Я полагал, что
когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это я
мог рассчитывать. Она всегда любит порепетировать, даже прежде чем
распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем принять
ванну. "Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? - спрашивала она и
тут же отвечала: - Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с
уверенностью буду выступать там, милый Дом!"
Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты - чакон Баха без
аккомпанемента - я узнал его без труда. Классическая музыка - одна из тех
вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела
отношение к Найле Боуквист и была общеобразовательной штукой во многих
отношениях.
Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь - стояла возле
камина спиной ко мне; тело раскачивалось вместе со старой скрипкой. Я
бесшумно подкрался сзади и протянул руки к чашам ее правильных грудей.
Найла не пропустила ни одного такта - глаза закрыты, смычок подпрыгивает
над струнами. И сказала:
- Подожди две минуты, милый!
- И что я должен делать эти две минуты? - спросил я.
Она пропела через плечо музыкальными полосами:
Закажи шампанского...
Или приготовь постель...
Или начинай раздеваться...
Я поцеловал ее в шею:
- Попробую третье.
На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной из многих вещей,
которым я научился у Найлы, - это как можно больше шутить, когда мы
вместе. Я возвратился в жилую комнату - нет, полагаю, вы можете назвать ее
более классически - например, салон... Я знал, что она не успеет закончить
за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на
гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное: какой-нибудь
пассаж пальцев или как лучше сделать трех- или четырехнотный аккорд. Во
время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я
устроился на громадной тахте и взял телефон.
Когда я набирал номер своего офиса, то внимательно посмотрел по
сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за счет отеля.
Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как не смогла бы это
сделать Ай-Ар-Эс, если бы хоть один нормальный человек затребовал
четырехкомнатный люкс, служивший для деловых расчетов. Найла всегда
просила именно его: перед концертами приходилось много практиковаться.
Фактически, ею никогда не интересовались ревизоры Ай-Ар-Эс, потому что
гостиничный люкс всегда заказывало и оплачивало управление концертных
залов, где она выступала. Счет ни разу не обнародовали, деньги утекали
сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил Джока Мак-Кленти. Он
несомненно узнал мой голос, и я сказал просто:
- Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное?
- Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу.
- Прекрасно! - сказал я и приготовился повесить трубку. Я знал, что
если возникнет необходимость, то он даст знать мне, и знал также, что
шанс, когда такое может случиться, очень невелик. Он кашлянул, и это
остановило меня.
- В чем дело, Джок? - спросил я.
- Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из Сандии
и сказали, что вы находитесь у них.
Сандия - это исследовательская лаборатория в Нью-Мехико. Я
выпрямился:
- Ладно, я не там!
- Совершенно верно, сенатор!
И я представил себе его удовлетворенный кивок и радость, поскольку
Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах.
Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать немножко
больше - но звуки из соседней комнаты прекратились.
- Будь в курсе, Джок! - сказал я. - Поговорим об этом позже.
- Хорошо, сенатор! - проговорил он. Как мне показалось, с завистью -
я не осуждаю его за это.
Найла - эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также
был меломаном. Он не пропускал ни одного выступления Найлы. Порой,
находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз и видел его сидящего в
двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания.
Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее так же - ее
обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал в футляре. Она
посмотрела на меня высокомерным взглядом.
- Как, ты все еще не раздет? - гневно спросила она.
- Это легко исправить! - сказал я и доказал на деле.
При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей
мере не должен иметь связей с замужней женщиной, какой являлась Найла
Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени.
Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику.
Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы
ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла бы
занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо этого она
сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на Лейк-Шор, ее
супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру и заимел жену,
полную амбиций.
По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас
мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин
свела нас вместе - наверное, не подумав, она решила, что для моего имиджа
было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там я и
встретился с Найлой - мы сидели рядом во время обеда, устроенного в честь
основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той
же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется, но только
не между нами.
Когда мы утомились от занятий любовью и лежали на нагромождении
подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил:
- О чем ты думаешь?
- О нас с тобой!
- И обо мне? - сказал я и потянулся к пепельнице, без вполне
дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: - Я думаю, что, если
бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе.
- И было бы совсем другое время, - сказала она, кивая.
Я тоже кивнул в ответ.
- Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж за Фреда, а я
женился на Мэрилин. Если бы мы случайно встретились... Что ты об этом
думаешь?
- О чем, Дом? - спросила она, гася сигарету.
- Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? - спросил я.
Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала:
- Несомненно!
Хотя, на самом деле, это не было "несомненным". У нас было мало
общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не переносила
политики. И если бы мы поженились, всегда был вероятен скоропалительный
развод. Никто из нас не имел детей, никто не зависел от другого
материально, и супружеская жизнь сенаторов мало интересует избирателей.
Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была бы
президентом.
Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас не ждал от
этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла:
- Несомненно! - И встала: - Теперь мне надо подумать об одежде.
Придешь ко мне в душ?
- Несомненно! - сказал я и присоединялся к ней, "Несомненно". Много
раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех вещах, которые на
самом деле вовсе не были "несомненными". Мы с радостью плескались в воде,
намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон.
- О черт! - сказала Найла. - Нет, позволь мне, Дом!
Здесь было другое "несомненно", конечно же, я позволил ей подойти к
телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не следовало обо
мне знать: менеджер, супруг, репортер, любитель скрипки, ухитрившийся
раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали,
что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не произошло,
звонил тот, на кого я подумал. Кто иной мог оказаться в офисе в
воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала мне трубку
она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей не нравился тот
факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила мыльную трубку из своей
намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать:
- Да, Джок?
Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур.
- Это по вопросу Сандии! - сказал он. - Снова звонили из Кэтхауза,
сенатор!
У меня появилась тревога, потому что разговор о Кэтхаузе не
телефонный.
- Да? - заинтересовался я.
- Они позвонили снова, сенатор! Сказали, что проверили отпечатки,
запись голоса и внешность - все совпало! Они задержали одного человека и
утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто!

Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове послышался
визг, а когда она пробудилась окончательно, крик продолжался. Тогда она
подбежала к окну. За окнами ничего не было, кроме спящих лужаек ее
владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают
на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с запахом гниющего
мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально
в тихой элегантности садов Кабрини.

АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 02.50 НОЧИ. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА
В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк было мало рейсов - и
абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о том, чтобы
принять помощь ВВС - но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня на
Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и между
поясами была разница в два часа - к счастью, мне удалось немножко поспать
между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился гражданский комфорт, а
дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь из военных
спал: они встретили меня штабной машиной, засекали мое движение через
пустынные дороги и автострады до самой базы Сандия. Шофером была
женщина-лейтенант морской пехоты из вспомогательных войск - охранники
дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов - но, когда
мм отъехали от поста, за нами двинулся бронетранспортер. Он сопровождал
нас всю дорогу - через солнечные силовые установки, через ядерную зону, к
зданию А-440.
Я был раньше в этом здании - оно называлось Кэтхаузом - Кошачьим
домом. Королем Котов являлся полковник регулярной армии по фамилии
Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что он не позвонил мне
лично - это могло быть случайной, неофициальной вещью.
Когда я вылез из машины, с транспортера спрыгнули три пехотинца и
последовали за мной. Я начинал догадываться, что в моем визите не было
ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной по лестнице и не
сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня глаз
- от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина.
- Доброй ночи, полковник! - кивнул я ему.
Он кивнул мне в ответ:
- Привет, сенатор!
А затем он спросил:
- Можно взглянуть на ваши документы?
Нет, это не было просто формальностью - Мартино внимательно изучил
мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск и пластиковый
ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные
неудобства тем лицам, которые не имели военного звания, но имели право
иногда посещать секретные учреждения.
Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов -
наподобие тех, какие используются в модных ресторанах, когда вам нужно
заплатить за ужин двести долларов по кредитной карточке "Америкэн
экспресс" или когда вы отмечаетесь на выходе с работы. Но и это не
полностью удовлетворило его.
- Сенатор! - сказал он. - Я хотел бы, чтобы вы назвали, где мы
виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или... где?
Я спокойно ответил:
- Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что это было вовсе не там, а в
Бока-Ротан, на конференции по теоретической технике. Мы были
наблюдателями.
Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник.
- Полагаю, это действительно вы, Дом! - сказал он. - Тот, другой
парень не помнил ничего про Бока-Ротан.
Я хотел было спросить о "другом парне", но полковник опередил меня:
- Подождите минуту! Сержант, приведите задержанного в комнату. Мы
хотим побеседовать с ним.
Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал:
- У нас неприятности, Доминик!
- Потому что этот парень назвался мной?
- Он не говорил именно так, - сказал, нахмурившись, полковник. - Нас
беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он - это
вы. Теперь...
- Теперь вы так не думаете?
Полковник заколебался:
- Теперь... - произнес он. - Я бы не хотел говорить, но иного
объяснения нет. Сенатор, этот человек - ...Кот!

Фермер по имени Войн Сохстейфер, проснувшись под звуки ранних
радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул, потянулся, побрел к окну, чтобы
посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл окно, даже
завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том месте находился
забор, около которого могли бы припарковаться тысячи машин, и
длинное-длинное приземистое здание с вывеской:
"НИССАН - ВАШЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ КАЧЕСТВО!"
Вейн Сохстейфер был поражен.
...Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно, как фермер по имени
Вейн Сохстейфер, который точно так же, проснувшись, посмотрел в то же
самое окно и увидел то, что ожидал - свое северное поле, оливково-зеленое
в раннем свете утра. Там располагалась его ферма. Он удивился, когда
повернулся в своей кровати и обнаружил, что в ней спит совсем другая
жена...

АВГУСТ, 22, 1983 г. ВРЕМЯ: 04.20 УТРА. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА
Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи. Он
спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил, что задержанный
просит опорожниться и принять душ.
- Почему бы и нет? - сказал я, когда полковник Мартино посмотрел на
меня. - Я не возражаю против небольшой тактичности - особенно для себя.
Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы
изображаете, когда вам не до смеха. Полковник отдал распоряжение и
приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы сидели и смотрели
друг на друга.
Здесь не полагалось разговаривать слишком долго.
Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не упоминать
о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение, исключая
секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот термин нигде
не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней мере,
в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни минуты не
верил в его истинность.
Сандия засекречена не на сто процентов: здесь находились солнечные
силовые установки, и все они не являлись тайной. Они занимали,
раскинувшись по базе, более чем половину тысячи акров. Сектор ядерного
оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что именно там
делалось). Мир знал, что отсюда выходили смертоносные бомбы и крылатые
ракеты.
Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что никто
не знал о более таинственных частях Сандии. Здесь находился маленький
отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране, чтобы
парализовать сельское хозяйство. Был также отдел, исследовавший
возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и химические
средства нападения, направленные против населения вражеского государства,
- портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными.
Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и вряд
ли пригодны в любой ситуации.
Кроме того, здесь был отдел Пси-войны - еще более сомнительный и
более странный. Внутри здания мы содержали восемнадцать - двадцать
хитрецов и придурков в возрасте от восьми до восьмидесяти лет -
действительно очень странных. Каждый из них утверждал, что владеет
некоторой особенностью. Здесь были парни с искусством "вне-тела". Они
говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже за
тысячи миль. Они умели видеть глазами другого человека и слышать его
ушами. Потрясающе! Они проникали на вражескую базу и вынюхивали все
секреты!
В целом я был большим-большим скептиком. Одной из причин являлся
цинизм. Хитрецы были такими чокнутыми и, кроме того, имели одну
отвратительную маленькую особенность:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27