.. Отдаться такому омерзительному уроду? И это мне, оттолкнувшей самого Потемкина, мне, любившей самого великого князя? Никогда! Слышишь ли ты, пугало, никогда!
— Ирина, вспомни: ночь пройдет, и тебя ждет казнь!
— Пусть! Лучше казнь, чем твои объятия!
— Ты бережешь свое тело? Но на что будет оно тебе завтра! Только ночь пройдет, и тебя поведут на плаху. Мелькнет в первых лучах солнца блестящее лезвие топора, и твоя головка покатится по ступеням помоста... Вороны выклюют тебе глаза, черви вопьются в белое тело... Для червей, для воронья бережешь ты его, что ли?
Бодена в ужасе закрыла лицо руками и бросилась на койку.
Комендант снова подошел к ней.
— Ты молода еще. Скрась мою старость, и ты будешь жить...
— Никогда! Ни за что! — крикнула Бодена.
— Я скажу тебе мое последнее слово. В указе говорится, что твоя казнь должна быть произведена тайно и без шума. Если почему-либо завтра на рассвете это будет невозможно, то предписывается отложить казнь еще на сутки. Я выдумаю какой-нибудь предлог и отложу казнь на сутки. Завтра вечером я снова приду к тебе. Может быть, ты передумаешь за это время? Но если нет — все кончено для тебя!
Он ушел, и Бодена снова осталась во тьме. Кровь бурно билась у нее в висках, и в голове все мутилось от ужаса и отчаяния. За что все это? Кому сделала она зло? Чем она провинилась?
Потемкин! В нем была вся разгадка постигших ее бед.
Но неужели его дерзость доходит до того, ^то он решится казнить ее без суда?.. Но нет, комендант говорил о высочайшем указе... Как же могла императрица решиться ни с того ни с сего осудить ее на казнь?
Казнь... Еще день, и ее голова ляжет на плаху. А как хочется жить! Ведь она еще совсем молода, ведь во всю свою жизнь она знала одни только страдания... И теперь умереть...
Может быть, склониться на предложение коменданта? Только бы выбраться отсюда, а там можно и бросить его, обмануть...
Но вся душа возмущалась против новой торговли собой, против нового обмана. Нет! Она безвозвратно покончила с позорным прошлым. Будь что будет, но она не пойдет на обман!
Долго в смертельной тоске промучилась Бодена, пока под утро не забылась тяжелым, мертвым сном. Она спала долго, не двигаясь, не просыпаясь...
Заскрипели засовы и разбудили спящую. Молнией пронеслись в ее голове вчерашние слова коменданта, и Бодена затряслась, как лист...
«За мной! На казнь!» — подумала она...
Дверь отворилась, и в камеру вошла какая-то женщина, закутанная в длинное черное покрывало. За ней шел мужчина с лицом, скрытым полумаской. В руках у них было по фонарю. За ними вошли два солдата с зажженными факелами. Солдаты воткнули факелы в земляной пол и по знаку дамы молча вышли из камеры.
— Боже мой, какой ужас! — тихо сказала дама своему спутнику. — Но почему же ее держат в этом подвале? Разве здесь нет других камер? Неужели это все — низкая месть?..
Мужчина только пожал плечами в ответ, и его взор с
255
невыразимым состраданием остановился на измученном лице узницы, которая вскочила со своей койки и изумленными глазами смотрела на вошедших.
— Кто вы? Что вам нужно? — спросила наконец Бодена.
— Не пугайся, — ласково ответила ей дама, — я пришла к тебе по поручению императрицы, чтобы от ее имени поговорить с тобой...
— Мне не о чем говорить с посланными от императрицы! — перебила ее Бодена, гордо вскидывая голову. — Меня без вины схватили и бросили в этот ужасный гроб... Да вы посмотрите только: ведь здесь нога уходит в зловонную грязь, здесь нельзя дышать от ужасной вони, со стен бежит вода, ни один дневной луч не проникает ко мне. По ночам по мне бегают крысы, гадкие насекомые тучей покрывают меня... И после того как я просидела здесь бесконечный ряд суток, мне о чем-то говорить? Нет!
— Милое дитя мое, — мягко сказала дама, дав договорить узнице до конца, — поверь, что императрица не знала, что тебе так плохо. Конечно, тебя переведут в другую камеру, более светлую и чистую...
— Не все ли равно, как провести последний день перед казнью? — с горечью сказала Бодена.
— Перед казнью? — изумилась дама. — Перед какой казнью?
— Казнь бывает только смертная, кажется...
— Но кто же осудил тебя на казнь?
— Всемилостивейшая государыня!
— Ты бредишь, дитя мое? Ты нездорова?
— О, если бы бредила, если бы сошла с ума!
— Но кто же сказал тебе, что тебя собираются казнить?
— Вчера ночью ко мне в камеру пришел комендант. Он был пьян, но говорил довольно складно. Пришел он, чтобы сообщить мне, что меня утром ждет казнь, но если я соглашусь отдаться ему, так он поможет мне бежать 256
в Швецию. Я отказалась. Он ушел, сказав, что отложит казнь на сутки, но если я за это время не передумаю, то меня ничто не спасет. Так как я не передумала, то, услышав ваши шаги, решила, что идут за мной, чтобы вести меня на плаху... Но это оказались вы...
— Так вот что! — сказала дама, с любопытством посмотрев на Бодену из-под вуали. — Теперь я понимаю, почему негодяй застрелился, когда увидел, что мы подъехали к крепости...
— Застрелился? — в ужасе вскрикнула Бодена.
— Да, застрелился. Успокойся, дитя мое, это была ложь. Никакая казнь не грозит тебе. Ты увидишь, что напрасно так сердилась на императрицу. Ее величество не виновата, что ее подданные так плохо исполняют свои обязанности и стараются на каждом шагу обмануть ее. Тебе облегчат заключение, так как в намерения ее величества совершенно не входило терзать тебя. Поэтому я думаю, ты все-таки согласишься поговорить...
— Хорошо, — воскликнула Бодена, — допустим, что мне облегчат заключение. Однако не собираются выпустить меня на свободу. Так о чем же мне говорить с посланными той, которая способна безвинно держать меня в тюрьме?
— Безвинно? — повторила дама. — Уж будто бы ты не знаешь за собой никакой вины?
— Не знаю!
— Тогда тем более нам надо поговорить, потому что ее величество считает тебя виновной, а ты отрицаешь свою вину. Надо прийти к выяснению истины. Так вот, дитя мое, давай поговорим. Но помни, ты должна быть совершенно откровенна и искренна. Если ты будешь честно отвечать на мои вопросы, то в твоей судьбе может произойти не только облегчение, но и вообще ее величество выпустит тебя на свободу.
— Спрашивайте! — просто ответила Бодена.
— Каковы твои отношения к великому князю?
— Я люблю его высочество всей душой, всем сердцем, всеми помыслами!
— Ну, вот видишь, а ты говоришь, что не виновата ни в чем.
— Выслушайте меня и потом судите, виновата ли я, — грустно сказала Бодена. — Ребенком я была украдена цыганами и пережила грустное детство, так как меня совсем молоденькой продали старому богачу. Переходя из рук в руки, я попала к Потемкину, которого ненавидела и ненавижу всей душой. Очень часто Потемкин говорил при мне со своим врачом о своей ненависти к великому князю, о том, что он не успокоится, пока не уговорит императрицу лишить его престолонаследия...
— Что ты говоришь? — вскрикнула дама.
— Правду, только правду. Зачем стала бы я лгать? У меня много недостатков и пороков, но я никогда не лгала и прежде.
— Продолжай!
— Много чего говорил при мне Потемкин — ведь он не считал меня за человека! И еще не видев его высочества, я прониклась к нему глубокой жалостью. А когда я впервые увидела его, я готова была преклонить колени перед ним. В то же время в моей душе вспыхнуло чувство к поэту Державину. Это чувство было лишено чего-нибудь нечистого, но меня мощно влекло к нему, а он отталкивал меня. Потемкин подслушал, как я умоляла Державина понять меня. В этом разговоре я раскрыла Державину всю свою ненависть к Потемкину, а так как перед тем я имела неосторожность высказать потемкинскому врачу, что знаю тайну, которая может дорого стоить одноглазому уроду, — я имела в виду его интриги против великого князя, — то Потемкин и посадил меня в сумасшедший дом. Как я узнала потом от брата, ее величеству было доложено, будто я вообразила себя княжной Таракановой. Это была неправда. Просто в Потемкине боролись два чувства — неудовлетворенная страсть и боязнь, что я выдам его, а потому он и поспешил отделаться от меня, отправив в сумасшедший дом.
— Это многое объясняет... Продолжай!
— Из сумасшедшего дома я сбежала и тайком пробралась к великому князю, прося у него защиты и покровительства. Я переоделась в мужское платье и под видом пажа Осипа поступила в непосредственную близость к его величеству. Он полюбил меня, и я не сопротивлялась ему. Что такое была я? Простая цыганка... Почему я должна была дорожить своим телом, которого жаждал любимый человек?
— Продолжай!
— Когда императрица стала настаивать, чтобы великий князь женился, я употребила всю силу своего влияния и уговорила его не идти наперекор желаниям матери. Великий князь отправился на смотрины невесты, а я сбежала, потому что мне было слишком тяжело думать о его браке. Однажды я вновь пришла к Державину — мне хотелось объяснить ему, что я люблю его чистой любовью. И тут оказалось, что мы — двоюродные брат и сестра. Я поняла, почему меня влекло к Гавриилу, и поняла также, что я любила только одного великого князя. Но теперь наши отношения не могли быть прежними. Как сестра Державина, как дворянка, я не смогла быть прежней возлюбленной. Я объявила великому князю, что отныне буду ему только другом. И действительно, с момента своего превращения в Марию Девятову я больше не принадлежала ему. Мало того, я приложила все силы, чтобы заставить его высочество относиться с большим уважением к великой княгине. Нет, я не была разлучницей, я не виновата в нарушении супружеского счастья великого князя!
— Хорошо, допустим, что все это правда. В твоем голосе чувствуется глубокая искренность, и, думается, тебе можно верить. Но ее величество видела твою вину совсем не в сущности твоих любовных отношений с великим князем. Мало ли что! Конечно, хорошего тут было бы мало, но все мы — люди, и если бы твои отношения даже не были платоническими, но ограничились лишь одной любовью, такая кара никогда не постигла бы тебя!
— Но я не понимаю... Какие другие отношения?..
— А вот послушай! Из всего того, что ты сама сказала, видно, что ты действительно ненавидишь князя Потемкина и поддерживала эту ненависть и в великом князе. Ты говоришь, будто Потемкин злоумышлял против его высочества. Верю тебе, что ты не выдумала этого, но многого ты могла и не понять. Потемкин — первое лицо после императрицы в России, на нем лежит большое бремя забот. Он мог находить великого князя просто неспособным к управлению государством, но не преследовать личных целей. А ты разговорами с великим князем на эту тему увеличивала его вражду к Потемкину. Но ведь ты знаешь, что светлейший — главная опора в делах правления ее величества. Значит, раздражая наследника против Потемкина, ты возбуждала его и против матери.
— Никогда!
— Что значит «никогда»? Ты могла делать это невольно. Но оставим это, имеются обвинения и поважнее. Итак, из твоих собственных признаний видно, что ты играла известную политическую роль при великом князе. Ее величество заметила, что с того момента, как ты стала близка к его высочеству, наследник стал проявлять все большую и большую злобность и непочтительность к своей императрице и матери. Мало того, полиции ее величества удалось выследить, что великий князь завязал преступные отношения с враждебной России шведской политической партией с целью свержения императрицы с трона и, желая сам вступить на престол...
— Это — наглая ложь! — крикнула Бодена.
— Как «ложь»? Как ты смеешь говорить так со мной, негодяйка? — гневно крикнула дама и в бешенстве сделала два шага вперед к узнице.
Но конец ее тонкой, длинной вуали зацепился за пуговицу замаскированного спутника дамы, и при дрожащем свете фонарей и факелов перед Боденой обнажилось знакомое разгневанное лицо.
— Ваше величество! — испуганно простонала она и в
ужасе рухнула на колени, разражаясь от неожиданности судорожными рыданиями.
Екатерина II подбежала к ней, подняла с колен и нежно посадила на кровать.
— Ну, ну! — мягко сказала она. — Успокойся, не плачь! Слаба ты еще... Да успокойся же, не бойся меня! — Она присела на табуретку около кровати и продолжала: — А теперь посмотри мне прямо в глаза и повтори, что я солгала!
— Я могу повторить только одно, — дрожа, но твердо выдерживая взгляд императрицы, сказала Бодена, — тот, кто донес вам, ваше величество, будто великий князь покушается на вашу жизнь или корону, преступно солгал...
— Но мне представили доказательства!
— Ваше величество, я твердо убеждена, что эти доказательства поддельны.
— Как, ты решишься утверждать, что меня умышленно обманывали?
— Если вы, ваше величество, не рассердитесь, то я могу повторить одну фразу, которую часто говорил в моем присутствии его высочество.
— Говори!
— Но эта фраза не особенно... почтительна!
— Э, милая моя, раз эту фразу сказал великий князь, так я уже заранее знаю, что она непочтительна! Говори, не бойся!
— Я очень часто слышала из уст его высочества следующее: «Она хочет заставить меня забыть, что она мне мать и императрица! Первое ей удалось вполне, но второго никогда не будет: что бы ни было, я никогда не нарушу долга верноподданного!»
— Постой, милая моя, но при каких же обстоятельствах Павлу пришлось сказать такую фразу? Значит, у тебя с ним бывали разговоры о том, что он может нарушить долг подданного?
— Да, ваше величество, такие разговоры бывали, и очень часто. Когда его высочество имел повод считать себя оскорбленным тем или иным распоряжением, он говорил, что понимает теперь возможность таких фактов, которые имеются в истории. Но он всегда заканчивал той фразой, которую я только что повторила вам, ваше величество.
Екатерина Алексеевна задумалась.
— Как знать? — сказала она наконец. — Может быть, ты и права. Ну да я еще буду иметь возможность проверить справедливость этого. А теперь предположим, что я тебе поверила и что ты действительно невиновна во вменяемом тебе преступлении. Но остается много такого, что, не составляя вины, тем не менее слишком усложняет положение. Если я тебя выпущу на свободу, можешь ты дать мне слово, что уедешь на первое время за границу и навсегда прекратишь всякие сношения с великим князем?
— Нет, ваше величество, я не могу сделать это, — твердо возразила Бодена.
— Послушай, я буду говорить с тобой совершенно просто и откровенно. Пойми: прав ли Потемкин или виноват, но он в данный момент нужен России. Никто, кроме него, не может довести до конца задуманное им дело. Но мыслимо ли поддерживать такое положение вещей, что первый советник русской короны и ее наследник являются злейшими врагами? Между тем, если ты будешь играть прежнюю роль около великого князя — даже помимо всей невозможности такого вторжения в семью — это поведет только к обострению их отношений. Вот почему я прошу тебя уехать!
— Как! Вы, ваше величество, хотите, чтобы я, и без того слишком много потерпевшая от происков князя Потемкина, бросила все и всех, чтобы я рассталась со всеми, кого я люблю, терпела неудобства — и все это ради облегчения существования князя Потемкина? Ваше величество, вам достаточно протянуть руку, чтобы заставить Потемкина согнуться перед вашей царственной волей, а вы предпочитаете обрушивать все последствия на меня?
— Ты, кажется, собираешься давать мне советы и указания? — холодно сказала императрица, вставая. — В последний раз спрашиваю тебя: согласна ли ты, получив от меня достаточную сумму на расходы, сейчас же уехать за границу, дав слово прекратить всякие сношения с великим князем?
— Нет, ваше величество.
— Ну так пеняй на себя! Тебе придется просидеть здесь, пока ты не оставишь своего упрямства. Вот что, Александр, — обратилась императрица к Ланскому, — ты останешься пока здесь. Это слишком важный пост, чтобы я могла поручить его первому попавшемуся. Со временем я присмотрю человека и заменю тебя...
— Но, ваше величество...
— Никаких «но»! Что это такое, в самом деле! Теперь и ты начнешь противоречить мне! Пойдем!
Ланской остался в Ораниенбауме, а государыня вернулась в Петербург.
«Нет, — думала она по дороге, — эта маленькая ведьма вовсе не интриганка и не авантюристка! Боже, какая твердость, какая богатая натура!.. Очень жаль, что приходится оставлять ее там, но что же поделаешь? В самом деле опасно выпустить ее сейчас. Потемкин полезет на рожон, потому что он, кажется, просто ревнует ее к Павлу. А после того, что я говорила сегодня Павлу, как мне смотреть ему в глаза, если он узнает, что эта цыганочка все-таки сидела по моему распоряжению в тюрьме? Какая досада, что она упрямится! Ее отъездом за границу так просто разрешилось бы все дело... Эх, жизнь, жизнь! Хочешь добра, а выходит одно зло. Вот и приходится невиновную держать в заключении!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Ирина, вспомни: ночь пройдет, и тебя ждет казнь!
— Пусть! Лучше казнь, чем твои объятия!
— Ты бережешь свое тело? Но на что будет оно тебе завтра! Только ночь пройдет, и тебя поведут на плаху. Мелькнет в первых лучах солнца блестящее лезвие топора, и твоя головка покатится по ступеням помоста... Вороны выклюют тебе глаза, черви вопьются в белое тело... Для червей, для воронья бережешь ты его, что ли?
Бодена в ужасе закрыла лицо руками и бросилась на койку.
Комендант снова подошел к ней.
— Ты молода еще. Скрась мою старость, и ты будешь жить...
— Никогда! Ни за что! — крикнула Бодена.
— Я скажу тебе мое последнее слово. В указе говорится, что твоя казнь должна быть произведена тайно и без шума. Если почему-либо завтра на рассвете это будет невозможно, то предписывается отложить казнь еще на сутки. Я выдумаю какой-нибудь предлог и отложу казнь на сутки. Завтра вечером я снова приду к тебе. Может быть, ты передумаешь за это время? Но если нет — все кончено для тебя!
Он ушел, и Бодена снова осталась во тьме. Кровь бурно билась у нее в висках, и в голове все мутилось от ужаса и отчаяния. За что все это? Кому сделала она зло? Чем она провинилась?
Потемкин! В нем была вся разгадка постигших ее бед.
Но неужели его дерзость доходит до того, ^то он решится казнить ее без суда?.. Но нет, комендант говорил о высочайшем указе... Как же могла императрица решиться ни с того ни с сего осудить ее на казнь?
Казнь... Еще день, и ее голова ляжет на плаху. А как хочется жить! Ведь она еще совсем молода, ведь во всю свою жизнь она знала одни только страдания... И теперь умереть...
Может быть, склониться на предложение коменданта? Только бы выбраться отсюда, а там можно и бросить его, обмануть...
Но вся душа возмущалась против новой торговли собой, против нового обмана. Нет! Она безвозвратно покончила с позорным прошлым. Будь что будет, но она не пойдет на обман!
Долго в смертельной тоске промучилась Бодена, пока под утро не забылась тяжелым, мертвым сном. Она спала долго, не двигаясь, не просыпаясь...
Заскрипели засовы и разбудили спящую. Молнией пронеслись в ее голове вчерашние слова коменданта, и Бодена затряслась, как лист...
«За мной! На казнь!» — подумала она...
Дверь отворилась, и в камеру вошла какая-то женщина, закутанная в длинное черное покрывало. За ней шел мужчина с лицом, скрытым полумаской. В руках у них было по фонарю. За ними вошли два солдата с зажженными факелами. Солдаты воткнули факелы в земляной пол и по знаку дамы молча вышли из камеры.
— Боже мой, какой ужас! — тихо сказала дама своему спутнику. — Но почему же ее держат в этом подвале? Разве здесь нет других камер? Неужели это все — низкая месть?..
Мужчина только пожал плечами в ответ, и его взор с
255
невыразимым состраданием остановился на измученном лице узницы, которая вскочила со своей койки и изумленными глазами смотрела на вошедших.
— Кто вы? Что вам нужно? — спросила наконец Бодена.
— Не пугайся, — ласково ответила ей дама, — я пришла к тебе по поручению императрицы, чтобы от ее имени поговорить с тобой...
— Мне не о чем говорить с посланными от императрицы! — перебила ее Бодена, гордо вскидывая голову. — Меня без вины схватили и бросили в этот ужасный гроб... Да вы посмотрите только: ведь здесь нога уходит в зловонную грязь, здесь нельзя дышать от ужасной вони, со стен бежит вода, ни один дневной луч не проникает ко мне. По ночам по мне бегают крысы, гадкие насекомые тучей покрывают меня... И после того как я просидела здесь бесконечный ряд суток, мне о чем-то говорить? Нет!
— Милое дитя мое, — мягко сказала дама, дав договорить узнице до конца, — поверь, что императрица не знала, что тебе так плохо. Конечно, тебя переведут в другую камеру, более светлую и чистую...
— Не все ли равно, как провести последний день перед казнью? — с горечью сказала Бодена.
— Перед казнью? — изумилась дама. — Перед какой казнью?
— Казнь бывает только смертная, кажется...
— Но кто же осудил тебя на казнь?
— Всемилостивейшая государыня!
— Ты бредишь, дитя мое? Ты нездорова?
— О, если бы бредила, если бы сошла с ума!
— Но кто же сказал тебе, что тебя собираются казнить?
— Вчера ночью ко мне в камеру пришел комендант. Он был пьян, но говорил довольно складно. Пришел он, чтобы сообщить мне, что меня утром ждет казнь, но если я соглашусь отдаться ему, так он поможет мне бежать 256
в Швецию. Я отказалась. Он ушел, сказав, что отложит казнь на сутки, но если я за это время не передумаю, то меня ничто не спасет. Так как я не передумала, то, услышав ваши шаги, решила, что идут за мной, чтобы вести меня на плаху... Но это оказались вы...
— Так вот что! — сказала дама, с любопытством посмотрев на Бодену из-под вуали. — Теперь я понимаю, почему негодяй застрелился, когда увидел, что мы подъехали к крепости...
— Застрелился? — в ужасе вскрикнула Бодена.
— Да, застрелился. Успокойся, дитя мое, это была ложь. Никакая казнь не грозит тебе. Ты увидишь, что напрасно так сердилась на императрицу. Ее величество не виновата, что ее подданные так плохо исполняют свои обязанности и стараются на каждом шагу обмануть ее. Тебе облегчат заключение, так как в намерения ее величества совершенно не входило терзать тебя. Поэтому я думаю, ты все-таки согласишься поговорить...
— Хорошо, — воскликнула Бодена, — допустим, что мне облегчат заключение. Однако не собираются выпустить меня на свободу. Так о чем же мне говорить с посланными той, которая способна безвинно держать меня в тюрьме?
— Безвинно? — повторила дама. — Уж будто бы ты не знаешь за собой никакой вины?
— Не знаю!
— Тогда тем более нам надо поговорить, потому что ее величество считает тебя виновной, а ты отрицаешь свою вину. Надо прийти к выяснению истины. Так вот, дитя мое, давай поговорим. Но помни, ты должна быть совершенно откровенна и искренна. Если ты будешь честно отвечать на мои вопросы, то в твоей судьбе может произойти не только облегчение, но и вообще ее величество выпустит тебя на свободу.
— Спрашивайте! — просто ответила Бодена.
— Каковы твои отношения к великому князю?
— Я люблю его высочество всей душой, всем сердцем, всеми помыслами!
— Ну, вот видишь, а ты говоришь, что не виновата ни в чем.
— Выслушайте меня и потом судите, виновата ли я, — грустно сказала Бодена. — Ребенком я была украдена цыганами и пережила грустное детство, так как меня совсем молоденькой продали старому богачу. Переходя из рук в руки, я попала к Потемкину, которого ненавидела и ненавижу всей душой. Очень часто Потемкин говорил при мне со своим врачом о своей ненависти к великому князю, о том, что он не успокоится, пока не уговорит императрицу лишить его престолонаследия...
— Что ты говоришь? — вскрикнула дама.
— Правду, только правду. Зачем стала бы я лгать? У меня много недостатков и пороков, но я никогда не лгала и прежде.
— Продолжай!
— Много чего говорил при мне Потемкин — ведь он не считал меня за человека! И еще не видев его высочества, я прониклась к нему глубокой жалостью. А когда я впервые увидела его, я готова была преклонить колени перед ним. В то же время в моей душе вспыхнуло чувство к поэту Державину. Это чувство было лишено чего-нибудь нечистого, но меня мощно влекло к нему, а он отталкивал меня. Потемкин подслушал, как я умоляла Державина понять меня. В этом разговоре я раскрыла Державину всю свою ненависть к Потемкину, а так как перед тем я имела неосторожность высказать потемкинскому врачу, что знаю тайну, которая может дорого стоить одноглазому уроду, — я имела в виду его интриги против великого князя, — то Потемкин и посадил меня в сумасшедший дом. Как я узнала потом от брата, ее величеству было доложено, будто я вообразила себя княжной Таракановой. Это была неправда. Просто в Потемкине боролись два чувства — неудовлетворенная страсть и боязнь, что я выдам его, а потому он и поспешил отделаться от меня, отправив в сумасшедший дом.
— Это многое объясняет... Продолжай!
— Из сумасшедшего дома я сбежала и тайком пробралась к великому князю, прося у него защиты и покровительства. Я переоделась в мужское платье и под видом пажа Осипа поступила в непосредственную близость к его величеству. Он полюбил меня, и я не сопротивлялась ему. Что такое была я? Простая цыганка... Почему я должна была дорожить своим телом, которого жаждал любимый человек?
— Продолжай!
— Когда императрица стала настаивать, чтобы великий князь женился, я употребила всю силу своего влияния и уговорила его не идти наперекор желаниям матери. Великий князь отправился на смотрины невесты, а я сбежала, потому что мне было слишком тяжело думать о его браке. Однажды я вновь пришла к Державину — мне хотелось объяснить ему, что я люблю его чистой любовью. И тут оказалось, что мы — двоюродные брат и сестра. Я поняла, почему меня влекло к Гавриилу, и поняла также, что я любила только одного великого князя. Но теперь наши отношения не могли быть прежними. Как сестра Державина, как дворянка, я не смогла быть прежней возлюбленной. Я объявила великому князю, что отныне буду ему только другом. И действительно, с момента своего превращения в Марию Девятову я больше не принадлежала ему. Мало того, я приложила все силы, чтобы заставить его высочество относиться с большим уважением к великой княгине. Нет, я не была разлучницей, я не виновата в нарушении супружеского счастья великого князя!
— Хорошо, допустим, что все это правда. В твоем голосе чувствуется глубокая искренность, и, думается, тебе можно верить. Но ее величество видела твою вину совсем не в сущности твоих любовных отношений с великим князем. Мало ли что! Конечно, хорошего тут было бы мало, но все мы — люди, и если бы твои отношения даже не были платоническими, но ограничились лишь одной любовью, такая кара никогда не постигла бы тебя!
— Но я не понимаю... Какие другие отношения?..
— А вот послушай! Из всего того, что ты сама сказала, видно, что ты действительно ненавидишь князя Потемкина и поддерживала эту ненависть и в великом князе. Ты говоришь, будто Потемкин злоумышлял против его высочества. Верю тебе, что ты не выдумала этого, но многого ты могла и не понять. Потемкин — первое лицо после императрицы в России, на нем лежит большое бремя забот. Он мог находить великого князя просто неспособным к управлению государством, но не преследовать личных целей. А ты разговорами с великим князем на эту тему увеличивала его вражду к Потемкину. Но ведь ты знаешь, что светлейший — главная опора в делах правления ее величества. Значит, раздражая наследника против Потемкина, ты возбуждала его и против матери.
— Никогда!
— Что значит «никогда»? Ты могла делать это невольно. Но оставим это, имеются обвинения и поважнее. Итак, из твоих собственных признаний видно, что ты играла известную политическую роль при великом князе. Ее величество заметила, что с того момента, как ты стала близка к его высочеству, наследник стал проявлять все большую и большую злобность и непочтительность к своей императрице и матери. Мало того, полиции ее величества удалось выследить, что великий князь завязал преступные отношения с враждебной России шведской политической партией с целью свержения императрицы с трона и, желая сам вступить на престол...
— Это — наглая ложь! — крикнула Бодена.
— Как «ложь»? Как ты смеешь говорить так со мной, негодяйка? — гневно крикнула дама и в бешенстве сделала два шага вперед к узнице.
Но конец ее тонкой, длинной вуали зацепился за пуговицу замаскированного спутника дамы, и при дрожащем свете фонарей и факелов перед Боденой обнажилось знакомое разгневанное лицо.
— Ваше величество! — испуганно простонала она и в
ужасе рухнула на колени, разражаясь от неожиданности судорожными рыданиями.
Екатерина II подбежала к ней, подняла с колен и нежно посадила на кровать.
— Ну, ну! — мягко сказала она. — Успокойся, не плачь! Слаба ты еще... Да успокойся же, не бойся меня! — Она присела на табуретку около кровати и продолжала: — А теперь посмотри мне прямо в глаза и повтори, что я солгала!
— Я могу повторить только одно, — дрожа, но твердо выдерживая взгляд императрицы, сказала Бодена, — тот, кто донес вам, ваше величество, будто великий князь покушается на вашу жизнь или корону, преступно солгал...
— Но мне представили доказательства!
— Ваше величество, я твердо убеждена, что эти доказательства поддельны.
— Как, ты решишься утверждать, что меня умышленно обманывали?
— Если вы, ваше величество, не рассердитесь, то я могу повторить одну фразу, которую часто говорил в моем присутствии его высочество.
— Говори!
— Но эта фраза не особенно... почтительна!
— Э, милая моя, раз эту фразу сказал великий князь, так я уже заранее знаю, что она непочтительна! Говори, не бойся!
— Я очень часто слышала из уст его высочества следующее: «Она хочет заставить меня забыть, что она мне мать и императрица! Первое ей удалось вполне, но второго никогда не будет: что бы ни было, я никогда не нарушу долга верноподданного!»
— Постой, милая моя, но при каких же обстоятельствах Павлу пришлось сказать такую фразу? Значит, у тебя с ним бывали разговоры о том, что он может нарушить долг подданного?
— Да, ваше величество, такие разговоры бывали, и очень часто. Когда его высочество имел повод считать себя оскорбленным тем или иным распоряжением, он говорил, что понимает теперь возможность таких фактов, которые имеются в истории. Но он всегда заканчивал той фразой, которую я только что повторила вам, ваше величество.
Екатерина Алексеевна задумалась.
— Как знать? — сказала она наконец. — Может быть, ты и права. Ну да я еще буду иметь возможность проверить справедливость этого. А теперь предположим, что я тебе поверила и что ты действительно невиновна во вменяемом тебе преступлении. Но остается много такого, что, не составляя вины, тем не менее слишком усложняет положение. Если я тебя выпущу на свободу, можешь ты дать мне слово, что уедешь на первое время за границу и навсегда прекратишь всякие сношения с великим князем?
— Нет, ваше величество, я не могу сделать это, — твердо возразила Бодена.
— Послушай, я буду говорить с тобой совершенно просто и откровенно. Пойми: прав ли Потемкин или виноват, но он в данный момент нужен России. Никто, кроме него, не может довести до конца задуманное им дело. Но мыслимо ли поддерживать такое положение вещей, что первый советник русской короны и ее наследник являются злейшими врагами? Между тем, если ты будешь играть прежнюю роль около великого князя — даже помимо всей невозможности такого вторжения в семью — это поведет только к обострению их отношений. Вот почему я прошу тебя уехать!
— Как! Вы, ваше величество, хотите, чтобы я, и без того слишком много потерпевшая от происков князя Потемкина, бросила все и всех, чтобы я рассталась со всеми, кого я люблю, терпела неудобства — и все это ради облегчения существования князя Потемкина? Ваше величество, вам достаточно протянуть руку, чтобы заставить Потемкина согнуться перед вашей царственной волей, а вы предпочитаете обрушивать все последствия на меня?
— Ты, кажется, собираешься давать мне советы и указания? — холодно сказала императрица, вставая. — В последний раз спрашиваю тебя: согласна ли ты, получив от меня достаточную сумму на расходы, сейчас же уехать за границу, дав слово прекратить всякие сношения с великим князем?
— Нет, ваше величество.
— Ну так пеняй на себя! Тебе придется просидеть здесь, пока ты не оставишь своего упрямства. Вот что, Александр, — обратилась императрица к Ланскому, — ты останешься пока здесь. Это слишком важный пост, чтобы я могла поручить его первому попавшемуся. Со временем я присмотрю человека и заменю тебя...
— Но, ваше величество...
— Никаких «но»! Что это такое, в самом деле! Теперь и ты начнешь противоречить мне! Пойдем!
Ланской остался в Ораниенбауме, а государыня вернулась в Петербург.
«Нет, — думала она по дороге, — эта маленькая ведьма вовсе не интриганка и не авантюристка! Боже, какая твердость, какая богатая натура!.. Очень жаль, что приходится оставлять ее там, но что же поделаешь? В самом деле опасно выпустить ее сейчас. Потемкин полезет на рожон, потому что он, кажется, просто ревнует ее к Павлу. А после того, что я говорила сегодня Павлу, как мне смотреть ему в глаза, если он узнает, что эта цыганочка все-таки сидела по моему распоряжению в тюрьме? Какая досада, что она упрямится! Ее отъездом за границу так просто разрешилось бы все дело... Эх, жизнь, жизнь! Хочешь добра, а выходит одно зло. Вот и приходится невиновную держать в заключении!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37