Теперь же желтые и синие линии пересекали оставленные им красные и
зеленые, и это было почти вызывающим. Коробки карандашей, сложенные им,
чтобы унести позднее, были открыты, а две из них исчезли! Он мог видеть
следы, отпечатавшиеся в пыли на полу. Отпечатки каблуков собственных сапог
и пересекавшие их более бесформенные контуры. А в углу у двери кто-то
выплюнул вишневую косточку!
Форс свистом подозвал Люру. Она изучила следы на полу и ждала
инструкций. Но она не продемонстрировала того отвращения, с которым
исследовала тот, более ранний след. Этот след мог быть оставлен степняком,
исследовавшим город по собственному почину. Если это так, то Форсу
следовало действовать быстро. Он должен вернуться в Айри и возвратиться
сюда с подмогой, прежде чем какое-нибудь другое племя выдвинет законные
притязания на богатства, хранящиеся здесь. Раз или два горцы уже были
разочарованы подобным образом.
Теперь не могло и быть речи о том, чтобы захватить большую часть
собранной им здесь добычи. Он должен припрятать ее здесь в музее и
путешествовать по возможности налегке, чтобы выиграть время. Нахмурившись,
он вышел из магазина, ускоряя свои шаги, и рванул кобылу за повод.
Они вошли в лес, двигаясь через прогалину по направлению к музею.
Когда они проходили мимо озера, кобыла всхрапнула. Форс потянул ее за
собой, ведя вверх по лестнице, чтобы там освободить от груза. Он сложил
узлы в комнате, которую считал теперь своей собственной, и пустил кобылу
пастись. Люра посторожит ее, пока у него не появится время для того, чтобы
привести все в порядок.
Но когда Форс разложил на полу всю утреннюю добычу, он обнаружил, что
выбирать необходимое - дело очень трудное. Если он возьмет это - тогда он
не сможет увезти то - а то могло произвести большое впечатление на жителей
Айри и специалистов. Он разложил все в стопки и три-четыре раза полностью
переложил все их содержимое. Но в конце концов он упаковал тюк, который,
как он надеялся, лучше всего продемонстрирует клану горцев качество его
находок и послужит хорошим доказательством его таланта в выборе вещей.
Остальное можно будет легко спрятать в обширных залах этого здания, пока
он снова сюда не вернется.
Он вздохнул и начал приводить в порядок отложенное. Столько всего
приходилось оставлять - ему понадобился бы караван вьючных лошадей, такой,
какие использовали степные племена, чтобы перевезти все добро. Покатился
барабан. Он поднял его, и потер пальцами верх, чтобы снова услышать этот
пульсирующий странный звук. Затем он слегка постучал по нему ногтями, и
звук жутковато разнесся по залам.
Это, должно быть, был тот самый барабан, который звучал в ночи после
его схватки с кабаном. Сигнал! Он не мог удержаться от того, чтобы не
постучать по нему еще раз - а потом попытался выбить на нем ритм одной из
своих охотничьих песен. Но эта мужественная музыка была еще мрачнее, чем
музыка флейты или трех-четырех струнных арф, известных его народу.
Когда это пугающее громыхание замерло, в комнату влетела Люра, глаза
ее пылали, весь ее вид говорил о срочности и спешке. Он должен идти с ней
сейчас же. Форс выронил барабан и потянулся за луком. Люра стояла у двери,
стегая себя кончиком хвоста
Она в два прыжка спустилась по лестнице, и он бросился за ней, не
щадя своей ноги. Кобыла невозмутимо стояла на мелководье озера. Люра
скользнула дальше, между деревьями и кустами в густые глубины леска. Форс
следовал за ней более медленным шагом, он был не в состоянии так же быстро
продираться сквозь заросли. Прежде чем он потерял озеро из виду, он
услышал звук - слабый стонущий вскрик, почти вздох, проникнутый
страданием. Звук поднялся до глухого хрипа, складываясь в приглушенные
слова, которых он не понимал. Но их произносили человеческие уста, в этом
он был был уверен. Люра не привела бы его к одному из Чудищ.
Бормотание чужих слов потонуло еще в одном стоне, раздавшемся,
казалось, прямо из-под земли перед ним. Форс отступил от пространства,
покрытого сухой травой и листьями. Люра легла на живот, вытянула вперед
переднюю лапу и осторожно ощупывала почву перед собой, но не выходила на
небольшую полянку перед ними.
Одна из ям, которые были рассеяны по всему городу, сначала подумал
Форс. По крайней мере, какое-то отверстие в земле. Теперь на
противоположной стороне этой полянки он увидел яму. Он начал огибать ее,
идя по выступающим корням деревьев и кустов и крепко держась за все, что
казалось более или менее надежным.
Из рваного отверстия в ковре из сухой травы и кустов, поднималась
тошнотворная вонь. Стараясь щадить свою ногу, он опустился на колени,
вглядываясь в темноту ямы. То, что он там увидел, заставило желудок
подкатиться к горлу.
Это была подлая, скрытая ловушка - яма-западня, искусно
сконструированная и умело покрытая ковром из травы и листьев.
Она удерживала свои жертвы. Олененок был мертв уже не один день, но
когда глаза Форса привыкли к полумраку, он увидел другое тело, которое
слабо корчилось и, должно быть, лежало здесь не очень давно. Кровь еще
сочилась из его раненого плеча.
На дне ямы в землю были воткнуты заостренные колья, чтобы пронзить и
удерживать упавшего на них, пока тот умирал мучительной смертью. И
человек, полувисевший, полулежавший там сейчас, был в шаге от смерти.
Он старался освободиться, об этом свидетельствовала зияющая рана на
теле, но вся его сила не помогла ему. Форс на глаз измерил пространство
между кольями, а затем огляделся в поисках дерева нужного размера. Это
будет нелегко...
Чтобы размотать то, что осталось от его веревки, предназначенной для
лазанья по скалам, и сделать из нее петлю, не потребовалось много времени.
Человек в яме остекленевшими глазами смотрел вверх. Мог ли он видеть или
понять то, что собирался делать его спаситель, Форс не знал. Он привязал
конец веревки к стреле и пустил ее через ветку, находившуюся ближе всего к
ловушке.
Чтобы прикрутить конец веревки к дереву, потребовалось мгновение.
Затем, зажав другой конец в руке, Форс осторожно спустился через край ямы,
тормозя локтями. Черные мухи отвратительной тучей поднялись вверх, и ему
пришлось отмахиваться от них, когда он протянул руку к боку пленника ямы.
Пояс у него был достаточно прочным, и Форс привязал к нему веревку.
Выбраться из ямы было труднее, поскольку ее создатели старались как
можно сильнее затруднить спасение. Но одна стена оползла, можно было
как-то опереться на нее ногами, и Форс выбрался наверх. Было ясно, тот,
кто строил эту яму, долгое время не проверял ее, и Форс спокойно оставил
Люру сторожить.
Это будет очень неприятной работой, но только так можно было спасти
попавшего в яму человека, другой возможности он не видел. Он отвязал конец
веревки от дерева, намотав ее на свое запястье. Люра без единого
напоминания подошла к нему и схватила зубами болтавшийся кончик веревки.
Они вместе рванули изо всех сил, раздался дикий крик боли. Но Форс с Люрой
все продолжали тянуть за веревку, отступая шаг за шагом назад.
Из черной дыры показалась откинутая голова и окровавленные плечи
чужака. Когда он перевалился через край, Форс закрепил веревку и поспешил
к яме, чтобы оттащить безвольное тело подальше от края этой дьявольской
ловушки для человека. Его руки стали скользкими от крови, прежде чем он
высвободил потерявшего сознание человека. Он не мог нести его на себе
из-за больной ноги. Раненый, должно быть, весил фунтов на сорок больше,
чем Форс. Теперь, когда он лежал на свету, Форс узнал в нем темнокожего
охотника с острова. Но его рослое тело было беспомощным, а лицо -
зеленовато-белым, даже при коричневой коже. Но, по крайней мере, кровь
больше не хлестала из раны - не была задета ни одна артерия. Он должен был
доставить этого чужака в музей. Там он сможет осмотреть и обработать его
страшную рану...
Затрещали кусты, Форс метнулся к брошенному луку. Но из кустов
выбралась Люра, гоня перед собой кобылу. Запах крови заставил кобылу
выкатить глаза и повернуть назад, но Форс не мог терпеть сейчас никаких
глупостей, и Люра была того же мнения. Она подошла к лошади и несколько
раз утробно зарычала. Кобыла застыла на месте, покрывшись потом, с
побелевшими глазами. Но она не бросилась прочь, когда Форс кое-как
перекинул чужака через ее спину.
Вновь вернувшись под крышу музея, он облегченно вздохнул и положил
чужака на одеяло. Глаза парня снова открылись, и на этот раз в их
темно-карих глубинах зажегся огонек разума. Охотник был очень молод. Это
стало ясно теперь, когда он был так беспомощен. Ему было не намного больше
лет, чем самому Форсу, - несмотря на его рослое тело и широкие,
мускулистые плечи. Он лежал с бесконечным терпением, следя за тем, как
Форс развел костер и приготовил бальзам, но ничего не сказал даже тогда,
когда Форс начал обрабатывать его рану своими грубыми хирургическими
приемами.
Кол рассек кожу плеча, образовав рваную борозду, но, как с
облегчением заметил Форс, не сломал ни одной кости. Если не разовьется
заражение, чужак выздоровеет.
Его обращение с этими разорванными мускулами, должно быть, причиняло
чужаку мучительную боль, но он не издал ни звука. Но когда Форс, наконец,
закончил, на нижней губе раненого появились красные капли. Он указал
здоровой рукой на сумку у себя на поясе. Форс расстегнул ее. Чужак достал
мешочек из белого материала и толкнул его в руку своего спасителя, показав
большим пальцем на кружку с водой, которой Форс пользовался во время своей
хирургической операции. В мешочке был грубый коричневый порошок. Форс
налил свежей воды, разболтал в ней часть содержимого мешочка и поставил
кружку на огонь. Его пациент слабо кивнул и улыбнулся. Затем он ткнул себя
в грудь указательным пальцем и произнес:
- Эрскин...
- Форс, - произнес горец, а потом указал на кошку и добавил: - Люра.
Эрскин кивнул головой и произнес несколько слов глубоким, раскатистым
голосом, в котором звучали барабанные нотки. Форс нахмурился. Некоторые из
этих слов были похожи на его собственные слова. Но акцент, однако, был
чужой - в нем было слияние звуков. Он, в свою очередь, произнес:
- Я - Форс из клана Пумы с Дымящихся гор. - Он попытался передать
значение своих слов жестами.
Но Эрскин вздохнул. Лицо его было истощенным и усталым, глаза
утомленно закрылись. Он явно не мог сейчас говорить связно. Форс оперся
подбородком на ладонь и уставился на огонь. Все это круто меняло его
планы. Он не мог уйти и оставить Эрскина одного, не способного
позаботиться о себе. А этот великан не сможет путешествовать еще не один
день Форсу придется подумать об этом.
Кипящая вода начала испускать ароматный запах - необычный для его
ноздрей, но соблазнительный. Он понюхал пар от коричневой жидкости. Когда
жидкость стала совсем темной, он рискнул снять кружку, чтобы охладить ее.
Эрскин пошевелился и повернул голову. Он улыбнулся при виде поднимающейся
струйки пара и жестом дал понять Форсу, что когда раствор будет готов, он
его выпьет.
Значит, это, должно быть, было лекарством его народа. Форс подождал,
попробовал его осторожно кончиком пальца, а затем приподнял темную голову
чужака на согнутой руке, держа кружку у этих искусанных губ. Эрскин выпил
половину кружки, прежде чем сделал знак, что с него хватит. Он предложил
попробовать и Форсу, но одного горьковатого глотка хватило, чтобы
удовлетворить любопытство горца. Вкус у этого напитка был намного хуже,
чем запах.
Весь остаток дня Форс был занят. Он пошел с Люрой на охоту и принес
лучшие части туши оленя, захваченного им врасплох у края озера, а также
несколько поднятых Люрой из травы перепелок. Он притащил много хвороста
вдобавок к тому, что у него уже было, а также ягоды, которые нарвал с
колючих кустов. Когда, наконец, он уселся рядом с костром и вытянул
зудящую ногу, то настолько устал, что думал, что никогда больше не сможет
сдвинуться с места. Но теперь у них были запасы на несколько дней. Кобыла
была склонна к бродяжничеству, и он запер ее на ночь в одном из коридоров
музея.
Эрскин очнулся от лихорадочного сна, когда уже был полдень, и теперь
следил, как Форс чистил перепелок. Он поел, но не так много, как думал
Форс. Горец забеспокоился. На этих кольях в ловушке мог быть яд, а у Форса
не было никакого противоядия. Он снова подогрел горькую коричневую воду и
заставил Эрскина выпить ее до последней капли. Если в этом снадобье была
какая-то сила, то великан сейчас нуждался в ее помощи.
Когда стемнело, пациент Форса снова заснул, но его лекарь согнулся у
костра, даже несмотря на то что вечер был теплым. Все его мысли занимала
эта ловушка для человека. Верно, все указывало на то, что те, кто соорудил
ловушку, давно ее не навещали. Попавший в нее олень был мертв уже
несколько дней. Был еще один скелет, дочиста обглоданный насекомыми и
птицами, который находился в другом конце ямы. Но что-то или кто-то
затратил много труда на ее постройку, она была создана умом хитрым и
жестоким. Он никогда не слышал, чтобы какой-нибудь степняк использовал
этот искусный метод охоты, и это, конечно, было не в обычаях жителей Айри.
Ловушка была неизвестна и Эрскину, иначе он бы не попал в нее. Так что это
означало, что кто-то другой - ни с равнин, ни с гор, ни из племени Эрскина
- находился в этом городе по своей воле. А в городах издавна жили только
Чудища!
У Форса пересохло во рту, он потер ладонями колени. Лэнгдон погиб от
дротиков и ножей Чудищ. И другие Звездные Люди встречались с ними - и
никогда не возвратились больше домой. У Ярла на предплечье был кривой
шрам, который был результатом его столкновения с одним из их разведчиков.
Они были ужасными, чудовищными нелюдьми. Форс был мутант - да. Но все же
он был человек. Эти же нет. И именно из-за Чудищ так боялись мутантов. Он
впервые начал понимать это. В этой ненависти к мутантам была своя логика.
Но он же был человек! А Чудища - нет!
Он никогда не видел ни одного из них, а Звездные Люди, которые видели
и при этом уцелели, никогда не болтали о них с простолюдинами в Айри.
Легенда сделала их демонами тьмы, великанами-людоедами, отвратительными
ночными тварями.
Что, если Эрскин попал в ловушку Чудища? Тогда, значит, Чудища должны
жить здесь. В развалинах были тысячи укромных мест, чтобы они смогли найти
там убежище. Только инстинкт и охотничьи навыки Люры, да его собственные
глаза и уши могли охранить их. Глаза и уши, лук и меч, когти и зубы -
может быть, всего этого будет недостаточно.

7. СМЕРТЬ ИГРАЕТ В ПРЯТКИ
Четыре дня Эрскин лежал в прохладном зале музея, пока Форс охотился,
добывая пишу, или осматривал лес поблизости, не рискуя отходить слишком
далеко от белого здания. А по вечерам у костра они изучали речь друг друга
и обменивались рассказами о своем прошлом.
- Наши Древние были летающими людьми, - раскатывался по комнате голос
Эрскина. - После последней битвы они спустились с неба на свою родину и
обнаружили, что она выжжена начисто. Тогда они повернули свои машины и
полетели на юг, а когда машины больше не могли держать их в небе, они
приземлились в узкой пустынной долине. И через некоторое время они взяли в
жены женщин той страны. Так появилось мое племя...
- На краю пустыни жизнь очень тяжела, но мой народ научился
использовать пустыню для того, чтобы она смогла что-нибудь дать человеку,
и впоследствии у них уже было много хорошей земли. И была она у них до
дважды двенадцати лун тому назад, а потом земля вздрогнула и затряслась
так, что человек не мог стоять на ногах. С гор на нашу землю на юге пришел
огонь и множество плохих запахов. Телу Длиннобородый и Мак Трехпалый
умерли от кашля в опустившемся на землю тумане смерти. А утром, с первыми
лучами рассвета мир затрясся снова, и на этот раз горы извергли из себя
горящие камни, потоками хлынувшие вниз, чтобы поглотить самые лучшие из
наших с трудом отвоеванных у пустыни полей и пастбищ. Поэтому мы собрали
все, что смогли, и бежали от этих камней, все племя целиком, гоня наших
овец и взяв с собой только то, что можно было увезти на телегах,
запряженных пони, и на своих спинах.
Мы направились на север и обнаружили, что в других местах земля тоже
была разломана так, что на востоке море вгрызлось в землю, и тогда нам
пришлось бежать от поднимавшихся вод, как бежали мы от огня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24