Сендейо.
— Много ночей я спал плохо. Сегодня стало ясно почему.
Он выдержал паузу, дожидаясь полной тишины.
— В этом сне я увидел вождя всех слонов, лежащего мертвым на склоне великой Килиманджаро.
Он вновь замолчал, теперь старейшины и воины жадно ловили каждое его слово.
— Слона убил не масаи, — продолжал Сендейо, — ибо масаи не убивают животных ради мяса или слоновой кости. Мы убиваем только львов, чтобы доказать, что стали мужчинами.
— Кто убил слона, о Сендейо?
— Слона убил сбежавший раб.
— Какое отношение имеет твой сон к масаи, о Сендейо? — последовал вопрос старейшины.
— В моем сне воин-масаи по имени Раканья подошел к слону, — вновь пауза, — отрубил его бивни и продал их.
— Я знаю Раканью, — подал голос другой старейшина. — Он пропал шесть дней тому назад.
— Вы найдете его тело на склоне Килиманджаро, — с абсолютной уверенностью заявил Сендейо, и стон ужаса пролетел над воинами и старейшинами, не ужаса смерти, ибо масаи смерти не боялись, но ужаса перед могуществом человека, который мог видеть недоступное остальным. — Я приказываю вам не искать тело, — продолжил Сендейо. — Он нарушил закон и обесчестил свой народ. Он надругался над вождем всех животных, он начал торговать с белыми. — Сендейо помолчал. — Он обесчестил всех масаи.
Все со страхом смотрели на Сендейо, ожидая продолжения.
— С этого дня все, что принадлежит масаи, обратится в пыль. Это произойдет не в один миг, масаи сильны и многочисленны, но это произойдет. Упадет плодородие наших земель, кикуйю, луо и вакамба превзойдут нас числом, белый человек погубит наших воинов, и сам язык масаи исчезнет, уступив место суахили и языку белого человека. Наша численность будет уменьшаться, оружие отнимут у нас, наши люди забудут, кто такие масаи. И с этого дня души всех масаи будут бродить между этой и следующей жизнью.
Страх и ужас охватили сидевших вокруг.
— Скажи нам, что мы должны сделать, о Сендейо! — вскричали старейшины. — Скажи нам, как снять это таку, самое ужасное из заклятий?
— Есть способ. — Мгновенно установилась мертвая тишина. — Вы должны найти бивни и принести их на Килиманджаро, на то самое место, где умер слон. Там вы соорудите алтарь и окропите его невинной кровью, кровью необрезанного мальчика-масаи. Только так можно вернуть честь масаи. Только тогда души собравшихся здесь и еще не рожденных освободятся от этого таку. Только так души всех масаи найдут упокоение.
Сендейо обвел взглядом старейшин и воинов.
— Я сказал. Теперь дело за вами.
Он повернулся и возвратился в свою хижину, и более его сны не тревожил образ Слона Килиманджаро. Сендейо никогда больше не упомянул о нем до самой смерти, нашедшей его семь лет спустя.
С тех пор душа моя бродила по просторам космоса, ожидая и наблюдая, ожидая и наблюдая, а заклятие Сендейо исполнялось, масаи лишились былого могущества, их численность падала, богатство исчезало. Я видел, как Масаи Лайбон приобрел мои бивни, я видел, как Тембо Лайбон проиграл их в карты, я видел, как Лийо Нельон умер, прежде чем они попали к нему, и, наконец, остался только один масаи, высокий храбрец, которого звали Букоба Мандака, отделенный триллионами триллионов миль от священной горы Килиманджаро.
ДЕСЯТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)
Закончив рассказ, Мандака замолчал, ожидая моей реакции.
— Вот, значит, как вы намерены поступить с бивнями, — наконец вырвалось у меня. Он кивнул:
— Выбора нет.
— Выбор у вас есть, — возразил я. — Вы можете не приносить себя в жертву.
— Это надо сделать.
— Почему? Из-за того, что семь тысяч лет тому назад кто-то наложил заклятие на масаи?
— Но ведь заклятие осуществилось, не так ли?
— Вы не знаете, связано ли с ним падение масаи.
— Речь тут не о знании, а о вере.
— Что ж, я в это не верю.
Вновь в моем кабинете повисла тяжелая тишина. Я заметил, что сигара потухла, и раскурил ее.
— Когда вы вылетаете на Небесную Синь? — спросил я.
— Завтра утром. Я бы хотел, чтобы вы полетели со мной.
— Времени мало. Боюсь, «Брэкстон» меня не отпустит.
— Отпустит, — возразил он.
— С чего такая уверенность?
— Их задача — зарабатывать деньги. Однажды я купил вас у них. Куплю еще раз.
— То есть заплатите им за мое отсутствие помимо моих комиссионных? Он кивнул:
— Я всегда готов платить за то, что мне нужно, мистер Роджас.
— Бивни вы получите. И сразу полетите с ними на Землю?
— Да. — Наступила неловкая пауза. — И повторяю, я бы хотел, чтобы вы составили мне компанию.
— Почему?
— На то есть причины.
— Мне бы хотелось их знать, потому что я не намерен участвовать в обряде, который завершится вашей смертью.
— Вам не придется в нем участвовать, заверяю вас.
— Так зачем я вам нужен?
— После завершения обряда мое тело надо сжечь, а пепел рассеять по ветру. С такой просьбой я могу обратиться к очень немногим людям. Вы — один из них.
— Так ли это необходимо? — спросил я. — Вы — последний масаи. Что бы вы ни сделали, новых масаи не появится. Зачем жертвовать жизнью ради уже исчезнувшего племени?
— Я делаю это не для тех масаи, которые появятся на свет Божий. Тут вы правы, я — последний. — Он помолчал. — Я делаю это ради всех масаи, что жили во времена Сендейо и после него, ибо их души не могут найти покоя, пока на склонах Килиманджаро не будет принесена очистительная жертва.
— Пророчества Сендейо — примитивные заклинания, ничего больше.
— Они — основа моей веры, — возразил Мандака. — И вашим аргументам ее не поколебать.
Я долго смотрел на него, потом согласно кивнул.
— Хорошо. Вопрос закрыт, во всяком случае, на текущий момент.
— Благодарю вас. Так вы полетите со мной?
— Если вы договоритесь с «Брэкстоном», на Небесную Синь полечу. Я хочу посмотреть на бивни. Мандака поднялся.
— Тогда мне пора готовиться к отлету. Вы сможете подъехать завтра утром к моему кораблю?
— Где он находится?
Он назвал номер ангара и взлетной площадки в местном космопорте.
— Когда взлет?
— На рассвете, мистер Роджас. Пожалуйста, не опаздывайте. Мне не терпится добраться до бивней.
Он вышел из кабинета, оставив меня осмысливать последствия предстоящей одиссеи.
— Ты сошел с ума?
Хильда сидела напротив меня за столиком в кафетерии для руководства, ее круглое лицо раскраснелось от негодования.
— Нет. — Я покачал головой. — Вроде бы нет.
— Что ты знаешь об этом человеке?
— Много чего. — Я отправил в рот кусок пирожного.
— Много чего, — повторила она. — А чего много? Он появляется неизвестно откуда, в архивах Монархии о нем нет ни бита информации, он признает, что не остановится перед убийством, если кто-то станет между ним и бивнями, он живет как какое-то животное в этой жуткой квартире, и ты берешь четырехнедельный отпуск, чтобы лететь с ним на Землю и присутствовать при языческой церемонии, о которой ты ничего мне не говоришь.
— Ему нужна моя помощь. И пока я согласился лететь с ним только на Небесную Синь. Насчет Земли я еще не решил.
— Почему-то, когда мне требовалась твоя помощь, ты ссылался на загруженность работой, — фыркнула Хильда и ударила пухлым кулачком по столу, расплескав чай.
— Это моя работа, — терпеливо объяснил я.
— Твоя работа закончилась, как только ты нашел бивни.
— Я их еще не нашел, — уточнил я. — Вот почему я должен лететь на Небесную Синь.
— Не води меня за нос, Дункан. Ты их нашел, в этом можно не сомневаться. Слишком уж самодовольная у тебя физиономия.
Я не мог этого отрицать, но не хотелось и подтверждать, поэтому я молча смотрел на нее.
— Скажи мне правду, — после долгой паузы взмолилась Хильда. — Ты думаешь, то, что он собирается сделать, как-то связано с восстановлением чести или престижа масаи?
— То, что думаю я, значения не имеет. Он думает, что связано, а это — главное. Она покачала головой:
— Почему я трачу на тебя столько времени, Дункан?
— В самом деле, почему? Она пожала плечами:
— Если бы я знала.
— Ты не можешь объяснить, почему тебя тянет ко мне. Я не могу сказать, почему я решил помочь Мандаке. Почему бы нам не остановиться на том, что я наконец-то выполняю то, чего ты от меня хотела?
— Когда это я говорила, что хочу отправить тебя на Землю с Мандакой?
— Ты всегда говорила, что хочешь, чтобы я брал на себя обязательства по отношению к кому-либо. А когда я взялся помочь Мандаке, ты начинаешь жаловаться.
— Ох, Дункан, Дункан, что же мне с тобой делать? Как можно быть одновременно таким умным и таким глупым?
— Почему бы тебе не пожелать мне счастливого пути и не сказать, что привезти тебе с Небесной Сини?
— Вернись с Земли здоровым и невредимым. Этого будет достаточно.
— Я еще не решил, полечу я на Землю или нет, — напомнил я ей.
— Разумеется, полетишь, — бросила она.
— А если и полечу, кому захочется убить специалиста по розыску охотничьих трофеев?
— Ты действительно хочешь, чтоб я сказала тебе? Мы вновь начнем ссориться.
— Тогда не говори. — Я достал карманный компьютер.
— Если я решу лететь на Землю, то вернусь через двадцать девять дней. Почему бы вам с Гарольдом не заказать на тот вечер столик на троих в «Древних временах»? Я угощаю.
Она вздохнула, уставилась на чашку с чаем.
— Я подумаю, Дункан.
Доедали мы в полном молчании. Потом я поднялся.
— Извини, но должен бежать. У меня еще полно дел. Она не сдвинулась с места, не отвела глаз от чашки. Я подумал, что она хочет посидеть одна, и повернулся, чтобы уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
И наткнулся на тушу самого большого в мире слона и тело Бутамо, в котором еще теплилась жизнь.
— Кто ты? — спросил Раканья.
— Воды, — едва шевельнулись губы Бутамо в запекшейся крови.
Раканья дал умирающему воды.
— Кто ты? — вновь спросил он.
— Я тебя не понимаю.
Раканья в третий раз повторил вопрос, перейдя с языка масаи на суахили.
— Я — Бутамо.
— Что ты делаешь на нашей горе?
— Вашей горе? — прошептал Бутамо, явно не понимая, что это означает.
— Бог отдал масаи землю между Кириниягой и Килиманджаро, — объяснил Раканья.
— Я убежал от работорговцев, — выдохнул Бутамо, — но слон, которого я застрелил, убил меня. Пожалуйста, спрячь от них мое тело.
— С какой стати?
— Они отнесут меня в мою деревню, чтобы мои собратья знали, что убежать от Шунди невозможно. Птицы выклюют мои глаза, муравьи обглодают плоть, а гиены сожрут кости. Не дозволяй им сделать все это. Закопай меня или сбрось в глубокое ущелье.
— Какая разница, что произойдет с тобой после смерти, — пожал плечами Раканья. — Мне надо искать пропавших коров. — И он встал, чтобы уйти.
— Подожди! — изо всех оставшихся сил выкрикнул Бутамо.
— Что еще, раб?
— Если ты спрячешь мое тело, я скажу тебе, как разбогатеть.
— Я уже богат, — ответил Раканья. — У меня много коров и коз и уже есть три жены.
— В один день ты сможешь удвоить свое богатство. Раканья присел на корточки рядом с Бутамо.
— Как? — спросил он.
— Человек, который охотится за мной, торгует не только рабами, но и слоновой костью. Если ты продашь ему бивни слона, которого я убил, он заплатит тебе так много серебряных монет, что ты сможешь купить целое стадо.
— Масаи не торгуют слоновой костью, мы не пользуемся монетами белого человека.
— На деньги, которые он заплатит тебе, ты сможешь купить пятьдесят коров.
Раканья подумал о том, что шансы найти двух коров практически нулевые, прикинул, сколько коров потребуют за девушку, на которую он недавно положил глаз, задумчиво посмотрел на слоновью тушу.
— Как зовут работорговца? — спросил он.
— Ты спрячешь мое тело?
Раканья кивнул.
— Спрячу.
— Его зовут Шунди, из племени кавирондо. С ним три следопыта-вандеробо.
— Как мне отделить бивни? Раньше я никогда этим не занимался.
— Если ты подождешь три или четыре дня, то сможешь просто выдернуть их.
— Я не могу сидеть здесь столько времени.
— Тогда ты можешь… — Бутамо зашелся в кашле и, больше не произнеся ни слова, умер.
Раканья огляделся, нашел большой заостренный камень, какой мог бы использовать вместо топора, если б камень попался ему около дома. Подошел к туше, ощупал челюсть, нашел то место, где крепился бивень, и начал вырубать его из кожи и мышц.
Работа эта заняла много времени, и когда он отделил оба бивня, уже стемнело. Не обращая внимания на холод, он по одному отнес их на полмили и спрятал под кустами. Потом вернулся к Бутамо, взвалил тело на плечо, подошел к краю ближайшей пропасти и сбросил тело вниз, подождал, пока до него донесся глухой удар (тело упало на землю, пролетев тысячу футов), и вернулся к лишенной бивней туше слона.
Разжег костер, дожидаясь гостей.
Вандеробо нашли его утром, но сам Шунди прибыл уже к полудню. Работорговец обошел тушу слона, отметил, что бивней нет, улыбнулся, посмотрел наконец на Раканью.
— Ты — масаи, не так ли? — спросил Шунди. Раканья кивнул.
— Я преследовал раба. След привел сюда.
— Он здесь, — подтвердил Раканья.
— Где?
— Он мертв.
— Мне нужно его тело.
— Тело ты не получишь. — Раканья пренебрежительно глянул на трех вандеробо.
— Мне нужно тело.
— Ты уйдешь без него, если не хочешь кровавой мести масаи, — ответил Раканья. Шунди всмотрелся в него:
— Ты — единственный масаи, которого я вижу.
— Одного достаточно.
— Не нравится мне наглость масаи. Я думаю, им просто необходимо пожить в рабстве.
Прежде чем кто-то двинулся с места, Раканья пробил копьем грудь одного вандеробо, поднял другое копье, деревянное, которое изготовил вечером.
— У тебя тоже одна жизнь, — заметил он.
— Ты прав. — Шунди вытащил из-за пояса револьвер, взвел курок, прицелился в Раканью. Тот без страха смотрел на револьвер.
— Если ты меня убьешь, то не сможешь найти бивни слона, — Ага! — Шунди улыбнулся. — Вот это уже деловой разговор!
— Нам не о чем говорить, пока ты не выбросишь револьвер.
Шунди сунул револьвер за пояс.
— Ты должен его выбросить, — повторил Раканья — Иначе ты убьешь меня после того, как я отдам тебе бивни.
— Даю тебе слово, что не убью.
— Много ли стоит слово работорговца? — усмехнулся Раканья.
Шунди достал револьвер, печально посмотрел на него, вздохнул и швырнул в пропасть.
— Пошли. — Раканья двинулся вверх по склону. — Я покажу тебе, где бивни.
Они взбирались на гору минут пятнадцать. Потом Раканья подошел к кустам, под которыми спрятал бивни, вытащил их на открытое место.
— Клянусь Аллахом! — воскликнул работорговец. — Никогда не видел таких бивней. — Он опустился на корточки, внимательно осмотрел их. — Ты напортачил, масаи. Отрубил не меньше пяти фунтов от основания бивней.
— Они все равно самые большие бивни на свете.
— Это точно.
— Сколько серебряных монет белого человека ты мне заплатишь?
— Я дам тебе сорок серебряных шиллингов, — ответил Шунди.
— За каждый.
— Это большие деньги, — покачал головой работорговец.
— Бивни того стоят.
— Слишком дорого.
— Тогда они останутся здесь, пока не сгниют. Тебя на Килиманджаро больше не пустят.
Шунди еще раз оглядел бивни, пожал плечами:
— Хорошо. Восемьдесят шиллингов.
— Отсчитай их и положи на землю. Я их подберу Шунди кивнул, достал туго набитый кошель, начал отсчитывать шиллинги.
— Я хочу и это. — Раканья указал на большую золотую монету.
— Это доллар Марии-Терезы. Он стоит много шиллингов.
— Отдай его мне.
— Хорошо. — Шунди положил доллар на землю. — Он твой, если ты отведешь нас вниз, чтобы мы не заблудились.
Раканья собрал монеты, ссыпал их в бурдюк для воды. Подождал, пока каждый из вандеробо взвалил на плечо по бивню, начал спускаться к прогалине, на которой убили слона.
Прогремел выстрел, Раканья упал лицом вниз; умерев еще до того, как коснулся земли.
— Наглый сукин сын, — усмехнулся Шунди с дымящимся револьвером в руке. — Неужели ты мог подумать, что у великого Шунди только один револьвер и он выбросит его только потому, что этого хочет жалкий варвар?
Он подошел к трупу Раканьи, забрал деньги, повернулся к следопытам.
— Следуйте за мной! — приказал он. — И упаси вас Аллах повредить бивни.
Боль ушла. Исчезли все чувства, даже голод и жажда больше не мучили меня, однако покой я не обрел, что-то меня тревожило, и я закричал. Я кричал все громче и громче, пока крик мой не проник в сон самого Сендейо.
Ярко горел костер, освещая обмазанные глиной хижины деревни. Старейшины сидели у огня, за ними широким кругом расположились пятьсот elmorani, гордых воинов-масаи, с разрисованными лицами, с копьями, на наконечниках которых вспыхивали отблески пламени.
Внезапно из темноты появилась высокая фигура Сендейо, брата верховного вождя всех масаи. Он подошел к самому костру.
— Мне приснился сон, дети мои, — заговорил Сендейо. Свет и тень играли на его черном лице.
Он оглядел сидящих, дожидаясь, пока ему ответит самый уважаемый старейшина.
— Расскажи нам твой сон, Сендейо.
— Много ночей я спал плохо. Сегодня стало ясно почему.
Он выдержал паузу, дожидаясь полной тишины.
— В этом сне я увидел вождя всех слонов, лежащего мертвым на склоне великой Килиманджаро.
Он вновь замолчал, теперь старейшины и воины жадно ловили каждое его слово.
— Слона убил не масаи, — продолжал Сендейо, — ибо масаи не убивают животных ради мяса или слоновой кости. Мы убиваем только львов, чтобы доказать, что стали мужчинами.
— Кто убил слона, о Сендейо?
— Слона убил сбежавший раб.
— Какое отношение имеет твой сон к масаи, о Сендейо? — последовал вопрос старейшины.
— В моем сне воин-масаи по имени Раканья подошел к слону, — вновь пауза, — отрубил его бивни и продал их.
— Я знаю Раканью, — подал голос другой старейшина. — Он пропал шесть дней тому назад.
— Вы найдете его тело на склоне Килиманджаро, — с абсолютной уверенностью заявил Сендейо, и стон ужаса пролетел над воинами и старейшинами, не ужаса смерти, ибо масаи смерти не боялись, но ужаса перед могуществом человека, который мог видеть недоступное остальным. — Я приказываю вам не искать тело, — продолжил Сендейо. — Он нарушил закон и обесчестил свой народ. Он надругался над вождем всех животных, он начал торговать с белыми. — Сендейо помолчал. — Он обесчестил всех масаи.
Все со страхом смотрели на Сендейо, ожидая продолжения.
— С этого дня все, что принадлежит масаи, обратится в пыль. Это произойдет не в один миг, масаи сильны и многочисленны, но это произойдет. Упадет плодородие наших земель, кикуйю, луо и вакамба превзойдут нас числом, белый человек погубит наших воинов, и сам язык масаи исчезнет, уступив место суахили и языку белого человека. Наша численность будет уменьшаться, оружие отнимут у нас, наши люди забудут, кто такие масаи. И с этого дня души всех масаи будут бродить между этой и следующей жизнью.
Страх и ужас охватили сидевших вокруг.
— Скажи нам, что мы должны сделать, о Сендейо! — вскричали старейшины. — Скажи нам, как снять это таку, самое ужасное из заклятий?
— Есть способ. — Мгновенно установилась мертвая тишина. — Вы должны найти бивни и принести их на Килиманджаро, на то самое место, где умер слон. Там вы соорудите алтарь и окропите его невинной кровью, кровью необрезанного мальчика-масаи. Только так можно вернуть честь масаи. Только тогда души собравшихся здесь и еще не рожденных освободятся от этого таку. Только так души всех масаи найдут упокоение.
Сендейо обвел взглядом старейшин и воинов.
— Я сказал. Теперь дело за вами.
Он повернулся и возвратился в свою хижину, и более его сны не тревожил образ Слона Килиманджаро. Сендейо никогда больше не упомянул о нем до самой смерти, нашедшей его семь лет спустя.
С тех пор душа моя бродила по просторам космоса, ожидая и наблюдая, ожидая и наблюдая, а заклятие Сендейо исполнялось, масаи лишились былого могущества, их численность падала, богатство исчезало. Я видел, как Масаи Лайбон приобрел мои бивни, я видел, как Тембо Лайбон проиграл их в карты, я видел, как Лийо Нельон умер, прежде чем они попали к нему, и, наконец, остался только один масаи, высокий храбрец, которого звали Букоба Мандака, отделенный триллионами триллионов миль от священной горы Килиманджаро.
ДЕСЯТАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ (6303 г. Г.Э.)
Закончив рассказ, Мандака замолчал, ожидая моей реакции.
— Вот, значит, как вы намерены поступить с бивнями, — наконец вырвалось у меня. Он кивнул:
— Выбора нет.
— Выбор у вас есть, — возразил я. — Вы можете не приносить себя в жертву.
— Это надо сделать.
— Почему? Из-за того, что семь тысяч лет тому назад кто-то наложил заклятие на масаи?
— Но ведь заклятие осуществилось, не так ли?
— Вы не знаете, связано ли с ним падение масаи.
— Речь тут не о знании, а о вере.
— Что ж, я в это не верю.
Вновь в моем кабинете повисла тяжелая тишина. Я заметил, что сигара потухла, и раскурил ее.
— Когда вы вылетаете на Небесную Синь? — спросил я.
— Завтра утром. Я бы хотел, чтобы вы полетели со мной.
— Времени мало. Боюсь, «Брэкстон» меня не отпустит.
— Отпустит, — возразил он.
— С чего такая уверенность?
— Их задача — зарабатывать деньги. Однажды я купил вас у них. Куплю еще раз.
— То есть заплатите им за мое отсутствие помимо моих комиссионных? Он кивнул:
— Я всегда готов платить за то, что мне нужно, мистер Роджас.
— Бивни вы получите. И сразу полетите с ними на Землю?
— Да. — Наступила неловкая пауза. — И повторяю, я бы хотел, чтобы вы составили мне компанию.
— Почему?
— На то есть причины.
— Мне бы хотелось их знать, потому что я не намерен участвовать в обряде, который завершится вашей смертью.
— Вам не придется в нем участвовать, заверяю вас.
— Так зачем я вам нужен?
— После завершения обряда мое тело надо сжечь, а пепел рассеять по ветру. С такой просьбой я могу обратиться к очень немногим людям. Вы — один из них.
— Так ли это необходимо? — спросил я. — Вы — последний масаи. Что бы вы ни сделали, новых масаи не появится. Зачем жертвовать жизнью ради уже исчезнувшего племени?
— Я делаю это не для тех масаи, которые появятся на свет Божий. Тут вы правы, я — последний. — Он помолчал. — Я делаю это ради всех масаи, что жили во времена Сендейо и после него, ибо их души не могут найти покоя, пока на склонах Килиманджаро не будет принесена очистительная жертва.
— Пророчества Сендейо — примитивные заклинания, ничего больше.
— Они — основа моей веры, — возразил Мандака. — И вашим аргументам ее не поколебать.
Я долго смотрел на него, потом согласно кивнул.
— Хорошо. Вопрос закрыт, во всяком случае, на текущий момент.
— Благодарю вас. Так вы полетите со мной?
— Если вы договоритесь с «Брэкстоном», на Небесную Синь полечу. Я хочу посмотреть на бивни. Мандака поднялся.
— Тогда мне пора готовиться к отлету. Вы сможете подъехать завтра утром к моему кораблю?
— Где он находится?
Он назвал номер ангара и взлетной площадки в местном космопорте.
— Когда взлет?
— На рассвете, мистер Роджас. Пожалуйста, не опаздывайте. Мне не терпится добраться до бивней.
Он вышел из кабинета, оставив меня осмысливать последствия предстоящей одиссеи.
— Ты сошел с ума?
Хильда сидела напротив меня за столиком в кафетерии для руководства, ее круглое лицо раскраснелось от негодования.
— Нет. — Я покачал головой. — Вроде бы нет.
— Что ты знаешь об этом человеке?
— Много чего. — Я отправил в рот кусок пирожного.
— Много чего, — повторила она. — А чего много? Он появляется неизвестно откуда, в архивах Монархии о нем нет ни бита информации, он признает, что не остановится перед убийством, если кто-то станет между ним и бивнями, он живет как какое-то животное в этой жуткой квартире, и ты берешь четырехнедельный отпуск, чтобы лететь с ним на Землю и присутствовать при языческой церемонии, о которой ты ничего мне не говоришь.
— Ему нужна моя помощь. И пока я согласился лететь с ним только на Небесную Синь. Насчет Земли я еще не решил.
— Почему-то, когда мне требовалась твоя помощь, ты ссылался на загруженность работой, — фыркнула Хильда и ударила пухлым кулачком по столу, расплескав чай.
— Это моя работа, — терпеливо объяснил я.
— Твоя работа закончилась, как только ты нашел бивни.
— Я их еще не нашел, — уточнил я. — Вот почему я должен лететь на Небесную Синь.
— Не води меня за нос, Дункан. Ты их нашел, в этом можно не сомневаться. Слишком уж самодовольная у тебя физиономия.
Я не мог этого отрицать, но не хотелось и подтверждать, поэтому я молча смотрел на нее.
— Скажи мне правду, — после долгой паузы взмолилась Хильда. — Ты думаешь, то, что он собирается сделать, как-то связано с восстановлением чести или престижа масаи?
— То, что думаю я, значения не имеет. Он думает, что связано, а это — главное. Она покачала головой:
— Почему я трачу на тебя столько времени, Дункан?
— В самом деле, почему? Она пожала плечами:
— Если бы я знала.
— Ты не можешь объяснить, почему тебя тянет ко мне. Я не могу сказать, почему я решил помочь Мандаке. Почему бы нам не остановиться на том, что я наконец-то выполняю то, чего ты от меня хотела?
— Когда это я говорила, что хочу отправить тебя на Землю с Мандакой?
— Ты всегда говорила, что хочешь, чтобы я брал на себя обязательства по отношению к кому-либо. А когда я взялся помочь Мандаке, ты начинаешь жаловаться.
— Ох, Дункан, Дункан, что же мне с тобой делать? Как можно быть одновременно таким умным и таким глупым?
— Почему бы тебе не пожелать мне счастливого пути и не сказать, что привезти тебе с Небесной Сини?
— Вернись с Земли здоровым и невредимым. Этого будет достаточно.
— Я еще не решил, полечу я на Землю или нет, — напомнил я ей.
— Разумеется, полетишь, — бросила она.
— А если и полечу, кому захочется убить специалиста по розыску охотничьих трофеев?
— Ты действительно хочешь, чтоб я сказала тебе? Мы вновь начнем ссориться.
— Тогда не говори. — Я достал карманный компьютер.
— Если я решу лететь на Землю, то вернусь через двадцать девять дней. Почему бы вам с Гарольдом не заказать на тот вечер столик на троих в «Древних временах»? Я угощаю.
Она вздохнула, уставилась на чашку с чаем.
— Я подумаю, Дункан.
Доедали мы в полном молчании. Потом я поднялся.
— Извини, но должен бежать. У меня еще полно дел. Она не сдвинулась с места, не отвела глаз от чашки. Я подумал, что она хочет посидеть одна, и повернулся, чтобы уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32