Да, даже Костяшники. И, собственно говоря, миф о
раздельном происхождении приносит вред всему виду. Чтобы увеличить
численность генетического вида, нам необходимы смешанные браки...
Рис задумался. Если припомнить, то между жизнью здесь и на Поясе
можно найти много общего. Но при мысли об очевидных различиях, о
безжалостной жестокости Пояса, он почувствовал прилив холодной ярости.
"Почему, к примеру. Пояс не должен иметь собственную
продовольственную машину? Если у нас общие предки, тогда, несомненно,
рудокопы обладают такими же правами, как и обитатели Плота..."
Ладно, об этом можно будет подумать позднее. Рис попытался
сосредоточиться на рассказе Холлербаха.
- ...Поэтому, молодой человек, я скажу тебе честно. Мы знаем, что
Туманность погибает. И если мы ничего не придумаем, то погибнем вместе с
ней.
- А что произойдет? Воздух станет непригоден для дыхания?
Холлербах осторожно поставил планетарий на место.
- Возможно. Но задолго до этого не останется звезд. Станет холодно и
темно... И деревья начнут погибать.
- Нас нечему будет удерживать! Мы упадем на Ядро, вот и все. Вот
будет путешествие...
- И если мы не хотим отправиться в это путешествие, Рис, нам
понадобятся Ученые. Молодые, с пытливым умом, которые могли бы найти выход
из ловушки, в которую превращается Туманность. Рис, достоинство Ученого не
в том, что он много знает, а в том, что он задает вопросы. Мне кажется, в
тебе это есть. Возможно, так или иначе...
Рис покраснел.
- Вы имеете в виду, что я могу остаться?
Холлербах фыркнул.
- Учти, это только испытательный срок! Я должен убедиться, что ты
именно тот, кого я ищу. Ты должен получить настоящее образование.
Старый Ученый прошаркал к своему креслу. Вынул из кармана очки,
нацепил на нос и склонился над своими бумагами. Потом посмотрел на Риса.
- Что-нибудь еще?
Рис почувствовал, что улыбается.
- Могу я задать еще один вопрос?
Холлербах раздраженно нахмурился.
- Ну что ж, если это так необходимо...
- Расскажите мне о звездах. По ту сторону Кольца Болдера. Правда, что
они миллионы миль в диаметре?
Холлербах попытался сохранить на лице раздраженное выражение, но оно
сменилось полуулыбкой.
- Да. А некоторые даже гораздо больше! Они расположены далеко друг от
друга, и небо там почти пустое. Эти звезды существуют не тысячу смен, как
здешние жалкие подобия, а тысячи триллионов смен!
Рис попытался представить себе эту величественную картину.
- Но... каким образом?
И Холлербах начал рассказ.

5
После беседы с Холлербахом Грай повел Риса в здание общежития. В
длинном, плоском коробе могло поместиться около пятидесяти человек. Полный
смущения Рис проследовал за суетливым Ученым между рядами простых коек.
Рядом с каждой койкой стояли тумбочка и вешалка. Рис с любопытством
рассматривал разбросанные на полу и по тумбочкам предметы - расчески и
бритвы, небольшие зеркала, нитки с иголками и фотографии родственников или
молодых девушек. Один юноша - судя по малиновому галуну, вшитому в
комбинезон, ученик в Науке - сидел на койке. При виде плохо одетого Риса
он с удивлением поднял брови, но кивнул вполне дружелюбно. Рис, вспыхнув,
кивнул в ответ и поспешил за Граем.
Он пытался догадаться, куда попал. Жилище Паллиса, где он жил с
момента прибытия, по меркам Пояса казалось невообразимо роскошным. Этот
короб вряд ли можно было с ним сравнить, но, несомненно, здесь жили
представители более или менее привилегированного класса. Возможно, Рису
придется убирать общежитие, и ему отведут место для сна где-нибудь
поблизости...
Они подошли к кровати, на которой не было ни простыней, ни одеял,
рядом стояла пустая тумбочка.
Грай махнул рукой.
- Думаю, сойдет, - сказал он и направился к выходу.
Смущенный Рис последовал за ним.
Грай остановился.
- Клянусь всеми Костями, в чем дело, парень? Ты что, слов не
понимаешь?
- Извините...
- Здесь, - Грай снова указал на койку и медленно, подчеркнуто
медленно, как будто обращаясь к ребенку, произнес: - С этого времени ты
будешь спать здесь. Или тебе нужно письменное распоряжение?
- Нет...
- Положи свои вещи в тумбочку.
- У меня ничего нет...
- Возьми из кладовой одеяла, - велел Грай, - другие покажут тебе, где
это.
И, не обращая больше внимания на растерянный взгляд Риса, поспешил из
спальни.
Рис сел на койку - она была чистая и мягкая - и провел пальцем по
гладкой поверхности тумбочки. Его тумбочки!
Юноше стало трудно дышать, и он почувствовал, как раскраснелось его
лицо. Да, это его тумбочка, его койка - его место на Плоту!
Все-таки этого он достиг!
Рис просидел на кровати несколько часов, не обращая внимания на
удивленные взгляды соседей по комнате. Он был в покое, безопасности и
предвкушал завтрашние занятия - на сегодня с него было вполне достаточно.
- Так ты все-таки провел старика Холлербаха?
Эти злые слова вывели Риса из оцепенения. Подняв голову, он уперся
взглядом в тонкое, жестокое лицо того самого кадета, над которым он
одержал победу около Рубки. Порывшись в памяти. Рис вспомнил его имя -
Дов?
- Мало того, что приходится жить в этой хибаре. Теперь мы должны
делить ее с такими, как эта крыса...
Рис умел держать себя в руках, он был спокоен и рассудителен. Сейчас
не время для драки. Он спокойно посмотрел Дову в глаза, медленно улыбнулся
и подмигнул.
Дов фыркнул и отвернулся. Намеренно громко стуча дверцами тумбочки,
он собрал свои вещи и перенес их в дальний конец комнаты.
Чуть позднее дружелюбный парень, который раньше признал Риса, прошел
мимо его койки.
- Не обращай внимания на Дова. Мы не все такие идиоты.
Оценив благородный жест. Рис поблагодарил парня, однако заметил, что
тот, в свою очередь, не передвинулся ближе к Рису, а к концу смены, когда
пришли другие обитатели спальни, стало очевидным, что койка Риса осталась
островком, окруженным рядами пустующих коек.
Он лег на незастеленную постель, свернулся клубком и, засыпая,
улыбнулся, нисколько не обеспокоенный общим бойкотом.

Теоретически, как узнал Рис, общество на Плоту было бесклассовым.
Ранги Ученых, Офицеров и так далее были открыты любому, положение
определялось не рождением, а только способностями. "Классы" Плота вели
свое происхождение от распределения обязанностей Команды на легендарном
Корабле и обозначали только род деятельности и степень полезности, а не
власть или положение. Так что Офицеры не были правящим классом. Они
служили остальным, неся тяжкое бремя ответственности за поддержание
порядка на Плоту. С этой точки зрения Капитан был самым несчастным
человеком, несущим на своих плечах тяжелейший груз.
Поначалу Рис, чей жизненный опыт ограничивался знакомством с
жестокими условиями Пояса, был готов верить тому, чему его вполне серьезно
учили, и списывал высокомерную жестокость Дова и прочих на молодость. Но
когда круг его знакомств расширился, а опыт - формальный или неформальный
- обогатился, он пришел совсем к другому выводу.
Несомненно, что юноша из неофицерского класса мог стать Офицером. Но,
как ни странно, такого никогда не случалось. Прочие классы, отстраненные
от власти иерархическим правлением Офицеров, отвечали тем же и основывали
свою власть на чем могли. Так, работники Инфраструктуры превратили
подробности конструкции и функционирования Плота в тайну, известную только
посвященным, и при недовольстве их лидеров - людей вроде Деккера,
знакомого Паллиса - могли показать свою власть, ограничив снабжение водой
или пищей, перекрыв канализацию и вообще остановив функционирование Плота
любыми из сотни доступных им способов.
Даже Ученые, сам смысл существования которых, казалось, состоял в
приобретении знаний, не остались в стороне от этой борьбы за власть.
Ученые были необходимы для самого существования Плота. В таких
случаях, как его перемещение, предотвращение эпидемий, перестройка секций,
знания Ученых и дисциплина их мышления были незаменимы. А без традиций,
которые старательно сохраняли Ученые, традиций объяснявших, как устроен
мир и каким образом могут выжить в нем люди, хрупкая сеть общественных и
материальных взаимоотношений, без сомнения, развалилась бы за несколько
тысяч смен. Рис уяснил себе, что Плот удерживает от падения вовсе не
орбита Ядра, но отношения между людьми.
Так что на Ученых лежала огромная, почти священная ответственность.
Но, отметил Рис, это не мешало им использовать свои бесценные знания в
личных целях, поступая при этом не более щепетильно, чем любой рабочий
Деккера, перекрывающий канализацию. На Ученых лежала традиционная
обязанность обучать каждого нового работника, независимо от класса, и они
обучали - до определенного, среднего уровня. Но только ученикам Науки,
таким как Рис, позволялось пойти дальше простых фактов и увидеть воочию
древние книги и инструменты...
Знания были скрыты. Поэтому только люди, близкие к Ученым, имели
представление о происхождении человечества, даже о природе самого Плота и
Туманности. Прислушиваясь к разговорам в столовой и в очередях. Рис пришел
к заключению, что люди были озабочены размером выдаваемого на смену пайка
или результатом псевдоспортивных соревнований больше, чем томами
исследований о выживании расы. Они вели себя так, будто Туманность была
вечной, а Плот незыблем.
Эти люди были невежественны, следовали моде, своим прихотям и словам
ораторов - даже здесь, на Плоту. Что же касалось человеческих колоний вне
Плота - рудника Пояса и, возможно, легендарных, затерянных миров
Костяшников - там, как Рис знал по собственному опыту, представления о
прошлом человечества и устройстве мира сводились к историям более чем
фантастическим.
К счастью для Ученых, большинство учеников, принадлежащих к другим
классам, подобное положение дел вполне устраивало.
Например, будущие Офицеры весьма презрительно относились к занятиям и
страстно мечтали о том дне, когда им наконец позволят окунуться в
водоворот жизни и ощутить сладость власти.
Так что конкуренция Ученым не грозила, но Рис сомневался в мудрости
их политики. Даже Плот, куда более обустроенный и пригодный для жилья, чем
Пояс, и тот уже начал испытывать недостаток в ресурсах. Недовольство
усиливалось, а поскольку у большинства людей не хватало знаний, чтобы они
могли оценить вклад более привилегированных классов, эти классы все чаще
служили мишенью для нападок.
Это напоминало горючую смесь.
Рис сознавал, что узурпация знания имела еще одну отрицательную
сторону. Наделение фактов ценностью делало их священными,
неприкосновенными, а потому Ученые тряслись над старыми распечатками и,
как заклинания, бормотали обрывки мудрости, доставленной сюда Кораблем и
его Командой. Они не желали, а сможет, и не могли даже предположить, что
существуют какие-то факты вне этих пожелтевших страниц и что - только тише
- в древних фолиантах могут оказаться неточности и ошибки!

И все же, несмотря на все свои вопросы и сомнения, Рис сознавал, что
смены, проведенные на Плоту, были самыми счастливыми в его жизни. Как
полноправный ученик, он не просто листал красивые книжки с картинками.
Теперь он сидел на уроках вместе с другими учениками, и его занятия
приняли последовательный характер. После лекций Рис мог часами сидеть над
книгами и фотографиями. Он никогда не забудет выцветшую картинку из одной
потрепанной папки - фотографию голубого края Туманности.
Голубого!
Рис не мог оторвать глаз от этого чудесного цвета, такого чистого и
холодного, как он и представлял себе.
Сначала Рис, чувствуя себя неловко, ходил на занятия с учениками на
несколько тысяч смен моложе его, но, к недоброжелательному удивлению своих
наставников, юноша быстро прогрессировал. Вскоре он догнал остальных, и
ему позволили присоединиться к классу самого Холлербаха.
Холлербах вел семинары очень живо и увлекательно. Отложив в сторону
пожелтевшие страницы и древние фотографии, старый Ученый требовал от своих
слушателей самостоятельности мышления в развитии идей, которые он излагал
при помощи слов и жестов.
В одну из смен Ученый заставил каждого ученика смастерить простейший
маятник - гирьку из тяжелого металла, привязанную к куску веревки, - и
измерить период колебаний по зажженной свече. Рис установил свой маятник,
ограничил размах несколькими градусами, как посоветовал им Холлербах, и
тщательно сосчитал колебания. Краем глаза он мог видеть Дова, сидевшего
через несколько скамей от него и вяло производившего необходимые действия.
Как только Холлербах отводил свой свирепый взгляд, Дов, видимо скучая,
подталкивал качающуюся перед ним гирьку.
Учащимся не понадобилось много времени, чтобы установить, что период
колебаний зависит от длины веревки и не зависит от массы гирьки.
Этот простой факт показался Рису удивительным, а еще удивительнее
было то, что он сам это обнаружил. После окончания занятий юноша
задержался в маленькой лаборатории для учащихся. Он менял условия
эксперимента, подвешивал новые гирьки, сильнее раскачивал маятник.
Следующий урок удивил еще больше. Важно вошел Холлербах и, оглядев
учеников, велел им взять с собой штативы, на которых крепились маятники.
Сделав приглашающий жест, ученый повернулся и вышел из лаборатории.
Ученики схватили свои штативы и поспешили вслед за ним.
Дов со скучающим видом закатил глаза.
Они шли по улице, под пологом вращающихся деревьев. Холлербах отвел
их довольно далеко. Небо в этот день было безоблачным, и палубу усеивали
пятна звездного света. Несмотря на свой возраст, Холлербах шел быстро, и
когда он остановился под открытым небом чуть подальше опушки летающего
леса, у Риса немного болели ноги (и, как он подозревал, не у него одного).
Мигая от прямых лучей света. Рис с любопытством огляделся вокруг. После
начала занятий ему редко доводилось здесь бывать. Явно заметный наклон
палубы под ногами по-прежнему казался странным.
Холлербах молча опустился на плиты, скрестил ноги и приказал ученикам
сделать то же самое. К плите он прикрепил несколько свечей.
- А теперь, леди и джентльмены, - прогудел Холлербах, - я хочу, чтобы
вы повторили вчерашний эксперимент. Установите маятники.
Раздались приглушенные стоны, но Холлербах их как будто не расслышал.
Ученики приступили к работе, а неугомонный старик поднялся и начал
прохаживаться между ними.
- Вы Ученые, запомните это, - говорил он. - Вы здесь для того, чтобы
наблюдать, а не предполагать, для того, чтобы измерить и понять...
Результаты Риса были... странными. Пока горели свечи, юноша тщательно
перепроверял, повторял и пробовал вновь и вновь.
Наконец Холлербах призвал учеников к порядку.
- Ваши выводы, пожалуйста? Дов?
Рис услышал стон кадета.
- Никакой разницы, - вяло ответил тот. - Та же кривая, что и в
прошлый раз.
Рис нахмурился. Это было неправдой. Периоды, которые он замерил, были
больше, чем вчера, ненамного, но несомненно больше.
Молчание становилось тягостным. Дов беспокойно заерзал.
И тут Холлербаха прорвало. Рис с трудом сдерживал улыбку, слушая, как
старый Ученый поносил небрежную работу кадета, его невосприимчивый ум,
лень и неспособность носить золотой галун. К концу этой патетической речи
щеки Дова были малиновыми.
- Теперь послушаем правду, - пробормотал Холлербах, тяжело дыша. -
Баэрт?
Следующий ученик дал ответ, совпадающий с наблюдениями Риса.
Холлербах спросил:
- В чем же тогда дело? Как изменились условия эксперимента?
Все тут же стали строить предположения. О чем они только не говорили!
И о влиянии света звезд на грузики, и о неточности в измерении времени -
свечи мерцали здесь гораздо больше, чем в лаборатории, - выдавали и
множество других идей. Холлербах слушал их серьезно, время от времени
кивая.
Ни одна из этих идей Рису не нравилась. Он уставился на примитивное
устройство, как будто надеясь, что оно само выдаст ему свои секреты.
Наконец Баэрт нерешительно сказал:
- А что, если гравитация?
Холлербах поднял брови.
- Что гравитация?
Баэрт неуверенно почесал нос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52